Прогнозы изменения законов природы

Андрей Иванов

Автор сборника, как, видимо, и лирический герой, который объединяет центральный роман и пять рассказов – выпускник Военного университета, специалист в информационных войнах. Но если пиарщик из рассказа «Личное место» ставит себе целью «стать святым официально» и осознает свою особую миссию (совершая в финале рассказа подвиг веры, отстаивая истину), то герой романа, сотрудник секретного Центра прогнозирования изменений законов природы Семибратский, вполне доволен собой и поглощен работой. До той поры, пока ему и коллегам не придется сделать выбор в условиях фантастического бесчеловечного эксперимента и оказать сопротивление системе, пожирающей тела и души в буквальном и переносном смыслах. Недаром в качестве эпиграфа приведены слова Мефистофеля из «Фауста», а в рассказе «Пастушок» действует персонаж, которого герой сравнивает с ловцом человеков, но не удерживающим их, а толкающим их в пропасть. Антагонист пастушку – хранитель реликвии из фантастического рассказа «Умаление фенечки», которому дано воскрешать людей. Но и ему придется сделать непростой выбор, решая кому жить, а кому умереть. Повествования пронизаны философскими размышлениями героев и поисками истины, многочисленными аллюзиями. Уровень заложенных между строк смыслов ориентирован на людей, не стремящихся к легкому чтиву, но заставляющих работать своё мышление и способных получить от сложного текста интеллектуальное удовольствие.

Прогнозы изменения законов природы

И безуспешно, как я ни упрям.

Мир бытия — досадно малый штрих

Среди небытия пространств пустых,

Однако до сих пор он непреклонно

Мои нападки сносит без урона.

Гёте, «Фауст»

Часть первая

Глава 1. Племя новых романтиков. Вместо предисловия

«…Поколение новых романтиков.

Эти строки обо всех людях Севера, всех времен и всех поколений! Поколение романтиков 70-х — как мы это сделали?! Как мы вышли и закрепились в Арктике, в суровом климате и на суровых широтах? У этих достижений много опор: энтузиазм, коллективизм, ответственность… И, конечно, северный характер.

…Мы — поколение новых романтиков. Именно нам и нашим детям предстоит войти в историю, как участникам «второй волны» освоения Арктики».

«Так, — Семибратский отложил ручку, он специально писал сначала от руки, хотел почувствовать себя в одной обойме с великими, жаль не пером. — Неплохо». Он редко себя хвалил. И сейчас мысленно отошёл в сторону, чтобы «поглядеть» на себя, не слишком ли занёсся. Вроде норм.

Ему надо было написать бравурный текст про Арктику: как мы пытаемся вдохнуть в неё новую жизнь, в стилистике агитбригад. «На самом-то деле, такое можно было ещё пытаться излагать года три назад — сейчас все откатилось опять к инерции, вялой бодрости». «Давай, не хандри!» Внутренний диалог периодически возвращался. «Так нельзя! Ты же Семибратский — семь родственников… Жаль, не Двенадцатиапостолов или Трёхсестрин. Какие там еще есть мощные производные от числительных!?» Семь лет одиночества — они с женой после пятнадцати лет жизни вместе развелись — всё-таки сказывались. И возраст-то всего сорок — ни туда, ни сюда. Надо ещё потянуть лямку, хотя бы до шестидесяти.

Работа в Центре прогнозирования изменений законов природы ему нравилась. Естественно, в секретном Центре. Он даже считал, что слово «природы» надо бы писать с заглавной — сильно же было бы: Природы! В соответствии с задачами и амбициями. По крайней мере, с его личными амбициями.

Изменения законов природы — почему нет? Это же возведённая в абсолют парадигма, пусть от отрицательной мотивации, но для него мотивация была вполне положительной, шла от мечты, устремлялась в спасительные новые столетия.

Даже статус МНС, младшего научного сотрудника, его не дисквалифицировал. Он ощущал свою принадлежность к великой череде МНСов — тех, кто дорос до академиков и десятков тысяч безвестных.

Сейчас у него было задание не совсем по его профилю математического моделирования, а лирического плана. Но так даже лучше, приятное отвлечение. «Только бы не обращать внимания на погоду, ноябрьское межсезонье, опять всё между и между». Приходилось бодриться в самом себе. Хорошую поговорку говаривала бабушка: «Да что там той зимы?! — сентяб, октяб, май!». «Сентяб, октяб — классно же!»

Центр располагался в сердце города, гигантское окно выдавало отличный вид на долгую перспективу. «Слава богу, не пересекретили. Был бы цоколь беспросветный, никуда всё равно бы не делся».

Идея была поймана и классифицирована. Дальше уже можно было садиться за компьютер. Так, для начала можно в шахматы. Обычные шахматы его уже не интересовали, линейные интриги в игре, да и в жизни надоели, не заводили. Он любил играть в шахматы Фишера, когда машина расставляет фигуры в произвольном порядке. И каждый раз необходимо заново осмысливать позицию и по-новому рисковать. Кроме того, не срабатывали дебютные заготовки. Это когда, например, в испанской партии соперники могли знать любые ветвления на десять-пятнадцать ходов. В каком-то смысле неспортивно.

Сегодня он играл рассеянно, начал злиться. Значит, недостаточно собран. Роман Семибратский так делал самодиагностику, через игру. Проворонил — соберись.

«Всё, Арктика!»

Однажды его чуть не женили на ненке. Сели они как-то на Дне оленевода в выставочный, но реальный чум, и богатая хозяйка давай его обхаживать. И по-простому предложила себя в жёны. Говорит: «Делать ничего не будешь! Всё сама, — помолчала. — Детей трое. Уже взросленькие». А он бы даже и не против — очень ему нравился обычай у тундровиков хоронить на воздухе, в металлической конструкции: умер, значит, но остаешься со всеми в одном фазовом пространстве — но… трое детей! Хотя бы двое. Трое «порвут».

Поэтому сейчас именно ему поручили текст про Арктику — жил там немного, по три раза в день, бывало, расчищал снег у своей съемной «деревяшки».

На Севере ему рассказывали много историй. Запомнилась такая. Во время войны фашисты потопили транспортное судно, мало кто выжил. Мальчик лет четырёх сумел добраться до берега и ушёл вглубь территории. Там его полуживого нашли и спасли оленеводы. Он остался в общине, каслал с ними около двух лет. В семье, в которой его приютили, было две девочки, постарше и на год помладше него. Которая помладше — первая и навечная любовь.

Когда мальчик подрос, и его надо было отдавать в школу, глава семейства отвёз парнишку в интернат. Там он и остался расти — поди сыщи в тундре вольного оленевода. Кроме того, когда ненец отвечал секретарю интерната при приёме ребенка на вопросы анкеты, он говорил очень тихо — не расслышав его имя, паспортистка записала вместо «Вотто» — нездешнее имя «Отто». Поэтому, когда парень окончил школу и решил найти своих спасителей, Отто никто не знал.

Юноша решил найти их самостоятельно. Он отправился сначала по ближним стойбищам, пешком. Благо было лето и ближние семьи, и общины были в досягаемости. Сообразительный и трудолюбивый парень пришёлся к месту у новой семьи. Он ещё в интернате научился говорить по-ненецки, но в тундре пришлось учиться заново. Языку и навыкам обращения с оленями, охоте, обороне от волков и одичавших собак, постановке хитрой ждущей снасти на рыбу, многим житейским северным мудростям.

Но каслал с новой, уже отчасти своей, семьей он только до середины зимы. Мальчик искал свою спасительницу, чтобы остаться с ней навсегда. Когда они встретились с другой семьёй, русский ненец попросил их взять его с собой дальше на север.

Так он пропутешествовал по тундре, тайге, полярным горам, замёрзшему морю, бесчисленным озёрам и рекам почти три года. И наконец юноша нашёл свою любовь — те же отец и мать, старшая сестра — уже с мужем и годовалым мальчиком (уже вторым, но первым выжившим — первый малыш умер от непонятной, подхваченной от оленей, болезни). Казалось, даже те же собаки, с мудрым чуть нахмуренным взглядом, оленные лайки. Пожив с ними несколько месяцев, он вызвал общую симпатию — родителям девушки не оставалось ничего другого, как выбрать в женихи его. Хотя тому предшествовало немало ночных споров между её родителями: будет ли он справляться со стадом, не уйдет ли или не уведёт дочку «в города», примут ли другие общинники.

Молодые люди поженились — по местному обычаю, намечая сделать это и по обычаю Исуса и Микульского. У них родились дети, уже подросли и начинали помогать родителям.

Но, постепенно, мужчина начала замечать, что локоны волос его женщина расчёсывает как-то по-другому, не так, как делала та девочка, в семье чаще делали строганину, чем колотушку, и главное — ни семья, ни соседи не вспоминали тот приметный по всему случай со спасением мальчика. Возможно, за давностью лет приметный уже не так, или приметный лишь для него, как спасённого, заново родившегося. Так он себя успокаивал.

Но всё-таки слишком долго успокаивать было себя невозможно. Это была не она!

…Прошло две полярные ночи и один день. Хорошо, что северяне немногословные, и молчание и его частое хмурое настроение окружающие принимали как проявление поселившейся в нём на время чьей-то звериной души. Не оленьей, но, благо, не медвежьей и не волчьей. Какого-то зверя лесов средней земли.

Жена принимала его новый характер с переживаниями. Не за себя, а с переживаниями за него. Трудно ему у нас, не всегда может найти свой путь под бессветным зимним небом. Солнечный человек. Она тайком стала призывать Хэйро, чтобы оно в этому году пришло раньше. Её мысли и начатые ею свои обряды мать не одобряла. Только когда не было в чуме мужчин, они обнимались и немного, каждая о своём, плакали.

Потом, когда начали проявляться ручьи, нет, когда их потоки уже пробили в высоких снегах глубокие дорожки, и переезжать стало опаснее, мужчина, не уходя, вернулся. Однажды вдали раздался громкий продолжительный крик.

Через некоторое время мужчина вошёл в чум и крепко обнял жену! Он был счастлив и не искал другой жизни.

Семибратский так же одновременно жалел и не жалел, что расстался с Севером. Продолжил писать работу.

«…Что такое Арктика сегодня?…Это потенциал добычи более чем на сто лет вперед. Это технологически новые и, что важно, уже воплощенные проекты. Их запуск знаменует собой начало новой эпохи, «второй волны» освоения.

Что такое «вторая волна» освоения? Если задачей эпохи романтиков было создание добывающей отрасли, то задача новой эпохи — развитие ресурсного потенциала и реализация транспортного потенциала макрорегиона».

Слова ложились ровно и качественно. Он представил себя радивым пахарем, за которым ложатся крепкие зёрна, и сразу же, зримо начинает вызревать урожай. Зримо, урожай — звучит, как закон сильной жизни, непреодолимый. Трудно изменяемый, невозможный к изменению.

Когда Семибратский вернулся на материк, то под впечатлением северных воспоминаний написал киносценарий. «Бонд в Арктике», так он придумал в голове, зная, что надо будет переделывать под русского героя.

Этот лист с синопсисом всегда лежал в перевёрнутом виде у него на столе. Как напоминание — чтобы довести проект.

«Цивилизация в Арктике вступает в новую эпоху… В российском секторе подводный буровой комплекс приступает к исследованию газовых гидратов. Топлива будущего (это действительно так). Внезапно из-за небольшого землетрясения комплекс всплывает. Миссия команды агентов — мужчины и двух женщин — организовать операцию прикрытия. Одна из женщин — двойной агент…

Для начала они организуют ложную экспедицию, договорившись использовать для этого частный ледокол. Необходимо завуалировать истинное назначение станции.

Для легенды команда проходит курсы нефтегазовой геологии. Они будут «геологами» на станции. Одновременно разрабатываются новые варианты прикрытия. Встречаются на материке с коренным населением. Один из вариантов — объявить этот район суши и моря священной землей. Герой знакомится с местной девушкой Недко, которая берется им помогать. Она знает, что невозможно объявить священной землей район океана, но ей интересна игра на грани между шпионажем и любовью.

…Поездки в деловые и одновременно шпионские столицы. Погони и драки, старые агентские сети…

Они участвуют как консультанты в заседании совета директоров буровой компании. Ряд правительств в числе акционеров. Взаимная слежка внутри команды, ревность к Недко. Двойной агент — не двойной…

Совет директоров разрабатывает несколько безумных планов по освещению буровых работ. (Среди членов правления есть робот, женская копия — с ней выйдет запутанная ситуация. В итоге состоится роман с антагонистом героя, членом Совета директоров, мистером Кукловодом).

В это время военные начали подозревать что-то неладное и решают провести показательные учения в том районе. Вторая сторона начинает симметричные учения. Обстановка накаляется.

После долгой поездки команда плюс Недко прибывают на станцию. Ложатся спать — завтра они должны решить судьбу мира.

Но внезапно ночью начинается новое землетрясение, и станция опускается под лед. Станция разрушается при погружении, команда с трудом и с жертвой одного из членов экипажа эвакуируется. Они мокрые высаживаются на лёд — при этом частное судно удаляется. На следующий день отец Недко находит их на оленьих упряжках — перед поездкой он подарил дочери амулет с поисковым маячком.

Когда они приезжают в стойбище, мужчина предлагает Недко поехать с ними. Перед девушкой возникает мучительный выбор: блага цивилизации или трудная жизнь на земле предков. Она делает выбор в пользу тундры».

«И ещё много чего, — Семибратский не стал дочитывать. — Картины северной природы, этнический колорит, столкновение идей и мировоззрений. Надо будет добавить немного абсурда!»

«…Какие направления и проекты включает в себя «вторая волна»? Основных — четыре. Первое: освоение ресурсов «новых» территорий. Затем новые технологии. Третье: качественное развитие транспортной инфраструктуры. И самое важное, ради чего и делаются все названные проекты: новое качество жизни на Севере, приближение к стандартам жизни на «большой земле».

«Первая неправда. А без этого как? Законы жанра. Но я же сам хотя бы немного верю в это. Верю. Оставляем».

«До недавнего времени хозяйственная деятельность человека на Севере строилась по очаговому принципу, то есть, развиваясь малыми поселками и городами вокруг объектов работы. Шагая в будущее, мы будем опираться на новую идеологию — создания опорных зон развития в Арктике. Когда повышается связанность территории, расстояния и погодные ограничения преодолеваются за счет новой транспортной системы, современные технологии связи и коммуникаций объединяют общество, и Арктика становится более «дружелюбным» местом жизни.

«Вторая волна» освоения, поколение новых романтиков! Как мы это сделаем?! Нам помогут в этом ответственность перед собой и своими детьми, стремление к самореализации, понимание важности задач на уровне поселка и города — региона — страны… И конечно, северный характер!

Нас, жителей Арктики — более двух миллионов человек. В том числе, более сотни тысяч человек — представители коренных народов, многие из них ведут традиционный образ жизни. Всегда единая жизнь и взаимодействие традиционной цивилизации и пришедшей цивилизации складываются на протяжении десятилетий. В Российской Арктике, как мало где в мире, удается сочетать эти миры. Традиционная цивилизация уже активно пользуется благами развития технологий, при этом сохраняя ценности культуры, языка, близость к природе и дух тундры. Технологическая цивилизация ценит уникальность и самобытность коренных народов, понимая, что это делает ее более полной, связывает с Севером на уровне человеческого духа. «Чум был — чум будет!»

«Ай, даже сам прослезился. И надо как-то мощно закончить. Тем более, уже время к восьми».

«Время, вперед! Вперед, время! Новых романтиков идет племя!»

Семибратский ослабил галстук и с гордостью взглянул на стопку официальных материалов, которые он творчески переосмыслил. Вдохнул иллюзию жизни.

В конторе никого, кроме дежурного, не было. Они обменялись кивками — дежурил нормальный мужик, чуть постарше него и вполне адекватный. Просто Роман уже потратил энергию, а тот копил её на бессонную ночь. Они друг друга поняли. В этом была своего рода цеховая гордость, гордость осознанных изменятелей законов природы. Пусть даже прогнозистов изменений.

МНС умышленно пошёл на заметно более отдалённую остановку автобуса, метро он неизвестно почему не признавал. Не считал его делом творения. «В начале Бог сотворил небо и землю,… и метро?».

И чтобы путь пешком не показался долгим, затеял сам с собой обсуждение вариантов изменения законов природы на Севере. Что бы такого можно было изменить? Не обязательно пусть даже во благо, для начала — в принципе. Как вариант, можно всё резко сократить. Это он так, для разгона творческой мысли. Для ускорения мозгового процесса решил поиграть с кругами Эйлера — упаковать программные документы в схему. Основы основ, тактическая стратегия (так он называл труды с горизонтом менее тридцати-пятидесяти лет), экономическая экономика, политическая политика, «план столько-то тысяч»… Плюс реестры, пара-тройка абстрактных задач, обязательно про вызовы, не поддерживающая поддержка — для трёхмерности картины. Так, а где, спросит любой математик, количественные ориентиры, где, собственно, арктическая специфика? А, вот, есть количественный показатель — по одной из позиций ноль расходов. Вот, за него придумали новый экономический закон. Счастливые люди: не ведают «закона урожая».

Абсолютное отсутствие идеологии! То есть, для чего и как, знать необязательно.

Стоило бы обидеться на Эйлера: круги придумал, а как их вращать, не сказал.

«Придумал. Можно для начала поселить в Арктике пингвинов — вдруг приживутся. И, уже попрактичнее — ввести мировую должность президента Арктики. Как минимум, интересно». «И главное, вечером уже не пить кофе».

Глава 2. В конторе

— Роман Батькович, привет! — утром к нему, показавшись в кабинете на полкорпуса, заглянул приятель Семибратского, советник освобожденного завсектором, Алексей Тёмкин.

— Заходи, дорогой! Не просто же так пришёл.

Да, такое было не в свойстве Алексея (Алессио — так называл его про себя Семибратский. Он вообще, для игры или по каким-то скрытым мотивам называл всех про себя как-то еще, не по именам, а как бы классифицируя людей. Кстати, это часто помогало ему предвидеть их действия. Алессио — это означало что-то воздушное в натуре, из серии помощника римских богов). Алексей никогда не делал ничего попусту — в любом, даже самом малом действии он старался закладывать что-то для пользы, пусть незримой и не мгновенной, но хотя бы потенциальной. С Семибратским он общался на перспективу…

— Спасибо! — он встал на фоне карты мира, так Алессио, «посмотрев на себя в кинокамеру», смотрелся эффектнее и многозначнее. — Во-первых, с сегодняшнего дня надо еще раз отмечаться у дежурного, в середине дня. Очно, с удостоверением.

Роман кивнул.

— Во-вторых, срочное задание: к ноябрю накопилось неиспользованных ресурсов. Необходимо на этой неделе заявить мощный НИР и желательно до конца года его закрыть, в смысле, выполнить. Лучше, чтобы был уже готовый.

— Насколько мощный?

— Прям ух-х-х!

— У тебя же есть полчаса? — утвердительно спросил Роман. — Давай кофе попьем.

Семибратский встал и на пути к кофе-машине, метров пять, внутренне улыбался, старался скрыть своё торжество — одна из его перспективных тем может продвинуться, хотя бы и на чуть-чуть.

— Надо немного подумать.

Пока готовился кофе, Роман подошёл к окну и сделал вид, что любуется видом. Вид же действительно в последнее время начал доставлять ему удовольствие. «Подмечаю больше оттенков — очевидно, возрастное». Действительно, так и было — замедляя темп наблюдений, суждений, жизни, он переходил в новое, пока приятное состояние.

— Что ещё нового? — Семибратский подлил елея.

— Получилось с кольцевым солнечным затмением — подвинули планетоид на несколько сотен метров. С лунным — пока не получается.

— Да, слышал. Ну, очевидно, что планетарная и звёздная инженерия — разнопорядковые явления и дисциплины. А полное затмение будет по плану? Которое послезавтра.

— Неизвестно, — хихикнул Алессио. — Может быть побочная стохастика. Мощностей на два явления пока не хватает.

— Не дали спутников Роспространство? — Семибратский интересовался этим с прицелом на свои эксперименты.

— Дали, самих спутников просто требуется в разы больше. И по-хорошему, необходимо плечо почти до Сатурна. Можно было бы попросить европейских товарищей, но решили сделать это в следующий раз.

Тёмкин потянулся за конфетой и стал её долго разворачивать. Тянул время, а скорее намекал, что пора переходить к его теме. Роман специально помолчал, подогревая нетерпение коллеги.

— Но это не всё. Есть задача организовать внеплановое кольцевое солнечное затмение, — Алессио обдумывал, какие ещё секреты можно рассказать без особого риска. По плану оно должно быть в тридцать девятом — хотим сделать ещё в тридцатом.

— Вполне реалистично, — искренне одобрил Роман.

Когда Тёмкин начал сворачивать фантик у несъеденной конфеты, стало понятно, что дальше тянуть с основным нельзя.

Алексей набрал в лёгкие воздуха… Но в дверь постучали — и так же на полкорпуса в двери появилась завсектором абстракций Дева-Ирина. В форме она была весьма, Ирина знала это и часто, одна из немногих, ходила в погонах. Собственно, форма в институте была околовоенной — модные, стройнящие силуэты, тонкие шерстяные ткани в темно-синих тонах, из признаков униформы только небольшие погоны на полтона светлее и петлицы с символом военной науки, луком и стрелой покровителя знаний, Аполлона. Символ космически организованного мироздания. «Как сама Ирина».

За внимание завсектора абстракций негласно боролась половина мужской части института. Её необычная внешность, а ещё больше необычный ум выделяли женщину, она это знала, но старалась сдерживать свои порывы и властные силы. На такую внутреннюю борьбу уходило немало энергии, времени и сил, поэтому Ирина была всегда несколько усталой.

Завсектором была не то чтобы красавица, у неё были какие-то первобытные черты лица. Удлиненный прямой нос, чётко очерченные скулы, немного мальчишеская фигура с не выделяющимся женским силуэтом. Из-за этого, а также по неясным фрейдистским мотивам её осознание себя женщиной навсегда запоздало, но это тоже играло в плюс. Такая отличительность многим нравилась.

Когда она играла с мужчинами, её саму это приятно удивляло — Ирина жила в предчувствовании каких-то новых больших открытий и серьезной будущности.

Она вошла. Ирина и Семибратский, можно сказать, дружили, периодически играя, переходя эту грань. Достаточно сказать, что они вместе курили — пусть и нечасто, раз в неделю. Роман в общем-то не курил, не находил в этом специального удовольствия, но тайная атмосфера и сам ритуал ему нравились.

Девушка была заметно младше их обоих — еще нет тридцати, а уже завсектором и старше их по званию. И это было заслуженно. Окончила факультет искусствоведения, но возглавляла сектор абстракций, и абстракций очень даже математических.

В картине математических разделов абстракция находила себе место в каждом блоке. И чем выше поднимались их ступени, тем красивее могла быть отвлеченность. Ирине нравилось в её направлении буквально всё: терминология, мыслительные техники, возможность оперировать абстракциями в целом комплексе наук, вариантами игры в соотношениях понятий. Отдельным было очарование идеализацией, как одним из ярких инструментов дисциплины.

При этом шло постоянное обучение и нередко приходилось пересматривать ранее установленные «аксиоматические» основы и иерархии. В каком-то смысле это была страшная наука.

— Привет! — одновременно сказали мужчины.

Семибратский вручил ей кофе первой — получилось, как будто напиток приготовлен специально к её приходу. Ирина оценила.

— Садитесь! — Роман усадил коллег, а сам продолжил хлопотать с кофе. — Алессио (у него иногда прорывалось, но никто не обращал на это внимания), твоя просьба ведь не секрет?!

Он говорил не поворачиваясь. Ему самому не очень нравилось, когда он так делал, разговаривал, не оборачиваясь, но в институте было принято принимать специальные свойства сотрудников, даже поощрительно относиться к небольшим чудачествам. Специфика службы.

Алексей на полмгновения замялся, но тут же выпалил: — Да, даже полезно.

— Рассказывайте, мальчики!

— Есть идея мощного НИРа! — Роман решил больше не тянуть. — Пощупать сингулярность!

–…Ага! — сглотнул Алексей.

— Супер! Как раз и по моему направлению. Еще та абстракция! Можно сказать, абстракция конкретная, — Ирина залпом, по-мужски, выпила всю чашку.

Алексей начал неистово мешать кофе — то в одну, то в другую сторону. Он разволновался.

— И как это сделать? У наших ускорителей нет таких мощностей, — Ирина уже прокрутила в голове набор вариантов.

— А мы задействуем сеть ускорителей, международную!

— Да кто нам позволит? — Алексей для порядка вставил словцо, чтобы потом не решили, что он не участвовал в рождении идеи.

— Вопрос.

Семибратский долгим взглядом стал смотреть на Ирину. По привычке. Сейчас он смотрел вполне правильно. Но была и привычка — он выработал её, опираясь на одну черту внешности коллеги. У неё были милые небольшие ушки. Но они отходили от головы под прямым углом, и даже под шапкой волос их кончики всегда выглядывали. Получалось, что он общается не только с глазами женщины, но и одновременно с кончиками ушей. Если бы Роман сказал ей об этом, конечно, дружбе был бы конец. Или не конец, но будь он на её месте, отправил бы чудака подальше.

— Я, а может и мы с тобой, Рома, скоро поедем в Европу, на их ускоритель. Может, они согласятся нас допустить.

— Но сейчас же не та обстановка! — Алексей уже внутренне радовался, что ценность задачи укрепляется на фоне сложностей.

— Думаю, Стерн может договориться.

Стерн, по паспорту англичанин, и был шефом Алексея, тем освобожденным завсектором. В их науке было нормально и даже поощрялось присутствие в штате иностранцев, а также обмены и поездки. Все-таки законы природы — общее дело, пусть у них там и не такое общее, как в России.

«Только бы не пронюхали институтские философы».

Даже должность освобожденного создали под Стерна. Он её предложил, и все удивились, как это они сами раньше не додумались. На самом деле весьма полезный функционал — сшивать межсекторальные исследования, создавать сквозные общие темы, смотреть на ситуацию сверху. «Как господь Бог!», — без тени иронии подумал Семибратский. «Нет, великовато — как Третий архангел! Жаль имя неподходящее — Эллиот. Пусть будет пока просто Третий архангел».

— Что делаете на Новый год? А, Алексей? — Ирина подалась корпусом навстречу Тёмкину.

— Я просто… живу! — поспешил на позиции Семибратский.

Та умышленно не взглянула на Романа.

— Ты понятно. Ты всегда просто живешь.

Алексей чуть растерялся. Сложно с этими завсекторами: то ли денег попросят, то ли так укусят.

— А какие предложения? — вторым номером Алексею было проще. — И, кстати, какая будет погода?

— Вот, это уже разговор. Я специально перед вами заходила к нашим синоптикам. Будет романтИк: лёгкий морозец и символический снегопад.

Отдельно стоит рассказать о ведомственной службе синоптиков, которая работала исключительно на институт. Их прогнозы были как будто подсмотренные у небесной канцелярии и сбывались с точностью до 10 минут. К слову, погоду они измеряли не только применительно к любой точке планеты, но и прогнозировали ряд специальных межпланетных параметров. Поэтому их все любили: если большинство жили и работали в ситуации постоянной неопределенности, контакты с синоптиками привносили приятную благость и создавали удовлетворение от работы института. Тем более, их шеф, всегда ходящий в модном халате, Дементий, был приятным в общении, немногословным, но в речах и жестах всегда чётким.

Семибратскому нравилось видеть, когда Дементий или другой синоптик лезли по лестнице на крышу, где располагалась часть наблюдательной аппаратуры. Это было зримое восшествие на небо, будничное и осязаемое, радующее своей повседневной обыкновенностью.

— Вот же ж, неудобно: забыл совсем, что должен Дементию, — смутился Роман.

— Мы все ему должны, — погладила его по руке Дева-Ирина. — В моральном смысле.

— Надо будет проставиться ему к праздникам.

— Не забудь позвать, — Алексей чутко упредил коллегу (Ирина благодарно кивнула).

Через минуту — все, каждый по-своему, ненадолго замолчали, наверное, от переживания хороших мгновений — тишину нарушил неприятный, длившийся несколько секунд, звук. Алексей отрывал полоску бумаги от перевернутого документа на столе Семибратского. Не глядя, что это за материал, и не зная, какова его важность. Достал ручку.

— Как назовём тему? — советник выпрямился.

— «Попытка перезапуска Вселенной путём разового моделирования сингулярности. Натурный эксперимент».

— Поставить в план на будущий год?

— Да, в декабре вряд ли успеем, — серьезно ответил Роман.

— А что еще ты предложил в план на будущий год? — спросила Ирина.

— Так, всё то же. Ты знаешь. Ещё из позапрошлого года, переходящее.

— Ой, мы же опаздываем отметиться, — спохватился Алексей.

— Я сегодня не пойду, — сказал Семибратский. — Насчет эксперимента — посмотрим, какие будут санкции.

Ирина одобрительно посмотрела на него. И выходя, подала Роману их тайный знак, чтобы встретиться поболтать за углом здания. Он посмотрел сквозь неё, внезапно впав в состояние задумчивости.

— Кстати, завтра беспредметное общее совещание, — уже прокричал из дверей Тёмкин.

Семибратский сидел долго, никуда не глядя. Он забыл про тайный перекур. Когда МНС вышел из ступора, за окном уже смеркалось.

«Вот как у кого-то хватает времени?! Шесть дней, шесть дней…»

Подглава главы 2. Абстракции реальны и идеальны

В ходе рабочих и нерабочих дискуссий коллектив сектора абстракций выработал, можно сказать, общую платформу. Чтобы не возвращаться каждый раз и не обсуждать наново базовые понятия, определить некое поле исследований в бесконечном пространстве поиска.

Во-первых, про это было наибольшее число споров, и оставались ещё тайные несогласные — установили, что первоосновой является психология. Психология как продолжение разума. От потребности человека понять и упростить, систематизировать реальность, при этом не отрицая необходимости поиска истины, родилось направление и первые отвлеченности. В числе стартовых допущений были наличие разума во Вселенной, человеческого и любого иного, имплицитное условие наличия жизни как одной из форм самореализации материи и духа. Пусть не конечной формы, но варианта воплощения высокого уровня.

Уже во-вторых, принимался постулат о реальном содержании абстракций, наличии действующего сущностного ядра. Можно спорить, статического или динамического ядра, но сущности как атрибута, неотделимого и во многом определяющего свойства.

Обобщая сказанное, можно было развивать идею в целом о разумности всех надстроек реальности, включая общественное устройство. Как говорил оппонент Ирины по диссертации, за которую ей сразу присвоили «доктора»: «Русская и российская философия всегда определялись через социальность — и потому как философия она в итоге не состоялась. Но в этом же, во всяком ответе на вопросы мироздания, абстрактной и точной науке, в необходимости всякому предмету приложить, продолжить его социальностью кроется расчёт на будущее!» Тогда она не совсем поняла замысел говорящего, но слова остались в её памяти надолго. И периодически Ирина их применяла всё чаще.

В секторе продолжался спор о соотношении математической и физической бесконечности. Тут уже, что называется «смотри пункт первый». Эта проблематика являлась двигателем дискуссии и постоянно способствовала удачному выбору тем. Кстати, по части этого «мат-физа» Ирина и Семибратский расходились. Ирина считала, что физическая бесконечность не имеет физического же смысла. То есть, определяясь как сложно достижимое множество или как не проявляемая субстанцией или полем конечность самой себя, физическая бесконечность старается свести предмет к отсутствию физической же возможности её исчисления. К отсутствию как к сущности, абстракции на абстракцию. Такого подхода завсектором не могла себе позволить. Роман выносил за скобки психологию и потому обращался с этими терминами и стоящими за ними явлениями как с равноправными, можно сказать, в известном смысле техническими, операционными понятиями. Единственно, математическая бесконечность ему нравилась больше, с ней было более симпатично.

В практическом же смысле вытекающие даже из разных мировоззренческих позиций в отношении бесконечности гипотезы и эксперименты были тождественны. Было интересно, и Роман так часто делал — проверить гипотезу или тему на её обратное соответствие идеям отсутствия пределов. Само создание института с амбициями на изменение законов природы было таким обратным действием. Которое могло начаться с любой прикладной задачи и возведено в абсолют.

При этом, конечно, было сложно спорить с Пуанкаре, который трактовал бесконечность как модификацию конечного. В такой версии, как частного случая первого от второго, флёр мощной абстракции несколько тускнел. А накала борьбы с природой снижать было никак нельзя!

Задуманный эксперимент моделирования сингулярности должен был не только попробовать моделировать это явление, но и проверить гипотезу о базовой структуре Вселенной. На наличие исходного каркаса материи, на который нанизываются все другие процессы. Который был, есть и будет. И по отношению к которому определяется первооснова пространства. Согласно гипотезе Семибратского, этот каркас задаёт однородную структуру мира — поэтому понятие бесконечности является столь важным для такой модели. Получается, что независимо от того, «плоский ли наш мир», его база изначально однородна в определенном масштабе и немыслимо бесконечна.

При этом такая основополагающая стабильность никак сама себя не дисквалифицирует и является достойным приложением математического и эмпирического аппарата в полном объеме.

Конец ознакомительного фрагмента.