Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела

Андрей Шарый, 2021

Новая книга известного писателя Андрея Шарого, автора интеллектуальных бестселлеров о Центральной и Юго-Восточной Европе, посвящена стране, в которой он живет уже четверть века. Чешская Республика находится в центре Старого Света, на границе славянского и германского миров, и это во многом определило ее бурную и богатую историю. Читатели узнают о том, как складывалась, как устроена, как развивается Чехия, и о том, как год за годом, десятилетие за десятилетием, век за веком движется вперед чешское время. Это увлекательное путешествие во времени и пространстве: по ключевым эпизодам чешской истории, по периметру чешских границ, по страницам главных чешских книг и по биографиям знаменитых чехов. Родина Вацлава Гавела и Ярослава Гашека, Карела Готта и Яна Гуса, Яромира Ягра и Карела Чапека многим кажется хорошо знакомой страной и в то же время часто остается совсем неизвестной. При этом «Чешское время» – и частная история автора, рассказ о поиске ориентации в чужой среде, личный опыт проникновения в незнакомое общество. Это попытка понять, откуда берут истоки чешское свободолюбие и приверженность идеалам гражданского общества, поиски ответов на вопросы о том, как в Чехии формировались традиции неформальной культуры, неподцензурного искусства, особого чувства юмора, почему столь непросто складывались чешско-российские связи, как в отношениях двух народов возникали и рушились стереотипы. Книга проиллюстрирована работами пражского фотохудожника Ольги Баженовой. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

02:00

Час темноты

Терезин

Theresienstadt

Уничтоженные люди

Бредут по улице.

Дети, совершенно бледные,

Закинули за плечи рюкзаки.

Вот польский транспорт —

Везет он старых,

Везет он молодых,

Везет он здоровых,

Везет он больных —

И никто не знает,

Удастся ли им переждать беду.

Зденек Вейнбергер. Уничтоженные люди (1943)

Бог времени Хронос. Карильон у Дома часов в Карлштейне. Скульптор Давид Салаи

В брусчатку на самом углу пражских Сейфертовой и Красовой улиц, прямо у входа во вьетнамский магазин грошовых товаров, уже несколько лет вмонтированы пять бетонных кубиков, окованных листами латуни. На этих металлических квадратиках значатся имена членов семьи Фишль, летом 1942 года депортированных из Праги в Терезиенштадт, где нацисты после образования протектората Богемии и Моравии^[11] организовали крупнейшее в стране и одно из тысячи в Европе еврейское гетто. Это был не концентрационный лагерь в привычном понимании, то есть не чистой воды «фабрика смерти», а пересылочный центр, последняя станция перед гибелью, откуда евреи рано или поздно попадали в «восточном эшелоне» либо в Аушвиц, либо в Треблинку, либо в Тростенец, либо прямиком в могилы. Такая участь постигла и всю семью Фишль, они были убиты в Рижском гетто: коммерсант Густав Август Фишль, пятидесяти лет, его супруга Адела Фишлова, сорока трех лет, а также две их дочери — тринадцатилетняя Инге и десятилетняя Ганзи, которую родственники звали Ганичкой. Младшенькая, судя по фотографиям сестренок, наверняка была всеобщей любимицей. Мне не удалось выяснить, как именно они погибли, повесили их или расстреляли, где они похоронены, если похоронены вообще. Знаю, что у Густава Августа было семь братьев и пять сестер; войну пережили только пятеро.

Квадратных латунных табличек на основе из бетона, «камней преткновения», как назвал их автор мемориального европейского проекта немецкий художник Гюнтер Демниг, по мостовым и тротуарам пяти десятков чешских городов рассыпаны тысячи, но помянута ими лишь малая доля погибших. Семья Фишль с Красовой улицы разделила удел 80 или 90 тысяч жертв Холокоста из Чехии, точное число замученных нацистами неизвестно. Еще примерно 25 или 30 тысяч человек смогли убежать, скрыться, эмигрировать; многие вынуждены были оставить германскому государству, согласно практике Третьего рейха, четверть своего имущества, то есть им удалось откупиться.

Трагические судьбы евреев из Праги, Брно, Остравы мало чем отличались от судеб евреев в других странах, оккупированных гитлеровской Германией. Евреи были постепенно лишены всего: сначала имущества и собственности, потом прав и положения в обществе, работы и достоинства, а потом жизни и памяти о ней. Все это делалось в том числе в соответствии с постановлениями местных чиновников: реализация Нюрнбергских расовых законов была доверена Адольфом Гитлером на территории протектората и его марионеточному правительству тоже. Как свидетельствуют историки, большинство чехов к преследованиям евреев относились пассивно и равнодушно, хотя, может, втайне им сочувствовали; как-то помогать, тем более открыто, осмеливались немногие. Другие немногие, прежде всего из числа чешских фашистов — было, например, такое политическое движение Vlajka («Знамя») с полувоенным крылом «Гвардия Святополка», — активно преследовали евреев, участвовали в погромах, жгли синагоги.

Председатель кабинета министров протектората генерал Алоис Элиаш, ветеран Первой мировой войны и искренний патриот, в меру сил старался облегчить положение оккупированной страны и порабощенного народа, хотя действия его правительства целиком контролировало немецкое командование. Элиаш, как мог, маневрировал, пытаясь выхолостить требования нацистов и противодействуя доморощенным фашистам и активным коллаборационистам. Генерал поддерживал и координировал деятельность ячеек антифашистского Сопротивления, за что в 1942 году был казнен. Коммунисты записали Элиаша в предатели, но в современной Чехии генерала реабилитировали. Евреев он бы не спас, даже если бы и пытался. Впрочем, поначалу он как-то пытался, но увернуться от ответственности и остаться непричастным к расовым гонениям правительству протектората не удалось. На должность Элиаша назначили юриста Ярослава Крейчи, который за успешную работу в должности премьера был в 1944 году представлен к высшей награде протектората, Почетному щиту Орлицы Святого Вацлава (нацисты считали этого средневекового чешского короля «верным вассалом Германской империи») первой степени с золотым венцом. После войны Крейчи получил 25 лет тюрьмы; он скончался в заключении.

Нацисты принудили к сотрудничеству и местную еврейскую общину, которая со временем нарастила бюрократический аппарат для тщательной регистрации и учета убывавших на смерть, их имущества и их документов. Время от времени функционеров этой общины отправляли в концлагеря, на их место приходили другие, которые тоже более или менее тщательно фиксировали имена и описывали имущество депортированных и через полгода или год сами отправлялись на верную гибель. Немцы уже летом 1939 года учредили в Праге центр по высылке евреев, находившийся в ведении начальника сектора IV В 4-го Главного управления имперской безопасности Адольфа Эйхмана, одного из главных организаторов Холокоста.

С 1 сентября 1941 года евреям приказали прикреплять к верхней одежде шестиконечную желтую звезду. 14 ноября в Терезиенштадт прибыла первая партия рабочих, три сотни молодых мужчин; им надлежало приспособить город к скорому появлению депортированных. Местных жителей и размещавшихся в казармах солдат вермахта постепенно выселили. В январе 1942 года нацистское руководство приняло план «окончательного решения еврейского вопроса» в Европе; к этому времени в Терезиенштадте находилось свыше 7 тысяч человек. Конвейер Холокоста заработал на полную мощность: за три с половиной военных года через гетто прошли 140 927 евреев из шести стран Европы, 83 348 из них погибли в концлагерях, 35 384 умерли здесь, на месте, выжить смогли 16 832^[12]. Одни оказывались в Терезиенштадте всего на несколько месяцев или даже недель, другие задерживались дольше, это зависело от того, в каком ритме работала гитлеровская машина смерти. Вот 15-летний поэт Зденек Вейнбергер, стихотворение которого я выбрал эпиграфом к этой главе, прежде чем отправиться в Польшу, в Аушвиц, провел в Терезиенштадте полтора года; как и остальные, он наверняка надеялся выжить. Еврейское население бывшего гарнизонного города составляло 30–40 тысяч человек (максимум зафиксирован осенью 1942 года, 59 497 евреев), притом что рассчитан он был всего на 7 тысяч жителей, включая военных.

Терезиенштадт и Йозефштадт — так назывались две крепости могучей оборонительной цепи, обустроенной в 1780-х годах близ северной границы страны Габсбургов. По итогам Семилетней войны (1756–1763) Австрия вынуждена была отказаться от притязаний на Силезию, а Пруссия взамен обязалась поддержать кандидатуру венского кронпринца Иосифа на трон Священной Римской империи, что и было исполнено. Однако австро-прусское соперничество не угасало, поэтому в Вене предусмотрительно решили оборониться от военных намерений опасного соседа. Инициатором строительства выступил благополучно ставший при поддержке Берлина императором Иосиф II; одной крепости было присвоено его имя, а другой — имя его царственной матушки, Марии Терезии.

Терезиенштадт (теперь Терезин) и Йозефштадт (теперь Йозефов, район города Яромерж) возводили по законам военно-инженерного искусства той беспокойной эпохи — это сложные системы фортификаций с длиннющими краснокирпичными стенами, мощными бастионами и равелинами, с эскарпами и контрэскарпами, труднопроходимыми для любого противника, с казематами и подземными лабиринтами в 30 или 40 километров. Крепость Йозефштадт выстроена из 250 миллионов кирпичей, каждый весом десяток кило. Внутри многоугольных периметров этих кирпичных стен выросли гарнизонные поселения с дюжиной улиц: просторный плац для парадов и муштры, основательный Божий храм, казармы для солдат и казино для господ офицеров, дома для мещан, ремесленников и обслуги, конюшни и манежи, склады и арсеналы, вахтенные и караульные помещения.

Деревянный солдат у входа в колонию художников. IV бастион, крепость Йозефштадт

История распорядилась так, что Терезиенштадт и Йозефштадт ни разу не подверглись осадам. К концу XIX века обе крепости потеряли свое главное практическое значение, их использовали для расквартирования воинских частей и содержания заключенных. Теперь это два тихих и странных чешских городка, низкие старые стены, полузаросшие лопухами (или, наоборот, прополотые) крепостные рвы, уже отреставрированные либо (преимущественно) все еще обшарпанные здания, ожидающие европейских инвестиций. Верно служившие Австрийской империи солдаты старых крепостей убиты или демобилизованы, только в Йозефове мы встретили двух деревянных воинов, произведения местной мастерской прикладного искусства. Один гренадер уснул на посту, а другой бодрился, охраняя шеренгу мусорных баков у прохода в бывший IV бастион, где теперь размещена художественная колония Яромержа.

Система фортификаций Терезиенштадта включала в себя разделенные старым и новым руслами реки Огрже (в ту пору Эгер) Главную крепость (она теперь и есть город Терезин) и Малую крепость, прикрывавшую дорогу на Прагу. В этой Малой крепости австрийцы устроили надежную тюрьму для уголовников и политических, среди которых попадались и международные знаменитости вроде Александра Ипсиланти и Гаврило Принципа.

Ипсиланти, типически яркий персонаж наполеоновской эпохи, генерал-майор русской армии и адъютант Александра I, потерявший правую руку в решительном сражении с Бонапартом под Дрезденом, в 1820 году возглавил греческое тайное общество, созданное, чтобы поднять на Балканах восстание против османского владычества. Поход «Священного корпуса» во главе с одноруким Ипсиланти через Прут окончился неудачей, и он, беглец, в конце концов оказался в австрийском заточении: в Вене не пожелали предоставить политическое убежище бунтовщику, пусть и против чужой монархической власти. Четыре из семи своих тюремных лет Ипсиланти, важный новогреческий герой, провел в Терезиенштадте, откуда его выпустили в 1827 году тяжело больным по настоянию русского императора Николая I. Последний акт жизненной драмы Ипсиланти оказался вполне театральным: успев узнать о том, что восстание эллинов продолжается, он скончался на руках возлюбленной, княгини Констанции Разумовской, которая после этого повредилась рассудком. Еще через два года Греция добилась независимости.

Убийца эрцгерцога Франца Фердинанда и его супруги графини Софии Хотек южнославянский националист Гаврило Принцип был приговорен к 20-летнему сроку заключения и тоже отбывал наказание в Терезиенштадте — его не повесили только потому, что ко дню совершения преступления этот щуплый злобный юноша еще не достиг совершеннолетия. Один из защищавших его адвокатов и двое из вынесших ему приговор австро-венгерских судей были чехами. Приговор-то был все равно что смертным, только приводился в исполнение постепенно и мучительно. В Малой крепости Принципа содержали в крутых условиях: в его сырой камере под номером 1 (вход из второго внутреннего двора) не было ни окна, ни тепла, иногда не было даже свечи; заключенного, в оковах, томили в темноте. Попытка арестанта совершить самоубийство не удалась, но с политической точки зрения тюремные испытания только закаляли фанатизм Принципа. Судя по воспоминаниям и другим документам эпохи, которые мне удалось увидеть и прочитать, он не раскаялся, поскольку верил в святую силу террора. Вероятно, гордился тем, что его выстрел послужил поводом для начала мировой войны. Победы «южнославянского дела» — распада Австро-Венгрии и образования Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев — Принцип не дождался, весной 1918 года он умер от туберкулеза; в момент смерти несчастный весил всего 40 килограммов. В пустой, теперь чисто выбеленной и отмытой камере Принципа в голову приходят спорные мысли о том, проиграл ли этот террорист свою решительную схватку или все же выиграл, ослабил монархическую тиранию или только умножил объемы зла?

Самым мрачным периодом существования Малой крепости стала Вторая мировая война: в 1940 году пражское гестапо перепрофилировало здешнюю тюрьму в узилище для политзаключенных, куда попадали и коммунисты, и другие антифашисты, и евреи. В основном здесь содержали чехов и словаков, но и советских, и британских военнопленных тоже, без разбора — в нечеловеческих условиях, в голоде, холоде, во вшах, в грязи и полутьме. На воротах, над входом в первый внутренний двор, выведена четкими черными буквами по яркому белому фону надпись Arbeit macht frei. Этот труд никого не сделал свободным: заключенные выполняли тяжелые хозяйственные и строительные работы, кого-то гоняли в соседний городок Литомержице укреплять шахты и залы подземного завода B 5 Richard, в котором нацисты наладили производство разных узлов и деталей для военной техники.

От болезней, лишений, издевательств, пуль надзирателей в Малой крепости погибло около 2600 человек. Тех, кому удалось выжить, в мае 1945-го освободили советские солдаты; выяснилось, что многие узники больны сыпным тифом. Крепость не сразу перестала быть тюрьмой, в ее камерах — примерно в таких же кошмарных условиях и почти так же преступно жестоко — до 1948 года победители содержали фашистов и просто богемских немцев, официально это считалось лагерем для интернированных лиц. Нацистского начальника Малой крепости гауптштурмфюрера Генриха Йокеля и четверых его подручных повесили по приговору народного суда. Но тюремный след протянулся надолго: в 2000 году в Мюнхене приговорили к пожизненному сроку «красавчика Тони», 89-летнего тюремщика Антона Маллота, который, как доказало обвинение, забил до смерти не менее сотни заключенных. Маллот, получается, укрывался от правосудия больше полувека и до того, как умереть, успел провести за решеткой всего-то год с небольшим. Он испустил дух на свободе: за 10 дней до кончины Маллота по состоянию здоровья перевезли в больницу.

Теперь каждый может посмотреть, как содержали, где мучили и где расстреливали узников Малой крепости; в бывшей столовой СС разместился буфет для посетителей с горячим кофе и бутербродами, но еда здесь не лезет в горло. Коридоры и казематы тюрьмы-музея пусты, трехъярусные нары добела выскоблены, повсюду чистота и тишина, ее прерывает только жужжание экскурсоводов, и на улице молчаливое летнее солнце. Предполье у крепостных стен занято кладбищем — несколько тысяч могил, стандартные надгробные плиты со славянскими, еврейскими, немецкими фамилиями; христианский крест с терновым венцом и многометровая же звезда Давида.

Ворота внутреннего двора тюрьмы (Малая крепость), Терезин

В Терезиенштадте я вспомнил документальный фильм Сергея Лозницы «Аустерлиц», снятый в 2016 году в превращенных в музеи бывших нацистских концлагерях. Эта лента, собственно, не про концлагеря, а про современных туристов и их поведение в страшных исторических декорациях. Люди совмещают семейный отдых с познавательной экскурсией, они берут с собой детей постарше и малышей в колясках, у них все равно хорошее настроение, они праздно шатаются, делают селфи на фоне печей крематория и газовых камер, примеряют себя самих к расстрельным столбам. Ходят в коротких шортах и пляжных майках, смеются, обедают, загорают, ведут себя почти так, как вели бы, оказавшись в Диснейленде. Вряд ли все они не понимают, куда попали, никто ведь не тащил в туристический автобус силком — то ли это такая защитная реакция перед демонстрацией свидетельств человеческой боли, то ли недостаток воспитания и образования, то ли школьные учебники, патриотические мероприятия и большое кино превратили память о войне и Холокосте в своего рода аттракцион. В Малой крепости я ничего такого неприличного не наблюдал, но с первой до последней минуты пребывания в Терезине чувствовал себя неловко и скованно. Признаюсь, не вполне понимаю, как именно об этом можно по-новому рассказать. К уже написанному Ханной Арендт и Примо Леви мне, конечно, нечего добавить.

Через две речки, маленькую и большую, от бывшей тюрьмы гестапо начинается современный город Терезин, он же бывшее еврейское гетто. Огрже у стен Большой крепости перекрыта плотиной и совсем не глубока; вон на мелководье, спасаясь от жары, купаются дети и пара-тройка взрослых. В ста метрах ниже пляжа по течению установлен памятный знак, на том месте, где осенью 1944 года нацисты велели вывалить в воду — поскольку сочли, что больше его некуда девать, — посмертный пепел 22 тысяч евреев, умерших и убитых в гетто.

Вот сюда, в какие-то из этих казарменных зданий йозефовской эпохи (в Судетскую и Ганноверскую казармы для мужчин или в Дрезденскую и Гамбургскую для женщин) пригнали и жителей пражской Красовой улицы, семью Фишль. Как и других пражских евреев, их вывезли в Терезиенштадт со станции Бубны, это недалеко от столичного выставочного комплекса, на левом берегу Влтавы. Погрузили в эшелон Aaw 311, который 3 августа 1942 года дал гудок и поехал в гетто. Уже 20 августа транспортом Bb 519 Фишлей отправили в последний путь, в Остланд. Теперь станция Бубны какая-то полузаброшенная, вокруг гаражи и автомойки, а посередине трагический мемориал: поставленный почти вертикально, нацеленный в зенит пролет железнодорожного полотна. Это еврейская лестница в небо.

Тюремный корпус (Малая крепость), Терезин

Транспорты с евреями следовали до станции Баушовиц-ан-дер-Эгер, оттуда измученным людям, в том числе и сестренкам Фишль, приходилось почти три километра брести пешком, железнодорожную ветку до ворот гетто ввели в эксплуатацию только летом 1943-го. К новому месту жительства тащились с тяжелыми чемоданами, с собой позволялось взять по 50 килограммов багажа. Многие везли книги и любимые безделушки, игрушки для детей, никто не собирался в Терезиенштадте умирать. Официально было объявлено, что евреев, преимущественно пожилых, переправляют чуть ли не в пансионат, в «город, который подарил фюрер», где они смогут спокойно провести старость и переждать войну — под надежной охраной четников (жандармерии) протектората Богемии и Моравии и контролем СС. Многие в это верили или хотели верить, поскольку верить больше было не во что.

Вот в чем заключалось отличие Терезиенштадта от других гетто: нацисты активно использовали его в пропагандистских целях, демонстрируя представителям нейтральных государств и международных гуманитарных организаций вроде комитета Красного Креста в качестве примера того, как в немецком рейхе «на самом деле» обходятся с еврейским населением. Самый известный из таких проверочных визитов состоялся летом 1944 года. Глава делегации швейцарец Морис Россель, судя по составленному им позже отчету, за время шестичасового пребывания в Терезиенштадте поверил сказкам Йозефа Геббельса и не догадался, что накануне его появления несколько тысяч человек, преимущественно старых и слабых, отправили в Аушвиц, чтобы город-гетто не выглядел слишком уж перенаселенным, а его обитатели не казались слишком уж истощенными. Но «не казались» они только швейцарскому представителю и двум его датским коллегам, потому что свободного выхода из гитлеровского «города счастья» не существовало: мужчины здесь не имели права встречаться с женщинами, здесь нельзя было иметь деньги и ценные вещи, здесь не знали понятия «приватность», изнурительная работа на благо рейха здесь продолжалась от рассвета до заката, а внеочередной транспорт в концлагерь был распространенным способом наказания за малейшее нарушение полутюремного режима.

К приезду делегации Красного Креста Терезиенштадт тщательно подготовили. На плацу устроили музыкальный павильон, оркестр играл легкую музыку, в центре города открыли кафе, даже несколько магазинов, соорудили детскую площадку. Учредили отделение банка, который ведал хождением специальных денежных единиц. За стенами Большой крепости эти украшенные магендавидом купюры не имели никакой ценности. Улицы гарнизонного города получили красивые названия: Озерная, Парковая, Замковая. В тех же показушных целях в гетто, имевшем внутреннее самоуправление и находившемся отчасти на самообеспечении (евреи работали, в том числе удовлетворяя всяческие потребности города), допускались кое-какие развлечения. Так случилось еще и потому, что в Терезиенштадт попали многие яркие представители еврейской чехословацкой и вообще европейской культуры — композиторы и художники, журналисты и литераторы, архитекторы и артисты; вот им разрешалась творческая деятельность. Оказавшись в нечеловеческих условиях, люди все же пытались жить как люди: устраивали литературные вечера и читали научные лекции, ставили театральные представления и репетировали оперные спектакли, занимались в художественных мастерских и выпускали рукописные журналы. Нацисты на все это смотрели сквозь пальцы: какая, в конце концов, им была разница, чем евреи займутся перед смертью?

Вскоре после визита комиссии Росселя режиссер Курт Геррон, немецкий еврей, и владелец пражской продюсерской компании Aktualita Карел Печены, чех, под плотным надзором офицеров СС и по их приказу приступили к съемкам полуторачасового документального фильма Theresienstadt. Получилась лента большого цинизма, которая могла бы дать креативный импульс советскому мастеру представлять «энергетику империи» Ивану Пырьеву, автору вышедших на экраны пятилетием позже, но совсем в других исторических обстоятельствах «Кубанских казаков». Полная версия «Терезиенштадта» не сохранилась, но в интернете и в разных музеях по всему миру можно отыскать и посмотреть 20-минутный отрывок, снабженный идеологически выверенными комментариями.

Внутренние ворота Малой крепости, Терезин

На черно-белом киноэкране довольные курортной жизнью в чудесной стране Гитлера евреи возделывают сады и поливают огороды, отдыхают в кафе, читают книги, оживленно болтают. Даже играют в футбол, этот фрагмент поразил меня сильнее всего. И спортсмены, и зрители, и все остальные не выглядят изголодавшимися или затравленными, они выглядят вполне нормальными людьми, находящимися под защитой фюрера. Вот в город прибывает транспорт с новоселами из Дании, их встречает приветственной речью глава совета старейшин гетто Пауль Эппштейн (позже отправлен в концлагерь, как и его предшественник, как и тот, кто сменил его на высоком посту в самоуправлении). Вот выступает трогательный детский хор, вот свингует джазовый ансамбль, вот хохочут молодые подружки, и вот их чернобровые широкоплечие кавалеры… Работу над фильмом завершили к апрелю 1945-го, как раз к новому визиту представителей Красного Креста, но в прокат лента выйти не успела, ее показали только на трех-четырех закрытых просмотрах для руководства СС и сочувствовавших рейху иностранцев. А Курту Геррону не удалось увидеть даже черновую версию своей работы, потому что его убили в Аушвице.

В качестве мощного финала в фильм вошла сценка из музыкального спектакля «Брундибар» в исполнении юных обитателей гетто. Это самое известное произведение пражского композитора Ганса Красы, получасовая детская опера. Brundibár — так на чешском разговорном называют шмелей. Сюжет, как и полагается сказкам, трогателен: маленькие Анинка и Пепичек выходят петь на рынок, чтобы собрать деньги на молоко для заболевшей матушки, но брату с сестренкой мешает злобный шарманщик Брундибар. В сказке все заканчивается хорошо, а в жизни нет: Ганса Красу, еврея на 25 процентов (одна его бабка была еврейкой), отправили в газовую камеру. Вместе с либреттистом Адольфом Гоффмайстером Краса сочинил «Брундибар» незадолго до начала Второй мировой войны, но премьера оперы состоялась только в 1942 году в уже оккупированной Праге, в еврейском приюте. Гоффмайстеру удалось вовремя эмигрировать во Францию, а композитор и почти вся детская труппа в конце концов очутились в гетто, где Краса по памяти сумел восстановить партитуру и приспособить ее под имевшиеся в Терезиенштадте музыкальные инструменты. Там «Брундибар» выдержал больше полусотни представлений. Опера из двух малюсеньких отделений стала документальным свидетельством Холокоста, в этом качестве ее исполняют и в Чехии, и в Израиле, и в Германии, и в России, и везде, и на всех языках.

Вот уже три четверти века, как Терезин превратился в обычный маленький чешский город, Большую крепость покинули всяческие армии. Если не знать подробностей местной истории, ничего и не заподозришь о трагедиях былого. Наверное, умеют не вспоминать о том ужасном, что когда-то здесь случилось, нынешние жители Терезина: у них полно забот, они крепко спят по ночам, растят детей и внуков, их не беспокоят тени прошлого. Изменился и сам город. Общежитие солдат и офицеров СС на бывшей Лангштрассе (теперь улица поэта Карела Гинека Махи) переустроено в Parkhotel. В тенистом сквере за прежней казармой Kavalir, спиной выходящей к Огрже, потихоньку осыпается букет каменной сирени в руках советского воина-освободителя. Главная площадь Терезина носит имя Чехословацкой армии. В бывшей Инженерной казарме, напротив собора Воскресения Христова, разместился Дом социальной помощи, куда помещают граждан с психическими нарушениями, а также тех, кто на склоне лет оказался в сложной жизненной ситуации. В середине дня в расписании у постояльцев дома свободное время, они гуляют по залитой солнцем площади, допекая прохожих разговорами на своем непонятном языке.

Принципиальный вопрос для любого народа, оказавшегося под иностранной оккупацией, — допустимость сотрудничества с захватчиками. На этот вопрос и быть не может универсального правильного ответа, он решался по-разному в зависимости от исторических обстоятельств, иначе вообще не возникали бы великие империи, ведь они сформировались в результате территориальных экспансий. Как и почти у всех соседствующих друг с другом народов, отношения чехов и немцев складывались неровно и непросто. Скажу так: исторически чехи часто сотрудничали с немцами и иногда по мере сил им противостояли.

Вторая мировая война до предела обострила старые проблемы и добавила к ним новые. Нацистские лидеры рассматривали возникновение протектората как «обновление тысячелетнего союза Богемии и Моравии с германской империей», как «устранение препятствия в виде государства, которое представляло собой очаг беспорядка, поскольку Чешско-Словацкая республика родилась из предательства, высокомерия и слепой ненависти». Гитлеровская оккупация, может, и не поставила чешскую нацию под угрозу немедленного исчезновения, но Германия фактически ликвидировала чешскую государственность, с чем большинство граждан страны не готово было смириться. Поэтому они, резонно предположить, желали Гитлеру военного и политического поражения. Другое дело, что силы на противостояние с врагом нашлись далеко не у всех: в Лондоне действовало чехословацкое правительство в изгнании, чехословацкие подразделения (а потом и соединения) воевали в составе британской и советской армий, но в самой Чехии широкого партизанского движения до последних месяцев войны не возникало. Разнородные подпольные ячейки (и коммунистического толка, опекаемые Москвой, и некоммунистические, подпитываемые из Лондона) то соединялись в скоординированную сеть, то распадались; гестапо за шесть лет оккупации безжалостно разрывало ее не раз.

Главной иконой чехословацкого Сопротивления на протяжении почти полувека оставался пражский журналист, театральный и литературный критик, а также самодеятельный актер Юлиус Фучик. Он был убежденным коммунистом — несколько странноватым, по мнению многих знавших его людей, в силу склонности беспричинно переодеваться и носить парики и накладные усы, а также энтузиастом (по-видимому, искренним) сталинских методов соцстроительства. Написанный в 1932 году сборник очерков о поездке по СССР Фучик назвал «В стране, где наше завтра является уже вчерашним днем». В Советском Союзе в это время как следствие политики коллективизации и раскулачивания крестьянства царил голод.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

11

Протекторат Богемии и Моравии — протекторат нацистской Германии, образованный в марте 1939 года на части территории Чехословакии, через пять месяцев после аннексии Судетской области. Не обладавший международной правосубъектностью протекторат входил в Великогерманский рейх на правах автономной территории, находясь, согласно официальной формулировке, «под защитой немецкой армии». Главой исполнительной власти был назначавшийся указом фюрера рейхспротектор, всегда высокопоставленный офицер СС; были введены вполне формальные должности государственного президента и председателя правительства, которые занимали чехи. На посту президента весь период существования протектората оставался пожилой юрист и переводчик-любитель Эмиль Гаха. После капитуляции Германии он был арестован и скончался в тюрьме в ожидании суда.

12

Данные чешской исследовательницы Людмилы Хладковой.