Посмертные мытарства

Анастасия Боронина

Художественное произведение, православное фэнтези на тему посмертной участи души человека.Послушник Никодим внезапно умирает и переносится в загробный мир, где дальнейшая участь его души решится на Страшном Суде по итогам 20 различных испытаний.

Глава 3

— Ааа! — В ужасе завопил Никодим. — Горелый! Погорелец, где ты? Вернись! Вернись! Прости меня, я ошибся! Я так ошибся!

Никодим бросился на поляну и стал рвать и грызть зубами сочные стебли зелёной травы. Он перекатывался, кричал и плакал горькими слезами обманутого ребёнка, потому что понял, что надули его хитрые бесы! Развели, как простака! А он-то мнил себя этаким дальновидным да мудрым! Думал, что всё-то он знает и никому его не обойти! На свой монастырский духовный опыт полагался! Дурень! И он продолжал ломать руки в припадке бессильной ярости, пока наконец не замер на траве в полнейшем опустошающем отчаянии.

— Ты закончил, надеюсь? — послышался знакомый голос.

— Горелый? — прошептал Никодим. — Это ты?

— Я!

— Ты вернулся! — радостно подскочил Никодим и бросился на звук его голоса. — Прости меня! Я был просто самодовольным глупцом!

— Я никуда от тебя и не уходил, — спокойно заметил Горелый, снова сидя поджав ноги, — мне не позволено от тебя отлучаться, пока ты сам меня не прогонишь! Ты прогнал — я отошёл, ты извинился — я вернулся! И хватит об этом. — Он посмотрел на свои ногти, словно там было что-то занимательное.

— Да, я больше так не буду, — по-детски обещал Никодим. — Просто, ты не очень-то похож на доброго Ангела-Хранителя из книжек. Да и разговариваешь как-то… не по-ангельски!

Никодим совсем смешался в этой попытке оправдать собственную глупость.

— Ну, вот опять! — вспылил ангел. — Я разговариваю с каждой душой на понятном ей языке! Что толку, если я начну вразумлять тебя на церковно-славянском, если ты и по-русски меня не слушаешь?! Сглупил — так хоть помолчи теперь! А то, вишь, какой правильный! Эта троица тебя только что обобрала до нитки! Они подорвали ценность всех твоих добрых дел, которыми ты хоть как-то ещё мог прикрыть свою порочность! Теперь их нет!

— Как же это возможно? — удивился Никодим. — Неужели добрые дела настолько легко отнять и развеять по ветру?

— Не в том суть! Ты возгордился, Никодим! Важны не сами дела, а те духовные мотивы, которые руководят тобою при их совершении! Доброе дело можно делать только бескорыстно, то есть не получая никакой выгоды для себя! Можно подать нищему из любви и сострадания, а можно — напоказ окружающим! Одно действие в первом случае добрый поступок, а во втором — грех. Мало того, что половина этих твоих добрых дел не такая уж и «добрая», — разве давать списывать товарищу это благо? — так ты ещё и опорочил всё это личным тщеславием, расхваливал себя на все лады! И конечно, все твои добродетели немедленно обратились в прах в глазах Господа! В итоге, ты здесь всего полдня, а завалил уже четыре испытания, мой дорогой послушник!

— Как четыре?! — вскричал Никодим.

— А вот так! — Горелый начал загибать свои чёрные пальцы: — Искушение гордостью, чревоугодием, клеветой и ересью.

— Ну, с гордостью я понял, а остальное когда было? Меня ими даже никто не испытывал!

— Чревоугодие — когда ты у костра их бараниной обжирался и вином напивался. Клеветой — когда меня, своего благодетеля и защитника, обзывал чёртом и бесом, толком не разобравшись. Ересь — бесам в ножки кланялся! От Бога отрёкся суть! Так что им и не пришлось испытывать — ты сам облегчил задачу, наглядно показав все свои недостатки!

— Да, дела, — только и ответил на это воин Христов. — И что же делать?

— Ладно уж. По ходу дела разбираться будем. Может, ещё вырвем тебя из лап рогатого, — обнадёжил Ангел.

— Без добрых-то дел?

— Ты на добрые дела не очень-то полагайся, всё равно они все — прах по сравнению с объёмами того шлака, что ты с собой сюда притащил.

— Это верно, — вздохнул Никодим. — А почему ты говоришь «полдня», если я уже четвёртые сутки здесь блуждаю?

— Ох, неужели не ясно? Первые три дня ты был у своего тела — вспоминал земную жизнь со всеми кучами грехов, понятно теперь? Помыслы свои беспокойные видел, что как птицы в уме кружатся без устали, и всю жизнь свою земную. Всё ходил кругами по пустыне отчаяния и безысходности. Вот такая твоя жизнь была! Ну да это всё были цветочки, а ягодки сегодня утром начались — мытарства! Всего их двадцать, но четыре ты уже провалил!

Никодим тяжело вздохнул.

— А сколько их нужно успешно пройти, чтобы в Рай попасть? Хотя бы десять? — спросил он с надеждой.

Проводник округлил глаза и покачал головой, словно поражаясь глупости своего подопечного:

— Ты что в рулетку играть пришёл? Чтобы попасть в Рай, нужно успешно пройти двадцать из двадцати мытарств! Вот почему я и начинаю нервничать, друг мой!

— Но как же тогда быть? Я уже обречён?!

— Обречён, обречён! Кончай ныть, а то ещё и уныние с неверием добавишь к тем кучам! Слушайся моих советов, молчи, когда не спрашивают, и Бога почаще вспоминай да о помощи проси! И запомни: если Господь ещё не вверг тебя в огненную пучину, значит, надежда есть!

— Хорошо, запомню, — вздохнул Никодим. — Скажи, а почему я так и не повидал Рая? Ведь по правилам душа после трёхдневной скорби около своего тела отлетает на девять дней в Рай, а только потом начинаются мытарства?

— Ты уже побывал там, Никодим! Сегодня утром, на рассвете, ты разве не почувствовал неописуемую душевную радость и лёгкость?

— Да, но это длилось всего несколько секунд!

— Что ж, тогда ты и видел Рай! Время здесь не течёт в привычном для тебя ритме. По истечении трёх дней скорби солнце перестало описывать привычные круги у тебя над головой в определённой часовой последовательности. Теперь будь готов ко всему! Мытарства будут длиться ещё двадцать восемь земных дней, но сколько времени пройдёт здесь, одному Богу известно. Тебе может показаться, что прошёл час или десять лет, а на Земле пройдёт мгновение. Здесь по сути вообще нет времени! Так что в твоём распоряжении вечность на то, чтобы пройти все испытания и предстать перед Господом на Суде, а у Него есть вечность на то, чтобы выслушать твои оправдания.

Никодим внимательно слушал и ничего не мог понять. Ему сложно было представить такой уклад вещей, сложно осознать, что всё теперь иначе и что даже времени нельзя теперь доверять. Он только вздыхал да помалкивал, по совету наставника. Теперь он решил всецело положиться на него, поскольку понял, что без проводника в этом незнакомом мире совсем пропадёт. После такого неудачного начала он чувствовал себя совсем растерянным и беспомощным, как ребёнок, отставший от матери на шумном базаре. Однако первый опыт кое-чему научил его, и небольшие сомнения по поводу надёжности его попутчика всё ещё точили его сердце, поэтому он спросил:

— А как мне лучше к тебе обращаться? Погорелец — не слишком почётная кличка.

— Рафаэль, — величаво представился Ангел. — Я начинал работать в Италии, знаешь ли.

— А почему ты такой закопченный?

— Об этом нам с тобою ещё предстоит серьёзный разговор, — насупился Ангел, — но лучше не сейчас.

Никодим тогда нахмурил брови и решил сменить неудобную тему.

— Давно ты работаешь?

— Уже пятьсот сорок лет! — оживился Рафаэль. — С тех пор через мои руки прошло множество адептов; одни уходили быстро, другие доживали да старости, но мытарства для каждой души проходят по-разному. Так что я не могу предсказать, какие ещё спектакли они уготовили тебе. Мытарства отданы в управление бесам и дьяволу, а они к каждой душе умеют найти нужный ключик, уж поверь! Помнится, был у меня один подопечный, который все испытания прошёл на ура, управился за один час! Все искусители от него отскакивали, как мячи, и он уже совсем расслабился, только у самых Райских врат повстречался ему один старичок — маленький такой, сухонький, — да и говорит: «Я привратник Рая! Тысячу лет здесь стою, а чтобы кто-то так быстро все мытарства проскакивал — никогда не видывал!» Вот на этом мой подопечный и погорел! Его ахиллесовой пятой всегда была гордыня, как и у тебя, кстати, так что, заслышав похвалу, он немедленно задрал нос и ответил нечто вроде: «Благодарю тебя, Господи, что я не таков, как все прочие люди!» Ну и сдуло его от Райских врат прямиком на Первый круг — в компанию к таким же гордецам.

Никодим с тревогой поглядел на своего учителя. Его не сильно обнадёживал тот факт, что у Рафаэля случались подобные неудачи.

— Гордыня вообще самый корень всех страстей и грехов! — продолжал лекцию Ангел. — В нынешнем веке эта зараза сидит во всех людях. И главная опасность этой духовной болезни заключается в том, что она совсем незаметно проникает в корень духовной жизни! Вот взять, например, тебя: бесы не зря прикинулись великими святыми! Тебе бы поразмыслить немного о том, кто ты такой вообще, чтобы тебя такие люди встречали! А ты сразу же нос задрал и всё как должное принял, стало быть, внутри вообразил себя этого достойным! Да и гору твоих заслуг они явно преувеличили — на самом деле там бы и горстки золота не набралось! На том они и сыграли!

Никодим сморщился, как от зубной боли, и отвёл глаза. Ему было досадно, но гордость и упрямство, хоть и не принадлежали к добродетельным началам, зато помогали ему в этот момент не пасть духом. Надежда на спасение ещё теплилась в его сердце. И тогда он сказал Рафаэлю:

— Ладно, что дальше-то делать будем, профессор?

— Пойдём вперёд вместе, той же дорогой, что у шлаковых гор начиналась, — ответил с уверенностью проводник, — настоящие испытания ещё только ждут тебя впереди. Настало время тебе окунуться в самую гущу вселенского зла — мы направляемся в город-миллионник Пандемониум — столицу Ада.

И они вместе ступили на дорогу, убегавшую вдаль извилистой ленточкой, и тронулись в путь.