Вракли-6. Попутчики, или Разговоры в поезде. В поисках жанра

Андрей Ставров

Слава авторов детективных романов былых времен не даёт спать. В то же время толпа современных писателей этого жанра вызывает глухое раздражение. Решил рискнуть и попытаться пойти своей тропой. Что получилось, не мне судить…На обложке: Уильям Блейк. 1757—1827, Ньютон. 1795—1805. Лондон, галерея Тейт. Книга содержит нецензурную брань.

Живопись

Эта история столь неправдоподобна, что хотя я слышал её собственными ушами, поверить рассказчику до конца так и не смог. А начиналось это так. Очередная командировка в Питер коротенькая, всего два дня. После того, как в Минске американцы перестали выдавать визы, я за ней ездил каждый год в Питер. Причём дважды. Первый раз на сдачу документов и собеседование, второй за получением. К сожалению, по роду моей деятельности в то время, Госдеп требовал специальной проверки таких как я, что занимало от трёх недель до месяца. Но к счастью поездки оплачивались и для меня это были приятные возможности посетить родню и друзей на халяву. Вот и в этот раз документы сдал, и через месяц опять здравствуй Невский. Сейчас же как обычно СВ. На удивление много народу, что для этого поезда не типично и ещё более странным оказалось то, что полвагона вышло по дороге задолго до Минска. Платить втридорога за пять-семь часов мне показалось необычным. Но и бог с ними, если бы я по своей пройдошистой привычке уговорил проводницу не подселять мне попутчика, то этой истории мне бы не слыхать. В этот раз моим соседом оказался импозантный мужичок интеллигентной наружности, чуть ниже среднего роста, с небольшим, но заметным пивным брюшком, с густыми седоватыми волосами и с дореволюционным пенсне на носу. Одет в светло серую тройку, голубоватую рубашку в тон с дорогущим галстуком. Мне такой же купила жена, но я надевал его крайне редко в силу привычки засрать всё, что на мне из-за полного наплевательского отношения к любой одежде, кроме фланелевых рубашек в спокойную ярко-красно синюю клетку, старых джинсов и свитера, оставшегося с времён отступления французов в войну двенадцатого года. Жена галстуком дорожила и вдевала меня в него только в случае совместных походов или мероприятий, где она могла присматривать за мной. Чтоб я, значит, не вздумал есть руками, а потом вытирать их об то, что первым попадётся, в том числе и об этот грёбаный галстук. В одежде я крайне непритязательный, новые вещи не люблю и соглашаюсь на их приобретение только тогда, когда отказ грозит разводом с моей женой, которую я обожаю и… побаиваюсь за крутой нрав и крепкие руки мастера спорта по спортивной гимнастике.

Сосед прибыл в купе налегке, почти как и я, с небольшим чемоданчиком, в котором держал сменную одёжку, мытейные принадлежности и прочие мелочи, необходимые для короткого путешествия. Всё это я успел узреть, когда он открыл чемоданчик и стал доставать дежурные тапочки, лёгкий свитерок и полуспортивные брючки для переодевания. Помимо чемоданчика у него был плоский пакет около метра в длину и шестьдесят-семьдесят сантиметров в ширину. По первому взгляду это походило на картину, завёрнутую в несколько слоёв бумаги и перевязанную шпагатом. На мысль о картине наводили некие утолщения по периметру, напоминающие раму. Мужичок обращался с пакетом крайне бережно, сначала попытался подсунуть его под полку, потом стал на неё ногами и задвинул пакет на верхнее багажное отделение, сперва спросив, не претендую ли на это место. Я продемонстрировал свою кладь, и он успокоился. Сел за столик и уставился в окно. Видно было, что ему скучно, так как ни книжки и никакого электронного устройства у него не было. А телефончик, как и мой, простой, без модных наворотов. «Ну вот, щас начнётся, — с раздражением подумал я». Началось…

— Это я картину везу, — стартовал мужичок. — Боюсь повредить, смог вот только в несколько слоёв бумаги завернуть.

Делать нечего, пришлось из вежливости среагировать.

— Вы художник?

— Да нет, что Вы. Я адвокат и в то же время коллекционирую русскую живопись. Вот, возил картину на экспертизу. Приобрёл в поездке на родину в Рязань. А в Питер меня рекомендовали приятели. Так отличный специалист есть. Берёт недорого и проверяет быстро. Сейчас заеду в Минск по делам, а через денёк через Москву, домой.

— Уверены, что эксперт сделал всё правильно?

— А как же, он и официальную бумагу дал. Но для меня это не очень-то и важно. Продавать не собираюсь, а когда копыта откину, так пусть наследники решают.

— Так что же за картина? — не выдержал я.

Мужичок достал пакет, развязал шпагат и бережно развернул бумагу. Зимний пейзаж, очень даже симпатичный. Напоминал то ли Юона, то ли раннего Герасимова.

— Хороша. И кто же автор?

— Шуплинов, Николай. Вы, наверное, не знаете. Он…

— А, это один из самых последних передвижников, — прервал я. — Да, он уже и в советское время работал.

— О! Вы не искусствовед случайно?

— Совсем нет, — засмеялся я. — Ядерная физика моя специальность. Но живопись знаю, так как я филокартист и собираю открытки с репродукциями картин из музеев.

— Филокартист!? Не может быть! Слушайте, я Вам сейчас такую историю рассажу, закачаетесь. Мне её самому рассказали.

Проводница принесла чаю, мы с мужичком достали собойки. Меня снабдил мой закадычный друг Бухарец, у которого я провёл два дня и который работает поваром в одном из лучших ресторанов города. По этой причине я не мог отказаться от его поварских изысков, которых хватало как минимум на отделение голодных солдат, а что уж говорить про нас двоих. Мужичок, увидев такое изобилие, ахнул, а я же предложил оставить его скромные бутербродики на утренний чай и подналечь на моё. Прикончив то, что с трудом влезло в наши ослабшие организмы и, запив это железнодорожным чаем, я приготовился слушать, а мужичок начал. Рассказывал он весь оставшийся день и закончил в первом часу ночи. Видимо сама история его потрясла, и он рвался поделиться с благодарным слушателем. Поэтому подробно описывал даже мелкие детали. Я был изумлён до крайности и то верил, то сомневался. Уж больно неправдоподобной выглядела эта история. Я долго не мог уснуть, всё представлял себя на месте её героя.

Приехав домой, я записал рассказ. Но, конечно, многое подчистил, изменил, убрал упоминания о месте, где всё происходило и, каюсь, постарался приврать в целях более художественного изложения, добавил целую любовную линию. Но, все факты, события и действующие лица, естественно, не под своими именами, полностью соответствуют оригиналу. Единственное, что я в корне изменил, имя художника, название картины и собственно историю её появления. Кстати, удивительно, но проболтав столько времени, мы так и не познакомились с ним. В смысле я не представился и его имени не услышал. Так и он остался в моей памяти как просто Попутчик.