Часослов Ахашвероша

Андрей Тавров

Книга Андрея Таврова обращается к средневековому жанру часословов, упорядочивающих те события мирового цикла, которые составляли смысл жизни человека, азбуку его мировоззрения – от основной античной и звездной мифологии до жизнеописаний святых и объяснения христианских праздников. Год жизни Часослова связан не только с четырьмя временами года, но является и годом невидимых смыслов, на которые человек опирается и которые он созидает, чтобы не утратить себя. Героем книги "Часослов Ахашвероша" является вечный странник средневековой легенды Агасфер – обобщенный образ человека, движущегося через абсурд "человеческой комедии" в поисках смысла, как своей жизни, так и мира вокруг.

Ахашверош к Музе

Время настало, и лошади щиплют траву

на площадях Европы, голой и лунноглазой.

Баржи белые тел дрейфуют в распаханном бычьем рву

воздуха с бундестагом, с бумажной исписанной розой.

Время настало кузнечика и дракона.

Имена долго менялись, прогибая предметы,

и те сдались и истлели. Цикада, говорю, Моргана,

говорю тебе, будь, говорю тебе, будь и скули, ты сильней кометы.

К тебе, любовница, уже не людей, но бессмертных

сущностей с головами оленьими, с пятипалой скользкой звездой

в оголенных глазницах, — еще не тел, но безмерных

животных, сцепляющих тленье, как жидким азотом, собой.

К тебе, светлоокая дева, ласкающая Колханта,

разрывающая чернозем могил клыком желудевым вепря,

собирающая вспять имена на верные, на гласные гланды,

на белую пудру бабочки, на черную вену.

К тебе, молкнущей так, что, сместившись в тиши, медуза

висит в салоне кабриолета, как жидкая лампа

с острекавшейся кровью, к тебе юногрудая Муза,

к тебе, шестипалый вихрь, мускулистая львиная лапа,

замахнувшаяся на бабочку — и ловит! К тебе, богиня!

Ты одна не плачешь, когда шатаются звезды.

В твоем клекоте розы встают из земли, по горло нагие.

И я плыл в тишину, и мои обморожены весла.

Не умолкай птицеловка, жизнедарительница, товарка

по ночам с кокаиновым ангелом, летучей мышью.

Врастай в меня черепом, красным моллюском, жаркой

статью, кошачьим воплем, ребром, тишью.

К тебе, богиня, зарывающая себя по горло

в солнце живых и солнце мертвых, чтоб дальше горели.

Ты виснешь бисером в промежутках тех мощных голых

тел, что, выбежав из Помпеи, сникли в потёк акварели.

Забирайся, пламя, за ворот и, яд, за щеку.

Ты меня рожала, словно комету, из зуба.

Я пьянел от волос твоих, я стою один вдоль ожога,

как замерзшая молния вдоль людьми проросшего дуба.