Антология ярославской поэзии

Антология, 2021

В антологию вошли более 300 стихотворений и отрывков. Представлено творчество 40 авторов, так или иначе связанных с Ярославским краем. Их произведения создают объёмную иллюстрацию к многовековой истории ярославской словесности. Благодаря голосам поэтов история литературы звучит и оживает, погружая читателя в мир поэтического слова.

Каролина Павлова

А. Д. Б‹аратынск›ой

Писали под мою диктовку

Вы, на столе облокотись,

Склонив чудесную головку,

Потупив луч блестящих глаз.

Бросала на ваш профиль южный

Свой отблеск тихая мечта,

И песнь души моей недужной

Шептали милые уста.

И данную мне небесами

Я гордо сознавала власть,

И поняла, любуясь вами,

Что я не вправе духом пасть,

Что не жалка судьба поэта,

Чьё вдохновение могло

Так дивно тронуть сердце это

И это озарить чело!..

«Да, много было нас, младенческих подруг…»

Да, много было нас, младенческих подруг;

На детском празднике сойдёмся мы, бывало,

И нашей радостью гремела долго зала,

И с звонким хохотом наш расставался круг.

И мы не верили ни грусти, ни бедам,

Навстречу жизни шли толпою светлоокой;

Блистал пред нами мир роскошный и широкий,

И всё, что было в нём, принадлежало нам.

Да, много было нас — и где тот светлый рой?..

О, каждая из нас узнала жизни бремя

И небылицею то называет время,

И помнит о себе, как будто о чужой.

Декабрь 1839

Монах

Бледноликий

Инок дикий,

Что забылся ты в мечтах?

Что так страстно,

Так напрасно

Смотришь вдаль, седой монах?

Что угрюмой

Ищешь думой?

Чужд весь мир тебе равно;

Что любил ты,

С кем грустил ты —

Всё погибло уж давно.

Бросил рано

Свет обмана

Ты для мира Божьих мест;

Жизни целью

Сделал келью,

Вместо счастья взял ты крест.

Лет ты много

Прожил строго,

Память в сердце истребя;

Для былого

Нет ни слова,

Нет ни вздоха у тебя.

Или тщетно

Долголетно

Ты смирял душевный пыл?

Иль в святыне

Ты и ныне

Не отрёкся, не забыл?

Бледноликий

Инок дикий,

Что забылся ты в мечтах?

Что так страстно,

Так напрасно

Смотришь вдаль, седой монах?

Январь 1840

Донна Инезилья

Он знает то, что я таить должна:

Когда вчера по улицам Мадрита

Суровый брат со мною шёл сердито —

Пред пришлецом, мантильею покрыта,

Вздохнула я, немой тоски полна.

Он знает то, что я таить должна:

В ночь лунную, когда из мрака сада

Его ко мне неслася серенада, —

От зоркого его не скрылось взгляда,

Как шевелился занавес окна.

Он знает то, что я таить должна:

Когда, в красе богатого убора,

Вошёл он в цирк, с мечом тореадора, —

Он понял луч испуганного взора

И почему сидела я бледна.

Он знает то, что я таить должна:

Он молча ждёт, предвидя день награды,

Чтобы любовь расторгла все преграды,

Как тайный огнь завешенной лампады,

Как сильная, стеснённая волна!

Июль 1842

Странник

С вершин пустынных я сошёл,

Ложится мрак на лес и дол,

Гляжу на первую звезду;

Далёк тот край, куда иду!

Ночь расстилает свой шатёр

На мира Божьего простор;

Так полон мир! мир так широк —

А я так мал и одинок!

Белеют хаты средь лугов.

У всякого свой мирный кров,

Но странник с грустию немой

Страну проходит за страной.

На многих тихих долов сень

Спадает ночь, слетает день;

Мне нет угла, мне нет гнезда!

Иду, и шепчет вздох: куда?

Мрачна мне неба синева,

Весна стара, и жизнь мертва,

И их приветы — звук пустой:

Я всем пришлец, я всем чужой!

Где ты, мной жданная одна,

Обетованная страна!

Мой край любви и красоты —

Мир, где цветут мои цветы,

Предел, где сны мои живут,

Где мёртвые мои встают,

Где слышится родной язык,

Где всё, чего я не достиг!

Гляжу в грядущую я тьму,

Вопрос один шепчу всему.

«Блаженство там, — звучит ответ, —

Там, где тебя, безумец, нет!»

Ноябрь 1843

И. С. Ак‹сако›ву

В часы раздумья и сомненья,

Когда с души своей порой

Стряхаю умственную лень я, —

На зреющие поколенья

Гляжу я с грустною мечтой.

И трепетно молю я Бога

За этих пламенных невежд;

Их осуждение так строго,

В них убеждения так много,

Так много воли и надежд!

И, может, ляжет им на темя

Без пользы времени рука,

И пропадёт и это племя,

Как Богом брошенное семя

На почву камня и песка.

Есть много тяжких предвещаний,

Холодных много есть умов,

Которых мысль, в наш век сознаний,

Не признаёт святых алканий,

Упрямых вер и детских снов,

И, подавлён земной наукой,

В них дар божественный исчез;

И взор их, ныне близорукий,

Для них достаточной порукой,

Что гаснут звёзды средь небес.

Но мы глядим на звёзды неба,

На мира вечного объём,

Но в нас жива святая треба,

И не житейского лишь хлеба

Для жизни мы от Бога ждём.

И хоть пора плода благого

Уже настанет не для нас —

Другим он нужен будет снова,

И Провиденье сдержит слово,

Когда б надежда ни сбылась.

И мы, чья нива не созрела,

Которым жатвы не сбирать,

И мы свой жребий встретим смело,

Да будет вера — наше дело,

Страданье — наша благодать.

Август 1846, Гиреево

«К могиле той заветной…»

К могиле той заветной

Не приходи уныло,

В которой смолкнет сила

Всей жизненной грозы.

Отвергну плач я тщетный,

Цветы твои и пени;

К чему бесплотной тени

Две розы, две слезы?..

Март 1851

«Мы странно сошлись. Средь салонного круга…»

Мы странно сошлись. Средь салонного круга,

В пустом разговоре его,

Мы, словно украдкой, не зная друг друга,

Своё угадали родство.

И сходство души не по чувства порыву,

Слетевшему с уст наобум,

Проведали мы, но по мысли отзыву

И проблеску внутренних дум.

Занявшись усердно общественным вздором,

Шутливое молвя словцо,

Мы вдруг любопытным, внимательным взором

Взглянули друг другу в лицо.

И каждый из нас, болтовнёю и шуткой

Удачно мороча их всех,

Подслушал в другом свой заносчивый, жуткий,

Ребёнка спартанского смех.

И, свидясь, в душе мы чужой отголоска

Своей не старались найти,

Весь вечер вдвоём говорили мы жёстко,

Держа свою грусть взаперти.

Не зная, придётся ль увидеться снова,

Нечаянно встретясь вчера,

С правдивостью странной, жестоко, сурово

Мы распрю вели до утра,

Привычные все оскорбляя понятая,

Как враг беспощадный с врагом, —

И молча друг другу, и крепко, как братья,

Пожали мы руку потом.

Январь 1854

«Ты, уцелевший в сердце нищем…»

Ты, уцелевший в сердце нищем,

Привет тебе, мой грустный стих!

Мой светлый луч над пепелищем

Блаженств и радостей моих!

Одно, чего и святотатство

Коснуться в храме не могло:

Моя напасть! моё богатство!

Моё святое ремесло!

Проснись же, смолкнувшее слово!

Раздайся с уст моих опять;

Сойди к избраннице ты снова,

О роковая благодать!

Уйми безумное роптанье

И обреки всё сердце вновь

На безграничное страданье,

На бесконечную любовь!

1858

Дорога

Тускнеет в карете, бессильно мерцая,

И гаснет ночник;

Всё пасмурней тянется чаща глухая.

Путь тёмен и дик.

Карета несётся, как будто б спешила

В приют я родной;

Полуночный ветр запевает уныло

В пустыне лесной.

Бегут вдоль дороги всё ели густые

Туда, к рубежу,

Откуда я еду, туда, где Россия;

Я вслед им гляжу.

Бегут и, качая вершиною тёмной,

Бормочут оне

О тяжкой разлуке, о жизни бездомной

В чужой стороне.

К чему же мне слушать, как шепчутся ели,

Всё мимо скользя?

О чём мне напомнить они б ни сумели —

Вернуться нельзя!

Сентябрь 1861

«Снова над бездной, опять на просторе…»

Снова над бездной, опять на просторе —

Дальше и дальше от тесных земель!

В широкошумном качается море

Снова со мной корабля колыбель.

Сильно качается; ветры востока

Веют навстречу нам буйный привет;

Зыбь разблажилась и воет глубоко,

Дерзко клокочет машина в ответ.

Рвутся и бьются, с досадою явной,

Силятся волны отбросить нас вспять.

Странно тебе, океан своенравный,

Воле и мысли людской уступать.

Громче всё носится ропот подводный,

Бурных валов всё сердитее взрыв;

Весело видеть их бой сумасбродный,

Радужный их перекатный отлив.

Так бы нестись, обо всём забывая,

В споре с насилием вьюги и вод,

Вечно к брегам небывалого края,

С вечною верой, вперёд и вперёд!

Январь 1854