Всё Начинается с Детства

Валерий Юабов, 2001

В книге автор талантливо и живо рассказывает о своих ранних годах, о том, как жилось в советском Узбекистане 60-70-х годов прошлого века еврейскому мальчику и его родным. «Старый Город»… «Землетрясение»…«Кошерные куры»…«Текинский ковёр и другие сокровища»… «Веселая ночь под урючиной» – уже сами названия глав, пробуждают интерес. И, действительно, каждая из них переносит нас в мир ребенка, полный открытий и событий. Дает почувствовать атмосферу, в которой живет маленький бухарский еврей то в огромном узбекском городе Ташкенте, то в многонациональном промышленном Чирчике. Книга "Всё начинается с детства" привлекла к себе внимание и получила высокую оценку. «… она захватывает читателя с первых же страниц. Ярки и объемны впечатления детства… Книга заставляет размышлять о жизни. Она помогает нам представить то страшное время, когда господствующая коммунистическая идеология калечила судьбы миллионов людей…» – так пишет о книге Доктор исторических наук Давид Очильдиев.

Глава 22. Однажды ночью

Но до этой ночи был день, который я провел неплохо. А вечер — просто прекрасно…

Сначала я сидел на веранде и занимался рисованием. Положив лист бумаги на подоконник, я рисовал снежинки. Рисовал я их красным карандашом — толстым, с мягким грифелем. Замечательный у меня был карандаш, импортный. И снежинки получались очень красивые.

— Ты чего там сидишь?

Это с улицы окликнул меня Димка.

Наши веранды имели общую стену, так что Димка, живший в шестом подъезде, был моим ближайшим соседом. Поэтому мы были почти приятели, хотя Димка был года на три постарше да к тому же имел причины важничать: папа его был офицером…

— Погляди! — гордо сказал я, показывая Димке свое произведение, для чего мне пришлось, изогнувшись дугой, повиснуть на раме своего окна, погляди, как красиво! Знаешь, почему так ярко получилось? Это потому, что я слюнявил грифель!

Но на Димку мои успехи в области искусства не произвели ожидаемого впечатления. Наоборот, он сделал такую гримасу, будто увидел что-то противное.

— Нашел, чем заниматься! В такую-то погоду… Пошли лучше в офицеров сыграем!

Погода, действительно, была прекрасная. Стояла осень — совсем недавно закончились мои первые школьные каникулы, но закончились и нестерпимо жаркие летние дни. Солнце уже не шпарило с зенита, а светило мягко, словно лаская все вокруг. В такой денек только и гулять…

Я вздохнул. Мама сегодня работала во вторую смену, папа возвращался домой не раньше восьми вечера, а сейчас было около пяти. Значит, мне предстояло еще не меньше трех часов сидеть в запертой квартире. Выходить из дома в отсутствие родителей нам с Эммкой запрещалось…

— У меня ключей нет, — печально доложил я Димке. — А мама заперла нижний замок…

— При чем тут нижний — верхний… Ты на каком этаже живешь? Забыл?

Забыть-то я не забыл, конечно, и через окно веранды на улицу вылезал много раз, не так уж это трудно. Пугало другое: как с Эммкой быть? Она ведь тоже дома… Конечно, с ней ничего не случится, если побудет одна, большая уже. Но ведь все расскажет родителям эта ябеда!

Я стоял в тяжелом раздумье. С улицы доносились голоса ребят, хохот. Там шли приготовления к игре.

— Ну-у? Давай же! — поторапливал Димка.

И я решился. Воровато оглянувшись на дверь в комнату, я перекинул ногу через раму. Димка поднял руки, чтобы подстраховать меня. И в ту же секунду на вернаду выскочила Эммка.

— А я все расскажу! Я все расскажу маме! — радостно вопила она, подпрыгивая. Ее короткое платьице надувалось, как маленький парашют, кудряшки вздымались, глаза сверкали… Удивительное дело — почему это девчонкам доставляет такое удовольствие ябедничать?

Уже вися на раме по ту сторону окна, я показал сестренке кулак и спрыгнул… Пусть немножко поорет, скоро надоест…

Я пошарил рукой в кустах возле нашего огорода. Там у меня была припрятана палка — хорошая, отшлифованная, без изгибов и заноз. Именно то, что нужно для игры в офицеров.

Неподалеку от подъезда на площадке за тротуаром все уже было готово для игры. Очень старательно и четко были прочерчены примерно в двух метрах одна от другой семь параллельных полос. Первая была «солдатской», каждая последующая обозначала очередной офицерский чин, кончая генеральским. Добраться до этого высокого звания — вот цель игры. Перед последней, генеральской линией установлена на кирпичах жестяная банка. Собьешь ее своей палкой-битой, вернешься к тому же невредимым с поля боя — заслужишь очередной чин. Это далеко не так просто, можете мне поверить. Мальчишки — большие мастера придумывать сложные военные игры. Разбитые коленки, синяки и прочие ранения никого не пугают. Они только приносят славу…

Десять пацанов из нашего и соседнего домов выстроились на солдатской полосе. Нам предстояло выбрать часового, охраняющего жестянку. Очень важная фигура, опасный противник для тех, кто состязается за чины. А выбирают его все тем же способом — сбивая жестянку. Тот, кто ее сбил, сразу же избавляет себя от тяжелой и нелюбимой роли часового.

— Сейчас я ее, с первого же раза! — Витька Смирнов, мой кореш, прицелился, отвел руку с палкой назад и… бросок!.. Нет, пороху не хватило. Палка плюхнулась метрах в двух от жестянки. Бедный Витька прямо ахнул с досады. Чем дальше палка от цели — тем больше шансов стать часовым. А никому неохота.

— Берегись! — проревел Опарин. Жестянку и он не сбил, но его палка упала поближе.

Из десяти бросков самым неудачным оказался Витькин. Пришлось ему занять пост у жестянки.

И грянул бой!

Все мы выстроились на старте — у «солдатской». Палка летела за палкой, а жестянка все стояла на своих кирпичах, как заколдованная… На этот раз повезло мне. Вне себя от восторга я увидел, как жестянка со звоном отлетела метров на семь от кирпичей. Но наслаждаться было некогда! Все пацаны с дикими воплями, обгоняя меня, уже мчались вперед. Скорее, скорее! Теперь каждый должен подобрать свою палку, прежде чем часовой поставит жестянку на место. Кто не успеет, тому придется трудно: как только жестянка поставлена, начинается «ближний бой»: Витька Смирнов прыгает вокруг жестянки, а мы, как стая волков, окружаем Витьку. Его боевая задача — задеть палкой хотя бы одного из нас. Поди-ка, попробуй тут схватить свою палку! Если Витька «осалит» кого-то, а затем собьёт банку — он победил! Кого задел, тот и будет новый часовой. Наша же задача увертываться, не давая задеть себя, сбить жестянку и оставить бедного Витьку в часовых опять…

«Ближний бой» — зрелище живописное и шумное. Прохожим, не знакомым с игрой в офицеров, может показаться, что здесь происходит настоящее побоище и надо бежать за родителями, а то и за милицией. Войдя в азарт, мы все орем дикими голосами, мы так размахиваем своим оружием, что то и дело задеваем друг друга, вскрикиваем от боли, переругиваемся, палки скрещиваются со стуком, пыль стоит столбом…

— Давай, Кулик, смелее! — покрикивает Опарин на Кольку Куликова.

— Козел ты, Севрюга! Защищай меня, когда я нападаю! — Это Сипа «воспитывает» своего партнера Сервера.

— Куда бьешь, макака! Между ног надо! — это уже Сервер поучает третьего из их летучей команды, Эдема…

Послушаешь издали, подумаешь, что перекликаются овладевшие речью звери самых различных пород: кулики, севрюги, козлы, макаки… Кто сказал, что в Чирчике нет зоопарка? Есть, да еще самый колоритный во всей Азии.

…Мы все устали. Все покрыты ранами, потом, пылью. Витька Смирнов оказался могучим бойцом, стойким стражем жестянки. Эта побитая, искореженная, продырявленная банка из-под сгущенки казалась недосягаемой под защитой его широко раздвинутых ног… И вдруг раздался общий рев восторга: это Опарин, изловчившись, сбил банку… Снова рев — Эдем наподдал ей еще. И, наконец, я, завершив дело, заслал жестянку за пределы поля…

Мы гоняли в «офицеров» пока не начало темнеть. Из окошек уже раздавались призывные крики родителей. Тут и я спохватился: как там Эммка? Пора, давно пора было возвращаться. Тем же путем, конечно…

Витька Смирнов, еще не забывший, что в игре мы были противниками, хмуро посмотрел на меня, но согласился помочь залезть на веранду. Я осторожно взобрался на его спину, Витька закряхтел. Уже вцепившись в раму, я прошептал: «Спасибо, Вить, пока!»

Эммка, хоть и обрадовалась, что я вернулся, тут же снова стала дразниться, что наябедничает. Лучше всего было уложить ее, не дожидаясь прихода отца. Умывшись и поужинав, мы улеглись в постели. Я мигом стал задремывать, перед глазами у меня мелькали наши боевые палицы. Но тут раздался писклявый голос сестренки:

— Вале-е-ра-а!

Ага, вот оно! Наступила минута отмщенья — мне даже спать расхотелось. Сейчас проучу эту ябеду.

Дело в том, что Эммка боялась засыпать одна и зачастую просилась ко мне в постель. Обычно я брал ее. Но сегодня…

— Валера, можно к тебе-е?

— Сколько кошек в доме развелось! Ужас… Говорят, они теперь уже и по квартирам стали лазать… — задумчиво сказал я.

Всхлипывание. Такое жалобное, долгое… Еще бы! Что может быть страшнее горящих в темноте зеленых глаз! Я выждал минуту, другую…

— Ва-а-ле-е-ра!

— Ябедничать будешь? — спросил я торжественно и строго.

— Не-е-е-т! — донесся из темноты дрожащий голосок.

— А вдруг будешь? На что мне такая сестренка-ябеда, а? Обменяем тебя на братишку… С ним будет веселее, мальчишки не ябедничают…

— Я больше не буду! Не надо обменивать, пожалуйста… — И Эммка снова всхлипнула так жалостно, как умеют всхлипывать только очень маленькие дети.

— Ну, хорошо, давай…

Быстрый, дробный топот босых ножек — и почти в то же мгновенье ко мне прильнуло теплое Эммкино тельце. Она вздохнула глубоко, всхлипнула в последний раз… И мы уснули.

* * *

Я проснулся внезапно то ли просто так, то ли от каких-то звуков. Мама? Нет, мамы в комнате не было. Она уже Эммку забрала к себе — значит, заходила к нам, вернувшись ночью со смены. Но почему-то за дверью раздавался то шорох, то движение. Не привычная поступь родителей, сопровождаемая пощелкиванием домашних шлепанцев. Нет, это был другой, незнакомый шум, и он меня пугал. Может, кошки, старался я успокоить себя. Вспомнил, как Эммка боится кошек и каким смешным мне это казалось. Но сейчас я и сам не испытывал никакого удовольствия при мысли, что квартира, может быть, полна кошками, и я увижу, как светятся в темноте зеленые глаза… А шум то прекращался, то снова возникал… Вот будто голос чей-то, шепот… Шаги… Заскрипели полы, все ближе к моей двери… Она приоткрылась, кто-то осторожно ходил уже по моей комнате… На секунду мелькнул лучик света… Я зажмурился… Приоткрыл глаза — сново темно. И шорох, шорох…

Я покрылся холодным потом. Открыл рот, чтобы крикнуть: «Воры, воры!» — но ни звука не вылетело из моей глотки. Сперло дыхание, я похож был на немую жабу…

Все затихло. Я лежал, не в силах пошевелиться, прислушиваясь, вглядываясь в темноту. Наверно, это долгое напряжение было не по моим детским силам, я внезапно заснул, когда, как — не помню.

Утром меня разбудили громкие голоса. Отец и мама о чем-то взволнованно переговаривались. По квартире разгуливал ветер — я понял, что распахнута входная дверь. Что-то случилось… И я почему-то знал, что случилось! Не успев додумать эту мысль, я кубарем слетел с постели.

Отец сидел на корточках в прихожей и что-то подбирал с пола. Рядом с ним валялась открытая Эммкина сумочка, набитая ее сокровищами — какими-то серебристыми ленточками.

— Как это я не услышал? — бормотал он.

— Они знают, когда приходить! Время самого глубокого сна выбирают… — У входных дверей стоял дядя Юра, Дорин муж. Это он, оказывается, поднял тревогу рано утром, когда, идя на работу, увидел, что наша дверь почему-то открыта, а в прихожей никого нет… — Они свое дело знают, — сказал он, как бы отдавая должное мастерству воров и в то же время сожалея о постигшей нас беде.

— Как же это я не услышал? — снова пробормотал отец.

— Я слышал… Я их услышал! — Я сказал это сначала очень тихо, потом выкрикнул, вдруг ясно вспомнив, что случилось ночью.

Отец поднял голову.

— Ты слышал? Тогда почему не позвал, не кричал, что грабят?

Я собирался ответить, что не кричал, потому что голос мой исчез куда-то, звуки не вылетали из горла. Но объяснять это было слишком трудно. И почему-то ужасно не хотелось.

— Ну, чего вам надо от ребенка? — Мама подошла и обняла меня. Она, как всегда, все понимала. — Он крепко спал, ему что-то почудилось сквозь сон… И слава Богу, что…

Она не закончила, поцеловала меня, потом подошла к вешалке.

— Слава Богу, взяли только пальто одно… Демисезонное. Нахлебнички…