Зачем мы вернулись, братишка?

Алескендер Рамазанов, 2009

Военный корреспондент майор Акбар Аллахвердиев прошел всю афганскую кампанию до конца. Казалось бы, война окончена, и больше ничто, кроме воспоминаний, не должно связывать его с этой пропахшей порохом землей. Но неожиданно Акбару вновь пришлось объявиться в Афгане – на этот раз с колонной спецов, выполняющих сверхсекретное задание. Он и не мог подозревать, что в мирное время попадет в такую переделку, что даже минувшая война покажется ему увлекательным развлечением...

«ХАЙ НЭ ЛИЗУТЬ НА РИДНУ!»

Размышлять никогда не пошло. Даже после трехсот граммов, с сигаретой и лежа на чужой кровати в пыльных ботинках. Правда, матрас в ногах Акбар подвернул. Получился очень удобный валик. «Чем ты, земля Афганистана, искупишь слезы матерей» вновь грянуло за стенкой. Аллахвердиев криво усмехнулся: в оригинале строка звучала так: «Чем ты, великая держава, искупишь…». Автор, Игорь Морозов, был офицером КГБ и, конечно, мог петь именно так в узком кругу ограниченных лиц, но не более. На кассете слезы советских матерей предлагали искупать Афгану. Интересные люди! А слезы афганских матерей, соответственно, СССР? «Одни я в мире подсмотрел святые искренние слезы. То слезы бедных матерей». Черт, сдает память! Автора не вспомню. Некрасов?

Как там? Посеявший ветер пожнет бурю? На хер эти прописные истины! Они врут. Ветер посеяли афганцы. А бурю?

А-а, мать его, незваный гость хуже или лучше татарина?! Сам себя уел? Жали все, кто и не сеял. Кровавая жатва…

Двадцать пятого декабря в «шурави» еще не стреляли. И двадцать шестого тоже. Но счет погибших при выполнении интернационального долга уже шел на десятки душ. Вечером двадцать пятого воткнулся в гору самолет. Большой, военно-транспортный, «Ил-76». Кто говорил, что там было шестьдесят десантников, кто — сорок. И на севере в эти же дни погибло в автокатастрофах еще полтора десятка резервистов.

Двадцать седьмого все ринулись на Тадж-бек. Свергать Амина. Точнее, убивать. Именно так сказал капитан Рухулла. «Кармаль умолял убить Амина. Он его боялся. Живой Амин мешал революции. Это как ваш Троцкий и Берия в одном лице. Только не пойму: ваши коммандос убили тогда, в Кабуле, сотни три солдат из батальона охраны. Зачем?» Рухуллу при Амине не успели расстрелять в Пули-Чархи. Учился Рухулла в Москве, и сдала его Амину Москва. Она тогда особо не лезла в дела Амина и даже признала его легитимность, и не только официальным поздравлением. Разговор этот состоялся в интересное время. Была объявлена политика национального примирения с моджахедами, и у истинных афганских революционеров голова совершила ряд дополнительных оборотов. Потому и разговорились…

— А не ты ли мне рассказывал, что ваши сделали потом с дочерями Амина? С офицерами из «Халька»? Напомнить? — съязвил тогда Акбар.

Не то… Ведь не собирались воевать? Если бы шла речь о войне: лучше и не входить. Понятно, что авантюра. А Нахрин? Не афганцы ли подтолкнули на карательную экспедицию против взбунтовавшегося артполка? А наши, пока дошли до Нахрина, уничтожили человек триста «мятежников», да в самом полку еще сотню сарбозов. Одно радует: свои потери — два «двухсотых», два — «трехсотых». Выходит, продержались без войны с афганцами ровно до Рождества Христова, с двадцать седьмого декабря 1979-го по девятое января 1980-го. Небось, теперь в Нахрине тоже отмечают «кровавое воскресенье». Только это, кажется, был будний день…

Потом покатило: Баглан, Кунар, Файзабад, Талукан, Гильменд и далее везде. Только вот потери странно увеличились. Вроде бы учились воевать? Выходит, не только мы учились.

Аллахвердиеву было известно примерное число погибших по годам. Эти и другие любопытные данные оседали в Политуправлении округа, содержались в секретных отчетах, материалах военно-научных конференций. Поэтому не было сомнений — не «тринадцать тысяч триста» полегло в Афганистане, а больше, поскольку, в среднем, в день погибало по семь человек. К тридцати тысячам ползла скорбная бухгалтерия. Вот, скажем, скончался в медсанбате, в госпитале воин или через год после того, как комиссовали по ранению? Его как считать: погибшим в Афганистане? Ну, тогда все тридцать и получается. А если только на поле боя, во время «операции», тогда, конечно, и тринадцать тысяч сойдет.

Еще тянулись по серпантинам колонны, а радио «Свобода» уже подводило итоги афганской кампании. Верить или не верить? После Чернобыля Аллахвердиев верил «вражьим голосам». На неделю раньше ТАСС оповестил Европу. Вот, скажем, кассеты пропагандистские у того же Народно-Трудового союза были дерьмовые. Будто сказки рассказывали учительским голосом, да под симфонический оркестр. «Зачем ты пришел на чужую землю, советский солдат? Опомнись». Но это слова, а цифрам веры больше. И вот получалась интересная картина.

Убитых и раненых — тридцать пять тысяч, и наиболее тяжелый год в этом отношении — 1984-й. Как не поверить? В этот самый год Аллахвердиев лично принимал сводки, дежуря по Политуправлению ТуркВО.

Гепатит, тиф, малярия, дизентерия — в год тысяч по пятьдесят, то есть каждый третий воин-интернационалист. Как не поверить? Госпитали переполнены были до самого вывода, начиная с 1981 года, тогда же и ему довелось «пожелтеть» и надолго запомнить, что печень может нахально и больно выпирать из-под ребер.

Две тысячи танков, бронемашин, самоходных орудий? Да тут, пожалуй, и «Свобода» пролетела. На одном только маршруте от Ташкургана до Кабула добрая тысяча остовов ржавеет. А ведь это не весь Афган. Насчет транспортной техники — вопрос туманный. Кто эти «урал-мазы-зил-камазы» и «шишарики» особо считал?

А вот насчет ста пятидесяти самолетов и трехсот пятидесяти вертолетов были сомнения. В плане — «за державу обидно». Ведь не в воздушных же боях валились на горы? Не было у «духов» боевой авиации. Хотя по тому же 1984 году Аллахвердиеву была известна цифра потерь ВВС — сорок семь вертолетов и семнадцать самолетов. Если умножить на девять лет… Сущий Вьетнам! Или хуже? Что по размерам, стоимости и мощности американский вертолет против советского? Плотник супротив столяра! Только что горели одинаково — быстро и дотла.

А еще прогрессивные афганцы не любили, когда советские друзья сильно скорбели о погибших. Ну да, у них же была революция. А эта тощая свинья пожирает своих детей с особым удовольствием. Ладно, она ведь почти не соображает: родила — съела. Ну, процесс физиологически понятный: натрахалась в свое удовольствие — родила — потеряла белок — жрать нечего — сожрала — появились силы — натрахалась… Вопрос в том, кто ее оплодотворяет. Вот их, кабанов, и нужно травить, а не несчастную и без того свиноматку-каннибалку. Чем не теория! Если без Бога, то всякая теория сойдет, и всякая нора — центр вселенной.

В отличие от советского, афганское командование своих потерь не скрывало. И получалось, по данным ВС ДРА, что теряли они в год в борьбе с моджахедами по две с половиной тысячи сарбозов всех родов войск. Это им еще повезло, поскольку дезертиров в год у них же бывало тысяч по тридцати. И припомнилось Аллахвердиеву, что большинство совместных операций преследовало цель набора крестьян в эту самую революционную армию. Разумеется, в районах, населенных туркменами, узбеками, таджиками и хазарейцами. В пуштунские края с такой задачей соваться было бы просто неприлично. Апрельская революция, таким образом, успешно решала задачи по уничтожению национальных меньшинств силами Великого северного соседа. Мудрый народ афганцы — потому что нет такого народа! Есть Афганистан — страна пуштунов и примкнувших к ним осколков бывших и не состоявшихся цивилизаций, изгнанников и изгоев. Как выгодно — так и представятся. Недаром сами говорят: у кого Кабул, у того и Афганистан.

Интересно, почему про Чапаева, евреев и чукчей анекдотов навалом, а про Афган — раз-два и обчелся? Да и те тоскливые. «Где чеки, муженек? — В мешках, дорогая. — А мешки где? — Под глазами, разве не видишь?» «Прапорщик в ресторане заказал водки, попросил принести кота помойного в мешке и потушить свет. Глушит в темноте водяру, пинает мешок, кот мяучет, а прапор приговаривает: «Тоска, как в Кундузе». «Стрижет парикмахер майора и периодически задает один и тот же вопрос, мол, как там, в Афгане? Майор, уходя, спрашивает, что ж вы так Афганом интересуетесь, товарищ Фигаро? А тот в ответ: «На фиг мне ваш Афган! Просто как вы о нем вспоминаете — волосы у вас дыбом становятся, стричь удобнее». Стоп! Это же все старые байки — классика. Хочешь про Афган, хочешь про Ливан. А был ли чисто афганский анекдот? Разве вот этот: «Патруль десантников идет ночью по Старому Советскому району. Заслышав шорох в кустах, старший дает длинную очередь и посылает бойца, пойди, мол, посмотри, кого завалили. Солдат возвращается бледный: «Там парень с девкой. Вы их, того, наповал». — «Хай нэ лизуть на ридну Афгханщину», — строго замечает старший».

За стеной приглушенно треснул пистолетный выстрел. Глаза запорошило едкой трухой. Но тут не до глаз — проморгают. Вот она, дырка, сантиметрах в двадцати над головой. Машинально выхватив из-под подушки бесполезную гранату, Акбар скатился с койки и на четвереньках пополз к выходу. В том, что комнату сейчас откроют, он не сомневался. Встал, изготовился к беспощадному удару по руке с оружием. Топтание у входа, правда, несколько озадачило, но кто в такой позиции раздумывает? Когда в широкую щель просунулась всклокоченная голова со словами: «Мужики? Тут ниче…» — Акбар не отказался от задуманного. Вот только кулак с гранатой врезался не в предплечье, а в темя субъекта. Дальше осталось — втянуть обмякшее тело в комнату.

Аллахвердиев быстро простучал гостя от нагрудных карманов до колен в поисках оружия. Пусто! Ну, и кто этот бычок? Через минуту он очнется, и что с ним делать? Крепок на вид. Зафиксировать скотину и потом, без особого шума, разбираться. Зря его так, конечно, явно придурок, случайно нажал на спуск и пришел поинтересоваться, а не зацепил ли кого? А если бы другое? Нет, все правильно. Ноги потуже шарфом, на два узла. Руки за локтями скрученной простыней, еще капитальней. Теперь реанимация. Темечко хоть и не сильно, но поцарапано, шея вон в крови.

Акбар плеснул на затылок «военнопленного» четверть стакана водки и с облегчением вздохнул, услышав прерывистый стон: «У-у… ма… больно… ба…ля…» Рывком повернул лицом к себе и уже собирался задать простой, как правда, вопрос: «Ты, брат, часом, не ох…л?» — как на пороге возник Горшенев. Ответом на его междометия и традиционные восклицания послужила фраза, на которой Аллахвердиеву так обидно обломали философский кайф: «Хай нэ лизуть на ридну Афгханщину!»

Джума, правда, всей глубины сказанного не понял, но, увидев дырку в обоях, рванул в соседнюю комнату и вернулся с новеньким «макаровым».

— Он, мудак, через подушку в бронежилет духовский стрелял, проверял. В «майку». Это наш фельдшер, Рубцов, прапор. Дожрался до ручки.

— Да я не хотел. Не думал. Простите, мужики. И так свое получил. Миша, я же только спросить…

Аллахвердиева внезапно отпустило:

— Черт с тобой. Обоим повезло, в конце концов. Не дергайся, сейчас развяжу.

Когда все формальности были улажены и Горшенев вернулся в комнату несколько обескураженный, но с упаковкой баночного пива, Акбар встретил его давно назревшим вопросом:

— Ты мне объяснишь, наконец, что здесь происходит? Что ты в этом бардаке делаешь?

— Объясню. Давай по «юзграм» под пиво, а? Рубцова звал. Стыдно, говорит. Давай, Акбар. Только ты мне сначала скажи: при чем здесь «ридна Афгханщина». Это же был анекдот такой?

— Был и есть. Вся беда, Мишаня, что я его юмора по сей день не понял. Это плохо. Надо смеяться. Сильный анекдот. Злой. Но не знаю, где? В начале, в конце? Давай!

Сдвинули крепко стаканы. Пошла масть.