Черно-белый сад

Андрей Ромм, 2016

С юных лет художнице Катерине снится черно-белый сад, где ветки вместо листьев усеяны мотыльками. И наяву жизнь все больше черно-белая – уж слишком Катерина легковерная и невезучая: и мужчины ее бросают, и без денег она остается, даже в уголовное дело умудряется влипнуть… Что же сделать, чтобы мотыльки проснулись и улетели наконец на свободу, а сон и жизнь обрели краски?

2. Блог Кати Ютровской, 1 апреля 2002 года

Ну вот я и в ЖЖ! Буду жужжать! Это так замечательно — вести дневник в Интернете! Всегда под рукой и никаких рассыпающихся пожелтевших страничек! И никто посторонний не сможет заглянуть в мои записи. Этот дневник только для меня. Возможно, я стану показывать его детям и внукам, но до этого еще очень далеко.

Мне всегда казалось смешным и глупым вести дневник. Это потому, что я сама была глупой. Не ощущала течения жизни, не понимала, что все хорошее надо фиксировать, складывать в копилочку, чтобы не стерлось из памяти. В детстве многое кажется глупым, потому что своего ума мало. Сейчас я жалею, что не вела дневников с тех пор, как научилась писать. Это сколько же впечатлений сохранилось бы! Не воспоминаний (вот в такой-то день случилось то-то), а впечатлений. Как начинался день, что я делала, как все было, что я чувствовала, о чем думала и так далее. Все-все-все, до мельчайших подробностей.

Особенно остро я ощутила эту свою ошибку после того, как не стало мамы. Хотелось бы оставить в памяти все, что связано с ней, но вспоминаются только самые яркие события. Со временем я буду помнить только самые-самые… А ведь столько всего было! Каждый день, прожитый с мамой, был наполнен радостью. Мама сама умела радоваться каждому пустяку и заражала этой радостью окружающих, даже тетю Полину.

Я намеренно решила, что стану вести свой виртуальный дневник точно так же, как настоящий. Если напишу что-то лишнее, то не стану удалять, а зачеркну. Лишнее — это тоже мои мысли. Может случиться так, что когда-нибудь зачеркнутое покажется мне самым интересным. Так будет правильно и честно. А еще я решила, что постараюсь не писать ничего плохого. В грустные дни вообще не стану сюда заходить. Плохое надо забывать как можно скорее.

Когда мама ушла, мне казалось, что она унесла с собой всю радость моей жизни. Звучит немного выспренно, но так оно и было на самом деле. Тоска накрыла меня с головой. Не хочу углубляться, потому что решила писать только о хорошем.

Сейчас прочла написанное и поняла, что я жуткая притворщица. Зачем я объясняю себе то, что и так знаю? Зачем начала свой дневник с вранья? Ах-ах-ах! Детям и внукам я стану его показывать! Может, и стану. Но гораздо раньше я покажу его кое-кому другому. Тому человеку, чье появление в моей жизни вернуло мне радость и побудило взяться за перо, то есть усердно долбить по клавиатуре двумя пальцами. Кстати, давно пора освоить десятипальцевый метод. Это я так, себе на заметку.

А теперь только правду, чистую правду и ничего, кроме правды. Любимый! В признательность за то, что ты есть, я решила сделать тебе подарок!!! Свадебный! Когда мы поженимся, то вместе прочтем историю нашей любви, а потом продолжим писать ее вместе. Страничку ты, страничку я. А потом ее прочтут наши дети и тоже что-то добавят… А там и внуки подрастут… Именно так закладываются фамильные традиции. Мне очень хочется иметь фамильные традиции. Отчаянно завидую тем, кто может рассказать историю своего рода до какого-нибудь дальнего колена. У меня самой история короткая, можно сказать — куцая. Бабушка с дедушкой познакомились в детском доме, куда они попали во время войны. У них родились две дочери — Полина и Анна. У Анны родилась я. Отца своего я никогда не видела и ничего о нем не знаю. Мама всегда отмалчивалась, когда я начинала спрашивать, а тетя Полина ничего не знает. Или тоже не хочет говорить. Вот и вся моя генеалогия. Я записала ее не для себя, а для наших потомков (как славно и гордо звучит слово «потомки»!). Ты узнаешь ее задолго до нашей свадьбы. Наверное, я расскажу о себе все-все уже сегодня. Я ужасная болтунья, если кто еще не понял, а еще мне хочется все-все-все тебе рассказать и узнать все-все-все о тебе!

Представляю, как, дочитав примерно до этого места, ты улыбнешься и скажешь: «Ах, какая ты торопыга! Начала думать о свадьбе и готовить свадебный подарок с первого дня знакомства!» Не с первого, любимый, а со второго. Вчера вечером я не могла ни о чем думать, только радовалась твоему появлению в моей жизни и ничего не могла делать. Сидела, смотрела в окно и улыбалась. Тетя сказала, что я свечусь «как голый зад при ясной луне», можно считать, что сделала мне комплимент. А сегодня я начала вести дневник, потому что не хочу потерять ни одного счастливого мгновения. Если кто не понял, то я ужасная жадина. Плюшкин в женском обличье. Что там? Веревочка? Сгодится и веревочка.

Если бы ты только знал, как я вчера злилась на тетю! Увидев, как старательно я глажу блузку, она сразу же улеглась в постель и заохала. На нее такое часто находит. Ей не нравится, что я стараюсь проводить свободное время вне дома. Один вечер в неделю она скрепя сердце согласна мне уступить, ну два. А тут получилось так, что я ушла в загул на неделю — каждый день какая-нибудь тусовка. Разумеется, тетя не выдержала. Началась обычная кутерьма. Приехала «Скорая», намерила высокое давление (тетя умеет поднять давление всем: и себе, и окружающим), потом мне пришлось бежать в аптеку за валокордином, которого, как я подозревала, у тети в тумбочке навалом, потом дежурить возле тети. До девяти вечера она лежала пластом и охала, а ровно в девять встала, встрепенулась и пошла ужинать на кухню. Я поняла, что она притворялась, играла в своем вечном спектакле «Несчастная тетка и ее неблагодарная племянница». Она же медсестра и симулировать умеет замечательно. В том числе и высокое давление. Это даже я знаю, что, если напрячь тело во время измерения, давление будет повышенным. Девять часов — контрольный рубеж. Ясно же, что после девяти я уже никуда не пойду. Но я распсиховалась (не люблю, когда меня обманывают) и назло тетке ушла гулять. Еще и дверью хлопнула от души, выражая свое негодование.

Ты, наверное, в первый момент подумал, что я слепая или идиотка, потому что только такая может наткнуться на встречного на пустой вечерней улице. На самом деле я шла куда глаза глядят и смотрела не по сторонам, а в себя… Отключилась от реальности и думала, почему я такая несчастная. Хорошо еще, что не вышла на проезжую часть. Впрочем, если бы меня до встречи с тобой задавило насмерть, то я не стала бы сильно расстраиваться. Такое паршивое было настроение. Я пообещала, что не стану писать о плохом, но о таком плохом, которое приводит к счастью, написать нужно. Если бы тетя не устроила спектакль, то я бы ушла на вечеринку к Маше Копосовой и не встретила бы тебя. Впрочем, у меня такое чувство, что мы с тобой все равно бы встретились, не вчера, так завтра или послезавтра. Вот просто уверена.

А теперь про мои впечатления. Сначала мне стало досадно, я даже разозлилась немного и сказала тебе что-то грубое. Когда я поняла, что это не ты на меня налетел, а я на тебя, мне стало стыдно — сама виновата и еще выступаю. А когда ты улыбнулся и в твоих глазах зажглись светлячки, я обо всем забыла, потому что невозможно что-то помнить, когда на тебя ТАК смотрят и ТАК тебе улыбаются. Мне захотелось броситься тебе на шею, прижаться щекой к твоей груди, зацеловать тебя до потери сознания… Удивляюсь, как у меня хватило сил сдержаться, но я сдержалась. Стеснялась отчаянно, да. И очень боялась, что сейчас ты уйдешь. Стала лихорадочно придумывать, как можно затянуть разговор, чтобы налюбоваться на тебя, и тут ты сказал, что девушки не должны гулять по вечерам в одиночку…

Нет, я все написала неправильно. Это сейчас я вспоминаю, чего мне хотелось и что ты сказал, а тогда я почувствовала радость, огромную радость, взрыв радости. Вот когда говорят «окружающий мир окрасился в яркие цвета», имеют в виду мое состояние. Все вокруг стало другим… Нет, опять неправильно. Мне не было дела до того, что происходило вокруг, потому что я видела только тебя.

А когда ты предложил проводить меня, я нарочно соврала, что живу возле метро, чтобы мы шли долго-долго. Видел бы ты выражение своего лица, когда у метро я сказала, что вообще-то я живу там, откуда мы пришли. Ты, наверное, подумал, что я ненормальная (причин для подобного вывода у тебя было много). Но ты сказал: «Это замечательно!» — и мы пошли обратно, да еще кружным путем!

В первый же вечер нашего знакомства мы начали обзаводиться общим имуществом! У нас теперь есть наша скамейка! Это так здорово! Утром я бегала к ней. Вдруг показалось, что ты ждешь меня там. Глупость, конечно, ведь мы договорились встретиться в семь часов. Тетя сказала, что первого апреля на свидания приходить не принято, но это она со злости. Услышав, что она снова начинает охать, я измерила ей давление, проследив при этом, чтобы она не напрягала ноги, потом залезла к ней в тумбочку и убедилась, что лекарствами она обеспечена на три месяца вперед. Валокордина, за которым я вчера бегала в аптеку, оказалось четыре флакона.

Странно — если вчера я просто взъярилась на тетю за ее обман, то сегодня ее выходки меня совершенно не злили, даже забавляли. Взрослый человек, а ведет себя как ребенок. Впрочем, ничего удивительного. Вчера в моей жизни не было радости, не было тебя! Вот я и злилась на тетю, на себя, на весь мир. А сегодня даже мелькнула мысль в благодарность за вчерашнее поведение купить тете ее любимый торт «Сказка». Но я решила повременить день-другой. В сегодняшнем своем состоянии тетя может залепить этим тортом мне в лицо. Не думаю, что такой «макияж» меня украсит.

На часах половина пятого, но я уже не могу усидеть на месте. Словно какая-то неведомая сила тянет меня к нашей скамейке. Я решила, что буду идти медленно, ведь времени у меня предостаточно, но знаю, что это неправда. Я побегу к ней вприпрыжку, как утром, и стану ждать тебя там. А вдруг ты придешь первым?