Николай и медведь. Небылица

Вадим Климов

Неправдоподобная история, приключившаяся с молодым столичным чиновником его высокоблагородием коллежским асессором Николаем Александровичем Добряковым, откомандированным в горы Алтая вначале двадцатого века по особо важному делу, пересказанная грустным экскурсоводом по пути на пляж Карагай.

Глава третья

Паровоз мчался в ночи, на поворотах дым скользил вдоль вагонов и копоть залетала в открытые окна. Проводник предупреждал господ пассажиров первого класса, чтобы не отворяли окон, но кто его послушает, когда поезд мчит по степи и так нежно пахнет полынью.

На Московский вокзал поезд подали по расписанию, господин Добряков прибыл к вокзалу вовремя, багаж у него был небольшой, умещался в два чемодана средних размеров. Носильщик, явно приезжий с юга, разговорчивый мужичок, посетовал:

— Барин едут, видать, недалече, коль сума невелика.

За болтливость свою он не получил приличных чаевых, Николай отделался от него за полкопейки.

Заняв место в купе согласно купленной плацкарте, он развернул газету и стал ждать отправления. Паровоз свистнул и плавно двинулся. Столица быстро осталась позади, а впереди был путь длинною в четыре тысячи верст.

Подготовка к этому служебному путешествию заняла намного больше времени, чем предполагал руководитель отдела землеустроительства. Оказалось, что надо выправить много документов, согласовать даты и завизировать отдельные секретные протоколы. Бюрократия съела пару недель, но это не расстраивало Добрякова, потому что он умело свалил все казенные хлопоты на самого Филимона Филимоновича. После того как тот выяснил, что за фрукт его молодой сотрудник, ему пришлось взять себя в руки, построить весь личный состав отдела и высказать им по первое число с занесением в учетную карточку. Отдел загудел и зашевелился, хлопали двери, скрипели письма. Секретарь Беккер в мыле носился по этажам. За пару недель все утихло и потекло как и прежде.

Бумаги были готовы, вещи собраны. Всем знакомым Николай сказал, что едет по служебной надобности и распространяться о целях своего путешествия не имеет права. Его просили привезти соболей и спрашивали, что там еще можно добыть в этой Сибири. Публика в их любимой кофейне «Сайгон» прознала, что он уезжает, стала вспоминать кто где был. Оказалось, что поручик Васин участвовал в восточной компании, где бесславно погибли все, за это выпили портвейну.

Если в первые дни Николай читал специальные книги, смотрел карты, то потом быстро бросил это бесполезное занятие и решил, что узнает все по дороге и невелико его дело. Про цель командировки он так и не уточнил, а ему никто и не сказал. Единственное что он для себя уяснил из подорожных документов, что ему надо добраться до какого-то очень далекого монастыря где-то в самом центре Алтайских гор и передать пакет настоятелю. Этот монастырь на реке Чулышман был конечной точкой его путешествия, но потом надо еще вернуться домой.

Паровоз мчал по степи, звезды мелькали, как рассыпанные крупинки соли на крышке рояля. Чай подавали, когда попросишь, к чаю были свежие булки и крендельки. В ресторане собиралось интересное общество. Иногда Николай заводил беседы с инженером из Омска, который ехал из Лондона через Париж, где проходил курс повышения подготовки. Рассказы инженера о Сибири были увлекательными. Оказалось, что там море всего: лес, болота, поля, а куда ехал Николай, — море гор. Сам инженер там не был, но, когда бывал в Томске, видел картины одного художника инородца из ойротов по фамилии Гуркин. Томск город научный, там есть университет и библиотека. После рассказов этого словоохотливого инженера Добрякову казалось, что Сибирь цивилизованная страна.

Когда паровоз останавливался на крупных станциях, пассажиры выходили гулять на перрон. У каждой станции был вокзал, где-то совсем маленький, где-то подольше и с архитектурными излишествами в виде башен и шпилей.

Селянки на перроне продавали нехитрую снедь: пирожки с луком и яйцами, вареный картофель, соленые огурцы и квашеную капусту. На ящиках стояли бутылки с молоком, заткнутые куском смятой газеты. Публика первого класса чинно прохаживалась вдоль вагона, дети из второго класса носились по перрону сломя голову. Иных пассажиров к этим вагонам не допускали. Как-то Николай решил прогуляться вдоль состава и у последнего вагона увидел, как мужики читали газету и обсуждали последние новости. Они кричали, перебивали друг друга, дымили махоркой, плевались и не обращали внимания на женщин, которые стояли недалеко от них и щелкали семечки. Такую глубину Добряков видел нечасто, она его удивляла и настораживала. Он ее остерегался. Посмотрев на народ, он вернулся к своему вагону, где инженер из Омска спросил его.

— Каково?

— Таково, — вежливо ответил ему Николай и обернулся к дамам.

Дамы в их вагоне были примечательные. Две сестры милосердия чуть старше среднего возраста, обе полные женщины с решительными взглядами. Семейка Боковых: мальчик пятнадцати лет и девочка десяти, их мама была очень привлекательной дамой с надменной улыбкой, а папа — лысым высоким мужчиной с толстой книгой. Они были приветливыми, а подросток очень доброжелательным и застенчивым. В этом же вагоне ехал мужчина с дочерью. На вид они походили на отца с дочерью, но шестнадцатилетняя девочка вела себя очень раскованно, пикантно и порой вызывающе соблазнительно. Лицо у нее было детское, а формы эффектными. Она поглядывала на подростка, улыбалась ему. Однажды Николай случайно увидел, как она прижала юношу грудью в проходе, и мальчик зарделся, а она рассмеялась. Паренек убежал в туалет и не выходил добрых полчаса. Николай засекал, пока ждал в тамбуре.

Дни летели так же быстро, как и паровоз. Из окна была видна большая страна, состоящая из маленьких домиков с покосившимися заборами. Стрелочники на переездах стояли с флажками, останавливая подводы, лошаденки шарахались от состава, крестьянские мужики удерживали их под уздцы и крестились свободной рукой.

Николай прочитал недавно вышедший модный роман «Петербург» Белова, ему подсунули его в дорогу декаденствующие знакомые, перечитал все газеты от столичных до местных по пути следования. Путь до Ново-Николаевска занял неделю. В ночь перед Омском инженер предложил выпить коньяку.

— Не составите компанию, Николай Александрович? — начал инженер издалека.

— Что же, если дело благородное, то и компанию можно составить, — предусмотрительно ответил Николай.

— Разве я предложу что дурное? Так, по рюмочки коньяку, а то мне утром выходить, а бутылка не початая. Не порядок, на дорогу брал.

— Если только одну, ради соблюдения приличия.

— Прошу заходите в мое купе, закажем закусок, в ресторан не пойдем, чтобы не смущать детей и дам.

— Предусмотрительно. Согласен. И, опять же, разговоры пойдут.

— Да уж, пересуды у нас любят, все косточки перемоют, — сказал инженер и подтолкнул Добрякова в купе, а то он замялся в проходе, — проходите, пожалуйста, присаживайтесь.

— Благодарю, благодарю.

И под такие вежливые реверансы они выпили первую рюмку за знакомство, а потом инженер рассказал, как трудно дается продвигать все новое в этой консервативной Сибири, то ли дело у англичан, и они выпили за процветание России.

— За прогресс.

— Да уж, любезный мой попутчик, — сказал инженер после третьей рюмки, закусывая бутербродом с салями, — например, немцы коньяк только салями закусывают, считают это благородным. У них, знаете, если двое в купе встречаются и начинают выпивать коньяк, то один другому и говорит, а у меня салями есть, а другой, если он такого же класса господин, то отвечает, что у меня тоже салями. Это значит, что они примерно одного класса служащие, если это, например, армейский генерал или офицер из тайной полиции. А обыкновенные люди коньяк у них не пьют, шнапс употребляют и пиво.

— Все пьют, а в России, я посмотрю, тоже много пьют, — поддержал тему Николай Александрович.

— Да что там у нас пьют? Вот французы с утра до вечера пьют, а англичане в полдень начинают и каждый день пьют. Наши пьют по делу, а те — по часам. Я вам что предлагаю: запишите мой адрес, будете возвращаться в столицу — заходите, остановитесь у нас в городе, посмотрите какой он Омск. Расскажите о своих приключениях.

— Какие же у меня приключения? Обыкновенная служебная поездка.

— Не скажите. Когда молодой человек в такую даль отправляется, без приключений не бывает. Давайте выпьем за то, чтобы ваши приключения хорошо кончились.

— Наверное, мне будет много уже, — осторожно посетовал Николай.

— Что Вы, как же можно за это не выпить? А если случится что дурное, то и не простите себя. И я не прощу. Давайте-давайте, до дна.

— Да, широка душа русского человека, как страна наша безмерна…

— За родину надо обязательно выпить.

— За Родину, конечно, надо.

— За любовь к России.

— И за любовь следует выпить, любовь — он же облагораживает людей. Как Господь сказал, так и возлюбили…

— Жаль, что не Рождество сегодня, а то бы и за него выпили.

— Господь с вами, не смешите меня, — Николай улыбался, смотрел в темное окно, видел в нем отражающееся купе и двух господ без пиджаков с расстегнутыми воротничками и распущенными галстуками. Лица у них были веселыми, глаза пьяными.

Они изрядно надрались, но вели себя тихо, пили долго и, кажется, попутчики это заметили, утром они смотрели на него сочувственно. Инженер вышел, а Николаю оставалось еще около тысячи верст.

Сибирь уже не пугала, он свыкся с ее видом, с ширью и бесконечностью. Паровоз проносился по мостам через реки, пролетал над речушками и ручьями. Воды в Сибири было достаточно, а виды были прекрасные.

Под стук колес хорошо спалось, было не слышно храпа из соседнего купе.

С какой-то станции за Уралом Николай отбил матери телеграмму. Сообщил коротко: «Отправлен служебной надобности Сибирь Обнимаю твой сын». И тут же отправил шифровку по службе: «Иду по заданному маршруту, время по плану».

Публики в вагоне первого класса поубавилось, к Ново-Николаевску Добряков подъезжал в полупустом вагоне. Отсюда ему предстояло добраться до Барнаула. Об этом городе ему было известно немного. Он знал, что это центр бывшего Алтайского горного округа, территория под управлением кабинета ЕИВ и там ему надо встретиться с начальником отдела землеуправления, получить полагающиеся проездные документы и деньги, а также взять солдата для дальнейшего сопровождения в глухие места Алтая. А еще в Барнауле Петр Петрович встречался с великим Федором Михайловичем, впрочем, Добряков книг Достоевского не читал. Что такое Алтай Николай Александрович уяснил из книги Семенова, и понял, что это высокие горы. Он видел горы, когда путешествовал с мамой на воды и с отцом на Кавказ. Честно говоря, ему не очень нравилось карабкаться вверх, и он надеялся, что ему не придется этого делать.