Бывший папа. Любовь не лечится

Вероника Лесневская (2024)

— Доктор Богданов, у нас сложная пациентка. Направлена к нам на реабилитацию после ДТП. — Была за рулем? — Нет, пьяный водитель не справился с управлением и въехал в остановку, где стояла она с ребенком. Малышу нет и полугода. Не пострадал — она успела оттолкнуть коляску и приняла удар на себя. А сейчас требует отпустить ее домой, к сыну. — Настоящая мать… Отпустим, когда сама пойдет. И не таких упрямых на ноги ставили, — останавливаюсь у палаты. — Как зовут? — Надежда Богданова, однофамилица ваша. Невозможно. Только не она! Но… На больничной койке — моя бывшая жена, с которой мы развелись год назад. Вздрагивает. Узнала. И я не забыл. — Сколько месяцев ребенку? — спрашиваю не то, чем должен интересоваться врач. Читаю ответ в ее наполненных слезами глазах. Скажи, милая, за что?

Глава 8

— После аварии я… — прикусываю язык и подбираю самую безобидную формулировку, чтобы Назар не успел навесить на меня медицинских диагнозов, — стала хуже спать.

— Хуже спать? — скептически выгибает бровь. — Ты все крыло на уши подняла, не говоря уже… обо мне, — добавляет сквозь зубы, стиснув челюсть так, что желваки играют на скулах. На доли секунды прикрывает глаза, массирует переносицу, а затем, стряхнув с себя человеческие слабости, продолжает безэмоционально, как машина: — После аварии, значит… Видимо, сильный стресс в совокупности с травмой усугубили твое состояние. Куда врачи смотрели?

— Я в порядке, — лгу, чтобы усыпить его бдительность. — Всего лишь приснился кошмар.

— У тебя нервный срыв, Надя, и это не норма, — импульсивно хватает меня за плечи, впиваясь цепким взглядом в мое бледное лицо. — Я слышал, о чем ты кричала во сне… Я всего лишь хочу тебе помочь.

Всеми способами он пытается достучаться до меня, но я только сильнее закрываюсь. Отчетливо помню первые месяцы после потери дочери — тогда Назар в панике затаскал меня по врачам. Лучшие и самые дорогие специалисты в один голос твердили, что у меня послеродовая депрессия и галлюцинации, выписывали транквилизаторы, от которых я медленно превращалась в овощ. Мне ничего не оставалось, как покорно согласиться со всеми вокруг — и замолчать. Лучше хранить переживания глубоко в душе, чем угодить в психиатрическую больницу.

Страх, что мне опять никто не поверит, выставив неадекватной, возвращается.

— Я не сумасшедшая, — испуганно выдыхаю Назару в лицо.

— Я не называл тебя так, — опомнившись, отпускает меня и отодвигается. Обреченно роняет голову, устремив взгляд в пол. — Я тебе не враг, Надя, и мне бы не помешала хотя бы крупица твоего доверия, — шепчет едва различимо.

— Я верю тебе… — касаюсь его опущенного плеча и поспешно уточняю: — как врачу. Просто боюсь, что после случившегося ты передумаешь и не будешь отпускать меня домой к сыну. Хотя ты обещал, Назар! — повышаю голос, призывая его сдержать слово.

— Хм… Наоборот, тебе бы не помешала смена обстановки, — окидывает задумчивым взглядом помещение. — Стены лечебного учреждения давят, палата чужая и некомфортная, а одиночество дает пищу для деструктивных мыслей. Так у нас ничего не выйдет. Для успешного лечения необходимы позитивные эмоции и здоровый фон. Как раз сын может тебе это дать. Я заметил сегодня, как ты оживала и сияла рядом с ним.

Легкая улыбка трогает его жесткие губы, и я не могу не отреагировать — мягко усмехаюсь в ответ, испытывая приятное умиротворение. Назар прав: даже упоминание о ребенке успокаивает и вдохновляет меня, придает сил жить дальше и бороться. В то же время, присутствие его сурового отца вселяет надежду.

Онемевшие пальцы машинально сжимаются на мужском плече, сминают стерильную белую ткань рукава.

Богданов садится вполоборота, накрывает мою руку своей, согревает, хочет сказать что-то еще, но медсестра опять врывается без стука. Мне приходится вспомнить о том, что я здесь пациентка.

Назар уступает ей место, молча наблюдает, как она ставит мне укол, измеряет давление и пульс. Бросает пару фраз, после чего Маргарита приносит какую-то таблетку и стакан воды. Покосившись на бывшего мужа и получив его одобрение, послушно выпиваю лекарство.

— Попробуй уснуть, завтра тебе пригодятся силы, — сдержанно дает мне рекомендации Назар и выходит из палаты вслед за медсестрой.

Падаю на подушки, некоторое время лежу неподвижно, невольно прислушиваясь к шорохам в коридоре. Не верится, что Богданов оставил меня одну. Просто ушел, прикрыв за собой дверь.

Разумеется, он поступил правильно. Как врач.

Почему же тогда в моей груди зияет дыра, а по венам разливается холодная пустота?

Тревога возвращается. Не могу сомкнуть глаз. Лежу, уставившись невидящим взглядом в потолок, и нервно тереблю пальцами край одеяла.

Хочется позвать Назара, но разве я имею на это право? Как я объясню свой порыв? Только опять взбудоражу и его, и весь персонал.

Здравый смысл побеждает в тяжелой борьбе с чувствами. Заставляю себя закрыть глаза, но тут же широко распахиваю их, когда в палату проникает тонкая полоска света. Тихие, осторожные шаги приближаются ко мне, резко затихают возле постели — и уходят куда-то в сторону.

В полумраке различаю очертания мощной фигуры. Опускается на неудобный стул в углу, вальяжно закинув ногу на ногу, ставит ноутбук на колени, открывает его — и свет от экрана ложится на волевое мужское лицо.

— Назар? — недоверчиво уточняю, думая, что он мне снится. Поворачивает голову, вопросительно вздергивает подбородок. — Что ты делаешь?

— Я поработаю немного, Надя, — небрежно сообщает, уткнувшись в монитор. — Надеюсь, свет от ноутбука не будет тебе мешать? Иначе я не успею до утра закончить твой график и выписать все назначения.

— Ты мог бы сделать это в своем кабинете, — чуть приподнимаюсь на локте и неуклюже перекатываюсь на бок. Наблюдаю, с каким важным видом Назар набирает какой-то текст.

Недоуменно моргаю, пытаясь прогнать наваждение. Однако это не сон.

— Хочешь, чтобы я ушел? — прекращает печатать, а рука зависает над клавиатурой.