Университеты

Василий Панфилов, 2021

Париж! Город контрастов, в котором в единое целое переплетаются нравы богемы, мрачные подземелья, выставки картин и Большая Политика, в которой Егор вынужден принимать участие. Он, собственно, и не очень-то хочет… Но кто, если не он?!

Вторая глава

На вокзале, запершись в кабинке туалета, я в несколько минут переменил жидовское своё обличье, и вскоре молодой эльзасец смешался с толпой приезжих, выйдя на привокзальную площадь, заполненную народом. Устроив себе краткую экскурсию по городу, убедился, насколько это вообще возможно, в отсутствии слежки, и только затем пришёл на условленное место на Монмартре.

— Месье… — смерил меня взглядом юный Гаврош с русской газетой в руках.

— Боланже, — отозвался я, улыбаясь смущённо, как и полагается провинциальному таланту, прибывшему в Париж в поисках славы, — Анри Боланже.

— Робер, просто Робер, — с ехидцей отозвался чичероне, сворачивая газету в трубочку. Отлепившись от грязной стены с облупившейся штукатуркой, мальчишка махнул кому-то наверху, и мешая изысканный французский с немыслимым местным жаргоном, пообещал скоро вернуться.

Дёрнув небрежно лохматой головой, он с кошачьей грацией заструился по узким переулкам, оглядываясь то и дело на меня, успеваю ли? Ныряя то в сквозные подъезды, а то и в подвалы, ведущие Бог знает куда, проводник выныривал благополучно в узких сырых переулках, мне же оставалось лишь следовать за ним, пребывая в настороженной готовности.

Закружив меня напрочь, Гаврош в единый миг остановился у неприметного дома с подслеповатыми окошками цокольного этажа, утопленными в брусчатку, и оттарабанил по двери сложный ритм костяшками сбитых пальцев.

— Жюль! — чичероне засунул пальцы в рот и засвистел переливчато, — Жюль! Глухой ты… постояльца привёл, открывай давай!

Рослый привратник, похожий на гориллу в берете и на сутенёра разом, приотворив двери, смерил меня взглядом мясника на пенсии, и впустил. Сложные переходы, с подъёмами и спусками уверили меня в том, что мы уже точно не в том доме, и как бы даже не на соседней улице…

Всё более нервничающий, я ступал вслед за гориллой, а сердце бухало, разгоняя кровь и адреналин, готовя организм к бою. А потом…

— Мишка?! Мишка!

Мы обнялись до боли в рёбрах, потом ещё, и заговорили разом, перебивая друг друга и рассказывая обо всём на свете. Брат вытянулся ещё сильней, оброс мышцами и раздался в плечах. В узкой комнате с подслеповатым окошком и небольшим столом со скромным угощеньем, он кажется особенно громоздким.

— Ну, рассказывай! — нетерпеливо сказал он, отпустив гориллу жестом и садясь на стул верхом, опустив подбородок на скрещенные руки, — Как ушёл… всё!

Сбиваясь то и дело, рассказываю о побеге по крышам, о поездке в собачьем ящике и о… Дашеньке. Смеясь беззвучно и утирая слёзы, брат то и дело перебивал мой рассказ.

–… Амазонка?

— Ну! — с ноткой вызова и смущения, а Мишка только отмахивается руками и хватает воздух ртом, не в силах вдохнуть от скрючившего его смеха.

— А сам, сам-то как?! Как здесь-то оказался?

— В составе делегации, — пожал он плечами, чуть отводя глаза.

— Иди ты!? — я подаюсь вперёд, взглядом прощупывая его лицо, не шутит ли?

— Сам иди! — чуть усмехается брат, но улыбка выходит кривоватой.

— Я так понимаю… — ерошу обеими руками волосы, — мне тоже предстоит?

— Угум… — скрывая неловкость, он взял с блюда яблоко и захрустел, брызгая соком.

— Хм… — потянувшись, я налил себе молока и подтянул выпечку, собираясь с мыслями, — молодые герои молодой страны?

— В точку! — кивнул он чуть смущённо.

— Хм…

— Надо! — убеждённо сказал брат.

— Миша, политика — это не моё… — начал было я и примолк, собирая воедино мозаику своих знаний, — и крепко ты влип?

— Я, собственно, один из организаторов, — криво улыбнулся брат.

— Вот как…

Мишка прерывисто вздохнул, не став ни оправдываться, ни… Да собственно, и не должен, по большому-то счёту. Сколько мог, столько и сказал ещё в Африке, а что я услышать не смог и в голове уложить, это уже совсем другое дело.

— И… — я замялся, не в силах подобрать слова, — зачем… Погоди! Кайзер, жиды и… вот это вот всё!? Ты… вы должны понимать, што франки при таком раскладе отойдут от Союза, они же с германцами как кошка с собакой! Чудо уже, што на нашей стороне выступили единым фронтом!

— На стороне Союза! — буркнул брат.

— Ну и… погоди, — замер я, — а есть, получается, разница?

— Ещё какая, — бледно улыбнулся он, неловко повернувшись на скрипнувшем стуле, — Ты думаешь, мы хотели вот так?

— Неужто и нет?!

— Ага, — блекло сказал он, — мы поначалу также… Эйфория была, не поверишь! Русь Заморская, такое всё…

Кривая улыбочка прорезала его лицо, а глазах — тоска смертная.

— Радовались, — повторил он, медленно положив огрызок на стол, — обживаться начали, своим умом всё, да… А потом по чуть да помалу, и вот мы уже наособицу в Союзе, и настолько наособицу, што и вовсе отдельно, так-то.

— Откупиться нами задумали? — выдохнул я, и брат кивнул молча, глядя бездумно в стену с сырыми, облезающими бумажными обоями, по которой лениво ползали крупные тараканы, откормленные на сытных французских харчах.

— Угум. Мы-то радовались, обустраиваться начали, кооперативы, кредиты… А на деле — кость британцам. Автономии-то у нас столько, што мы по факту и не в Союзе, а союзники, так-то.

— Но… неужели нельзя было как-то…

— Как?! — уставился на меня брат не мигаючи, — Думаешь, так просто всё?! Нас в Африке всего-то тысяч тридцать, и это со всеми понаехавшими, включая бабьё и детишек! Буры, они для голландцев свои, да и для германцев ни разу не чужие. А мы так… Откупились бы. Перекрыть поначалу пути-дороги, да хотя бы промолчать просто, когда британцы начнут суда из России останавливать. И всё, Егор! Всё! Мы одни, без буров и тем паче, без Европы, никак не выстоим, понимаешь?

К горлу подступил едкий комок, я запил его молоком и вцепился в яблоко, давя нервный тошнотик. Несколько минут мы молчали, только двигая челюстями, не глядючи друг на друга.

— И кто?

— С миру по нитке, — понял меня брат, улыбаясь бледно, — Не поверишь, какие союзы и каких союзников уцепили. Мы… да нет! Не только староверы, но и так… вообще. Русские, жиды… у этих своих фракций хватает, но в Африке дядя Фима козырный туз.

— Дядя Фима, хм…

— Свои интересы, ясно-понятно, — согласился со мной брат, — урвать кусочек территории для себя и своих, так кто ж без греха? Н-да… мы, жиды российские, буры… да-да, среди них тоже фракций хватает. Потом янки, точнее…

–… конфедераты? — подхватил я, начиная понимать логику событий.

— Ну… не только, северян тоже полно. А если брать именно што финансовый и политический вес, так янки даже и повесомей будут. Но да, южане нас поддерживают, у них реваншистские настроения сейчас на пике. Массовая поддержка практически, чуть ли отражение былых событий увидели. Но и нам придётся пойти на… ладно, об этом позже.

— Аргентина ещё, — продолжил он, сцепив добела кисти, — эти на государственном уровне. Латиноамериканские кланы, но там вовсе уж пёстро всё.

— На континент влезть хотят?

— Угу. Торговля, концессии.

Я хмыкнул с сомнением, на што Мишка только плечами пожал.

— Вильгельма сюда же, — вздохнул брат, — и дядя Фима божится, што такого он ни разу не предвидел! И знаешь? Я ему верю! Германский протекторат в рамках Южно-Африканского Союза, это знаешь ли…

— Психиатром надо быть, такое вот предвидеть, — согласился я, — хотя и удачно вышло для жидов.

— Не скажи, — протянул Мишка, — государство у них вроде как и появилось, но именно што"вроде как". Не"милостью Божией^[2]", а невнятный протекторат в составе Союза. Этакая эквилибристика на одной жопе промеж двух стульев. Территория то ли есть, а то и нет, и будет ли вообще полноценная страна, а не непонятное нечто, неизвестно. А отношения с Британией испорчены напрочь уже сейчас, да и не только с ней. Ни торговли, ни… как бы промышленной блокады для жидов не вышло, так-то. Ну и нас вместе с ними зацепить может.

— В таком разрезе да, — соглашаюсь с ним, — но… как же не хочется!

— А мне? — Мишка усмехнулся вовсе уж блекло, — Просто иначе — всё это зря! Все смерти, всё… всё зря, Егор. Либо так, на живую нитку в государство с бурами и"паровозиком Вилли"в пристяжку, да губы в улыбке растягивать и в дружбе клясться, либо никак. Так вот, брат.

Выдохнув, я хотел было…

… но посмотрел на Мишку и смолчал.

— Женюсь я, — неожиданно сказал он, кусая губу и глядя через меня стеклянно, с дурацкой, будто приклеенной улыбочкой.

— Совсем всё плохо?

— Да нет, — с той же неестественной улыбочкой отозвался брат, — девка как девка, из старой бурской семьи. Молодая, пригожая вполне. Не порченная. Так просто… не думал никогда, што вот этак придётся.

— Династический брак, н-да уж… А ты у нас отец-основатель выходишь?

— Угум. Один из, — прозвучало безо всякой усмешки.

— А я, выходит… — и тут ажно холодок по спине, и такая забронзовелость кладбищенская за спиной встала! Представились внезапно пафосные строчки в учебниках, гипсовые бюстики и историки, защищающие диссертацию на моих к Фире письмах, да всякого рода личных вещах.

Не штобы даже… хм, против. А так просто, будто я уже… и холодом могильным. А потом и ничего, отпустило.

— В делегации, значит, — протянул я, собираясь с решимостью и сам себя уговаривая.

— Угум.

— Дипломатических проблем не возникнет? — склонив голову набок, поинтересовался для порядку.

— Куда ж без них?! — усмехнулся Мишка и сощурился, переключаясь на мои проблемы и вновь становясь похожим на человека, — Тем веселей!

— Даже так?

— Ох, Егор… — брат встал, потянувшись всем телом, и выгнулся, хрустя суставами, — ты даже не представляешь, какие интересные комбинации можно строить просто по факту твоего нахождения в делегации! Особенно когда вот так — р-раз, и появился! Нежданчик. А уж если подготовить да отрепетировать.

— А с Империей Российской, — зло усмехнулся он, щурясь как через прицел, — нормальных отношений у нас быть не может. По определению.

— У нас или у Союза?

— Ну не всё же время в одни ворота? — оскалил Мишка кипенно белые зубы совершенно по-волчьи.

— Ха! — в голову залезла смешинка, и переглядываясь усмешливо, мы без слов поняли, што жизнь у нас будет очень интересной…

… только наверное, недолгой.

Примечания

2

Божией милостью (Б. М., лат. Dei gratia) — это политическая и религиозная доктрина королевской и политической легитимности. Согласно этой доктрине, монарх является субъектом не земной власти, а наследует права управления непосредственно от Бога.