Психолог

Вадим Меджитов, 2019

Самым сильным, самым сложным, самым коварным врагом для интеллектуального человека является он сам. Самоанализ, самокопания – все это является своеобразным проклятием для развитого индивида. И только смерть может помочь отбросить все жизненные условности и проблемы бытия. Смерть… это конечная стадия существования человека или смысл его бренной и ничтожной жизни? Никто не знает. Ясно одно – без практического опыта к истине никогда не приблизишься. А значит, пора в путь! И пусть жестокий мир сам ответит нам на все незаданные вопросы, раскроет перед нами тайны мироздания.

X

Зигмунд хорошо запомнил этот момент. Он тогда стоял у окна, отвернувшись от своего собеседника.

Через окно в ту самую ночь мало что можно было разглядеть, хотя он и не старался — слишком много неприятных чувств поднималось в его темной душе.

— Так вы говорите… — начал он, но тут же осекся, пытаясь собраться с мыслями.

Он хотел повернуться к человеку, сидящему за его спиной на краю кровати, но тело его словно оцепенело.

— Вы говорите… — нет, он никак не мог взять себя в руки.

Первый раз за долгое время его окружило липкое и навязчивое чувство страха. Ранее была лишь тревожность за его будущность, но это были, скорее, философские мысли. Какое место в этом мире он занимает, что ему делать со своей никчемной жизнью?

Но теперь все было совсем иначе. Ему было просто страшно в строго экзистенциальном смысле. Ведь он так и не научился психологически справляться с угрозами.

— Я говорю, — веселым голосом подтвердил мальчик, лежа на кровати и небрежно болтая ногами.

На несколько минут в комнате повисла неопределенная пауза, которая могла бы длиться и вечно (Зигмунд не возражал), если бы мальчику не надоело. Он резко встал на ноги и подошел к книжному шкафу, начав внимательно рассматривать корешки старых изданий.

— Послушай, Зигмунд, к чему ты так напрягаешься? Я же тебя нисколько не оскорбляю, не шантажирую и тем более не угрожаю, — медленно проговорил Келен, водя своим ухоженным пальчиком по пыльной полке.

Эта явно невпопад брошенная фраза заставила Зигмунда повернуться к нему. В глазах его читалась бурная смесь из смущения, негодования и презрения.

— То есть вы всерьез считаете, что, высказывая свое намерение меня…

Зигмунд на мгновение остановился, пошатнулся и начал терять равновесие, словно был пьян. Лишь случайное прикосновение руки о холодный подоконник воззвало его к разумным чувствам.

Он собрался с мыслями и решил начать снова. Мальчик терпеливо ожидал, лениво перелистывая страницы какой-то книги.

— Вы ранее высказали свое намерение меня… убить, — Зигмунд наконец смог выговорить это чуждое его гуманистическому уму слово. — И вы действительно считаете, что это не угроза?

Мальчик лишь отмахнулся, словно сама высказанная Зигмундом мысль представляла собой нечто заурядное и не стоящее особого внимания.

— Конечно же, нет! — улыбаясь, воскликнул Келен, поднимая глаза на старика.

Зигмунд вздрогнул, когда черный взгляд мальчика прошил его насквозь, но смог удержаться в вертикальном положении, хоть все его тело и колотила сильная внутренняя дрожь.

Его мозг, его чувства, его душа — все вместе они буквально источали панические ритмы, предупреждая о стоящей перед ним опасности. Его тело вырабатывало адреналин в столь ненормальных количествах, что от своей неопытности и домашнего образа жизни он буквально оказался пригвожден к месту, не имея возможности пошевелить и кончиком пальца.

Этот… это… эта персона, что стояла сейчас перед ним, была не чем иным, как монстром. И от того, что чудовище предстало перед ним в обличии маленького мальчика, не становилось легче.

Келен был не просто стар — он сочетал в себе несколько жизней одновременно. В легендах о темных душах говорилось о древних, которые настолько хорошо умели контролировать паразита, поселившегося в их теле, что могли жить на протяжении многих сотен лет.

Но легенда неспроста оставалась таковой. Практически невообразимо было представить себе, что кто-то в этом мире мог одержать верх над темной душой, которая со временем пожирала и завоевывала внутреннее Я своего бывшего хозяина, сводя последнего в могилу.

Да, человек становился сильнее. Да, он вбирал в себя опыт многих прожитых лет. Но внутренний баланс постепенно разъедался под воздействием пагубных мыслей и действий, и человек переставал осознавать причинно-следственную связь своих действий, попросту становясь сумасшедшим маньяком. А на таких монстров мир всегда находил управу. Простой, но крайне разгневанный люд, наемники, которые за большие деньги нашли бы и предали земле кого угодно, а также печально известные государственные аудиторы преследовали подобных созданий, и в конечном итоге всех, кто был одержим темными душами, ожидал скоропостижный и крайне нелицеприятный конец.

Так раньше думал Зигмунд. Поэтому он и считал себя и своего бедного друга Малькольма безвозвратно погибшими. Если ты сопротивляешься злому духу, то он, не находя нужной ему подпитки отрицательной энергии, начнет пожирать своего временного хозяина. И тогда ты умрешь в страшных муках от болезни, против которой нет известного лекарства. От болезни, что поражает душу, нервы, а затем и всю физиологию тела. Ты умираешь в столь сильных муках, что жалеешь о том, что вообще когда-то жил.

Остается лишь выходить на свежий воздух и орошать его кровью и криками убитых, замученных тобою людей. Но так ты тоже долго не протянешь, ведь стрела быстрее мысли. А много стрел тем более.

И вот перед ним стояло, как ни в чем не бывало, доказательство его ошибочных рассуждений. Если, конечно, Келен не врал, но Зигмунд не мог заметить блеф — ни по жестам, ни по интонации голоса, ни по выражению глаз.

Ужасало и то, что темный дух захватил мальчика в столь юном и невинном возрасте. Зигмунд одновременно внутренне переживал о том, как тягостно юнец пережил вселение в себя мерзкого паразита, если даже взрослые мужи с крепким и развитым рассудком умирали в муках, пытаясь вобрать в себя темного духа. Но также в его голову приходили крайне мрачные мысли о том, насколько изощренным (извращенным?) должен быть ум Келена, если он смог прожить так долго.

Перед Зигмундом стояла не только живая загадка, но и самая сильная угроза, когда-либо встречавшаяся в его жизни.

— Это никакая была не угроза, — миролюбиво произнес мальчик, игриво пожимая плечами. — Скорее, ультиматум. Но я же дал тебе выбор!

— Ультиматум — это не выбор. Никогда нельзя считать выбором ситуации, в которой на одной чаше весов стоит смерть.

— О, ты совсем ничего не понимаешь в выборах, — нравоучительно заметил мальчик.

Он аккуратно положил книгу обратно на полку и снова вернулся к кровати.

— Смерть всегда незримо присутствует в нашей жизни, Зигмунд, — загадочно произнес мальчик. — Но далеко не всегда нам дают шанс выбрать ее. Тебе в чем-то повезло.

И он радушно улыбнулся старику.

Зигмунд тяжело дышал, смотря на мальчика невидящим взором. Но он сумел собраться с силами и мыслями, перестав бороться с текущим волнением, одновременно не давая своему сознанию пропускать будущие переживания в свою душу. Заблокировал дверь, забаррикадировался.

Тяжело вздохнул. Он не стал себе мысленно говорить, что все хорошо, не пытался успокоить себя.

Потому что все было крайне паршиво, и он более не хотел обманывать себя в этом.

— Но почему? Зачем вам все это? — задал он вопрос, который давно крутился на кончике его языка и на границе его сознания.

— А почему нет? — просто переспросил мальчик, еще раз пожимая плечами. — Почему нет? Разве не имею я свободы убивать кого хочу и когда хочу?

— Это… незаконно… — неуверенно произнес Зигмунд, пытаясь нащупать духовную почву под ногами.

Хотя он уже начинал понимать, что при разговоре с психопатом держаться знакомых берегов бесполезно. Либо ты с ним на одной волне, либо ты держишься своих принципов (которые должны быть очень хороши), либо ты погибаешь в волне нескончаемого безумия.

— А кто определяет закон?

Хитрая улыбка, кивок головы. Он действительно хочет знать ответ.

— Государство, — Зигмунд на секунду задумался. — И Бог.

— О! — искренне удивился мальчик. — Так ты, оказывается, верующий, Зигмунд?

— Нет… но хотел бы быть им. Но нет. Не верующий.

Он просто волнуется, поэтому отвечает прерывисто. Мальчик это явно замечает, и это явно доставляет ему удовольствие. Он чокнутый. Поэтому и прожил столь долго.

— Это не важно, — мальчик отмахивается и от этой мысли. — Абсолютно не важно. Да, действительно, как ты верно подметил, существуют законы, Зигмунд. Существуют и заповеди. Но я не могу по ним жить.

— Почему? — внезапно спросил Зигмунд, мысленно попрекая себя за этот вопрос.

Он не хотел это спрашивать, ему было совсем это не интересно.

Но мальчик ответил честно, без хитрых мысленных конструкций.

— Потому что они не охватывают всей сущности этого мира. Они существуют для контроля большинства и успешно с этим справляются. Но кто будет контролировать меньшинство? И что если это самое меньшинство успешно правит большинством?

— Если вы про недостатки демократической системы, то…

Но мальчик перебил его.

— Я про жизнь, Зигмунд, про жизнь. Жизнь, она не про системы, она хаотична и вечно изменяема невидимыми силами. Поэтому я стараюсь не задумываться о сложных конструкциях и просто жить. Разве не для этого меня создавал Бог? Не для жизни?

Эта пугающая философия, которая взялась словно ниоткуда, заставила Зигмунда слегка отшатнуться. Он бы сейчас многое дал, чтобы оказаться подальше от этого маленького сумасшедшего монстра, но вряд ли в этом мире нашлось бы место, где он мог бы спрятаться от него.

— Я… хотел бы вернуться к теме обсуждения, если можно, — нетвердым голосом попросил Зигмунд.

— Давай, — весело разрешил ему мальчик.

— Вы хотите меня убить. Я понимаю, что бесполезно спрашивать причины — я все равно вас не пойму, но я должен спросить, почему вы даете мне фору? Вам…

Нет, он должен сказать это. Терять ведь все равно уже нечего.

— Вам доставляет удовольствие погоня за своей жертвой?

У мальчика на лице застыло непонимающее выражение.

— Не понял, — просто произнес он.

Зигмунд постарался объяснить.

— Вы говорите, что даете мне месяц на организацию… побега из этого места. И что потом вы вернетесь за мной. Если я даже соберусь завтра, то на своих двоих, будучи в столь ослабленном состоянии и не привыкшим к длительным путешествиям, я вряд ли уйду далеко. И вы всегда сможете выследить меня и нагнать.

Брови мальчика медленно поползли вверх в недоумении.

— Нагнать? — переспросил он.

— Да, нагнать меня и убить, — жестко подтвердил Зигмунд, стараясь обвинительным взором окинуть своего злого собеседника.

Келен слегка смущенно рассмеялся.

— Ты, наверное, ничего и не понял, Зигмунд. Зачем мне за тобой гнаться? У меня как будто других дел нет… Вот если бы ты попался на моем пути, то… — он загадочно улыбнулся и покачал головой. — Кто знает? Но это все неопределенно. И я не хотел гоняться за тобой через всю страну, я говорил о другом — если через месяц я приеду сюда и увижу тебя здесь или неподалеку, то убью тебя. И это не было ложью.

Конец ознакомительного фрагмента.