Восстание Ника. H εξέγερση Νικα

Анатолий Алексеевич Гусев, 2018

Недовольные притеснениями императора Юстиниана и несправедливыми налогами жители Константинополя поднимают восстание. Оно вошло в историю как самое кровавое восстание раннего средневековья, под названием «Восстание Ника».

3

В ложе василевса царила тишина и растерянность. Кроме василевса в ложе находились его жена Феодора, его советник по налогам и префект Востока Иоанн Каппадокиец, полководец Велизарий с женой Антониной, близкой подругой Феодоры и главный казначей Нарсес. И, естественно, слуги, служанки и сотня Иоанна Армянина — личная гвардия василевса.

Юстиниану сорок восемь лет, небольшого роста, склонный к полноте, имел римский профиль, то есть нос с горбинкой, что считалось красивым и благородным, с большими залысинами на лбу, в светлых волосах была мало заметна седина, усы скрывали шрам на верхней губе, полученный в молодости.

Слева от трона василевса расположилась его жена — красавица Феодора. Ей тридцать два года, небольшого роста,она обладает правильными греческими чертами лица, смуглой матовой кожей, матовыми чёрными волосами,строгим взглядом карих глаз. Занятия акробатикой в юности не прошли даром: под тонкой нежной кожей скрывались стальные мышцы, а в её мягких и плавных движениях угадывалась сила. На голове платок. Он подвязан так, чтобы в волосах была видна тонкая изящная золотая диадема. Поверх платка, как и положено замужней женщине, был одет мафорий — накидка из дорогого китайского шёлка — пурпурного цвета с золотой каймой и золотыми звёздами по полю. Мафорий спереди перекрещивался и завязывался сзади, а нижний край доставал почти до земли. На Феодоре четыре туники разного цвета и разной длины с длинными рукавами, одеты так, чтобы было видно, что их именно четыре.

Молодой главнокомандующий империи полководец Флавий Велизарий, стройный высокий блондин, длинноносый, голубоглазый, в нём чувствовалась кровь северных варваров, невзирая на чисто римское имя.

Его жена Антонина на два года старше, пухленькая, белолицая, русоволосая и кареглазая. Она одета почти так же, как и василиса, только на ней три туники и мафорий голубого цвета, цвета Богородицы, но с золотой каймой и звёздами. Всё чуть скромней и диадемы не было. Императрица не любила, что бы кто-то в чём-то был лучше её. Подруга подругой, но Феодора дама мстительная. Дочь наездника константинопольского ипподрома, Антонина была склонна к риску и всяческим авантюрам.

Иоанн Каппадокиец черноволосый, поросший волосами по телу, с тяжёлым взглядом тёмных глаз, производил впечатление человека не далёкого. Но это было не так. Ум у него был, как и у василевса — хитрый и изворотливый. Но не оратор. Он лучше писал, чем говорил.

Главный казначей Юстиниана пятидесяти четырёхлетний евнух Нарсес, худощавый армянин с грустными умными глазами, одет был более чем скромно. Ему ничего не надо было. Отроком, попав в рабство, был оскоплён. За эти годы он своим умом, сам того нехотя, достиг самых высших высот при дворе, которых только может достичь евнух.

Затянувшеюся паузу нарушила Феодора:

— Какой вздор вы наговорили прасинам, друзья мои, — августа обвела присутствующих холодным взглядом. — Они пришли кроткими и смирными, с нижайше и вполне справедливой просьбой, а ушли злые и готовые к бунту! Почему ты, августейший муж мой, не проронил ни слова в этом разговоре с прасинами?

— Негоже василевсу пререкаться с подданными.

— Тебя всё равно никто не видел.

— Не важно, — ответил Юстиниан, теребя лорум, тонкий длинный шёлковый шарф, обмотанный вокруг тела поверх одежды и украшенный золотом и драгоценными камнями, один из знаков императорской власти.

— Хорошо, цезарь мой, пусть будет так, — согласилась Феодора. — Теперь, я думаю, надо схватить этих старшин прасинов.

— Зачем? — удивился василевс. — Что они нарушили? Разговаривать с императором священное право жителей империи. За что их наказывать?

— Кто говорит: «Наказывать»? Посадить в тюрьму дней на десять. Пусть остынут. А потом выпустить, можно даже наградить.

— Удивительные вещи ты говоришь, жена. Зачем всё это?

— Что бы избежать не нужной крови. Назревает бунт! Его лучше сразу пресечь!

— Законы они не нарушали и сажать их не за что.

— Пока — да. Но если они взбунтуются, то будет за что. Ты сейчас разбираешься с «римским правом», копаешься в этих пергаментах. Так?

— Так. Надо навести порядок в судебной системе и вообще в законах. Тем более что это мне легко сделать: латынь мой родной язык.

— Так может, ты найдёшь какой-нибудь закон о предотвращении беспорядков? А Капподакиец тебе любезно поможет. Так, Янис.

— Если светлейший прикажет, — пробасил Иоанн Каппадокиец.

— А обвинять в убийстве прасинов прасинов же и обзывать их висельниками приказа не требовалось! А зачем ты, Флавий, грозился отрубить им головы? Прославленному войну такими словами бросаться нельзя.

— Моя любимая августа, — примирительно, но твёрдо сказал Юстиниан, — возможно, ты в чём-то и права. Но закона, о котором ты спрашиваешь, не существует. Согласно «римскому праву»: никого нельзя судить за намерения! И с этим я полностью согласен. Но я прикажу префекту Евдемону более тщательно и беспристрастно разбирать дела как прасинов, так и венетов. Правосудие есть неизменная и постоянная воля предоставлять каждому его право.

— Мы должны исходить из государственной необходимости, автократор.

— Нет, августа, мы должны руководствоваться верховенством закона.

— Это надо было делать раньше, цезарь, а не обвинять во всём прасинов и не отнимать у них имущество исходя из государственной необходимости.

— Разве было что-то не по закону? По закону ли мы действовали, Янис? — спросил Юстиниан Иоанна Каппадокийца.

— Мы действовали строго по закону, автократор — с почтением ответил Капподакиец.

— Вот! Мы всегда действуем по закону, моя дорогая.

— Если действуя по закону, удастся избежать крови, я буду только рада.

В тот день, после окончания скачек начались ожесточённые драки между венетами и прасинами. Префект города Евдемон, получив указ беспристрастно разбирать дела, как венетов, так и прасинов, приказал страже пресекать драки и доставлять нарушителей порядка впреторию не разбирая к какому диму принадлежит человек. Спафарии, в том числе и Колоподий, разошлись со своими отрядами по Городу.

В доме Зенона, ближе к вечеру, Костас поведал отцу о вчерашнем разговоре с Элпис.

Зенон задумался:

— Что ж, всё может быть, — сказал он. — Времена настали, прости Господи, всё продаётся, всё покупается. Да, Калоподий мог договориться с Янисом Каппадокийцем, о возврате дочери Аврикия части имущества, как православной христианке. Каппадокиец найдёт какой-нибудь закон. И это имущество перейдёт Калаподию в качестве приданного, если его сын на ней женится. А Каппадокиец получить денег в качестве подарка от Калоподия.

— И что же нам делать?

— Молиться. Господь милостив.

— А кроме молитвы.

— Можно бы было предложить ему отступного. Дать ему торговое судно или даже три.

— И что он с ними будет делать?

— Богатеть, — пожал плечами Зенон.

— Что он в этом понимает мореходстве?

— А что он понимает в хлебопекарне или в оптовой торговле мукой? Погубит всё дело. Уметь грабить и уметь торговать не одно и то же. А Калоподий не умеет ни того ни другого. Кто такой спафарий? Начальник над стражниками. Что они умеют? Людей хватать по приказу префекта, да у дверей стоять. Должность не прибыльная. Но взятки они вымогать умеют. Ну и прочие дела прокручивать. Деньги, конечно, скапливаются, старость прожить можно, если сын поможет. Только вот, сын ростом не вышел. Не берут его в охрану. Что ж опять горшками торговать, как дед Калоподия? И дочерей замуж выдавать надо. Вот и крутиться спафарий.

Костас не успел ответить, как на улице послышался шум и раздался громкий голос:

— Ей, Кокорас, выходи! Надо отвечать за свои деяния! Дружеская встреча на ножах! Что может быть прекрасней!

Перед домом стоял Прокл сын Оригена и пятеро его друзей.

— Извини, отец — сказал Костас, схватил плащ и выскочил на улицу.

— Каких деяний? Что ты несёшь, Алогос? — Костас назвал Прокла уличной кличкой.

— А кто убил Тавроса?

— Откуда мне знать?

— Ты!

— Я? Да ты пьян, Алогос!

— Это все знают!

— Все знают, но никто не видел, — рассмеялся Костас.

На порог дома вышли Зенон, его жена Агапэ и Элпис.

— Господь всё видит и всё знает! — возразил Прокл.

— Знает, но ничего не скажет!

— Скажет! Мой кинжал будет его словом. Вначале было слово, и слово было Бог, и Бог был слово!

— Не будем терять времени, Алогос.

Юноши выхватили кинжалы и намотали плащи на левые руки. Причём у прасина плащ был синий, а у венета — зелёный. Только на сапогах под коленями на них были правильные повязки: у одного зелёные, у другого синие. Они закружились друг напротив друга, выискивая момент для удара.

— Только без крика и визга, — предупредил Зенон женщин, — это может навредить ему.

Юноши делали ложные броски, отскакивали назад, вперёд, в стороны, надеясь, что противник ошибётся и ему можно будет нанести смертельный удар.

Но случилось самое страшное: появился спафарий Калоподий.

— Молодые люди, — сказал он, — кинжалы на землю. Будете сопротивляться — применим мечи.

И воины спафария обнажили мечи. Агапэ и Элпис застыли от ужаса.

— Спафарий… — начал, было, Зенон.

Калоподий отрицательно покачал головой:

— Бесполезно, кир Зенон. Это приказ префекта Евдемона, а ему приказал сам василевс! Ничего сделать нельзя. Молитесь!

— Но можно взять других!

— Нельзя, — сказал Калоподий и отвернулся от Зенона.

Забрали всех: и Костаса, и Прокла, и друзей Прокла. Зенон послал рабов проследить за судьбой задержанных спафарием.

Утром рабы доложили, что друзей Прокла отпустили.