Записки врача общей практики

Артур Конан Дойл

Создатель Шерлока Холмса Артур Конан Дойл отметил в своем письме: «Звание, которым я больше всего дорожу, – это доктор». Он был врачом по профессии, увлекался науками и постоянно экспериментировал, а из проведенных им осмотров и диагностики пациентов черпал вдохновение, сочиняя невероятные сюжеты для своих историй. «Фиаско в Лос-Амигосе», «Проклятие Евы», «Хирург из Гастер-Фелл», «Тайна запечатанной комнаты»… Этот сборник включает в себя рассказы разных лет, в которых читатель найдет и интересные случаи и происшествия из жизни врачей, и непредсказуемые повороты событий с детективными линиями, и драму, и юмор. В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Последний герой битвы при Ватерлоо

Промозглым октябрьским утром над мокрыми крышами Вулиджа висели тяжелые серые клочья тумана. Длинные улицы с рядами унылых кирпичных зданий по обе стороны выглядели грязными, мрачными и угрюмыми. Со стороны высоких темных корпусов арсенала доносился треск множества колес, а ему вторил глухой стук падения массивных предметов — долетали звуки тяжелого труда. А дальше, за арсеналом, в перспективе сужавшейся улицы и уходившей вдаль стены длинной скучной вереницей тянулись грязные, задымленные дома рабочих.

Улица выглядела пустынной: на рассвете огромное, извергающее клубы дыма чудовище поглощало толпы людей, чтобы поздним вечером выплюнуть их, запачканных и изможденных. Небольшие группы детей неспешно шли в школу или медлили возле витрин, чтобы полюбоваться на выложенные напоказ на неустойчивых трехногих столиках большие книги с золотыми обрезами. Эти дорогие издания Библии служили главным украшением магазинов. Здесь и там на выкрашенных в белый цвет порогах домов, опираясь на метлы, стояли толстые женщины в грязных передниках и с красными руками. Занимаясь утренней уборкой, они громко приветствовали друг друга через улицу. Одна, самая толстая, грязная и красная, собрала вокруг себя небольшую толпу соседок и энергично о чем-то рассказывала, а слушательницы то и дело отвечали визгливым смехом.

— Я достаточно прожила на свете, чтобы ясно понимать, что происходит, — крикнула разговорчивая особа в ответ на замечание одной из приятельниц. — Если он не в своем уме, то вряд ли соображает, что происходит на белом свете. Кстати, сколько же ему лет? Никак не могу добиться ответа.

— Ну, сосчитать не так уж и трудно, — возразила бледная женщина с острыми чертами лица и голубыми глазами. — Он воевал при Ватерлоо, что доказывает пенсия и подтверждает медаль.

— Но это же было ужасно давно, — вступила в разговор другая слушательница. — Я тогда еще не родилась.

— Битва при Ватерлоо произошла в пятнадцатом году нашего века, — с высокомерной улыбкой образованной особы заметила стоявшая возле стены молодая соседка. — В субботу я заговорила со своим Биллом о старике Брустере, и он точно назвал год.

— Полагаю, ваш муж не ошибся, — отозвалась одна из сплетниц. — Сколько же лет прошло с тех пор, миссис Симпсон?

— Сейчас у нас тысяча восемьсот восемьдесят первый. — Главная героиня принялась загибать грубые красные пальцы. — А тогда был пятнадцатый. Значит… десять, десять, десять, еще десять и еще десять. Ну, всего-то шестьдесят пять лет, так что он не так уж и стар.

— Но ведь он ушел на войну не младенцем, дурочка! — засмеялась молодая женщина. — Даже если ему тогда только что исполнилось двадцать, то сейчас самое малое — восемьдесят шесть.

— Да, как раз на такие годы старик и выглядит, — раздалось сразу несколько голосов.

— Да сколько бы ему ни было, с меня достаточно, — мрачно подытожила толстуха. — Если молодая племянница, или — кто там она ему — внучатая племянница, не приедет сегодня же, немедленно уйду. Пусть тогда ищет себе другую работницу. Не зря говорят, что своя рубашка ближе к телу.

— А что, он буянит, миссис Симпсон? — спросила самая молодая из соседок.

— А вот, послушайте сами, — ответила та, подняв руку и обернувшись к открытой двери. Со второго этажа доносились характерные звуки: шарканье ног и громкий стук палки. — Совсем выжил из ума: бродит туда-сюда и говорит, что несет службу. Причем продолжается это полночи. А сегодня в шесть утра принялся стучать палкой в мою дверь и кричать: «Караульный, подъем!» и что-то еще, чего я вообще не разобрала. А когда не ходит и не кричит, то кашляет, хрипит и отхаркивается так часто и громко, что спать невозможно. Ну вот, опять! Извольте слышать!

— Миссис Симпсон, миссис Симпсон! — донесся сверху ворчливый надтреснутый голос.

— Зовет! — воскликнула она, довольно кивнув. — Наверняка сейчас затеет скандал. Да, мистер Брустер, сэр.

— Пришло время утреннего пайка, миссис Симпсон.

— Завтрак готов, мистер Брустер, сэр.

— Прямо как ребенок мамку зовет, — заметила молодая слушательница.

— Иногда хочется задать ему хорошую трепку! — зло отозвалась миссис Симпсон. — Кто станет терпеть издевательства за пару пенсов?

Компания уже собралась было отправиться в ближайший паб, но в эту минуту с противоположной стороны улицы подошла девушка и робко дотронулась до руки экономки.

— Если не ошибаюсь, это дом номер пятьдесят шесть по Арсенал-Вью, — проговорила она тихо. — Не подскажите ли: здесь живет мистер Брустер?

Миссис Симпсон смерила незнакомку критическим взглядом. Перед ней стояла девушка лет двадцати с миловидным круглым личиком, вздернутым носиком и большими серьезными серыми глазами. Пестрое платье, соломенная шляпа с яркими маками и узелок в руке сомнений не оставили: она приехала из деревни.

— Полагаю, вы и есть Нора Брустер, — неласково заявила экономка после тщательного осмотра.

— Да. Приехала ухаживать за двоюродным дедушкой Грегори.

— Вот и хорошо, — кивнув, одобрила миссис Симпсон. — Давно пора кому-нибудь из родных вспомнить о старике, тем более что с меня достаточно. И вот наконец явились вы, мисс. Входите, располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Чай в чайнице, бекон на буфете. Если немедленно не подадите старику завтрак, уж он-то вам задаст! Вечером пришлю кого-нибудь за вещами.

С этими словами теперь уже бывшая экономка вместе с подружками удалилась в сторону пивной.

Предоставленная самой себе, сельская девушка прошла в гостиную и первым делом сняла шляпу и жакет. В комнате с низким потолком весело горел камин и, закипая, жизнерадостно пел медный чайник. Половину большого стола покрывала грязная скатерть, на которой стоял пустой заварочный чайник, а рядом на тарелке лежала буханка хлеба и ждали своей участи несколько сухих галет.

Нора Брустер быстро осмотрелась и немедленно приступила к исполнению новых обязанностей. Не прошло и пяти минут, как чай заварился, на сковородке аппетитно заскворчали два ломтика бекона, на столе воцарился порядок, салфетки на спинках темно-коричневых кресел легли ровно, а вся комната приобрела аккуратный и даже уютный вид. Закончив уборку, Нора принялась с интересом рассматривать гравюры на стенах. Ее внимание привлекла коричневая медаль на пурпурной ленточке, заключенная в маленький квадратный футляр с прозрачной крышкой. Чуть ниже, в стеклянной рамке, хранилась вырезка из очень старой газеты. Держась за край камина, Нора приподнялась на цыпочки, вытянула шею и, поглядывая на жарившийся внизу бекон, принялась читать. Пожелтевшая от времени заметка гласила:

«Во вторник в казарме Третьего гвардейского полка прошла знаменательная церемония. В присутствии принца-регента, лорда Хилла, лорда Сэлтона, а также всего благородного и достойного собрания капрал Грегори Брустер из флангового отряда капитана Холдейна был удостоен почетной медали за заслуги в недавней великой битве в Нидерландах. В достопамятный день восемнадцатого июня четыре отряда Третьего гвардейского полка и Колдстримской гвардии под командованием полковников Мейтленда и Бинга удерживали отбитый у французов стратегически важнейший объект — замок Угумон на правом фланге британской позиции. В критический момент битвы в войсках закончился порох. Видя, что генералы Фуа и Жером Бонапарт вновь готовят наступление пехоты, полковник Бинг командировал капрала Брустера в тыл с заданием доставить резервные боеприпасы. Капрал Брустер встретил две повозки дивизии Нассау и, угрожая мушкетом, вынудил возниц доставить порох в Угумон. Однако в его отсутствие в результате обстрела батареей французских гаубиц загорелась живая изгородь вокруг замка, отчего проезд груженных порохом повозок превратился в чрезвычайно опасное действие. Первая повозка взорвалась вместе с кучером. Напуганный участью товарища, второй кучер повернул лошадей обратно, однако капрал Брустер прыгнул на козлы, столкнул труса и, вихрем промчавшись сквозь огонь, успешно доставил опасный груз в расположение своей армии. Благодаря этому геройскому поступку британское войско успешно завершило операцию, поскольку без пороха удержать замок Угумон не удалось бы. А герцог Веллингтон не раз подчеркивал, что, если бы пали Угумон и Ла-Э-Сент, он не смог бы победить. Пожелаем же капралу Брустеру долгих лет жизни, чтобы он смог с честью носить доблестно заслуженную медаль и с гордостью вспоминать тот знаменательный день, когда в присутствии боевых товарищей получил из рук первого джентльмена королевства важное свидетельство своего бесстрашия».

Знакомство со старинной вырезкой укрепило то благоговейное уважение, которое девушка всегда питала к родственнику-воину. Еще в детстве мистер Брустер стал для Норы почти легендарным героем: она прекрасно помнила рассказы отца о его мужестве и силе, о том, как дядюшка мог ударом кулака повергнуть наземь быка или унести сразу две толстых овцы — по одной в каждой руке. Хотя Нора никогда не видела родственника, всякий раз, когда вспоминала о нем, в памяти всплывал грубо написанный портрет крепкого человека в высокой медвежьей шапке, с чисто выбритым широким лицом.

Она все еще рассматривала медаль, пытаясь догадаться, что может означать латинская надпись «Dulce et decorum est»^[2], когда с лестницы внезапно донеслось шарканье, сопровождаемое стуком палки, а спустя мгновенье в дверях появился тот самый человек, который так часто занимал ее мысли.

Но неужели это действительно был он — тот самый могучий герой? Куда пропали характерные черты часто представавшего в воображении прекрасного мужественного образа: горящие глаза, воинственный вид, решительное лицо? В рамке дверного проема стоял высокого роста сухопарый старик — сморщенный и костлявый, с узловатыми руками и предательски нетвердыми ногами. Взгляд девушки остановился на облаке редких седых волос, испещренном багровыми венами крупном носе, бровях — неопрятных серых щетках и паре неуверенных, водянистых голубых глаз. Капрал Брустер тяжело опирался на палку; сутулые плечи равномерно вздымались и опускались в такт хриплому, натужному дыханью.

— Хочу получить утренний паек, — проворчал старик и проковылял к своему креслу. — Без него меня съедает холод. Вот, посмотрите на пальцы! — С этими словами он вытянул изуродованные временем морщинистые, заскорузлые руки с огромными опухшими суставами.

— Завтрак готов, — ответила Нора, с любопытством разглядывая родственника. — Знаете, дядюшка, кто я такая? Я — Нора Брустер из Уитхэма.

— Ром хорошо согревает, — пробормотал старик, раскачиваясь. — Шнапс тоже согревает, а еще суп. Но мне чаю. Повтори: как тебя зовут?

— Нора Брустер.

— Постарайся говорить громче, девочка. Сейчас голоса звучат уже не так отчетливо, как прежде.

— Дядюшка, я — Нора Брустер. Ваша внучатая племянница. Приехала из Эссекса, чтобы жить вместе с вами.

— Значит, дочка брата Джорджа! — Старик хрипло засмеялся, и выступающие на шее вены заметно напряглись.

— Я внучка вашего брата Джорджа, дочка его сына, — пояснила девушка, переворачивая на сковородке бекон.

— Да, малыш Джордж всегда был молодцом! — продолжил старик. — Честное слово, никто не мог его одурачить. Помню, когда я получил премию за поступление на военную службу, первым делом подарил ему щенка бульдога. Должно быть, он тебе об этом рассказывал?

— Дедушка Джордж умер уже двадцать лет назад, — ответила Нора, наливая чай.

— Отличный был щенок. Породистый. Но без завтрака мне очень холодно. Ром хорош и шнапс тоже, но чай люблю не меньше. — Тяжело дыша, мистер Брустер принялся за еду. — Надеюсь, дорога прошла сносно? Наверное, дилижанс отправился еще вчера вечером?

— Что-что?

— Почтовая карета, в которой ты приехала.

— Нет, я приехала утренним поездом.

— Подумать только! Значит, не боишься нынешних ужасных новшеств! Даже представить страшно, что девочка одна ехала по железной дороге. Куда только катится мир!

На несколько минут воцарилась тишина. Помешивая свой чай, Нора искоса смотрела на синие губы и чавкающие челюсти родственника.

— Наверное, вы многое повидали на своем веку, дядюшка, — наконец заговорила она. — А жизнь, должно быть, кажется вам очень долгой.

— Нет, вовсе не такой уж и долгой. В Сретение мне исполнится девяносто, но кажется, что на военную службу поступил совсем недавно. А битва при Ватерлоо и вообще помнится, как будто состоялась только вчера. Ну вот, утренний паек придал сил! — Теперь старик действительно выглядел не таким слабым, истощенным и бледным, как до завтрака. Лицо слегка порозовело, а спина заметно выпрямилась. — Ты уже прочитала? — Он кивнул в сторону висевшей на стене газетной статьи.

— Да, дядюшка. Бесспорно, это большой подвиг.

— Да, великий день выдался! Великий день! Там был сам принц-регент, да и другие важные люди собрались! Он сказал, что полк мной гордится. А я ответил, что горжусь своим полком. «Какой замечательный ответ», — обратился принц-регент к лорду Хиллу, и оба от души рассмеялись. Но зачем ты смотришь в окно?

— О, дядюшка, по улице марширует военный отряд, а впереди идет оркестр.

— Отряд, говоришь? Где мои очки? Да, слышу музыку, да как отчетливо! Какой номер стоит на погонах, девочка? — Глаза старика ожили, а костлявые желтые пальцы, словно когти, вцепились Норе в плечо.

— Номера не видно, дядя. Но на погонах что-то написано. Кажется, «Оксфордшир».

— Ах, да! — проворчал старик. — Слышал, что номера отменили, а взамен дали новомодные названия. Хорошо идут, ей-богу! Почти все молодые, но маршировать не разучились. Четко чеканят шаг, ничего не скажешь. Да, добросовестно чеканят, не ленятся.

Старик провожал отряд взглядом до тех пор, пока последняя шеренга не скрылась за поворотом, а музыка не стихла вдалеке. Не успел он вернуться в кресло, как дверь открылась и в комнату вошел джентльмен.

— Доброе утро, мистер Брустер! — бодро приветствовал он. — Как здоровье? Получше сегодня?

— Здравствуйте, доктор. Да, сегодня намного лучше. Но в груди все равно что-то постоянно булькает. Все время хочется откашляться. Мокрота мешает. Может быть, дадите что-нибудь против мокроты?

Доктор — молодой человек с серьезным лицом — бережно сжал пальцами изборожденное морщинами запястье с выступающими синими венами.

— Будьте осторожны, — предупредил он строго. — И не нарушайте режим.

Тоненькая ниточка пульса в руке не столько билась, сколько едва заметно вздрагивала.

Старик усмехнулся.

— Ко мне приехала внучка брата Джорджа. Будет присматривать, чтобы не покидал казарму, не хулиганил и не делал ничего запретного. Ах, черт возьми! Чувствовал же, что чего-то не хватает!

— Где?

— Да у тех военных. Вы же видели, как они шли, доктор, правда? Так вот, все были без ранцев. Да, ни один не надел ранец! — Открытие развеселило старика, и он хрипло засмеялся. — Видит Бог, герцог Веллингтон ни за что не стерпел бы нарушения устава! Сказал бы им пару ласковых!

Доктор улыбнулся.

— Ну, да вы сегодня молодцом. Загляну примерно через недельку, проверю, как идут дела.

Нора проводила его до двери, и молодой человек знаком попросил выйти вместе с ним.

— Мистер Брустер очень плох, — прошептал он. — Если заметите ухудшение, немедленно пошлите за мной.

— Какое у него заболевание, доктор?

— Девяносто лет, вот какое. Артерии забиты, сосуды сердца сужены, слабость сердечной мышцы. Старик с трудом дышит. Окончательно ослаб.

Стоя на крыльце, Нора провожала взглядом быстро удалявшегося доктора и раздумывала о свалившейся на плечи новой ответственности. А когда повернулась, увидела стоявшего рядом высокого смуглого артиллериста с тремя золотыми нашивками сержанта на рукаве и карабином в руке.

— Доброе утро, мисс, — приветствовал военный, подняв крепкую ладонь к лихой фуражке с желтым околышем. — Здесь живет пожилой джентльмен по фамилии Брустер, участник сражения при Ватерлоо?

— Это мой двоюродный дедушка, — потупившись под пристальным, оценивающим взглядом незнакомца, ответила Нора. — Отдыхает в гостиной.

— Не позволите ли побеседовать с ним, мисс? Если сейчас неудобно, могу зайти позже.

— Уверена, что он будет очень рад встрече. Пожалуйста, пройдите со мной. Дядюшка, пришел джентльмен и хочет с вами побеседовать.

— Горжусь возможностью вас увидеть, сэр! Горжусь и радуюсь, сэр! — очень громко обратился сержант, сделав три шага вперед, поставив карабин и красиво вскинув руку в приветственном салюте. Нора замерла возле двери с широко распахнутыми глазами и открытым ртом, пытаясь понять, выглядел ли дядя в молодости так же великолепно, как этот удивительный посетитель, и состарится ли когда-нибудь бравый военный.

Мистер Брустер прищурился и медленно покачал головой.

— Присаживайтесь, сержант, — пригласил он, показав палкой на стул. — Такой молодой, а уже носите три нашивки. Видит Бог, сейчас проще получить три, чем в мое время одну. Тогда канониры почти все были старыми солдатами, и седина в волосах появлялась раньше, чем три золотые нашивки на рукаве.

— Служу уже восемь лет, сэр, — четко отрапортовал сержант. — Меня зовут Макдоналд. Сержант Макдоналд из четвертой батареи Южного артиллерийского дивизиона. Явился по поручению сослуживцев, товарищей по казарме, чтобы сказать, что гордимся тем, что находимся в одном городе с вами, сэр.

Старый Брустер довольно рассмеялся и потер костлявые руки.

— То же самое сказал принц-регент, — прохрипел он. — Да, так и сказал: «Полк вами гордится». А я ответил: «Горжусь своим полком». «Чертовски хороший ответ», — сказал принц лорду Хиллу, и оба расхохотались.

— Служащие нижних чинов тоже сочтут за честь вас увидеть, — доложил сержант Макдоналд. — Так что, если пожелаете нас навестить, в любой момент вас ждет трубка с табаком и кружка грога.

Старик смеялся до тех пор, пока не зашелся в кашле.

— Значит, будут рады меня увидеть? Ишь, хитрые канальи! Что же, когда потеплеет, может быть, и загляну к вам. Паек уже их не устраивает да? Питаются, как офицеры, в столовой? Подумать только! Куда катится этот мир!

— Вы служили в линейном полку, сэр? — почтительно осведомился сержант.

— В линейном? — презрительно повторил старик. — Еще чего! В жизни не надевал кивера! Был гвардейцем и до сих пор им остаюсь. Да, служил в Третьем гвардейском полку — том самом, что сейчас называют Шотландской гвардией. Боже мой, наши все до единого умерли. Да, начиная со старого полковника Бинга и заканчивая мальчишками-барабанщиками. Теперь я один на свете. Да-да, отстал от своих! Честное слово, сержант, я не кто иной, как отставший от своего полка солдат! Дезертир! Все еще здесь, когда давно должен быть там! Но, видит Бог, вины моей в этом нет: как только поступит приказ, тотчас готов встать в строй.

— Да, сэр, рано или поздно все исполним приказ свыше, — ответил сержант и протянул кисет из тюленьей кожи: — Не желаете ли отведать моего табачку?

Брустер достал из кармана почерневшую глиняную трубку и принялся набивать, однако через пару секунд трубка выпала из неверных пальцев и разлетелась на мелкие кусочки. Губы задрожали, нос сморщился, и старик зарыдал безудержно и беспомощно, словно ребенок.

— Разбил любимую трубку! — пробормотал он сквозь слезы.

— Не плачьте, дядюшка, пожалуйста, не надо! — воскликнула Нора, склонившись, ласково гладя старика по седой голове и утешая так, как утешают младенца. — Ничего страшного, сегодня же купим новую.

— Не расстраивайтесь, сэр, — в свою очередь успокоил бравый воин. — Вот прекрасная деревянная трубка с янтарным мундштуком. Окажите честь, примите в дар. Буду искренне рад.

— О господи! — Капрал Брустер улыбнулся сквозь слезы. — Честное слово, замечательная трубка. Нора, посмотри, что подарил мне сержант! Готов держать пари, что у брата Джорджа никогда такой не было. При вас кремневое ружье, сержант?

— Да, сэр. Заглянул к вам по дороге со стрельбища.

— Позвольте посмотреть. Да, давненько не держал в руках мушкета. А каков порядок владения оружием? Все по-старому: зарядить — взвести курок — к бою? А, сержант? Ах, господи! Разломил ваш мушкет пополам!

— Не волнуйтесь, сэр, мушкет не сломан, — рассмеялся артиллерист. — Просто вы случайно нажали на рычаг и открыли казенную часть. Теперь заряжаем новым способом.

— С другого конца? Ну и ну, подумать только! И даже без шомпола! Да, слышал о таком, но, честно говоря, до сих пор не верил. Но вашим модным глупостям не сравниться с добрыми старыми мушкетами. Помяните мое слово: когда дойдет до дела, непременно вернутся к давно испытанной системе.

— Право, сэр, в Южной Африке необходимо срочно все менять! Сегодня в утренней газете сообщили, что правительство сдалось под натиском буров! Должен доложить вам, сэр, что солдаты страшно недовольны.

— Да уж, — проворчал старик, — видит Бог, герцог Веллингтон не стерпел бы такого позора! Задал бы им хорошую трепку!

— Так точно, сэр! — с готовностью поддержал сержант. — Да пошлет нам Бог еще одного такого военачальника! Но боюсь, сэр, что утомил вас долгим визитом. Если позволите, как-нибудь зайду снова, да не один: приведу с собой пару-тройку товарищей. Каждый из сослуживцев сочтет за честь побеседовать с вами.

Снова отсалютовав ветерану, подарив Норе ослепительную улыбку и оставив воспоминания о голубом мундире с золотым шитьем, красавец-артиллерист удалился. Однако вскоре исполнил обещание и явился снова, а потом, на протяжении долгой зимы, часто приходил на Арсенал-Вью. Надо заметить, что спустя некоторое время уже стало непросто определить, кому из обитателей старинной квартиры предназначались визиты, зато не составляло труда понять, кто из двоих ждал встречи с бо́льшим нетерпением. Сержант сдержал слово и начал приводить с собой друзей, а вскоре паломничество к папаше Брустеру превратилось в добрую военную традицию. Церемонно кланяясь, бряцая шашками и звеня шпорами, артиллеристы и саперы, пехотинцы и драгуны входили в маленькую гостиную, садились, вытягивали длинные ноги почти на весь лоскутный коврик и в знак глубокого почтения доставали из кармана пачку трубочного или кулек нюхательного табака.

Зима выдалась на редкость холодной. Шесть недель кряду снег пролежал, не тая. Норе с трудом удавалось поддерживать в изможденном дядюшкином теле искру жизни. Случались дни, когда разум старика слабел, и тогда он не произносил ни единого слова, лишь в привычные часы приема пищи оглашал дом истошным звериным криком. Он превратился в седовласого младенца с детскими ощущениями и заботами. Однако весна все-таки пришла и принесла с собой долгожданное тепло. Почки на деревьях распустились, кровь в старых венах оттаяла, и капрал Брустер даже находил силы выйти на крыльцо, чтобы погреться на живительном солнышке.

— Да, так-то лучше, — признался он однажды, нежась в ласковых майских лучах. — Вот только мух много, постоянно приходится отмахиваться. В такую погоду насекомые становятся особенно нахальными и страшно надоедливыми.

— Позвольте, я буду сама отгонять их от вас, — предложила Нора.

— Вот это другое дело! Солнце напоминает о грядущем блаженстве. Почитай что-нибудь из Библии, девочка. Библия чудесно успокаивает.

— О чем же вам почитать, дядюшка?

— О, выбери отрывок про войны.

— Про войны?

— Да-да, уж постарайся! Причем из Ветхого Завета. По-моему, там истории куда занимательнее. Когда приходит пастор, то читает о другом, а мне хочется слушать про Иисуса Навина. Все остальные мало интересуют. Да, израильтяне были добрыми воинами. Храбрыми воинами, все до одного.

— Но, дядя! — попыталась возразить Нора. — В следующей жизни царит мир. Войн нет.

— Ничего подобного, девочка. Еще как есть.

— Нет-нет, дядя, честное слово!

Старый капрал сердито стукнул палкой о землю.

— Говорю тебе, что и там будет война. Я спрашивал пастора.

— И что же он сказал?

— Сказал, что грядет последняя, самая главная битва. И даже произнес какое-то трудное название. Кажется, Арм… Арм…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

«Сладостно и почетно». Гораций, «Оды». — Здесь и далее, если не оговорено иначе, прим. переводчика.