Глава 9
Волков и брат Семион уселись на одной стороне стола, сам граф, канцлер и ещё один человек сели напротив. Третий человек со стороны графа был учёным или юристом. Или ещё кем-то из тех людей, у которых пальцы всегда темны от чернил.
— Уж простите меня, что с утра прошу у вас времени для дела, но думаю, что сие и для вас может быть важно, — начал хозяин. Он указал на человека с грязными пальцами. — Это секретарь коллегии адвокатов Малена, Нотариус Броденс. Он с моего и, конечно же, вашего соизволения будет делать записи, вы не возражаете?
— Отчего же мне возражать, — всё ещё недоумевал Волков. — Или против меня затевается тяжба?
— Избавь Бог, что вы, кавалер, никто не осмелился приглашать человека в гости, что затеять тяжбу. Но вопрос, о котором пойдёт речь дальше, весьма щепетилен. И требует он того, что бы был при разговоре юрист и документ был составлен по всем правилам.
Кавалера разбирало любопытство, и он сказал:
— Что ж, так давайте, господа, перейдём к делу.
— Прежде, чем мы начнём, — начал негромко нотариус, — хочу, что бы знали вы, коли вопрос вам покажется бестактным или глупым, так на него вы в праве не отвечать. И в любой монет беседу прервать и уйти, никто не остановит вас.
— Начинайте уже, я весь в нетерпении. — Сказал Волков. Он поглядел на своего спутника, брата Семиона, монах тоже был заинтригован.
— Имя ваше Иероним Фолькоф, рыцарь божий и господин Эшбахта, которого прочие зовут Инквизитором? — Стал спрашивать юрист.
— Да.
— Были ли имена у вас другие?
— Раньше звался я Ярославом. Был Яро Фолькоф.
— Отчего поменяли имя?
— Болван-монах при возведении меня в рыцарское достоинство записал меня в реестр рыцарей города Ланна как Иеронима, по дурости своей и переписывать отказался. Я оспаривать не стал.
— Хорошо, скажите, кавалер, правда, что всю жизнь свою вы провели на войнах и в походах, и там ран и увечий во множестве снискали.
— Сие правда.
— Скажите, кавалер, были ли у вас раны и увечья, что мешали бы вам вожделеть дев и жён. Любезны ли вам девы и жёны?
Волков покосился на своего монаха тот сидел с остекленевшим от удивления лицом.
— Таких ран у меня нет, — ответил, наконец, кавалер. — Жёны и девы мне любезны, вожделел их и вожделею, как Господом положено.
— Есть ли у вас пред Богом или пред людьми обязательства брака или обязательства безбрачия, есть ли обещания или обручения?
— Никому ничего подобного не обещал. — Ответил Волков. Он, кажется, начинал догадываться, о чём идёт речь.
— Что ж, на том первое дело мы и закончим. — Сказал нотариус. — Вот, соизвольте поставить имя своё на этой бумаге.
Он положил на стол исписанный лист. Брат Семион тут же вскочил, взял бумагу, но Волкову её не отдал сразу, а стал читать её, словно поверенный у кавалера. И кавалер, как ни странно, был в этом ему признателен.
— Всё верно, господин, можно подписывать, лишних слов здесь не записано, только ваши слова, — тихо сказал монах, кладя бумагу перед Волковым.
Нотариус всё равно услыхал его слова и злобно глянул на монаха, оскорблённый таким подозрением.
Волков обмакнул перо в чернила и подписал бумагу.
— Что ж, — продолжил нотариус, забирая бумагу и пряча ей в папку. — Тогда перейдём к главному вопросу. Дозволите ли вы мне, граф, вести его, или будете сами говорить?
— Скажу сам, — произнёс молодой фон Мален. Он чуть помолчал, улыбаясь, гладя на Волкова и обдумывая, кажется, слова, а потом начал. — Не далее, как вчера, наш епископ, отец Теодор, говорил с моим отцом и сказал, что Богу неугодно, когда столь славный воин, как вы, и столь знатная девица, как моя сестра Элеонора Августа, пропадают в печальном одиночестве. И отец мой, и я считаем, что сие плохо не только для Бога, но и для государя нашего, Его Высочества герцога.
Волков внимательно слушал, не произнося ни звука. Его лицо не выражало ни малейших чувств. А фон Мален продолжал:
— А неоднократно подмечая приязнь и душевность, что установилась между вами и моей сестрой, думаю, что будет правильным от лица фамилии предложить вам её руку.
Кавалер опять покосился на своего спутника, тот всё также сидел с изумлённым лицом и вылупленными от удивления глазами.
А вот он сам был на удивление спокоен. Да, это было для него неожиданностью, но отнюдь не чудом. Когда-то о таком он и мечтать не мог. Слыхано ли дело — дочь графа! Пусть третья, четвёртая, да пусть даже девятая, но это дочь графа! И ему предлагают её в жёны. Небесная, заоблачная высота для солдата или даже для гвардейца. А теперь…Теперь он совсем не тот солдат, каким был когда-то. Он будет слушать спокойно и внимательно. Даже если предложение ему будет делать второй человек в графстве, тот, кто через какое-то время сам будет графом. Будет слушать и думать. Это предложение ему, конечно, льстит, но чудом… Нет, чудом для него оно уже не было. Это предложение стало для него подтверждением его нынешнего статуса. И уж точно он не собирался, обливаясь слезами, кидаться лобзать руку молодого графа как благодетеля. Он молчал, сидел и ждал продолжения. И, видя, что кавалер никак не реагирует на его слова, граф посмотрел на канцлера, как бы передавая тому право дальше вести беседу. Канцлер в свою очередь достал лист бумаги и спросил у Волкова:
— Желает ли кавалер знать наше предложение?
— Желаю. — Просто ответил Волков.
— Прекрасно, — сказал канцлер и начал читать. — В приданое за девицей Элеонорой Августой фон Мален дано будет: карета, четвёрка добрых коней без болезней и изъянов, сервиз из четырёх тарелок из серебра, четырёх кубков из серебра, четырёх вилок с серебряными рукоятями, четырёх ножей с серебряными рукоятями, кувшин и два подноса из серебра. Дано будет двенадцать перин пуха тонкого и двенадцать подушек. Двенадцать простыней батистовых и две атласные. Покрывала атласных два и одно меховое, беличье. — Канцлер поднял глаза от бумаги. — Из белки красной. — И продолжил читать. — Шубы две. Бархата два отреза. Шёлка два отреза. Парчи тоже два отреза, красный и синий. Батиста для нижних рубах и юбок восемь отрезов. Кружев один отрез. Вина доброго десятилетнего шесть двадцати вёдерных бочек. Масла оливкового две двадцати вёдерных бочки. Также в приданое будет дан за девицей фон Мален десяток коров хороших с бычком. Пять свиней хороших с боровом. Десять коз с козлом. Десять овец тонкорунных с бараном. Четыре крепких мерина и две большие телеги. Медная ванна, два медных кувшина, два чана больших, два медных таза, двадцать полотенец.
Тут канцлер опять сделал паузу. Он опять поглядел на Волкова и, опять не найдя в его лице каких-либо эмоций и не услыхав от него вопросов, продолжил:
— Ко двору жениха будет передано в крепость четыре мужика дворовых, без изъянов, здоровых, не старше сорока годов. И будет передано в крепость четыре дворовые девки без изъянов и болезней, не старше сорока годов. Так же в содержание невесты будет передано тысяча талеров серебра чеканки земли Ребенрее.
А жениху от дома Маленов будет дано шестьсот гульденов золотом в приз по свершению таинства венчания.
На этом канцлер закончил, он положил лист бумаги на стол перед Волковым. Но тот бумагу не трогал, а взял её брат Семион. И, не читая её, даже не заглядывая в нее, сразу задал вопрос, как раз тот, который хотел бы задать кавалер:
— Уделов и сёл за невестой не будет? Полей, покосов, выпасов, лугов или, может, лесов? Ничего?
— Ничего такого. — Сказал молодой граф. — Только то, что в списке. Поместий лишних у фамилии нет. Они все и так оспариваются моими братьями и другими родственниками.
— Девица рода фон Мален — и так награда немалая, многие бы взяли её и без приданого, только за кровь и честь.
— С этим я согласен, — наконец произнёс Волков. — Я и сам считаю, что фамилия Мален оказывает мне честь, предлагая свою девицу мне в жёны.
Все, кто сидел напротив, закивали головами, даже нотариус, и тот мотал головой.
— Но мне надобно время, чтобы подумать. — Продолжал Волков. — Никто из вас, господа, не будет осуждать меня, если попрошу время на размышление?
— Нет-нет, никто вас не осудит. — Сказал графа. — Это у холопов женитьбы — дело весёлое.
— Да, чего им, попа позвали, пива выпили, да и легли под куст, — смеялся канцлер. — А может, и попа звать не стали.
Все смеялись, атмосфера явно пересовала быть сугубо деловой.
— Да, — соглашался граф, — у холопов жизнь проста и легка, женись на том, кто приглянулся, а для нас брак — это политика. Мы были бы рады видеть столь сильного мужа, как вы, в нашей фамилии. Да и вы, наверное, хотели бы видеть в родственниках графа.
— Не стану врать, об этом и не мечтал я даже. — Сказал Волков.
— Так соглашайтесь, и граф вам будет отцом названным, а я названным старшим братом. — Продолжал граф.
— Ещё раз прошу у вас времени на раздумье, — отвечал ему кавалер.
— Конечно-конечно, мы всё понимаем. — Улыбался фон Мален.
А канцлер, также улыбаясь, добавлял:
— Только хотелось бы нам услышать ваш ответ до конца уборочной, до фестивалей у мужиков. А уборочная уже начинается, вам две недели хватит на раздумья?
— Хватит.
— Что ж, тогда будем ждать вашего решения. — Сказал канцлер. — А если по приданому у вас будут какие-то пожелания, то мы готовы рассмотреть их.
— Я за две недели всё обдумаю и сообщу вам.
Все стали вставать из-за стола, раскланиваться. А на выходе его ждала Элеонора Августа с теми же женщинами. Элеонора снова почти уселась на пол, когда он вошёл в комнату. Но на сей раз он не прошёл мимо, а подошёл к ней, взял за руку и помог подняться.
Она всё равно не поднимала глаз, смотрела в пол.
— Вы знаете, о чём я говорил сейчас с вашим братом? — Спросил Волков у неё.
— Знаю, — тихо отвечала девушка.
— Желаете ли, чтобы это случилось?
— Жёны из рода Маленов не желают ничего, чего бы не желали их отцы, братья и мужья. — Нравоучительно сказала дородная дама.
Но Волков и не глянул на неё, он ждал ответа от Элеоноры.
— Что угодно папеньке, то угодно и мне, — наконец ответила та и подняла на него глаза.
И кавалер вдруг понял, что она на его вкус совсем не красива.
Куда ей до Брунхильды?
— Хорошо, — сказал он, — этого для меня довольно. До свидания.
Он шёл вниз по лестнице и думал о словах этой женщины, а монах шёл и говорил:
— Теперь ясно, зачем сюда епископ приезжал, зачем на разговор графа звал.
Волоков остановился, повернулся к нему так быстро, что монах едва не налетел на него:
— Так ты думаешь, это затея епископа?
— Да уж ни мгновения не сомневаюсь. — Отвечал брат Семион. — Да и дочка графа в девках засиделась, Малены тоже рады будут, тут всё одно к оному. А вам и приданое давать не нужно, и так возьмёте. Вы ж не откажитесь от неё.
— А зачем это епископу? — Не понимал Волков.
— Да как же зачем, господин, тут же всё на поверхности лежит. — Искренне удивлялся монах. — Вы свару с кантоном затеете, герцог на вас обозлиться, решит покарать или в тюрьму бросить, а граф, родственничек ваш, выгораживать вас станет. А как вас не выгораживать, если вы муж его дочери? Нет, епископ, хоть стар, а наперёд смотрит. Он вам опору готовит в графстве.
— Чёртовы попы, — произнёс Волков.
Он буквально почувствовал, как его толкают в спину, приговаривая: «Ну, давай, давай, начинай свару, затевай войну».
— А если я не захочу воевать? — Спорил он, глядя в хитрое лицо монаха.
А тот и ответил сразу, не моргая и не размышляя ни секунды:
— Тогда вам тем более на графской дочке жениться нужно. Если уж вы надумали против воли церковных сеньоров идти, так тогда хоть с мирскими сеньорами подружитесь. Родственники такие вам никак не помешают.
Кавалер повернулся и пошел, размышляя на ходу над словами монаха.
— И нечего вам печалиться, — продолжал монах, идя за ним. — Всё у вас есть, и ещё больше будет, главное — голову не терять.
— Думаешь?
— Конечно, вы ж серебряной ложкой во рту родились.
Волкова аж передёрнуло от этих слов, он опять повернулся к монаху и зарычал:
— С ложкой родился? С ложкой? С какой ещё ложкой? Один сеньор, сидя в Ланне, другому сеньору, сидящему в Вильбурге, пакость строит, а я рискую головой, я или на войне погибну, или на плахе, или в тюрьму попаду, или мне бежать придётся. И где тут ложка?
Где ложка, болван?
Монах молчал.
— Это у них там ложки, — он указывал пальцем в сторону раскошенного бального зала, — у них, а я родился с куском железа в руке. Чувствую, что и умирать мне придётся с ним же и с ещё одним куском железа в брюхе.
Они вышли из замка, кажется, кавалер немного успокоился.
— Не вздумай об этом разговоре сказать епископу, — произнёс он, влезая на коня и чуть опираясь на плечо Максимилиана.
— Я и не помыслил бы об этом, — отвечал монах, — но вот то, что граф предложил вам руку его дочери, обязательно упомяну, когда мы приедем за деньгами. Это он должен знать.
— Об этом скажи. — Согласился Волков.
— Экселенц! — Сыч смотрел на Волкова во все глаза. — Вам что, предложили жениться на дочери этого? — Он кивнул на замок. — На дочери графа?
— Держите языки за зубами, — ответил Волков.
— Да, конечно, экселенц. Конечно. — Обещал Фриц Ламме.
— Конечно, кавалер, — кивнул Максимилиан, тоже садясь на коня.
— Сейчас снимаем лагерь, — произнёс кавалер, — вы двое поедете со мной в Мален, остальные пойдут домой.
— Господин, — кричал монах, — подождите меня, мне нужно найти свою лошадь.
— Догонишь, — не оборачиваясь, крикнул Волков.
