Праздник первого снега

Арсений Снегов, 2003

Девятиклассник Матвей Ермилов, поддавшись уговорам учителя литературы, согласился стать редактором школьной стенгазеты. Он с энтузиазмом взялся за дело и вскоре понял, что это совсем не просто – делать газету, которая была бы интересна всем – и ученикам, и преподавателям. И как быть, если особенно активные члены редколлегии так и норовят подсунуть редактору «бомбу»?

Глава 5

Закрывшись после уроков в редакторской комнатке, Матвей набирал вступительную статью, с которой должен был начинаться первый номер газеты «Большая перемена». После полутора часов мучений на экране монитора возник наконец текст статьи, который Матвей теперь не без удовольствия перечитывал.

«Друг, приколись! Ты держишь в руках первый номер нашей школьной газеты. С этого дня она будет выходить еженедельно, то есть каждую пятницу в ящике возле стола охранника будут лежать свежие номера. А рядом будет другой ящик, с прорезью. В него ты сможешь опустить письмо или записку с вопросом газете. Можно также опускать стихи, рассказы, рисунки и тому подобное. Мы постараемся ответить на все вопросы и будем публиковать работы школьников, но не все, а только лучшие. До новых встреч!

Главный редактор Ермилов Матвей»

В дверь постучали. Матвей поспешил открыть. В комнату стремительно ворвалась Саша Авилкина с листком в руке:

— Вот, принесла статью, как и обещала!

Матвей взял в руки листок, исписанный таким же, как сама Авилкина, мелким и вертлявым почерком. Статья называлась «Всегда ли правы преподы?». И дальше:

«Нам внушали с детства, что взрослые всегда правы. Так ли это? Ведь если человек старше тебя, это не всегда значит, что умнее. Ну, например. Если взрослый говорит, что ты обязательно должен прыгнуть в высоту на один метр, а при этом росту в тебе самом только полтора метра, то этот взрослый какой? Очень, что ли, умный? Не факт. Скорее, наоборот. И еще, есть же всякие жулики там и другие не очень хорошие люди. Это я не учителей имею в виду, а вообще. Их что, тоже надо уважать и слушаться? Поэтому я считаю, что учителей, конечно, надо уважать, но не за их возраст, потому что возраст далеко не каждому на пользу идет, а если у них видны реальные достоинства: ум, справедливость, честность и так далее».

— Ну, как статья? Хорошая? — Авилкина в упор уставилась на Матвея своими маленькими и блестящими, как у мышонка, глазками.

— Прикольная… — осторожно ответил Матвей. — Только, Саня, знаешь что…

— Что? — насторожилась Авилкина.

— Ты вот тут про прыжки в высоту пишешь. Получается, что ты как бы через газету счеты с Антоном сводишь. Видно, влепил он тебе на физре пару, ты обиделась — и такое вот написала…

— Ничего я не свожу ни с кем! — затараторила Авилкина. — Ну, влепил он мне пару, так что? Я же пишу это для примера, понимаешь? Для при-ме-ра!

— Ну хорошо… — Матвей задумчиво шмыгнул носом, почесал в затылке. — Статью твою я в газету возьму. Но сначала покажу ее Егору Андреевичу. Согласна?

— Так покажи, кто спорит? — Авилкина всплеснула тонкими ручками. — Увидишь, Егору статья понравится, потому что он как раз умный. В отличие от некоторых других преподов, которым плевать, здоровая ты или только после гриппа пришла!

«Да, видно, здорово Санька на физрука обиделась! — подумал Матвей. Статья Авилкиной особого восторга у него не вызвала. Но он вспомнил слова Егора Андреевича о том, что в газете должны быть представлены самые разные мнения. — Ладно, покажу Малышеву, а там видно будет!» — решил Матвей.

Авилкина умчалась. И тут же в комнату робко вошел Беспалов Петр из восьмого «А».

— А, Беспалов! Здорово! — Матвей протянул толстяку руку.

— Здрассть… — пробурчал Беспалов. Ладонь у него была мягкой и теплой. — Вот, принес… — Он полез в сумку и, покопавшись в ней, извлек на свет изрядно помятую бумажку.

Оказалось, что Петр принес стихи. Матвей быстро пробежал стихотворение глазами, и оно ему неожиданно понравилось:

Осенью вороны молчат, не каркают.

Знаете, отчего?

Они печалятся из-за того,

Что кончилось лето жаркое

И скоро будет зима и стужа

И кто-то из них, может, станет простужен,

Вороны ведь тоже болеют!

Я этих ворон жалею.

Им хлебные корки и сырные крошки

Я положу на скамейку

И послежу, чтоб собаки и кошки

Трогать ворон не смели!

Матвею сразу представилось, как на осенней пожухлой траве сидит компания таких вот молчаливых, печальных ворон. Они сидят и смотрят, как Петр Беспалов кладет на скамейку сырные крошки, и думают: «Это он что, для нас?…»

— Отличные стихи, Беспалов! — похвалил Матвей.

— Правда? — улыбнулся тот. — Здорово… Только знаешь что?

— Что?

— Не зови меня Беспаловым! А то мне все время кажется, что это учитель меня к доске вызывает…

— А как же прикажешь тебя звать? — удивился Матвей.

— А вот в классе все зовут меня Безухычем, — сообщил Беспалов. — Потому что я на Пьера Безухова похож, из «Войны и мира». Так однажды Егор Андреич сказал, и меня после этого сначала прозвали Безуховым, а потом уже Безухычем почему-то стали звать…

— Ну, лады! Тогда и я буду звать тебя Безухычем! — улыбнулся Матвей.

Потом Лена Стасова принесла свой рассказ про школьную любовь. Рассказ был длинным и печальным. Там говорилось про одну девочку, которая полюбила одноклассника, а тот оказался очень больным. И в течение всей этой истории было не ясно: выживет тот мальчик или нет? Героиня, которую звали Аня Полонская, всю дорогу плакала, а потом, когда мальчик все-таки умер, тоже попыталась что-то с собой сделать, но врачи ее спасли.

Матвей рассказ взял, но честно предупредил, что его, видимо, придется сократить.

— Нельзя рассказ сокращать! — заявила Лена. — Тогда весь смысл сократится!

— Тогда, может, у тебя есть другой рассказ, покороче?

Лена пообещала принести другой рассказ.

— Там про одну девочку, как она мечтала стать моделью и пошла на курсы, а курсы оказались «липовые», и все ее мечты рухнули… Очень поучительная такая история!

— Ладно, неси про мечтательную девочку! — вздохнул Матвей.

Он начинал понимать, насколько работа главного редактора газеты не сахар…

И вот когда Матвей уже собрался было уходить, пришла Маша Копейко.

— Привет, Ермилов! — сказала она.

— Так здоровались же… — пробурчал Матвей, которому почему-то вдруг стало очень жарко. — Утром еще…

— Правда? — спросила Маша. — Ну и что? Можно ведь и еще раз поздороваться!

— Тогда — привет! — ответил Матвей.

— Как дела с газетой?

— Нормально…

— А я вот тоже принесла кое-что. Не знаю, рассказ не рассказ, да и не статья вроде. Так, мысли разные…

— Давай. Посмотрю прямо сейчас.

— Нет, ты лучше это дома почитай. Хорошо?

— Ну, хорошо…

Из школы они вышли вместе. И как-то так само собой получилось, что Матвей отправился провожать Машу до ее дома.

— А ты, оказывается, совсем не такой, каким кажешься, — сказала вдруг Маша.

— Ну и какой я? — Матвей старался идти помедленней, чтобы дорога заняла побольше времени.

— Ну… Ты со стержнем внутри!

— С каким еще стержнем?

— Как тебе объяснить… Есть люди — как пластилин: из них все время что-то лепят окружающие. А сами они собственной формы не имеют. Они такие… бесформенные.

— А я — не бесформенный? — усмехнулся Матвей.

— Ты — не бесформенный… — ответила Маша с какой-то особой интонацией в голосе.

И эта интонация вызвала в Матвее странное ощущение: как будто он падает куда-то, в какую-то бездну, но не страшную, а теплую и обволакивающую. И он не нашел ничего лучше, как сказать:

— А зато ты — очень красивая!

Маша ничего не ответила, но Матвею показалось, что девушка чуть улыбнулась краешками губ…

Они шли через осенний сквер. Толстые липы, уже потерявшие почти все свои листья, стояли вокруг. Было пасмурно, но совсем не холодно. Ребята присели на скамью. Матвей заметил ворону, сидящую на ветке дерева.

«Очень грустная ворона! — подумал Матвей. — Наверное, она думает о предстоящей зиме!»

— Хочешь, стихи прочту? — спросил Матвей.

— Прочти! — Маша взглянула на него искоса. — А чьи стихи? Твои?

— Нет, к сожалению… Я стихов писать не умею. Это Безухыча. То есть Пети Беспалова. Помнишь, толстенький такой восьмиклассник?

— Ага, помню. Смешной, в очках. И все время смущается.

— Во-во. А стихи такие…

И Матвей прочел Маше наизусть стихотворение — ну то, про ворон.

Некоторое время девушка молчала. А потом произнесла:

— Хорошие стихи.

Матвей сказал:

— Я тоже считаю, что хорошие. Только никак не могу понять — что в них такого? Ну почему они кажутся хорошими? Вроде не очень складные, да и тема — вороны какие-то…

Маша улыбнулась:

— В этих стихах есть любовь…

— Любовь? — с недоумением переспросил Матвей.

— Ну да! Разве ты сам не чувствуешь?

— Любовь к природе, что ли? — Матвей никак не мог взять в толк, о чем говорит девушка.

Маша встала со скамейки:

— Ну, и к природе тоже. Но не только. Вообще любовь. Не знаю, как это тебе объяснить. Ну, пойдем?

Когда они подошли к дому, где жила Маша, девушка сказала:

— Вот в этом доме я живу. Квартира восемьдесят. Если как-нибудь надумаешь, можешь в гости зайти.

«А можно зайти прямо сейчас?» — хотел было спросить Матвей, но подумал, что таким напором может разрушить только-только возникшие между ними дружеские отношения. Или более чем дружеские?

Он сказал с вопросительной интонацией:

— Ну, пока?

— Пока… Спасибо, что проводил. Да, знаешь что? У тебя есть мой телефон?

— Откуда? — удивился Матвей. — Мы же с тобой не общаемся особо… В смысле — раньше не общались…

— Тогда запиши! — Маша продиктовала ему номер.

А потом ушла. Матвей, чуть постояв, тоже отправился домой. Войдя в квартиру, он понял вдруг, что больше не будет бояться смотреть на себя в зеркало. Потому что с этого дня он перестал казаться себе нелепым уродцем… Он был просто нормальным парнем, и при этом — со стальным стержнем внутри.