Пять поломок космической станции

Арина Андреева

Эта история о далёком будущем, в котором человечество покорило Космос и Цивилизация уже простирается на несколько галактик. Но пусть Земля уже давно является заповедником и историческим памятником, некоторые люди и на людей-то не похожи, а Искусственный Интеллект обладает равными правами с органическими формами жизни – техника всё ещё имеет свойство ломаться, а бригады специально обученных граждан умеют её чинить.

Поломка 2.

Пассажирский крейсер «Турандот»

— Харе издеваться, дизельные дети! — Борис Хлеб, почётный пилот Цивилизации на пенсии и наш извозчик, капитан, повар и уборщик в одном лице, с хеканьем швырнул на пол клубок из микросхем и проводов, который когда-то был частью нашего аппарата по созданию воды.

Дистиллятор умудрился умереть в самый неподходящий момент — именно тогда, когда Борис решил налить себе солёной газировочки. Поскольку мы всё ещё остаёмся техниками, котирующимися на межгалактическом рынке, на устранение поломки потребовалось бы пять общих минут, но нашего прекрасного пилота это не остановило. Аппарат был немедленно обруган, избит и распотрошён, а выдранная микросхема добавила к ремонту ещё полчаса. Хотя мы не злились — ни спрятавшийся под креслом Алвин, ни зависший Андрюха, ни скривившийся Адитья и даже ни облитый Антуан, которому досталось то, что Борис уже успел налить. Многоуважаемый пилот был частью нашей команды, и мы давно научились принимать его таким, какой он есть.

— Рем Хлеб… — Адитья заскрипел зубами и даже оторвался от своей ручной консоли, хотя из-под его рук явно выходило что-то монструозное и фундаментальное. Борис ответил потоком ругательств, а потом гордо удалился, на максимальной скорости перекрывая вход на мостик и потребовав от нас немедленно разобраться с этим непотребством, ибо «не дают старому человеку водички попить, чтоб вас оголёнными проводами до задницы коротнуло».

Ладно, я немного погорячился с принятием — но, по крайней мере, мы точно знали, что спорить с ним бесполезно.

Каким образом почтенного пенсионера Цивилизации вообще занесло на «Макошь», не было понятно никому. Я слышал множество версий: от того, что он преступник, которому предстояло расплачиваться с человечеством до самой смерти, до предположения, что он один из бывших демиургов «Столицы», который ударился в аскетизм и поклялся до конца жизни летать по галактикам с тайными проверками. Прямой вопрос подарил мне ещё одну версию: пенсионеру, с пелёнок подавшемуся в космические дальнобойщики, попросту было очень скучно. После выхода на пенсию он просидел на одном месте два местных месяца, что было приравнено к одной общей неделе, взвыл и штурмом взял ближайший центр распределения, потребовав снова активировать свой пилотный чип. Распределители порыв не оценили, трезво расценивая риски, одним из которых могла стать смерть на рабочем месте, и отослали энергичного старичка на «Макошь», прикинув, что он точно не захочет перемещаться в такую глухомань, как галактика Дракон. Что же, они явно не понимали, кто такой Борис Хлеб.

К нам его командировали только из-за Андрюхи, который на тот момент уже имел вторую специализацию с правом пилотирования космических судов, и это было буквально за общий год до того, как в бригаду попал я. С тех пор прошло уже очень много времени, и наш пенсионер всё никак не умирал — наоборот, из него ключом била энергия, пусть в основном и состоящая из желчи и ненависти, он крепчал телом, хвастался идеальной кожей, волосами и ногтями и регулярно ходил сводить пигментные пятна. И клянусь сознанием, он ещё нас всех переживёт.

Дистиллятор обречённо булькнул, требуя внимания. Обычно поломками такого рода занимался наше микросхемное светило, но в этот раз Адитья был занят и раздражён, так что к аппарату направился я на правах специалиста общего профиля. К счастью, мне было несложно — в мою вторую пару рук были встроены почти все необходимые инструменты, так что я был сам себе датчиками, сам себе измерителем, сам себе диагностом и сам себе горелкой. Проблема действительно была пустяковой, замена выдранной детали нашлась на раз-два, и я как раз запускал последнюю проверку, когда дверь на мостик открылась и к нам выглянула седая голова. Я тут же повернулся, собираясь отчитаться о проделанной работе, но Борис не дал мне и слова сказать:

— Эй, дизельные дети. У нас тут сигнал бедствия.

Дистиллятор завибрировал, показывая, что перезагрузка прошла успешно, но я заметил это только потому, что одна из рук всё ещё держалась за аппарат. Остальные тоже встрепенулись, а Андрюха вышел из спящего режима, ожидая более точной информации. Борис, крайне довольный тем, что ему не нужно собирать нас по громкой связи, слегка отклонился, показывая мерцающую панель управления. Я не обучался на пилота, поэтому не был знаком с кодировкой и не мог считать послание, но Андрюха пиликнул на три тона ниже обычного, что сигнализировало о его удивлении.

— Это код Тёмного Коридора, — Антуан, пытавшийся избавиться от жидкости, пропитавшей его домашнюю одежду, многозначительно хмыкнул и покосился на мгновенно вскинувшегося Адитью.

— Ага, — Борис сделал вид, что сплюнул — если бы он сделал это на самом деле, ему же и пришлось бы убирать. — Гравка рядом.

Мы переглянулись. «Гравка», как её легкомысленно окрестил Борис, заслуживала чуть больше уважения — во многом потому, что даже «прирученная» чёрная дыра оставалась смертельно опасным космическим телом, способным уничтожить неопытного пилота, если он хоть немного ошибётся с траекторией или перепутает полюса.

Открытие технологии, позволяющей быстро путешествовать по Вселенной между галактиками, стало одним из величайших скачков в развитии Цивилизации, сравнимым с первым выходом в космос или первой колонизацией. Колония Тартара галактики Тёмный Коридор в очередной раз попыталась воссоздать идею из бумажных книжек, бросив все силы на изучение «диких» чёрных дыр — и, надо сказать, это были самоубийственные исследования. Страшно представить, сколько людей погибло, пока учёные разобрались, как раздвинуть сингулярность, зафиксировать её гравимехом и стабилизировать коридор в другой уголок Вселенной — ещё больше народа исчезло, пока они научились настраивать проход в нужное место. Но эти жертвы не были напрасными — «прирученные» чёрные дыры превратились в гравиходы, а мы получили возможность перемещаться по всей Цивилизации, которая пришла на смену уже привычной автономии и «билету в один конец».

Аппарат, позволяющий превратить галактики в единое целое, полностью перевернул ход истории — кажется, мы потратили двадцать лет, чтобы разработать и изучить эсперанто, который позволил бы всем живым созданиям хотя бы общаться, а потом воевали ещё пятьдесят, пытаясь понять, кто кому кем приходится, куда мы идём и что вообще такое «Цивилизация». Сейчас, конечно же, правительство пришло к консенсусу, отстроило «Столицу» и создало чёткую иерархию власти, но в галактиках ещё остались места, где ничего не закончилось — Заря страдала сильнее всего.

Ну а Тартар, как и всегда, потратил время с пользой, хорошенько поработав над гравимехами, окончательно стабилизировав гравиходы и превратив их в максимально надёжные аппараты, доступные каждой системе. Так что в тот момент, когда внутренние распри были завершены и Цивилизация стала тем, в чём вы существуем, колонисты с гордостью вытащили свою разработку и продали её победителям. Технология ушла в народ, «прирученные» чёрные дыры пригнали куда надо, пилоты научились преодолевать горизонт событий и влетать в гравиход под правильным углом, и даже наш маленький Р-А8МД мог спокойно перемещаться по галактикам. Хотя, разумеется, ряд сложностей остался — «прирученные» чёрные дыры непрерывно перемещались в пространстве, так что кораблю следовало следить за новостями и подгадывать маршрут, да и сами гравиходы держали проход только из точки А в точку Б, руководствуясь базовыми законами гравианики и особенностями пространства и расстояния. Например, из Дракона проще всего попасть в Тёмный Коридор и можно попытаться пробиться в Млечный Путь, но почти невозможно махнуть в Пружину или Зарю.

Но даже несмотря на то, что Тёмный Коридор близко к галактике, в которой мы находились, поймать сигнал бедствия оттуда было очень странно.

— Они с нашей стороны или сигнал идёт из-за складки? — Адитья подобрался, буквально переполняясь нетерпением.

— Из-за складки, ясен-красен, — Борис с азартом копошился на мостике, стараясь выжать из техники максимум информации. — Так что, подбираем болезных или пошли они к дизелю?

— Подбираем, конечно, — я вмешался до того, как кто-то успел что-то сказать, — мы не можем бросить в беде этих людей.

— Сигнал исходит от беспилотника, — в интонации Андрюхи появилось что-то вроде недовольства, как и всегда, когда я называл граждан Цивилизации «людьми», — он пассажирский крейсер, конечно, но не факт, что сейчас кто-то находится у него на борту.

— Её зовут Турандот, машинка, — Борис заржал и похабно подмигнул, — закачивай серенады, вставляй в шею самые качественные диоды и глянцевые провода.

Искусственный интеллект с момента своего осознания стремился к уникальности каждого отдельного представителя, и находил биологическое деление на самцов и самок совершенно очаровательным. В какой-то момент все существующие виды ИИ начали естественным образом делиться на «женский ИИ» и «мужской ИИ», и каждый техмех так или иначе идентифицировал себя с одним из полов. Андрюха, например, был мужской версией ИИ, а беспилотный крейсер Турандот посылал сигнал бедствия, явно говорящий о её принадлежности к женщинам. Кстати, один только факт наличия имени уже говорил, что корабль живой — наш Р-А8МД, например, сознанием не обладал, поэтому и назывался через аббревиатуру, отражающую основные сведения: «Ремонтный, Арктур-8, Макошь, Дракон».

Наш техмех протокола «электрик» недовольно зажужжал, показывая своё отношение к шуточкам про роман с каждым встречным андроидом, и заглянул Борису через плечо.

— Она совсем близко, — мой земляк на секунду замер, соединяясь с бортовым компьютером и напрямую считывая сигнал, — судя по всему, поломка не критичная, основные системы в норме.

— Так что, сделаем крюк? — Адитья, Алвин и Антуан кивнули, подтверждая, что они не против. Борис хекнул, пробормотав что-то про «добродетелей, чтоб вам руки в форматоре расщепило», и тремя движениями прекратил безумное мерцание панели.

— Готово, ребятки, — пенсионер кивнул на стену, намекая на космос за пределами нашего корабля, — летим за сломанной принцессой.

Несколько секунд прошли в молчании, шейные светодиоды Андрюхи снова волной сменили цвет, а сам он звенькнул, используя запись музыкального инструмента древности.

— Сигнал прошёл, — техмех ещё немного постоял, сверля глазами стену, а потом пиликнул снова. — Ответ получен. Она нас подождёт.

Недовольный Борис тут же разразился длинной тирадой о том, что молодёжь совсем с ума сошла, перед почтенными пенсионерами влезать, да ещё и их обязанности тырить, но его мало кто слушал. Пожалуй, можно смело сказать, что я внимал Борису в одиночестве: Андрюха, стоявший рядом, явно подключился то ли к нашему кораблю, то ли к каналу связи с Турандот и присутствовал только телесно, без сознания, Алвин и Антуан вернулись в зал, собираясь скоротать время за бурным обсуждением последних достижений в плавлении, а Адитья благополучно сбежал в свою каюту, желая встретить условного земляка во всеоружии. Борис, закончив говорить, сделал вид, что сплюнул, и вернулся к управлению нашим кораблём — следовало сменить курс.

Надо сказать, мы летали на самом типичном рабочем корабле, созданном умельцами из Пружины специально для ремонта в условиях открытого космоса. В пассивно-рабочем состоянии Р-А8МД походил на идеально круглый бублик, но, если присмотреться, можно заметить сочленение, которое в любой момент может разомкнуться, явив миру прямую трубку — это и была настоящая форма нашего транспортного средства. Фактически у ремонтного корабля нет формы — хоть трубка, хоть дуга, хоть загогулина, лишь бы нормально состыковаться. Борис с его огромным опытом пилотирования добавлял к списку фигур ещё с десяток пунктов, включая неведомый бараний рог.

Но прямо сейчас мы не пытались ничего чинить, а от корабля требовалась обтекаемость и скорость, так что мы всё ещё были банальным бубликом. От него можно было смело отнимать условную половину — концы трубки были до упора забиты ремонтной техникой, запасными деталями, контейнерами с фазоном, гледодом, ещё парой-тройкой сотен элементов таблицы Менделеева и прочими деталями, жизненно необходимыми каждому технику. Далее шли два жилых крыла — пять кают, одна уборная в каждом. В предыдущей бригаде служило сорок граждан, которые жили по четыре человека в блоке, но нам повезло немного больше, так что при желании мы могли даже брать нелегальных пассажиров или фарцевать. В условном правом крыле, если считать, стоя напротив двери на мостик, жили Алвин, Антуан и Адитья — мы с Андрюхой оккупировали левый, соседствуя с нашим восхитительным Борисом. Если пройти насквозь жилые отсеки, попадёшь в центр корабля — просторный зал, заменявший нам столовую, гостиную, переговорную, кабинет, досуговую и что угодно. Большую часть времени мы проводили именно здесь, пока кто-то не испытывал мощной потребности в личном пространстве и не уходил в свой персональный закуток. И именно здесь, на территории зала, инородной коробкой располагался мостик, он же рубка, он же кабина управления — он, конечно, был ближе к «дырке» бублика, а не к внешней стороне, чтобы защитить центр управления в случае столкновения с космическим телом. Место не хуже и не лучше — при условии, что иллюминаторов на нашем корабле всё равно не было.

А зачем, собственно, в космосе иллюминаторы? Прозрачность обеспечивается за счёт утончения, что почти наверняка обернётся повреждением при переходе через гравиход, а в худшем случае всё закончится разгерметизацией и смертью. Так что мало кто позволял себе такую бессмысленную роскошь, как иллюминаторы — пассажирские и круизные лайнеры, конечно, обеспечивались целыми смотровыми площадками, но такие корабли и не перемещаются между галактиками. И уж точно никто никогда не создаст нечто подобное на рабочем кораблике вроде нашего.

Можно сделать голограмму, конечно. Создать кучу иллюминаторов с пролетающими мимо звёздами, медленно кружащимися планетами, туманностями и чёрными дырами. Можно даже пойти ещё дальше — чтобы вместо потолка бескрайнее небо, вместо стен горы и города, а пол превратить в лаву, озеро или мощёную мостовую. Абсолютная иллюзия со звуками, запахами и искажением пространства, когда кажется, что пересёк целый лес, а на самом деле ты всё это время оставался в маленькой каморке два на два. Многие так делали, на самом деле, — воссоздавали родные планеты, изгалялись космосом, кто-то даже проецировал ядро Земли…

Наш Р-А8МД был именно таким, каким его создали мастера. Голые стены, обивка, тихий гул, стук и треск от столкновения двух потоков фазона. Замкнутое пространство, маленькая капсула, куда-то спешащая в мёртвой бесконечности — мне кажется, реальность в тысячу раз восхитительнее самого искусного миража.

— Прекращай пускать слюни на моём пороге, — Борис ткнул меня в живот, в своей манере демонстрируя заботу и дружелюбие. Я моргнул, возвращаясь в реальный мир. Кажется, Андрюха успел куда-то уйти, и теперь я один стоял в дверном проёме. Борис, убедившись, что я слушаю, кивнул на мигающий диод. — У нас вызов. Тебя.

Мне понадобилось несколько биосекунд, чтобы понять, что к чему.

— Ясно, — если это то, о чём я думаю, время до стыковки с Турандот пройдёт крайне интенсивно и «весело», — тогда соединяй.

В принципе, каждая каюта на корабле была оборудована системой связи, но в зале она была самой совершенной, почти не сбоила и передавала нормальную картинку. Именно поэтому официальные вызовы мы предпочитали принимать на единственный нормальный проектор. Я поправил домашнюю одежду, плюнув на необходимость переодеться в рабочий комбинезон, отряхнул от пыли вторую пару рук и шагнул в зону проекции.

Как и следовало ожидать, по другую сторону космоса меня встретил инспектор в форме, с нашивками внутренней системы безопасности галактики Дракон.

— Благодарю за сотрудничество, рем Катюшин, — человек несколько раз моргнул, наверняка посылая подтверждение по импланту, и вежливо улыбнулся. — Вам удобно говорить?

Я улыбнулся в ответ, стараясь оставаться дружелюбным, вежливым и готовым к сотрудничеству. Неважно, удобно мне или нет — служба безопасности всегда стоит в приоритете. Ну, если хочешь быть на хорошем счету, разумеется.

Меня вызвали, чтобы в очередной раз допросить по делу рема Августа Гладиуса, бывшего патриция новейшей колонии Крюк. Проверка, посетившая планету после нашего рапорта, подтвердила аварийное состояние форматоров, и теперь расследование шло полным ходом. Как и положено, было создано семь независимых команд, которые тщательно изучали все обстоятельства и никак не пересекались друг с другом. С одной стороны, это обеспечивало независимость и придавало веса результатам, с другой — нас мучили в семь раз больше. Одни и те же приветствия, одни и те же данные, одни и те же тесты и вопросы, чтобы проверить нашу компетентность.

Сильнее всех, конечно же, выл Алвин, который впервые сталкивался с бюрократической машиной. Меньше всех, как ни странно, бесился Адитья, который жил в мире науки, так или иначе идущей рука об руку с формализмом, и был натренирован канцеляритом даже лучше самих дознавателей. Я, наверное, относился к непрерывным допросам разной степени вежливости как к стихийному бедствию. Эдакая всеобъемлющая неизбежность, причиной для которой стали мы сами, и теперь мы со смирением должны переждать бурю, которую поднял наш шаттл. Так что на вопросы уважаемого инспектора я отвечал чётко, сдержанно и по существу, стараясь дословно цитировать то, что указано в рапорте и что я говорил в предыдущих случаях. В этот раз, в отличие от предыдущих четырёх бесед, инспектор задал три новых вопроса, и я зафиксировал их в своём сознании — про лёвощенка, встреченного на дороге, про вездеход модели «паук» и про двух неразумных роботов разной конструкции, выполняющих одну и ту же работу. Возможно, две другие команды тоже будут акцентировать внимание на этих вещах. Как и всегда, верно? Потому что ремонтная бригада Арктур-8 не принимает чью-то сторону. Равные условия значат одинаковые исходные данные — все семь инспекторов заслуживают того, чтобы информация, пришедшая к ним, была очищенной и объективной.

Как я и предсказывал, наш разговор затянулся, и на него ушло всё время, пока корабль двигался к складке и гравимеху. Думаю, инспектор говорил бы гораздо дольше, если бы в зону проекции не влез Борис, сообщивший, что мы, вообще-то, собираемся уходить в чёрную дыру. Уважаемый рем извинился и начал закругляться, сократив конец нашего разговора до одного местного часа, что равнялось четырём моим, и вежливо попрощался, пообещав заглянуть в следующий раз. Я чувствовал, что глаза слезятся, а к горлу покатывает тошнота — моё тело всегда реагировало на чёрные дыры подобным образом. К счастью, Борис оказался настолько мил, что позволил мне удалиться в каюту и подготовиться — кажется, он ненадолго покинул мостик, чтобы налить себе воды.

Мы запустили двигатель, сообщили о своих планах на «Макошь» и отправились в Тёмный Коридор.

Наверное, у меня не найдётся слов, чтобы описать процесс перехода через чёрную дыру. Сначала корабль подлетает к линзе, находит нужный полюс, выбирает место и падает вниз — перпендикулярно, с выключенными двигателями, поддаваясь силе свободного падения. Гледодовая обшивка защищает его от деформации — этот газ оказался удивительно прочным в твёрдом состоянии, хотя его использование полностью исключает пересечение атмосферы. Если падать в «дикую» чёрную дыру, никакой гледод не спасёт, конечно, но гравимех, превращающий сингулярность в перекрученное кольцо, сильно упрощает жизнь путешественникам вроде нас. От пилота требовалось только одно — сохранять нужную траекторию, чтобы идеально вписаться в центр гравимеха, а потом так же идеально из него выйти и использовать остаточную силу гравитации и падения, чтобы пересечь горизонт событий с другой стороны. Я не учёный и не пилот, так что не знаю, как именно это работает, и я слишком плохо переношу процесс, чтобы поделиться удивительными впечатлениями. Лично мне он даётся тяжеловато — тошнит, трясёт, поднимается температура, а главенствующее место в сознании занимает головная боль. Если я правильно помню наставление своего врача, причина кроется в том, что в моём теле сочетается железо и простая плоть. Андроиды и люди ощущают переход через гравитацию совершенно противоположными способами, а моему человеческому телу с двумя механическими руками приходится отдуваться за двоих. Ну да ладно — я почти привык.

Галактика Тёмный Коридор стала настоящим открытием для Цивилизации — просто потому что в ней не было ни одной звезды, а притяжение, свет и существование планетарных систем обеспечивалось чёрными дырами. Огромным количеством чёрных дыр. Статичные, перемещающиеся, одиночки, коалиции — всё когда-либо известное о чёрных дырах и когда-либо предсказанное учёными обрело плоть и кровь. Цивилизация даже спорила, имеет ли смысл называть Тёмный Коридор галактикой — фактически он состоял из пространственных складок, плотно намотанных вокруг условного центра силами гравитации. Этот кусочек космоса состоял из парадоксов, который убьёт неподготовленного космонавта, и «Столица» бессчётное множество раз предлагала покинуть опасные территории, оставив лишь транспортные станции и научные лаборатории, посвящённые созданию гравиходов — Цивилизация снова и снова пыталась заполучить этот неприветливый уголок Вселенной, с детским упорством колонизируя планеты и заселяясь под тектонические плиты, в карманы, созданные самыми мощными форматорами.

Так что галактика, в которую нас занесло, была местом необычным и уникальным, и следовало быть готовым ко всему, даже если ничего не произойдёт. Я позволил себе ещё немного посидеть, ничего не делая и приходя в себя, после чего вышел из каюты и направился к остальным. Форменный комбинезон послушно лёг на мои плечи, детали и приборы на все случаи жизни прятались в карманах на наноробозамках, и я был готов к тому, что сулила нам поломка Турандот.

Конец ознакомительного фрагмента.