Тайны прадеда. Русская тайная полиция в Италии

Валентина Пичугина

Прадед автора книги, Алексей Михайлович Савенков, эмигрировал в начале прошлого века в Италию и после революции остался там навсегда, в безвестности для родных. Семейные предания приобретают другие масштабы, когда потомки неожиданно узнали, что Алексей после ареста был отправлен Российской империей на Запад в качестве тайного агента Охранки. Упорные поиски автора пролили свет на деятельность прадеда среди эсэров до роспуска; Заграничной агентуры в 1917 г. и на его дальнейшую жизнь. В приложении даются редкий очерк «Русская тайная полиция в Италии» (1924) Алексея Колосова, соседа героя книги по итальянской колонии эсэров, а также воспоминания о ней писателей Бориса Зайцева и Михаила Осоргина. На обложке: «Лигурия», итальянский рекламный плакат, 1920-е гг.; фрагмент документа из полицейского досье на А. М. Савенкова.

Итальянская рапсодия

…С той первой их встречи прошло несколько месяцев, и Алексей все больше подпадал под обаяние девушки.

Долгие зимние вечера он проводил теперь в доме Пятакиных и, сидя возле камина с бокалом игристого вина, рассеянно вслушивался в потрескивание сухих поленьев и наблюдал за Дуняшей. Как смущенно она улыбается, словно застигнутый врасплох ребенок; как музицирует, откинув со лба непослушные пряди; и даже это ее распевное, на французский манер, «Льешенька»… Ему нравилось в ней все, с ней не хотелось расставаться, и было это тем более странным, что всерьез о женитьбе своей он прежде не задумывался.

Взявшись за руки, они бродили по заснеженным аллеям огромного сада, вдыхая сладостный аромат зарождающегося чувства, и жизнь казалась им доброй и бесконечной.

…А в проеме окна, за прозрачной вуалью, мелькал силуэт той, кого Алексей неосторожно поманил когда-то призрачной надеждой на счастье…

…На мгновение Дуняша в нерешительности замерла возле рояля, все еще раздумывая, стóит ли его в это посвящать. И, отметая остатки сомнений, откинула крышку и коснулась клавиш.

Первая нота прозвучала жалобно и печально, однако звук был чистым, сочным, и комната наполнилась тихой щемящей грустью. Мелодия плакала и смеялась, то взлетая ввысь, то обрушиваясь всей своей мощью, завораживая и проникая в каждую клеточку. И растворившись в ней, Дуняша жила теперь там, оголяя душу до самого донышка, в нестерпимом желании поведать то, что неподвластно словам. А он, затаив дыхание, потрясенно внимал божественным звукам, давно уже перестав различать, явь это или дивный, сладостный сон…

Отзвучали последние аккорды, мелодия стихла, но Дуняша, закрыв глаза, все еще продолжала сидеть возле рояля, не в силах сбросить с себя морок охватившего ее волнения. Взглянув на Алексея, лишь прошептала:

— Я написала это давно, еще в ранней юности, под впечатлением от одной прочитанной книги. И было оно столь сильным, что едва не заболела…

Легкая тень скользнула по ее лицу. Будто вновь вернулась она в ту пору, когда, ненароком заглянув за запретную черту, столкнулась с правдой жизни, к которой была не готова. И с тех пор тщетно искала ответ на мучивший ее вопрос: а смогла бы и она вот так же, как героиня романа, продолжить жить после всего, что с ней приключилось? Или, влекомая роком, добровольно разорвала сковавшие ее путы…

«А я и не подозревал, сколь глубокий ты человек!» — с удивлением и совсем по-новому взглянул на нее Алексей. Вслух же спросил:

— И что же музыка?

— Музыка тогда мне очень помогла. И поскольку я не могла обсуждать прочитанное с кем-либо из домашних, то и спряталась в звуках, хотя прежде сочинительством не занималась. А названием оставила первое, что пришло на ум, — «Итальянская рапсодия». Да так и не стала ничего менять. Первое всегда оказывается и самым удачным…

— А как называлась та книга?

Дуняша рассеянно взглянула на него, все еще пребывая там, в плену захвативших ее воспоминаний:

— Названия я уж и не помню, лишь ощущения. Да и неважно это теперь, ибо, прочти я ее сегодня, вряд ли она произвела бы на меня столь же сильное впечатление. Не зря ведь говорят: каждой книге — свой возраст. Но тогда во мне будто что-то взорвалось, как если бы мир, такой простой и понятный, вдруг раскололся на множество мельчайших осколков, разметав по ходу все, что было дорого. И получалось, что каждый человек на ниточке висит, бездна под ним ежеминутно разверзнуться может, а он еще сам придумывает себе всякие неприятности, портит себе жизнь…

И посмотрела на него долгим, испытующим взглядом. Будто в душу заглянула, разом обозначив и страхи свои, и сомнения. А по сути, возведя рамки, заходить за которые Алексею не следовало.

Никогда…