Сердце Охотника

Алена Занковец, 2022

Продолжение романа "Сердце Волка". Вера, Никита, Алекс, Лесс. Каждый из них вовлечен в игру, ставки которой растут каждый день. Теперь, чтобы выиграть, нужно бежать быстрее, верить сильнее и любить так, словно это последний день в их жизни.

Глава 6. В ожидании грозы

Вера

Мы неподвижно стоим и смотрим друг на друга. Между нами широкая полоса лунного света, падающего из окна. Кровь гулко бьется в висках — одна из многочисленных реакций тела на встречу с моим Волком. Даже в полутьме я вижу, как сильно он изменился. Повзрослел. Стал серьезнее, жестче.

А вдруг его чувства ко мне тоже изменились?..

Но вот он делает шаг в полосу лунного света, и я вижу его улыбку, я вижу его взгляд.

Нет никакой преграды.

Ничего не изменилось.

Никита мгновенно оказывается возле меня. Его запах… Его губы… Его руки… Он прижимает меня к себе так крепко, что я ойкаю. Приходит в себя, на мгновение отстраняется, но теперь я обвиваю его шею руками. Не верю, что снова могу это сделать — вот так, просто.

Мне хочется одновременно плакать и смеяться, но я только улыбаюсь. Все вокруг какое-то волшебное, ненастоящее.

Это невозможно…

За счастье нужно платить — я знаю, хорошо это выучила.

Но что, если работает и обратный закон? Что, если за боль получаешь награду? Если боль — это ниточка, ведущая к счастью?..

Я знаю, что теперь все будет хорошо.

Никто никогда больше не встанет между нами. Этого не смогла сделать даже смерть.

Я просыпаюсь посреди ночи. Несколько секунд барахтаюсь в одеяле, словно тону, пока Никита не обнимает меня — крепко, не шелохнуться. Прижимаюсь горячей щекой к его груди. Дышу, дышу… Он покачивает меня, словно ребенка. Что-то шепчет на ухо — не разобрать. Но его дыхание успокаивает меня лучше любых слов.

Мне снилось, что возвращение Никиты лишь сон. Даже теперь, убаюканная его близостью, не могу отделаться от липких, гадких мыслей, которые способны появиться лишь ночью: Никита ли это?.. Ну конечно же, он. Его запах, его руки. На ладони, под щекой, подаренная мной мохнатая рукавица. Одну снял, одну не успел — так в нас бушевали чувства.

— Я ждала тебя каждый день, каждую минуту. — Я говорю очень быстро. Даже не знаю, все ли слышит Никита, потому что он так внимательно смотрит в глаза, словно мои слова прописаны там. Сжимает ладонями мои плечи, очень крепко, возможно, даже не осознает насколько. Похоже, мы оба находимся в этом странном, каком-то космическом, состоянии. Реальность зыбка, похожа на отражение в зеркале. — Я ничего не слышала о тебе семь месяцев, но проще не становилось. Светлее не становилось. Я входила в инет, чтобы выбрать себе книгу для чтения, и вдруг замечала, что нахожусь на сайте клуба любителей Средневековья, и не помнила, как туда попала: просто щелкала по любым ссылкам, пока в мыслях была с тобой… Думая о тебе, я постоянно чувствовала жжение в груди. Иногда становилось так больно, что не получалось вдохнуть в полную силу, только наполовину, как ни пытайся…

— Мне это знакомо, моя девочка, — вполголоса произносит Никита, когда я замолкаю. — Я чувствовал такое каждый день, все семь месяцев, с тех пор как оставил тебя в лесу.

Нам больше не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Я забираюсь на него и обхватываю его бедра ногами так, чтобы прижаться как можно крепче. А Никита обнимает меня, как умеет только он, словно всю целиком. И некоторое время мы лежим неподвижно и безмолвно, поплавком в белом море одеяла, пересеченного широкой полосой лунного света. Наши тела раскалены, и мне кажется, мы сплавляемся друг с другом.

«Тогда почему ты не пришел ко мне раньше?» — думаю я, но не задаю вопроса вслух. Сейчас, в эту ночь, обнимая его, я не хочу знать ответ.

И вот так, взволнованная и успокоенная, опустошенная и наполненная одновременно, я засыпаю в объятиях Никиты так сладко и крепко, что не чувствую, как он перекладывает мою голову со своего плеча на подушку.

Я просыпаюсь от его легкого поцелуя в губы. И еще до того, как открываю глаза, поцелуй превращается в настойчивый и страстный. Я словно наяву проживаю один из тех снов, которые так часто мне снились. С долгими ласками, требовательными прикосновениями. Нежностью и покусываниями. Жадностью и неторопливостью движений. Мгновения, которые растягиваются на часы, и часы, которые исчезают быстрее взмаха ресниц. Еще только виднелось утро, а теперь комнату заливает золотистый полуденный свет.

— Я люблю тебя, — целую Никиту в губы, опираясь ладонями на его грудь.

Взвешиваю слова, которые только что произнесла, повторяю их про себя. Невероятно. Вот так просто… Взять и сказать. Никите в губы. Лишь потому, что мне этого захотелось. Чем я заслужила такое счастье? Чем заслужила такое состояние души, когда кажется, что существуешь лишь в это мгновение? И оно прекрасно настолько, что тебе все равно, будет ли следующее.

Никита лежит на спине. Я провожу кончиками пальцев от мочки его уха, через скулу, зацепив губу, по ключице, груди, бедру — насколько могу дотянуться. Возвращаюсь параллельной дорожкой. Рисую знак бесконечности на его животе. Целую невидимый след, что оставляют мои пальцы. Провожу пальцами по неуловимым следам, оставленным поцелуями… Он весь мой. Каждая клеточка его красивого крепкого тела. И его сердце, и его душа тоже принадлежат мне. Я настолько в этом уверена, что, только услышав ответное признание, понимаю: я даже не ждала этих слов.

Потягиваюсь, улыбаюсь. Вот тот баланс, к которому все стремится. Вот оно — состояние покоя, хотя, конечно, это просто игра слов: покоя во мне нет и в помине.

— Как мы будет выбираться отсюда? — спрашиваю я, едва не урча, как кошка, от того, как нежно Никита проводит ладонями по моей спине.

— Никак.

Приоткрываю один глаз — и тотчас закрываю. Состояние покоя. Мне все равно, что будет дальше, пока я могу растянуться вот так по его телу.

— Теперь мы будет здесь жить? — предполагаю я.

Могу и здесь. Могу — на луне. На дне морском. Я все могу.

— Это вряд ли. — Чувствую по его голосу — улыбается.

— А где?

— Где-нибудь подальше отсюда.

— Тогда первый вопрос снова становится актуальным, — мурлыкаю я.

— Уйти нам будет не так просто, как попасть сюда. Так что подождем.

— Чего?

— Пока с нами не захочет познакомиться Самый Главный Зверодух Озвереловки. Кто он, еще не знаю. Озвереловка — для Волков город закрытый.

Хоть дракон. Хоть космический пришелец.

— А пока чем займемся? — лащусь к нему, трусь головой о плечо.

— Есть несколько вариантов… — будто раздумывая, который выбрать, произносит Никита, и в следующую секунду я уже оказываюсь под ним со сцепленными над головой запястьями.

— Только не ешь меня, серый Волк… — начинаю я, но Никита закрывает мне рот поцелуем.

— Может, и не съем, — он легонько кусает мой подбородок и поцелуями опускается к груди. — Но песенкой ты точно не откупишься.

Алекс

На рассвете я подъезжаю к своему коттеджу. Поднимаю руку — благодарю водителя минивэна за рисковый поступок: подобрал на трассе ободранного мужика в лаптях. Я на его месте вряд ли бы притормозил. Хотя… точно нет. И не подумал бы.

Но вот я стою перед своим домом. Из одежды на мне пережившие заточение джинсы, потертая майка и хламида из утренних сумерек. Изо рта идет пар. От холода меня колотит.

Жду на кнопку звонка, широко улыбаюсь в зрачок камеры над воротами. Без толку. Ни света в окне, ни движения, ни звука. Согревая себя похлопываниями по плечам, обхожу дом вдоль забора, пытаюсь войти с заднего входа — закрыто.

Приходится потратить еще с четверть часа, прежде чем нахожу на свалке шины. Складываю их колодцем у забора и, наконец, перелезаю.

Дом, милый дом…

Разбиваю арматурой окно на первом этаже. Снимаю дом с сигнализации и называю по телефону пароль службе охраны. Хорошо, что он остался прежним: не хватало сейчас группы захвата.

Я прожил здесь десять лет, а отсутствовал немногим больше полугода, но ощущение такое, будто окно разбил в чужом доме. Все знакомое и в то же время чужое. Мне словно не хватает… леса. Но я привыкну. Вне всяких сомнений.

Насвистывая, поднимаюсь на второй этаж. Поворачиваю в ванной кран на всю катушку, а пока бурлит вода, приношу из кухни бокал и бутылку красного игристого. Забираюсь в наполненную ванную, откидываю голову на бортик и улыбаюсь так, словно курил травку. Кстати, о «курил»… Но нет, сейчас я отсюда не вылезу. Я семь месяцев этого ждал.

Закрываю глаза. Чувствую, как расслабляются мышцы, пощипывают ссадины на руках и отогреваются замерзшие ступни. Я снова становлюсь человеком. Обновляюсь. Сбрасываю кожу… Или шкуру.

Откупориваю вино. Рогочу, как подросток, когда пробка выстреливает в подвесной потолок и плюхается в воду. Розовая пена стекает по бутылке на руки, по локтям — в ванную. Провожу языком по запястью — сладко, вкусно. Наливаю полный бокал, откидываюсь на бортик и выпиваю. Первый — залпом. Второй — уже смакуя.

Я дома. Все еще не могу в это поверить. Буду есть нормальную еду, спать в своей постели. Невероятно…

Опускаюсь глубже. Вода колышется от каждого движения, заливает уши. Опускаюсь еще ниже. Вода мягко, щекотно сжимает лицо кольцом. Ползет по щекам, накрывает губы, легко давит на веки. Погружаюсь полностью. Горячо и душно. И так спокойно… Словно воздух мне и не нужен.

Нахожусь в этом состоянии до тех пор, пока перед глазами не начинают расплываться красные пульсирующие круги. Тогда я выныриваю, ладонями смахиваю влагу с лица.

Дело не только в этом доме. Я и внутри себя так чувствую — сам себе и знакомый, и чужой. Словно не могу ощутить почвы под ногами, не за что уцепиться: воспоминания и ощущения неоднородные, обманчивые.

Допиваю вино, вылезаю из ванной и, обвязав бедра полотенцем, смотрю на свое отражение в проталине запотевшего зеркала.

На мгновение застываю — чувствую животный, необоснованный страх. На меня словно из Портала смотрит двойник — тот, с которым я никогда не пересекался. Но быстро беру себя в руки. Просто слишком долго не видел зеркал.

Я и не думал, что так изменился. Мешки под глазами, щетина, впалые щеки. Синяки, укусы насекомых… Как только Лесс меня такого не бросила? Коротко ухмыляюсь. Беру в одну руки бритву, в другую — машинку для стрижки волос. Лесс, детка, когда мы встретимся, я буду красавчиком.

Уже скучаю по ней — леший бы ее побрал! Скучаю. Не уверен, что готов ради общения с ней снова запереть себя в клетке, но кое-какие варианты следует рассмотреть. Лесс мне нужна. Я знаю, что скоро ее увижу. Потому что я тоже ей нужен.

Изучаю себя в зеркале во влажных разводах. Чувствую: что-то выпрямляется во мне, выкристаллизовывается. Илистое дно под ногами постепенно начинает проявлять свойства напольной плитки.

Иду в свою спальню — свою! спальню! — переодеваюсь, долго и придирчиво выбирая каждый предмет одежды. Чистые джинсы… Майка еще с магазинной биркой… Нахожу в шуфлядке рабочего стола пачку сигарет с зажигалкой внутри. Хватаю по пути телефонную трубку с базы и выхожу на балкон.

Птицы не поют — вопят. Солнце светит так, что мне приходится жмуриться. Протягиваю под носом сигарету, словно первоклассную кубинскую сигару, вдыхаю забытый аромат. Прикуриваю ее, заслоняя ладонью от легкого, уже теплого, ветра. Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю сигаретный дым.

Я семь месяцев не общался с людьми — если не считать пары фраз, сказанных водителю минивэна. Кому позвонить первому? Раздумываю всего секунду и набираю номер Вериного отца.

Через два часа я подъезжаю на джипе к его новому дому. Дверь распахивается, едва поднимаюсь на крыльцо. Дядя Юра замирает на пороге. Краем глаза улавливаю, что одет он как обычно: черная водолазка и джинсы, — что волосы у него подстрижены совсем коротко, и он похудел. Но внимание приковывают глаза, их прозрачная ледяная пустота, перед которой пасовали даже дворовые псы.

Дядя Юра никогда не удивляется. Он знает, что возможно все. И при этом будто не верит, черед перед ним стою я.

Подходит ко мне, чуть покачиваясь, не отрывая взгляда. Облизывает сухие губы. Кладет руки мне на плечи. Сжимает пальцы, словно хочет убедиться, что я из плоти и крови. А затем рывком притягивает меня к себе. Дядя Юра не кажется крепким, но от такого захвата у меня на секунду перехватывает дыхание. Я б и обнял его в ответ, да только зажат его объятием, как тисками.

Кажется, я слышу всхлип. И от этого что-то вдруг надрывается во мне, словно струна лопается, но я все еще внутренностями ощущаю, как она звенит.

Когда дядя Юра размыкает объятья, мы уже оба в норме.

Его глаза сухие. Я улыбаюсь.

Он крепко сжимает мое плечо ладонью, по второму похлопывает.

— Долго же ты…

А я смотрю и думаю: вряд ли так бы меня встретил родной отец.

В доме он не сразу закуривает. Сначала сажает меня на потрепанный диван и, обрабатывая мне царапины и раны, рассказывает новости. Новости в моем понимании, конечно, потому что некоторым из них уже больше полугода.

Тон сухой, жесткий, и без разницы, что там на душе у Главного Охотника. Это звук надтреснутого льда… Сейчас он, будто дополнительный балласт, который держит меня поближе к земле, к реальности. Потому что привычка находиться в клетке дает о себе знать, ее так просто не вытравить.

Иногда он вворачивает такие слова, что образы мгновенно встают перед глазами. Я не только вижу, что происходило, я чувствую.

— Тебе когда-нибудь снился крик чибиса? — спрашивает дядя Юра.

Медленно качаю головой.

Но я слыхал, как плачет эта птица. Не хотел бы услышать такое во сне. А дядя Юра просыпается от этого крика едва ли не через ночь — с тех пор как вернул Веру. Он чувствовал: что-то не так. Понимал, что корней Вера рядом с ним не пустила, жила, на лес глядя, сама как волк. Но под замок ее не посадил. За ней не следил. Хотел начать новую жизнь.

Он не уверен, что Веру снова похитили. Считает, могла и сама сбежать к своему Волку. А если так, он оставит ее в покое. И вот я думаю, стоит ли говорить ему об Озвереловке? Поступить честно или правильно?

— Не могу с отцом связаться, — говорю, вставая со стула. — Куда он делся?

Я вообще не смог связаться ни с кем из Охотников. Чувствую себя отрезанным от стаи животным, но дядя Юра не спешит указывать мне дорогу. Хочет, чтобы я стал таким же миролюбивым и жвачным, как он. Да, я могу побыть в овечьей шкуре — если придется, но не стать овцой. Только пока эти мысли держу при себе.

— Давно с ним не общался, — распрямляя спину, отвечает дядя Юра и тянется за трубкой.

Возможно, это правда. Но не вся.

Рассматриваю новый дом моей Дикарки, прислушиваясь к своим ощущениям. Наверное, нечто похожее чувствует огромная рыба, которая откусила крючок. Пусть он крохотный, но зацепился за внутренности и тянет так… тихонько… болезненно. От этого не умирают. Но и жизнью это не назовешь.

Дядя Юра тот еще педант, но, похоже, после исчезновения Веры он ее вещи не трогал. Возле раковины стоит кружка с принтом из диснеевского «Винни-Пуха». Бьюсь об заклад, это чей-то подарок — Вера бы себе такую не купила. Вокруг ручки обмотана нитка заварочного пакетика. Хочу провести пальцем по ободу кружки, самому краю, где остался след от чая, но отдергиваю пальцы.

Да я боюсь!

Хмыкаю себе под нос. Боюсь этого чертового Провала. Вдруг он решит, что я хочу отыскать Веру, и втянет меня через эту кружку, которая каким-то образом окажется связанной с будущим Дикарки?..

Продолжаю экскурсию под ровный, отчетный рассказ дяди Юры о безрезультатных поисках меня. Верю, что делалось все возможное. Но, думаю, не все Охотники жаждали в это смутное время пойти из-за меня на открытый конфликт с Волками.

— Она письма писала и удаляла их из своего почтового ящика после отправки, — рассказывает дядя Юра, когда я останавливаюсь у компьютера.

Сидит, попыхивает трубкой у приоткрытого окна. Ветер колышет занавеску, гладит меня по щеке. Деревянный пол поскрипывает под моими ногами.

— Кому отправляла?

— Не знаю. Я вроде как пытался быть отцом и не вмешивался.

— Ну кому наша Вера могла писать письма?.. — облокачиваясь о стол, включаю компьютер и жду, пока он загрузится. — Либо самой себе — вроде дневника, либо своему Волку. И что нам это дает? — сажусь на стул, открываю браузер. Просматриваю историю. Подчистила, конечно. Но она же взломщица реальных почтовых ящиков, а не виртуальных. Где-то наверняка наследила. — А то, что письма вполне могут храниться на том, втором, ящике. Я, конечно, не спец. Но знаю такого.

Через час мой приятель уже орудует за Вериным ноутбуком.

Понимаю ли я, что творю? Конечно. Вместо того чтобы рассказать Вериному отцу об Озвереловке, я тяну резину и пытаюсь залезть к моей Дикарке в душу — раз больше никуда не удалось. Ты стала другим человеком, Вера. И я хочу рассмотреть эту женщину поближе.

Так что же мне делать с тобой, Дикарка?

Ладонью толкаю дверь в ее комнату. Прислоняюсь плечом к дверному косяку. Осторожно втягиваю носом воздух, словно боюсь получить передоз воспоминаний и эмоций.

Ты измотала меня, Вера. Держишь в клетке, пострашнее той, которую когда-то уготовила для меня Лесс. Я хочу тебя забыть. Но ведь дело не только в памяти. Оно и в той связи, что была между нами. Чтобы порвать ее, нужно что-то серьезнее твоего влечения к Самцу. Нужен… взрыв. Буря. Гроза и молния. Не потому ли я собираюсь копаться в твоем почтовом ящике?