Отпусти мне грехи, священник. Книга первая

Анатолий Спирин

В первой книге автор рассказывает о жизни общества в период перестройки. В это страшное время, страну захватили предатели народа. Государству требовались истинные патриоты для борьбы с укоренившимися в обществе бандитами, ограбившими страну. Герой романа, только что получивший высшее образование, был приглашён в секретную организацию, созданную для борьбы с коррупцией. Там герой обрёл верных друзей, с которыми выполнял опасные задания. Возврат награбленного в страну — нелёгкое дело.

НЕЗАПЛАНИРОВАННАЯ ПОЕЗДКА

Уладив отношения с матерью, Олег стал думать, чем же занять себя до тренировки. Он вспомнил о Марине. «Она же с ребятами — любителями экстрима — должна вернуться с уральских гор. Жалко у неё телефона нет. Позвонить бы предварительно, а не вламываться в личную жизнь нежданно-негаданно. Пройдусь пешочком, благо до её дома всего пару улиц пройти, а если дворами, и того ближе». Вспомнил о долларах в поясной сумке. «Заодно, на обратном пути, букет цветов нужно купить, и торт хороший — мать порадовать неожиданной зарплатой».

Через пятнадцать минут, он уже стоял перед закрытыми дверями подъезда. Нажав нужные кнопки, ждал, когда кто-нибудь снимет трубку, и откроет, давно изученную им, разрисованную железную дверь подъезда. Но никто не торопился его впускать. «Неужели никого дома нет? Родители Марины пенсионеры — садового участка у них нет, вроде бы дома должны сидеть, а нет — тоже путешествовать любят!» Постояв в раздумье, Олег на всякий случай ещё раз нажал затёртые кнопочки. Слушая длинную мелодию домофона, уже хотел уйти. Пиликанье резко прекратилось, и знакомый голос довольно вяло спросил:

— Вы к кому?

— Марина, здравствуй. Это я — Олег. Открывай.

Олегу, показалось, что Марина, всхлипывая, рассмеялась. Поняв, что она плачет, не на шутку испугался.

— А ну, быстро открывай!

Дверь, пиликнув, впустила, рванувшегося наверх Олега. Прыгая через несколько ступенек, он мигом оказался у нужных дверей. В проёме стояла Марина с заплаканным лицом. Красные глаза на бледном полотне лица, дрожащие губы и намокший нос, — всё говорило, о трагедии… Олег хорошо знал Марину — она зря, плакать не будет.

Бросившись Олегу на шею, она пыталась что-то сказать, но, это ей не удавалось. Только она начинала произносить слово, как рыдания начинали сотрясать её тело. Олег стоял в растерянности, не зная, что делать. Он только поглаживал её волосы, приговаривая:

— Марина, Мариночка, успокойся! Что же случилось-то, родная?

Её состояние, сильно подействовало на Олега. Он даже не мог предположить, что произошло… «Неужели, кто-то из родителей?» Ему стало не по себе. Марина, рыдая, пыталась показать жестом руки, указывая на стол. На столе стояла ваза с полевыми цветами, маленький графин с водой и развёрнутое письмо возле распечатанного конверта. Она с трудом выдавила только одно слово:

— Возьми.

Олег, решив, что она просит воды, быстро подошёл к столу, наполнил стакан до краёв водой, подал всхлипывающей Марине. Она взяла его дрожащей рукой, расплёскивая влагу, жадно стала пить, не переставая ему показывать на стол. Только сейчас он понял, что она показывала на письмо.

Он никогда не читал чужих писем, а сейчас, схватил лихорадочно, автоматически скользя по неровным строчкам.

«Дорогие мои Ванюша, Полина, и Мариночка! С приветом к Вам, ваша сестра и тётя!

Извините — писать не могу — тяжело. У нас случилось большое горе: дочка наша в больнице — в реанимации. Произошло такое… о чём страшно писать: над нашей Вероникой и соседской девочкой Оленькой надругались нелюди, причинив им множественные телесные повреждения. Девочки чудом вырвались из страшного заточения. — Изверги напились, и потеряли контроль над своими действиями, забыв о своих пленницах.

Простите — писать больше не могу — нет сил. Если сможете, приезжайте. Вероника, очень хочет вас видеть. Всё о Марине вспоминает. До свидания, целую Вас всех. Ваша Валентина».

Ниже была приписка — написанная быстрой женской рукой.

«Мы у Валентины, как приедешь, сразу выезжай! Мама!»

Внизу стояла дата: 12 июня.

Сегодня четырнадцатое. — Два дня, как родители уехали. Олег посмотрел на Марину. В глазах её, было отчаяние и боль, надежда и ожидание. Она, смотрела, умоляюще в глаза Олега. Ждала от него действий.

Олег взял из её рук пустой стакан, наполнив, выпил залпом тёплую, отстоявшуюся воду.

— Собирайся, я поймаю такси.

Машину поймать было нетрудно — частный извоз, был в разгаре, и каждый таксист мечтал о богатом клиенте и дорогом маршруте.

Через десять минут, такси было подано, а Марина уже стояла у подъезда.

Вот и городишко, затерявшийся в уральских горах, заросших в основном сосняком, изредка мелькают белые берёзки, ольха и осина. Дорога, то поднималась круто в гору, то, петляя змеёй, уходила вниз, растворяясь среди буйной растительности. Окраина пестрила небольшими заводиками, окрашенными отходами, присутствующими везде, в виде оседающей пыли. Из высоких труб, валил также, разноцветный дым, плотными клубами он стелился по небосклону, создавая плотную завесу, сквозь которую с трудом пробивалось солнце. В радиусе километра вокруг промышленной зоны, не было видно никакой растительности. Отвалы из отработки, как горы, уходили своими вершинами в серую завесу пыли и дыма. Пейзаж был, довольно печален, — картину здесь, не напишешь.

Проехав мрачную зону, вскоре заметили оживление, в виде небольших кустарников и полыни. Дальше, растительность ожила полностью, потянулись сады с низкорослыми яблонями. За садами раскинулось озеро с контрастными берегами. Противоположный берег, напоминал огромный пляж, пологий склон которого, был покрыт белым, слепящим глаза песком. Берег уходил в сосновый бор, в тени которого стояло несколько легковых автомобилей. На глади воды, словно замерли несколько маленьких лодок, с еле приметными фигурками рыбаков. Берег, по которому ехали Олег с Мариной, был высок и крут. По всему берегу в полном беспорядке, стояли коттеджи, совершенно разной архитектуры. Здесь можно было увидеть и купола, как у соборов, и шпили, пронзающие небо, плоские крыши, и чёрт те, что ещё, что взбрело в безграмотные головы новых русских.

Центр города, ознаменован дворцом культуры, довольно большим универсамом, и базаром открытого типа.

— Олег, надо, что-нибудь купить… Давай остановимся.

— Шеф, прижмись, — мы по базару пройдёмся.

Закупив необходимое, тронулись дальше. До родственников Марины, пришлось ехать через весь город. Узкая улочка оказалась крайней и поднималась в гору среди старых трёхэтажных зданий. Олег сразу определил подъезд, где жили родственники Марины. — Возле него стояли несколько мужчин… Курили беседуя.

У Марины лицо вновь побледнело, предчувствие её не обмануло, косвенное горе приобретало очертания мрачной реальности.

По хмурым лицам куривших мужиков, и Марина, и Олег, поняли, что дела неважные. Марина заволновалась, лицо её стало бледным. Повернув резко голову к Олегу, она испуганно прошептала:

— Я боюсь, Олег, давай уедем назад, моё сердце не выдержит. Оно чувствует, что случилось непоправимое, и мы ничего не изменим. Я не хочу, не хочу видеть ничего. — Она уткнулась Олегу в плечо, и безысходные рыдания вырвались из её груди, сотрясая хрупкое тело. Видно, мужчины узнали Марину и заспешили к припарковавшейся машине.

Марина долго не хотела выходить, крепко держась за плечо Олега. Он и сам не знал, что делать, взгляд его блуждал по лицам, окруживших машину людей, и был растерянным.

Взяв, наконец, себя в руки, Марина вышла из машины. На неё было жалко смотреть… Сгорбленная, подавленная фигурка, скрылась в тёмном провале подъезда. Олег вышел из машины, подошёл к мужикам, поздоровался. Разговор не ладился — им было не до него. В глаза друг другу никто не смотрел, только курили, не переставая, меняя сигарету за сигаретой.

Кряжистый, пожилой мужик, белый как лунь, сделав последнюю затяжку, растёр догорающий окурок заскорузлыми пальцами, глянул на Олега из-под лохматых бровей, вздохнув тяжело, тихо произнёс:

— Нельзя, до суда довести это дело — раздавить их надо, вот так, — и он растёр на ладони в порошок дымящийся окурок.

— Да их, тут же отпустили, тварей этих, ублюдков недоделанных, — сказал, стоящий в стороне худой маленький мужичок.

— Всё так, вон Ваську, за мешок зерна закатали так, что неизвестно, когда выйдет. Показательный суд устроили, а он с Евдокией, детей настрогали, — не сосчитать! Помрут они, как мухи помрут без Василия.

В разговор встрял, угрюмый долговязый мужик с подпалёнными рыжими усами.

— А украл-то у кого? — У того же вора — Семёновича, отца этого убийцы — Вальки. Отец, сына не лучше: при коммунистах по мешку зерна тайком воровал, а сейчас вагонами, как своё кровное, куда хошь отправляет и никого не спрашивает. Всё, суки, приватизировали. Вот возьми того же Ваську. — С доски почёта не сходил. При советах, все коровники, силосные ямы отстроил, да и к правлению, свои умелые ручки приложил. А для кого старался? Вот и оно-то…. Получается, не для общества старался, а для ворюги. Он его и упёк. А Васька-то, дурак — грамоты на суд принёс, письма с благодарностями. А этот недоносок, что ему на суде на всё это ответил? «Иди, свои грамоты, на базаре продай. А мне их, клеить некуда, у меня, даже в туалете, плитка итальянская наклеена». Прокурор с речью выступил: «Пора за ворюг по-настоящему браться. Частная собственность неприкосновенна, и преступник должен понести наказание по всей строгости закона».

Баба Васькина, ему чуть глаза не выцарапала. Еле справились с бабой. Бросила малолетних Дашку с Сашкой в зале суда и ушла, плюнув в рожу прокурора. Жаль, далеко стоял — увернулся гад.

— Давить всю эту мразь надо. Вот меня, все алкашом называют, — встрял в разговор мужичок с сизым носом. — А почему же я, алкашом-то стал? Перспективы не вижу — всё, что заработаю, всё через туалет.… Ни одежонки, ни обувки купить не могу. — Посмотрев на свои облезлые башмаки, плюнул смачно под ноги. — Последние донашиваю — советские ещё. Хорошо тогда дефицит был — запасся, до сих пор ношу.

Седой мужик крякнул с досадой.

— Вот из-за таких запасливых как ты, дефицит и был. К кому в гости ни придёшь — все холодильники мясом забиты были до отказа, эти же туфли, как ты не скажешь, коробками в шкафу лежали — всё впрок жили. Сейчас прилавки ломятся от видимого изобилия — всё есть, да не взять. Не про нас это. Я вот всё думаю: дай сейчас населению достойную зарплату, останется что-то на прилавках, или всё опустеет, как говорят: «Корова языком слизала!»

Мужичок с сизым носом заволновался, и с трудом встрял в разговор, продолжая свою наболевшую тему…

— Вот я и говорю, дай мне достойную зарплату, разве я стал бы пить — да ни вжисть! У меня ведь тоже мечты есть, только на данный момент несбыточные: ни работы, ни зарплаты, а воровать-то боязно — побьют. За своё же добро побьют. Хорошо бы сразу на нары, да не трогали, тогда бы и рискнуть можно. Ан нет, они ж, отобьют сперва все внутренности, как Ваське. На суд привели, синяки ещё не сошли. И куда господь Бог смотрит, где она правда-то?

— Да, не больно он тебя ласкает, Бог-то. Он к тому добёр — кто больше упёр. А нас он и в упор рассмотреть не может. Самим мужики делать чего-то надо! А чего? Ума не приложу. Гражданка назреет — это точно. А не хотелось бы этого. Сколько можно на одни грабли, постоянно наступать?

Худой мужик, угрюмо глянул на седовласого крепыша.

— А ты что, Антип, думаешь, что это ворьё, награбленное, тебе сами на блюдечке поднесут? Сомневаюсь я. Своё, силой отбирать надо, и чем быстрее, тем лучше, пока и остальное за бугор не спихнули. Мрази этой поганой развелось как заразы заграничной! Что за болезнь такая? Потёрся друг о друга и заболел. Неужто я в постель к «Шахине» завалюсь, а на утро совесть потеряю? Нет, тут, видно, другие механизмы задействованы — чисто природные. Кому чего Бог от рождения определил, тот тем и владеет, и вовсе не болезнь это, а синдром дефекта. Выявлять дефектных господ надо, и на общественные работы, до скончания века, так как эта болезнь неизлечима.

Узнав из разговора имя седого кряжистого мужика, Олег тронул его за плечо.

— Антип…. — Олег сделал паузу, желая узнать отчество, этого сурового человека.

Тот быстро сообразил, что от него хотят. Протянул, свою крепкую, жёсткую ладонь. Ответил на вопросительный взгляд.

— Антип я, и есть Антип, — не привыкли мы по-господски обращаться.

Олег замялся… «Неудобно пожилого человека без отчества величать».

— Не думай об этом, сынок, — здесь народ простой. Не в Москве чай живём?

— Отец, просьба есть. Если не очень заняты, и пока машину не отправили назад в город…. Проедем до этого злосчастного коттеджа, или можно сказать логова этих нелюдей. Хочу знать, где это зверьё гнездится.

— А что, и поехали. Не знаю, зачем тебе это надо, но дорогу покажу.

Олег сел с дедом на заднее сиденье, предупредив таксиста…

— Отец у нас за штурмана, покатаешь нас, по местным архитектурным достопримечательностям. Да и природа здесь особая, если не считать грязного завода на окраине города. Природа, тяжело справляется с выбросами предприятий. И всё же, красота-то какая! Если б не тяжесть на душе, отдохнуть бы здесь недельку. Отец, рыбалка здесь, как? Я хоть и не рыбак, а с хорошим человеком, посидел бы на природе, поговорили…

Дед посмотрел на Олега с сомнением.

— Так зачем дело стало? Приезжай, всегда добром встретим.

Только вижу сынок, не приедешь ты! Так, балагуришь для разговора!

Водитель бросал быстрые взгляды на зеркало заднего вида, пытаясь наладить зрительный контакт с Олегом. Улучшив момент, спросил:

— Слушай парень, что за беда случилась? Неужели умер кто?

Дед откликнулся вместо Олега.

— Да, беда сынок… — девчушка умерла, сегодня в больнице. Врачи, ничего сделать не смогли. Говорят, много крови потеряла, и депрессия — жить сама не захотела. Вот она, причина-то едкая — неотвязная. Стыдно ей было, за зверей лютых. Не вынесла она такого унижения и позора. Всю боль выдержала, даже не плакала — умерла молча. И как земля эту мразь носит? Диву даёшься… — отнёс он последнюю реплику к отморозкам.

За разговором, выехали за черту посёлка. Потянулись сады. Машина, нырнула по крутому склону вниз, к небольшому озеру, обрамлённому рваным берегом. С противоположной стороны озера, над тёмной водой, нависал утёс; играя всеми гранями и оттенками, он представлял собой грандиозное зрелище. Глубокие трещины в каменном массиве, оставленные ушедшим временем, и природными катаклизмами, создавали впечатление опасности и физического напряжения. Скальный массив тянулся не более километра, постепенно переходя в отлогий берег, заросший яркой сочно-зелёной травой, местами скрывающей человека по пояс. Узкий поясок из мелкой гальки, уходил изогнутым серпом вдаль, открывая панораму из соснового леса. Там вдали, на его плотном фоне, уходящем в сиреневую дымку, и расположились богатые коттеджи, напоминающие собой сказочные дворцы.

Широкая улица посёлка, была заасфальтирована. Ровные полоски тротуаров, выложены фигурной плиткой. Вся территория, застроенная коттеджами, обнесена кованым узорчатым забором. Почти все строения были обжиты. На многих зданиях красовались спутниковые антенны. А на некоторых и встроенные камеры слежения. За забором бесновались огромные псы.

— Тормозни здесь, ехать дальше, резона нет. Вон тот, с башенками дворец, и будет Семёновича — отца Вальки. Не подберёшься к гаду. Видишь, как обстроился? Сколько людей обокрасть надо, чтоб такую махину выстроить?

— Давай, шеф, отца завезём, а меня в город — домой пора!