Beetle

Анна Свалова (2024)

Эти несколько рассказов — про меня. И про каждого из вас, я уверена. Детство — это время, когда всё ещё впереди. И кажется, что так будет всегда. Важно, чтобы когда мы вырастаем, нам удалось сохранить в себе веру в то, что всё — впереди, что всегда всё можно изменить. И не разучились слышать внутреннего ребёнка. Тогда и общение с нашими собственными детьми будет теплее.

Наелась

Мне семь. Мама отправляет меня за сметаной в магазин на улице Ленина. Над входом крупными буквами написано «МОЛОКО», внутри — крупная, подстать названию, тётенька-продавец. И у неё безграничная власть, разлитая по огромным жестяным флягам, булькающая в треугольных пакетах, и самое восхитительное — белоснежной Фудзиямой возвышающаяся в поддоне за стеклом витрины. В этом магазине всегда очередь. Точнее, ещё до выгрузки товара и сразу после. По мере исчезновения людей на парадной лестнице под вывеской «МОЛОКО» можно судить о наличии товара. Нет людей — нет сметаны.

Но мне повезло. И люди, и сметана — всё было на месте. Ждать пришлось недолго: крупные, как буквы на магазине, руки тётеньки-продавца, виртуозно орудовали то черпаком над флягой со сметаной, то тряпкой собирая конденсат с молочных пакетов.

— Здравствуйте. Литр сметаны, пожалуйста, — с пионерским задором протянула я пустую банку. Нейлоновая крышка (на вес золота) осталась в руке.

Вжих. Полная банка отточенным движением руки продавца подкатилась к краю прилавка. Я протянула зажатый в кулаке и немного потный от этого рубль с какими-то копейками. Держа одной рукой сетку для продуктов, которую мама упорно называла дурацким словом «авоська», стала закрывать банку со сметаной другой рукой. Вжих — банка резко сменила форму, став реактивным самолётом, вместо носа у которого — дно, а вместо топлива — сметана — и устремилась обратно, к владелице молочных рек и творожных берегов. Прилавок и — отчасти — я стали на миг словно покрыты белой глазурью. Как будто я сделала гоголь-моголь из сорока яичных белков и устроила белковую феерию. Но моментально, на глазах, моё пальтишко стало жадно впитывать эту жижу, как будто ощущая вкус и качество, и пятна стали растекаться и твердеть белыми сгустками на рукавах и подоле. Я подняла глаза на продавщицу. Она тяжело вздохнула, совершенно не меняя выражения лица, но при этом грудь её выразительно поднялась и опустилась над прилавком. И, вернув банку с оставшейся на дне сметаной в вертикальное положение и поставив мне её мне под нос, наконец изрекла: «Нае-е-е-елась».