Туман и Молния. Часть 19

Ви Корс, 2023

Эта история произошла на самом деле в другой реальности (другом измерении, параллельном мире и т.д и т.п), Вы можете называть «Это» так, как Вам хочется, как Вы привыкли, или как Вам ближе и удобнее. Суть не изменится. Все герои повествования существуют и взаимодействуют друг с другом так же, как существуем и взаимодействуем друг с другом мы в нашем мире. Не являются достоверными лишь их имена, имена богов, названия народов и территорий. Названия и имена отражают лишь основной смысл, который вкладывают в них герои.

Глава 1

Они не задержались в Прибрежном, и Корс был искренне этому рад. Он и сам не понимал, почему так боялся этого места. Оно было для него каким-то роковым. Здесь он присутствовал на совете командиров перед наступлением на Форт, и тогда он был непререкаемым авторитетом для своих черных воинов, и одним из них. В окружении соратников он гордо восседал на почетном месте во главе стола, покрытого темно-бордовой бархатной скатертью, которую в тот день неизвестно где раздобыл Валентин. И также сидел он за этим столом уже позже, и скатерть на столе была смятой и грязной. Сидел один, в пустом доме, опустив плечи и позабыв про свою осанку избранного господина — изгой с раскрашенными лицом и телом покрытым узорами нечистых, униженный и ставший рабом.

Корс старательно гнал от себя прочь эти тяжёлые воспоминания. В ту страшную ночь в этом заброшенном гниющем посёлке Демон показал ему свою силу, но, в конце концов, Корс остался жив, и ничего будто бы не изменилось. По крайней мере, так казалось. Но, когда волею судьбы он оказывался в этом проклятом месте, глубоко запрятанные воспоминания и эмоции предательски начинали всплывать на поверхность, закручивая в водоворот тяжелых мыслей и не давая покоя. И Корс прекрасно отдавал себе отчет в том, что не смог бы спокойно зайти в ту комнату с мерзкой крысой, копошащейся в углу.

Люди — чёрные воины Рагмира и Тола, как всегда, ехали на несколько маршей впереди, а Корс, по-прежнему командовал нечистыми и ехал с ними. Они особо не торопились, но и не останавливались с ночёвкой, отдыхая не больше пары-тройки часов подряд. Его капитан Парки следил за порядком в длинной веренице обозов и многочисленных разномастных повозок, доверху нагруженных разным добром. Периодически он проезжал вперед, к Корсу, и отчитывался своему командиру о том, что все в порядке, или напротив, говорил, что: «…у одной из повозок сломалось колесо, и они немного отстали, но скоро починят».

— Это потому, что вы неправильно распределили груз внутри, и слишком много напихали, не подумав о правильном распределении тяжести и давлении на колёса, — в поучительной манере объяснял Корс, разговором хоть немного отвлекаясь от мрачных мыслей.

Он смотрел на яркие черные точки, вытатуированные под глазами нечистого, и невольно повторял про себя: «Последнее предупреждение, последнее предупреждение… а сколько предупреждений за это время получил я сам, так самонадеянно отбрасывая их в сторону? Мне не сделали точки под глазами, но, похоже, я вляпался по более твоего, Арк».

И Парки, кажется, его слышал, но ничего не говорил, и, отчитавшись, возвращался назад к обозам.

Рядом с Корсом, но чуть позади него, верхом ехал Эдриан. Он был одет в свою одежду воина, и его довольно отросшие волосы с помощью каких-то фиксирующих средств нечистых были красиво поставлены вверх высоким гребнем. Корс не запрещал ему это, и время от времени обращался к нему, давая какие-то несложные поручения в стиле «принеси-подай», используя Эдриана как своего слугу-раба. Эдриан все выполнял.

— Эдриан, — говорил ему Корс, — я не передумал, и не забираю свои слова обратно. Я по-прежнему согласен отпустить тебя в Нечистый предел, когда мы вернемся в Чёрный город. Отпустить к твоей жене и детям. Ты нечистая полукровка, и твой отец, насколько я понял, богатый и знатный истинный черный. В тебе есть кровь расы избранных, ты это понимаешь?

— Да, господин, — равнодушно отвечал Эдриан, — но мне нет обратной дороги.

Так отвечал он неизменно, и его татуированное лицо оставалось таким же непроницаемым, как и его мысли.

А Корсу, напротив, теперь даже хотелось освободить Эдриана. Нечистые сделали его рабом, наказав за трусость. Демон подарил Эдриана Корсу, прекрасно понимая, что обрекает раба на мучения. Но сейчас, Корс, назло Демону, больше не хотел мучить Эдриана.

Ник и Арел тоже часто ехали совсем неподалеку от Корса. Он мог видеть Демона, и от этого, ему становилось только хуже.

Физически, кажется, Корс более-менее восстановился и мог много часов проводить в дороге, в седле, ни чувствуя ни боли, ни слабости, но вот морально… Морально он был просто раздавлен, и в монотонном пути между бесконечных пустынных холмов, то и дело натыкаясь взглядом на такое яркое пятно копны белых волос, Корс не мог не думать о Нике, и не мог не вспоминать:

«Они в пути из Рудного города к Багровой Скале. Один из привалов.

Корс аккуратно причесывает Ника, убирая его платиново-белые волосы наверх со лба и висков. Тщательно закалывает их заколками, планируя дальше заплести ему косы или сделать хвост, но вдруг замечает, какой Ник милый с немного убранными назад волосами и одновременно торчащими чуть дальше по бокам пушистыми густыми прядями. Корс откладывает щётку для волос и оставляет Ника так, любуясь им и видя, что одна непослушная тоненькая прядка уже выскочила из заколотой наверх чёлки и лежит на лице его красивого мальчика. Это невыносимо умиляет Корса, он смотрит на торчащие по сторонам от его лица и чуть сдвинутые назад непослушные волосы, и они действительно напоминают ему пушистые длинные ушки милого щенка. Корс смеется, а Ник недовольно кривит губы и с досадой мотает головой, не желая, чтобы Корс смеялся над ним, и ещё одна тонкая белая прядка высыпается из его прически.

Ник, стоя поодаль, быстро сплевывает в сторону, да так резко и далеко выпустил слюну изо рта, как Лис выпускает пули из своего мушкета.

Корс буквально замирает в шоке:

— Прекрати, — шипит он, — надень немедленно маску!

Корс знает, что в маске, даже если Ник и сдвинет нижний щиток максимально вперед и вверх, так лихо сплевывать у него всё равно не получится. Ник, поняв, что Корс недоволен им, чуть затравленно косится в его сторону и быстро надевает маску. А позже, в их походной палатке, Корс сдирает её с его лица и бьет сына ладонью по губам, хлестко, наотмашь:

— Не смей никогда делать этого! Не смей плеваться как скотина! — орёт на него Корс.

Ник сжимается и пытается заслонить губы ладонями, но не сопротивляется и молчит. Он не смотрит на Корса, не поднимает глаз, хотя его лицо и выражает явное недовольство. И Ник больше никогда не плевал на землю или в сторону при отце.

У живописного озера они простояли три дня, и Корс уже не помнит сейчас, за какую провинность заставляет Ника залезть под их походный топчан. Он говорит ему, что в наказание Ник будет лежать там ровно час, и опускает вниз тяжёлое покрывало из шкур. Ник послушно и тихо лежит на полу, но Корсу самому становится очень скучно без него, и он еле выдерживает положенное время. Едва дождавшись, когда час, наконец, пройдёт, он резко приподнимает покрывало, открывая своего милого мальчика. Ник лежит на полу ничком, уткнувшись лицом в сложенные руки. Он чуть приподнимает голову, и, щурясь от света, пытается взглянуть на отца, а тот лихорадочно вытаскивает его и подтягивает к себе, одновременно другой рукой торопливо расстёгивая ширинку, давит на затылок, прижимая его лицо к своей промежности».

Зачем он вспоминает это сейчас? Все кончено, и ничего больше не будет. Но мысли о Нике упорно крутятся в его голове, бесконечно проигрывая одну и ту же мелодию, песню о потерянной любви. Точно как шарманка! Правильно сказал про него Ник!

Одно и то же. Одно и то же, и так по кругу. Дзинь. Дзинь. Дзинь…

Дзинь. Дзинь. Дзинь.

«Их комната в Форте. Ник сидит на кровати, и Корс водит пальцем: вверх, вниз, влево, вправо. Так он восстанавливает зрение сына и тренирует его глаза. Ник старается следить за его рукой. Корс медленно приближает палец к кончику его носа:

— Смотри! — приказывает он. — Смотри обоими глазами на мой палец!

И Ник послушно сдвигает глаза к переносице, в кучу, и это так смешно и забавно, что Корс, не сдержавшись, начинает хохотать. Он трясет головой, прижимая руки к груди и заливаясь смехом, а Ник сидит перед ним, сжавшись, и, как обычно, от расстройства чуть выпячивает и так пухлую нижнюю губу вперед, выражением своего лица, провоцируя у Корса новый приступ веселья и смеха. Ник смотрит на него укоризненно и с некоторой обидой от того, что Корс так откровенно потешается над ним.

И Корс сквозь смех умоляет его:

— Ник, Ник, милый, ну не дуйся, все хорошо! У тебя отлично получилось. Просто это было очень смешно!

Но Ник не поддерживает веселье Корса и продолжает надувать губы и кривить рот.

— Ну, улыбнись, улыбнись! — просит его Корс, и Ник растягивает губы в искусственной улыбке, больше похожей на оскал. Так скалится прирученный хищник, подчиняясь хозяину, но демонстрируя, что ему не нравится, когда тот его дразнит. И Ник, как зверь, чуть огрызаясь, «улыбается», показывая клыки, при этом всё же не смея ослушаться или укусить, и этим вызывает у Корса лишь очередной прилив, и через минуту лечение забыто, и Ник стонет под ним.

На следующее утро Корс возвращаясь к лечению, говорит:

— А сейчас, снова потренируем твои глаза.

Но Ник начинает баловаться и сам сводит глаза к кончику носа, или один глаз сводит к носу, а другой, наоборот, уводит подальше от переносицы, сильно в бок. Корс не понимает, как у него так ловко и смешно получается это делать, они оба смеются. И, несмотря на то, что Ник строит рожи и откровенно дурачится, он все равно остается невероятно обаятельным и милым, и Корс не в силах отругать его за сорванный урок, и они снова любят друг друга».

Дзинь. Дзинь. Дзинь.

Все всегда происходило страстно, бурно, ярко. В первый заход Корс кончал очень быстро, и только на второй и третий раз мог трахнуть Ника как следует, а потом снова начинал частить. Стоило же ему отдохнуть и сделать перерыв в пару часов, как все начиналось сначала, и первый оргазм накрывал его буквально мгновенно. Корс постоянно стирал свой член до крови, не в силах прекратить и вовремя остановиться, потому что хотел Ника каждую минуту. Не задумываясь о последствиях, он заживлял ссадины сильными средствами. Под наркотиками это было не трудно, боль от мгновенного заживления почти не чувствуется. Все отлично! Только слишком много сильных стимуляторов, слишком много и часто, и вот его потенция сказала ему: «До свидания».

Дзинь. Дзинь. Дзинь.

Зачем он продолжает? В голове крутятся уже даже не конкретные ситуации, а просто моменты, связанные с его мальчиком, то, как Ник поворачивается к нему всем корпусом, вместо того чтобы просто повернуть голову, бросает быстрый взгляд исподлобья снизу вверх. Непроизвольное подрагивание кисти руки. Неуклюжий жест, которым Ник пытается поправить свои волосы и убрать чёлку с глаз, зная, что Корса раздражает, когда волосы заслоняют лицо. То, как опускаются вниз его плечи и вечно растрепанная макушка, когда Корс начинает ругать его, обзывая пьяницей и безмозглым дурачком. В такие моменты глаза Ника начинали блестеть от слёз, и с каждым разом всё быстрее и быстрее. В конце концов, стоило Корсу только начать читать свои нотации, глаза Ника уже находились на мокром месте. И для Корса это были незабываемо приятные воспоминания.

Дзинь. Дзинь. Дзинь.

Очень скоро Корс понял для себя, какие обидные слова оказывают на Ника самое сильное воздействие. Ник недостаточно сильно, а скорее вообще равнодушно, реагировал на обвинения в том, что он преступник, что он кого-то избивал, вымогал деньги и творил беспредел в Чёрном городе. Честь воина и то, что он её просрал, очень слабо волновала его. А вот на «конченного наркомана» он реагировал, хотя на «пьяницу» сильнее. Он оставался непробиваемым на обвинения в том, что испортил свое тело и руки татуировками, но сжимался, когда Корс обвинял его в том, что он по глупости испортил свою внешность, и теперь на его лице шрам. На то, что он безграмотен, Ник не реагировал, но, если Корс обзывал его дурачком и бестолочью, расстраивался. И Корс всегда давил на эти болевые точки. Пьяница и дурачок — эти слова расстраивали Ника сильнее всех остальных. Он нервно поднимал руки, сводя их вместе и сжимая в кулаки, и начинал бить себя по макушке.

— Прекрати немедленно! — строго говорил ему Корс. — От того, что ты настучишь сейчас себе по своей дурной голове, ума у тебя не прибавится, а только последний выбьешь!

А Ник сидел перед ним, шмыгал носом и упрямо тер глаза. Но Корс считал самым лучшим, когда всё же одна-две слезинки падали из стеклянных глаз. Тогда, переполненный сам невероятно приятными эмоциями, также как глаза Ника слезами, Корс порывисто обнимал сына и объяснял, что ругает его ему же во благо, чтобы помочь стать лучше. И Ник должен это понимать, не обижаться на отца и быть благодарным ему. И Ник благодарил и просил прощения.

Дзинь. Дзинь. Дзинь.

Даже сейчас, уже после всего, что случилось между ними, от этих воспоминаний у Корса по-прежнему начинало приятно ныть в животе.

Ник, ехал неподалёку, и, кажется, заметил взгляды Корса или услышал его мысли о нём. Корс это понял, потому что Демон чуть повернул к нему свое обезличенное маской лицо, и потом, отвернувшись, отпустил поводья, и, приподняв обе руки, надел на голову капюшон плаща, прикрыв волосы. Он натянул капюшон поглубже, заслоняя и так закрытое лицо. Еще несколько раз проведя рукой в черной перчатке по своей маске, старательно убрал под капюшон несколько непослушных белых прядей. Корс видел, что на его руке, затянутой в дорогую перчатку из тонкой кожи, прямо поверх перчатки надет золотой перстень с темно-зеленым камнем. Подарок Корса. И Ник его носит. Камень ярко блестит и переливается. Истинные чёрные носили на пальцах драгоценные перстни, но никогда не надевали их поверх перчатки, это считалось вульгарным признаком дурновкусия, и раньше Корс никогда бы не позволил Нику сделать так, но что он может сказать сейчас? Он больше не вправе указывать и делать замечания, а Ник со своими дикарскими понятиями о красоте, конечно, напялил перстень поверх перчатки, чтобы все видели, и чтобы он мог похвастаться драгоценностью.

Ник пришпорил Нечистую Силу, уезжая чуть вперед и подальше от Корса.

Корс подумал о том, что настоящее лицо Демона такое же чёрное, как и его маска, и теперь он понимал, почему Демон так любит носить её. Как бы это странно ни звучало, но в маске он был больше похож на самого себя. А милые черты сына Корса, Демон использовал только для соблазнения и обмана.

Дзинь. Дзинь. Дзинь.

Корсу стало очень грустно. Как хорошо было пребывать в неведении о той лжи, которая царила вокруг него, задыхаться от любви и восторга, сжимая как он тогда считал «своего мальчика», в чуть грубых и страстных объятиях. Смотреть в эти прозрачные глаза, часто накрашенные, подведенные черным и горящие на бледном лице, слышать его стоны, видеть и чувствовать, как Ник прижимается и льнет к нему. Разве мог Корс предположить, что они сами, а вовсе не их недоброжелатели разрушат такие идеальные отношения? И что теперь? Что теперь?!

Нет больше его беленького мальчика, его красивой куколки, такой милой ласковой и послушной, и светлые глазки в длинных ресницах больше не будут внимательно смотреть на него снизу вверх, ожидая, что он прикажет. И соблазнительные губы не будут мило надуваться от расстройства из-за обидных слов. И сейчас от горечи несбывшихся надежд у Корса самого предательски выступили слезы на глазах. Весь погрузившись в свое горе, он не сразу заметил Зафа, а тот подъехал к нему, и Корс, спохватившись, быстро вытер ладонью мокрые глаза. «Чёрт, что ему нужно?»

— Витор, — Заф смотрел на Корса очень серьезно.

«Нет, это совсем не похоже на флирт или какой-то подкат», — быстро подумал Корс и вежливо сказал:

— Добрый вечер, Заф!

— Знаешь, — продолжил Заф, не ответив на приветствие, он казался взволнованным, — ты можешь всегда позвать меня мысленно. Если захочешь. Не стоит терпеть или доводить до критической ситуации, стыдясь попросить помощи. Витор, просто позови меня, и я приду и постараюсь сделать все, что в моих силах.

— Заф, ты о чём? — то, как внимательно Заф продолжал смотреть в его лицо, и эти слова про некую «критическую ситуацию», которая может произойти, в животе Корса словно сжалась пружина, и это были очень неприятные ощущения.

— Нет смысла изображать из себя героя, — продолжил Заф, — это ничем тебе не поможет. Будет плохо, зови меня. Я очень давно знаю Белого Лорда, но знаю про него наверняка лишь одно: от него можно ожидать всё что угодно. Поэтому зови, я сам предложил помощь, это не твоя слабость.

Корс застыл в седле. Он смотрел на расплющенный широкий нос Зафа. Из-за плагов у того не было как такового кончика носа, просто расплющенная лепешка с небольшой вертикальной выемкой посередине. Бедный Заф, ведь он когда-то был красив, очень давно, до того, как с ним проделали эту уродующую процедуру — кажется, это сделал его отец. Так он рассказал Корсу. Из детских воспоминаний Шагежа Корс помнил Зафа молодым, с еще совсем небольшими камнями в ноздрях, его нос не был так жутко расплющен. Все происходило постепенно, и теперь лицо Зафа безвозвратно испорчено. Знак принадлежности к клану, семье. Младший принадлежит старшему. Разве мог бы когда-нибудь Корс сделать нечто подобное со своим сыном, так обезобразить его? Да он и прядь волос не в состоянии был отрезать своему Нику!

Заф тоже Демон, какова его животная сущность? Кто он? Человеческие тела Ника и Арела не похожи на их звериные сущности. Ник совсем не напоминает рептилию, ну, может, только движениями иногда: то совершенно недвижимый, застывший, то резкий и быстрый. Чем Арел похож на летучую мышь? Темным цветом волос? Нет, всё это как-то неубедительно. Если сам Корс имеет козлиные рога на голове, то этому в его физическом теле нет уж совсем никаких подтверждений. Кто ты, Заф? Он может быть каким угодно.

— Спасибо, но мне не нужна помощь, — спохватился Корс, — я думаю, все будет в порядке.

Заф невесело усмехнулся, чуть качнув головой:

— Приходи тогда просто в гости, когда мы будем на привале. Посидим, выпьем, поиграем в карты.

— Благодарю за предложение, Заф, — ответил Корс. «Только этого еще ему не хватало, ну уж нет, уволь меня от своего гостеприимства».

И Заф, больше ничего не сказав, развернул коня, отъезжая от Корса.

Корс всеми силами пытался увидеть его облик. «Чёрт! Что-то крупное, приземистое, мощное, как и сам Заф. Покрыт черной шерстью… Нет, это не шерсть, но очень похоже на густой, темно-коричневый, почти черный, мех. Не зверь. Заф не зверь. Он ближе к Нику. Насекомое. Толстые мохнатые лапы, состоящие из нескольких сочленений. Расположены вокруг тела. Их много».

Удаляясь от Корса, Заф, словно почувствовав его пристальный взгляд, обернулся, и Корс увидел, как блеснули его круглые темные глаза. Два огромных круглых глаза. «Нет, черт, это же круглые плаги в его носу переливаются темно-зеленым, а вовсе не глаза!»

Корс мотнул головой, отгоняя наваждение. Что имел в виду Заф? Он был очень серьезным и даже каким-то взволнованным. Он боялся за Корса. Боги! Мысли метались в голове Корса, как зайцы: «Демон сказал: «Я буду развивать и обучать тебя». Что это значит? Обучать его как Арела? Но какой смысл делать Корса немым? Пристегивать язык, как князю? Корс все слышит и может вести любой разговор мысленно. Для Арела, наверное, эта пытка имела пользу, вынуждая развивать внутренний диалог. Арел был туп и не слышал ничего кроме фразы: «Я разрешаю тебе кончить». Демон мучился с ним и вынужден был сделать его немым. Отсутствие физической возможности произносить слова вслух, невольно стимулировало князя искать другие способы коммуникации. Компенсируя свою немоту, он развивался. Но Корсу это не нужно. Он видит жизни людей, что уж говорить о стандартной болтовне. Его нет смысла развивать. Что ещё? Быть рабом, как князь? Сидеть раздетым у ног хозяина, пока он курит и играет в карты — это развитие? Ник сказал: «Не люблю тебя бить», а он, обычно, ясно выражается. Однако, в пределе он избил его как миленького. И? Ему не понравилось? Он не хочет? Не любит? Ну, зато князь Арел еще как любит! Мне конец! Они будут бить меня, как я бил их, «отражать», как говорит Ник. Что делать? Что мне делать? Звать на помощь Зафа? Ведь он на это намекал. Как это унизительно! Заф сказал: «Не строй из себя героя».

Корсу стало страшно.

Глава 2

В довершение ко всему, словно отзываясь на мрачное настроение Корса, погода испортилась, и начался дождь. Сначала небольшой и едва моросящий, очень быстро он превратился в оглушающий ливень, и нечистые приняли решение наконец остановиться на полноценный привал. Они начали ставить палатки для ночлега, но, пока это происходило, Корс успел насквозь промокнуть. Он замерз и уже не понимал, от чего его трясет, от холода или от страха. Как можно плотнее завернувшись в длинный плащ, он стоял возле своего коня и нетерпеливо ждал, пока нечистые под командованием Парки расставят шатёр. Корс уже забыл, когда вообще в последний раз расставляли его палатку. Во время всех походов он всегда жил со «своими мальчиками», но сейчас не знал, как поступить. Ник и Арел уехали далеко вперед и затерялись в дожде и суматохе подготовки к привалу. Куда ему идти? В конце концов, у него есть и свое место для ночлега. Как всегда во время ожидания, Корс нервно закурил. Пытаясь не намочить сигарету, он сильно склонил голову, надвинув капюшон как можно глубже. И в этот момент в его мыслях очень четко прозвучал приказ: «Иди сюда!» От неожиданности Корс вздрогнул и сразу отшвырнул недокуренную сигарету в сторону. Куда он должен был идти? Он нервно огляделся. Где в этой неразберихе искать Ника? Корс все же решил пройти немного вперед, в том направлении, куда они уехали ранее. Проигнорировать приказ он не мог, просто был не в состоянии сделать это, ослушаться, даже в физическом плане. Ноги сами понесли его неведомо куда в глубину строящегося лагеря. Он едва успел подхватить под уздцы своего коня, ведя его за собой. Не пройдя и пары десятков шагов, Корс увидел темную фигуру, явно направляющуюся ему навстречу. Несмотря на то, что идущий был завернут в плащ, и его лицо скрывал низко надвинутый капюшон, Корс не сомневался в том, кто перед ним. Такая гордая осанка прирождённого господина могла быть здесь только у князя. Арел приблизился. В вечерних сумерках и пелене дождя его серое лицо выглядело абсолютно нечеловеческим. Мертвая маска. Красивая и столь же отталкивающая в своем ледяном равнодушии.

— Иди за мной, ты ночуешь с нами, — сказал ему Арел без какой-либо интонации.

— Но… — Корс растеряно оглянулся на свою почти расставленную палатку, — но после того, что произошло? Почему?

Арел лениво пожал плечами:

— Меня это не касается, так сказал Ник, — и, отвернувшись, он направился в ту сторону, откуда пришел.

Корс махнул рукой Парки:

–Отставить!

Парки замер, поливаемый дождем, потом, кажется, понял приказ и крикнул своим воинам:

— Отставить! Разбирайте обратно!

А Корс поспешил за Арелом. «Значит, Ник прислал за ним князя. Князь Арел на побегушках, как Валентин, забавно». Ник не указал Корсу мысленно, куда идти, он предпочел отправить за ним Арела. Почему? Впрочем, какая разница. Корс послушно шел позади, думая о том, что Арел уже не человек. «Это ждет и меня? Демон сказал: «Я буду тебя развивать и учить». Развивать и учить, чтобы превратить в такое? В существо без чувств и эмоций, равнодушное ко всему живому?»

Они подошли к уже поставленной палатке. Арел пропустил Корса вперед и сам зашел вслед за ним. Корс услышал, как князь мысленно коротко отчитался: «Я привел».

Ник сидел за столом. Он снял плащ, но на его лице по-прежнему была маска. Корс видел, что волосы Ника спутаны и не расчесаны, он не делал этого без отца, и Корса это убивало, но он больше не мог ему указывать.

— Сними плащ, — сказал Ник, явно обращаясь к Корсу, — с тебя вода течет ручьем.

Корс сразу снял плащ и постарался аккуратно повесить его у входа, чтобы не намочить все кругом.

— На колени, — приказал Ник.

«Боги, ну а на что я надеялся?!» — пронеслось в голове у Корса. Он молча встал на колени. Ему УЖЕ хотелось позвать Зафа.

Ник подошел и протянул Корсу полотенце:

— Вытри лицо, оно мокрое от дождя.

Корс быстро глянул на него, попытавшись определить настроение, но что было толку? Маска надежно скрывала мимику, а черное стекло — выражение глаз. Корс опустил взгляд, взял предложенное полотенце и вытерся им.

— Подними голову, — снова приказал Ник, — подними, запрокинь лицо и закрой глаза.

Корс подчинился, вдруг почувствовав, как к его глазам прикасается что-то липкое, прижимается к векам и коже. Пластырь!

— А-а-а!

— Не ори! Это всего лишь пластырь.

— Но зачем? — закричал Корс, хватаясь за заклеенные глаза.

— Я собираюсь снять маску, — спокойно объяснил Ник, — ты больше не увидишь моего человеческого лица.

— Что?!

— Вспоминай теперь мое черное лицо, покрытое чешуей. И я, и Арел больше не люди для тебя.

— Змея и летучая мышь? — усмехнулся Корс, но усмешка вышла неубедительной. Внутри он был напуган и дезориентирован тем, что его ослепили.

— Не змея и не мышь, но ладно, пусть будет так, — согласился Ник, — приблизительно ты прав.

— Но я ведь и сам такой же, как вы! — отчаянно воскликнул Корс, — ты сказал, что у меня рога.

— Да.

— Значит, я козел, получается?!

— Козел, змея, и летучая мышь, — подытожил Ник, и Корс услышал, как они с Арелом негромко рассмеялись, — снимай свою мокрую одежду, — приказал Ник, и его голос снова стал серьезным, — её нужно развесить просушиться.

— Как я повешу свою одежду просушиться, если я не вижу ничего! — возмутился Корс.

— Вер позаботится о твоей одежде.

— Ну конечно! Он ничего не понимает! Он повесит ее слишком близко к огню. Он испортит дорогую кожу. Моя одежда требует специального ухода!

И Корс получил удар в голову, неожиданный и такой сильный, что отлетел к стене и упал на бок. Он даже не понял, кто его ударил, Ник или Арел, но это было очень болезненно. В висках зазвенело, и он просто каким-то чудом не потерял сознание.

— Прошу вас, не надо! — закричал он униженно. Корс боялся их и знал, что они чувствуют его страх. «Я хуже Эдриана, я такой же трус!»

— Сними мокрую одежду, Вер позаботится о ней, — повторил Ник без особых интонаций.

Корсу хотелось думать, что его все же ударил князь Арел, но он не мог знать этого наверняка, а их мысли были закрыты от него. Он принялся раздеваться, боясь получить еще удар. Может быть, нужно было снимать одежду быстрее?

Полностью раздевшись, он остался стоять на коленях. Они его не поторопили, не ударили и ничего ему не сказали. Корс услышал, как к нему подошел Верный. Он узнавал его по дыханию, по тому, как по-собачьи Вер сопел, и сейчас еще по отвратительному запаху мокрой псины. Корсу было холодно, его кожа покрылась мурашками, он мелко дрожал, воздух в палатке еще совсем не прогрелся. «Боги, только бы они не оставили меня спать вот так у входа, ну или хотя бы дали какую-нибудь шкуру, а лучше одеяло». Он почувствовал, как к его золотому ошейнику пристегивают цепь. Это сделал Ник, Корс не ошибся, потому что Ник сказал ему:

— Вставай на четвереньки и ползи за мной, — и он потянул за цепь.

Корс медленно продвинулся вперед, боясь удариться о топчан или стол. Сейчас он очень хорошо понимал Ника с его плохим зрением и невольно подумал: «Боги, как только он все это выдерживал на протяжении всей своей жизни?»

Чуть протянув руку, Корс беспомощно исследовал пространство впереди себя и наткнулся на деревянную ножку.

— Ложись на кровать, — сказал Ник, — укройся, согрейся, я не желаю тебе зла. Скоро будет ужин.

— Спасибо, — едва прошептал Корс. Нащупав рукой поверхность топчана, он поднялся с колен и аккуратно лег на него, заматываясь в одеяло, чувствуя, какое оно большое и мягкое. «Это же их пуховое одеяло, покрытое золотым атласом и парчовой тканью! Они спали под ним во дворце Рудного города. Значит, Ник приказал вытащить дорогую вещь из повозки, вот так, прямо в походе, посреди пути? Приказал накрыть роскошным одеялом походный топчан? Впрочем, какая теперь разница? Главное, что оно теплое». Корс накрылся с головой и лежал, пытаясь унять дрожь и ни о чем не думать, ничего не анализировать. Когда-нибудь Ник сменит гнев на милость, Корс в это верил. В конце концов, Корс сам виноват. Он смутно слышал их передвижения по палатке, но они ничего не говорили.

— Витор. Вставай! Держи, одень.

Ник толкнул его в грудь чем-то мягким, Корс понял, что это его белая батистовая рубашка с многослойным кружевом на воротнике и манжетах и бархатный камзол с золотым шитьем на лацканах, его штаны из замши. Все эти вещи не сочетались между собой, и мало того, надевать их сейчас, в походной палатке, было абсурдом, но Корс не возразил. Ни сказав ни слова, он надел то, что ему предложили. Он представил, как глупо смотрится с заклеенными пластырем глазами, растрепанным мокрым хвостом, цепью, свисающей с ошейника вниз, и при этом в дорогих кружевах. Ник дал ему его самую красивую одежду, ну, по мнению Ника, конечно, но это было уважительно, наверное… или напротив, это была издевка, Корс не понимал.

— Пойдем к столу, — сказал Ник и потянул за цепь.

— Мне снова ползти на четвереньках? — уточнил Корс.

— Нет, просто осторожно иди за мной.

На цепи, как пес, делая совсем небольшие шаги, Корс послушно направился за Ником. Ник вел его медленно, не поторапливал, лишь направляя натяжением цепи.

Наконец, дотронувшись чуть вытянутой рукой до края стола, Корс спросил:

— Я могу сесть?

— Да, конечно, — ответил Ник, — папочка, я не наказываю тебя, пойми.

И Корс услышал, как он вплотную придвинул к нему стул.

Корс аккуратно сел, и Ник положил его руку на деревянную столешницу. Корс сразу наткнулся на вилку, нащупал край миски с ужином. По резкому специфическому запаху он понял что в миске баранина. Аппетита не было, и даже не из-за того, что мясо воняло. За время, проведенное с нечистыми, Корс, в целом уже привык к их грязной еде. Резко отдернув пальцы от пищи, Корс уже увереннее продолжил водить рукой по столу, и, как и надеялся, сбоку от миски нашёл кубок с вином.

Так было лучше. Он сразу взял его, и, забыв спросить разрешения Ника, сделал несколько больших глотков, почти осушив до дна.

— Тебе нужно поесть, — заметил Ник.

— Я не могу… кусок не лезет в горло, — оправдался Корс, и он не лгал.

— Нет, так не годится, — не согласился Ник, — тебе нужно поесть, папочка, я сам покормлю тебя.

— Ник…

— Из моей руки, из моих пальцев ты возьмешь еду?

— Ник…

Корс почувствовал, как к его губам прикасается горячий кусок мяса. Невольно он попытался отодвинуть его от себя. Пытаясь убрать руку Ника от своего лица, случайно дотронулся до его запястья чуть ниже браслета. Сейчас, когда все чувства Корса были обострены до предела, он очень явственно ощутил под пальцами тонкую вмятину шрама. След от веревки. Корс испортил сыну запястья, постоянно крепко связывая ему руки в целях лечения и воспитания, и, увлекаясь в процессе, затягивал так, чтобы веревка буквально впивалась в кожу. Татуировки, как всегда, помогали скрывать ссадины, и Корс не задумывался о последствиях. Мгновенно он вспомнил, как Ник в те моменты, когда его руки были свободны, пытался растереть затекшие пальцы, морщась от боли тёр запястья, на которых остались глубокие борозды от шнура. А в Рудном городе Корс стянул ему руки за спиной тонкой железной проволокой. Что он натворил! Теперь такие же следы на руках ждут и его, Корс уже в этом не сомневался. И еще, сам не зная почему, он был уверен, что после ужина Арел его поимеет, или он отсосет им. Ник лукавил, папочка Корс был наказан. Но вот надолго ли?

— Ешь! — поторопил Ник, снова прижимая кусок мяса к его губам.

И Корс обреченно разомкнул их. Кусок баранины был небольшим, но очень горячим, обжигая небо и язык. Приоткрыв рот, Корс глубоко задышал, пытаясь остудить пищу:

— Горячо!

— Прости, держи, запей, — Ник легонько толкнул его кубком в грудь. Корс перехватил кубок и лихорадочно допил содержимое.

— Еще кусочек, — Ник снова дотронулся до его губ, и Корс покорно взял мясо из его пальцев.

На четвертом или пятом куске баранины он взмолился:

— Ник, прошу тебя! Я не могу больше! Меня выворачивает, тошнит.

— Хорошо, я больше не буду, — к радости Корса, отозвался Ник, — я налил тебе ещё вина.

Корс выпил.

— Папочка, тебе сделать укол?

— Н-нет-нет, спасибо, пожалуйста, не надо! Я в порядке.

— Ладно. Тогда возвращайся на кровать. И постарайся заснуть.

Корс на ощупь вернулся к топчану, снял камзол и рубашку.

Пока его не трогали. Он согрелся под одеялом, и выпитое им вино дало о себе знать, подарив некоторое спокойствие.

Вдруг Корс услышал, как Ник издал какой-то странный звук. Он как будто всхлипнул, тихо застонав, словно от боли, и его тихий стон перешел в такое же тихое шипение.

— Вер! — громко позвал он, и, видимо, спохватившись, добавил уже мысленно, — «принеси мне этот чертов пластырь и ваты», — а потом снова вслух зло выругался на нечистом.

— Ник! Что с тобой?! — с волнением закричал Корс. Резко подскочив, он сел на топчане.

— Тебе какая разница? — холодно ответил Ник, — ведь я кусок дерьма в грязном фантике от конфеты.

Корс пристыжено замер:

— Зачем тебе вата и пластырь? Доктор Кассиэль предупреждал, что, когда яд окончательно начнет выходить из твоего шрама, может начаться воспаление. Последние дни кожа вокруг была сильно покрасневшей, от тряски в дороге воспаление усилилось? Да? Только не вставляй опять стальные скобки, умоляю!

— Не твоё дело! Я сделаю то, что захочу!

— Ник, прошу тебя! Ты обижен и зол на меня, я понимаю, но будь благоразумен.

— Не называй меня больше Ник! Для тебя я Никто! И я не обижен и не зол на тебя, папочка-господин!

Корс прекрасно понимал, что Ник глумится над ним, называя папочкой, но не хотел сдаваться так просто:

— Нет, нет. Ник, умоляю! Я никогда не злился на тебя по-настоящему. Ты слушал мои мысли в дороге? Мои воспоминания о тебе?

— Трудно было не услышать, как ты беспрерывно дрочишь на мою человеческую внешность в своей голове.

— Нет! Я не дрочил… ты неправильно понял… — Корс услышал, как в палатку вбежал Верный. Ник стал мысленно общаться с ним и отвлекся от разговора с Корсом. Корса это бесило. — Ник, я был не прав, я признаю это…

— Отвали от меня и заткнись сейчас, — Ник снова тихо зашипел. Корс предположил, что он прикладывает вату, пропитанную заживляющим средством, к воспаленному шраму.

— Сынок, я виноват, я необдуманно начал лечение и разбередил твою застарелую рану. Позволь мне помочь тебе, — взмолился Корс, он безумно волновался, что Демон окончательно изуродует лицо его сыну.

— Нет!

И Корс не выдержал:

— Ты сейчас все испортишь! Ты не сможешь правильно применить лекарство! Ты не умеешь! Упрямый идиот!

— Ах, смотри-ка, опять ты меня умыл и не вытер! Но я больше не собираюсь сидеть и плакать после того, как ты наорал на меня! Господин-папочка, заткнись, я сказал, иначе сейчас я рот заклею тебе пластырем, а не только глаза! А хочешь, стальной скобкой скреплю, чтобы ты уже заткнулся окончательно!

Корс замер и замолк. Он очень переживал, что Ник сейчас без присмотра испортит все лечение.

Ник подошел к нему:

— Не обращайся ко мне. Я запрещаю тебе разговаривать, ты понял? Все, что ты хотел, ты мне уже сказал в Форте.

Корс промолчал, не зная, как ему поступить, можно ли ответить или уже нельзя. Но он невольно мысленно произнес: «Сынок, что с твоим лицом?»

Несмотря на запрет, у Корса язык не поворачивался назвать его Никто.

— Что с моим лицом? Ничего. Оно покрыто черной чешуей, ты же знаешь, — ответил Ник вслух. — Не обращайся ко мне мысленно! А то сейчас я дотронусь до тебя своими мерзкими лапами, и ты от страха обмочишь штаны, да, папочка?

Корс схватился за голову:

«Прости, прости. Я постараюсь принять твою сущность и этот твой образ, и в нашем мире ты ведь в слиянии с моим сыном, и…»

Он «услышал», как Ник резко закрыл от него свои мысли, словно громко хлопнул дверью, и отошел от него:

— Спи!

Глава 3

Skid Row — Wasted Time

Корс снова заперт в какой-то пустой и темной клетушке без окон. Это сон? Или он опять «ловит» воспоминания Ника? Корс уже понял: как только в его видениях появляются темные норы, низкие потолки, камеры, подвалы, неприятные ощущения тесноты в замкнутом пространстве и темнота — это воспоминания его сына. Темнота и ограниченное пространство. Корс уже не боится, больше не испытывает панические атаки и клаустрофобию. Он отделяется от сознания Ника, в котором пустота и никаких мыслей и эмоций, словно он мертв. Корс отделяется, потому что хочет увидеть его со стороны. Здесь нет никакого источника света, но Корс все равно «видит». Ник такой маленький! Черт! Корс, как всегда, провалился в детские воспоминания. Ник слишком маленький, ему, наверное, нет ещё и пяти лет. Может, чуть больше, но он и для пяти лет выглядит маленьким и худым, просто выражение его лица такое серьезное и взрослое, совсем не детское. На худом лице четко выделяются скулы, нет той округлости и пухлых щечек, которые часто присущи малышам. Бледное лицо с гармоничными чертами. Ник очень красив, несмотря на то, что лицо чумазое, будто перепачкано землей, и нижнюю губу ему уже испортили, в ней торчат кольца. Губы черные, тоже в земле. Он что, ел землю? Ник не пострижен и не расчёсан, волосы его спутанные и грязные, впрочем, как всегда. Макушка тоже в земле. Он плохо одет. На нем какая-то короткая кофта и порванные штаны. Это откровенное тряпье, оно такое старое, что кажется истлевшим. Ник сидит на голом земляном полу в этой каморке, похожей на склеп, где больше нет ничего. Сидит один, грязный, весь в земле, худенький, одинокий. Корс невольно вспомнил воспоминания детства Шагежа. Заф тоже вечно держал его в каком-то чулане. Что за дикие приемы воспитания у вас, нечистых?

Или вы так обращаетесь только с «неправильными» детьми? Такими, как Шаг и Ник? Руки Ника связаны запястье к запястью. Его кисти сведены вместе лодочкой, он как-то странно прижал их к груди, а дальше веревка уходит к кольцу в стене. Зачем ведьма привязывала маленького ребенка в темной комнате одного? Зачем связала вместе руки? Не так уж она хорошо обращалась с тобой, Ник! — с горечью думает Корс. А ведь его сын и слова плохого про нее никогда не сказал, и называл всегда «моя приемная мать», или просто — мать. Он не говорил «ведьма», не называл ее по имени, он говорил — моя мать. И Корс видит сейчас, что Мара явно не заслуживала этого звания.

Ник чуть вздрагивает, он как будто внимательно прислушивается к чему-то, но вокруг царит абсолютная тишина. Чуть тряхнув головой, он убирает руки от груди и вдруг начинает скрести земляной пол. Пол твердый, но у Ника, видимо, уже было достаточно времени, потому что ямка, процарапанная им в полу, довольно глубокая. Он медленно и как-то механически тупо скребет землю ногтями. Рядом нет ни кружки с водой, ни миски с едой. Может быть, действительно бедный он и ест эту землю. Ник скребет, скребет землю, и, словно разозлившись, в каком-то отчаянии поднимает связанные в запястьях руки, сжимает кулаки и нервно стучит ими себе по макушке. Как же знакомо Корсу это движение. Сынок, зачем ты копаешь землю? Ты пытаешься сделать подкоп? Выкопать себе путь к свободе? Корса переполняют эмоции любви к Нику и негодования к ведьме. Разве можно было так обращаться с его сыном! Со зверьми лучше обходятся, а он ребенок! Сердце Корса обливается такой болью, что он не может больше смотреть на эту такую простую и одновременно невыносимую картину.

— Боги, сынок! Сынок! — в каком-то исступлении кричит он и видит, что Ник вздрагивает, поднимает бледное лицо, его пустые глаза смотрят в никуда. Он едва заметно шевелит губами, с них не слетает ни звука, но в голове Корса отчетливо вспыхивает: «Папа?» Словно Ник вкладывает ему это прямо в мозг, не пользуясь ни голосом, ни языком. Только эмоции. Снова и снова с таким удивлением будто спрашивает: «Папа? Папа?!»

Корс замирает от удивления, эмоции переполняют его, и он начинает «выпадать» из прошлого. Картинка смазывается, но он ещё успевает услышать резкий выкрик: «Папа, не уходи! Не бросай меня!»

И выпадает из состояния. Просыпается, понимая, что лежит на походном топчане в палатке, но в его голове, все еще продолжает звенеть полное отчаяния:

— Не бросай меня! Не бросай меня! Не бросай…

Нет, этого не могло быть! Просто не могло! Ник не мог почувствовать его там в тот момент и услышать, ведь Корс просто смотрел прошлое. И ведьма не могла так плохо обращаться с его сыном, ребенок был ей нужен. Она сама купила его для подселения Демона. Значит, это даже не прошлое, а дурной сон. Это просто сон. Просто дурной сон! Дурной. Сон. Забыть!

Сколько сейчас времени? Его глаза были по-прежнему плотно заклеены пластырем. Но обычно Корс всегда просыпался рано, лишь в последнее время в Форте его неизменный график сбился. «Наверняка сейчас нет ещё и девяти утра», — подумал Корс. Он слышал дробный стук дождя по крыше. Значит, дождь ещё не прекратился, шёл всю ночь? За его спиной лежал Арел. Корс не сомневался, что это именно он. Князь лежал совсем рядом, тесно прижавшись и как обычно положив на Корса свою расслабленную и от того тяжёлую руку. Он утыкался лицом в затылок Корса, и тот чувствовал его тёплое размеренное дыхание на своих волосах. Корс не помнил, как он заснул, не помнил, когда Арел лёг рядом с ним. Скорее всего, Ник, воспользовавшись своей силой, усыпил Корса, просто вырубил, и Корсу было обидно от этого. «Зачем вот так, без спроса, против воли, усыплять человека? Не поинтересовавшись даже его желанием? Он обращается со мной, как с вещью!» Недовольство и раздражение поднимались в нём всё сильнее, и настроение уже с утра было дерьмовым. Его невыносимо бесил пластырь на глазах, липкий слой тянул кожу, и вообще, проснувшись с утра, просто хочется открыть глаза, потереть их, а Корс не мог этого сделать. То, как Ник вчера с ним обращался, сейчас тоже его неимоверно расстраивало. Мало того, что он заставил его униженно стоять на коленях у порога, дрожа от холода, так ещё и ослепил. «Я не хочу, чтобы ты видел моё лицо! Ты больше не увидишь моего человеческого лица!» Что за безумная идея? Очередная глупость, в которой нет никакого смысла, кроме унижения. Бессмысленное унижение. Впрочем, это настолько в их стиле — беспричинно и жестоко унижать, всегда одно и тоже, ничего нового. Лиса раскрасить шутом, меня ослепить. И Ник не в первый раз так делает, Корс помнил, как несколько дней был вынужден носить неудобные позорные очки, в которых ничего не было видно, а теперь ещё хуже, Ник просто заклеил ему глаза. Глупые игры взбалмошного, жестокого мальчишки «Я не наказываю тебя, папа». Лицемерная дрянь, ещё как наказываешь! Разрешил ударить! Корс предпочитал верить, что его ударил не сам Ник, а князь. А потом просто приказал «спи» и вырубил.

От лежащего рядом Арела Корсу было жарко. Их походная кровать была совсем неширокая, на ней неудобно спать вдвоем даже в обнимку, и тяжелое парчовое одеяло, которым они были укрыты с головой, теперь тоже раздражало Корса. Под ним вместе с Арелом было душно и жарко. Душно, жарко и тесно. Корс довольно грубо сбросил с себя руку князя и сел. Выбравшись из-под тёпла одеяла и Арела, он сразу ощутил сырую прохладу влажного воздуха. Внизу по деревянному настилу пола гулял сквозняк, неприятно обдавая босые ступни холодом. Сильно пахло табаком, вчерашней бараниной, потом от одежды и немытых тел, но запах сигаретного дыма все же перебивал все остальные.

— Ник… — позвал Корс, но сразу осекся, — Никто! Сын! — добавил он осторожно. — Я могу к тебе обращаться? Мне очень нужно!

— Ммм… — по всей видимости, Ник лежал совсем рядом, со стороны князя Арела, и, похоже, прямо на полу:

— Что тебе? О-ох…

— Который час? — спросил Корс.

— Что?

— Ты знаешь, сколько сейчас времени?

— Понятия не имею, сколько? — зевая, переспросил Ник.

— Ты меня спрашиваешь?! Мне откуда знать, если я не вижу ничего! — возмутился Корс. Да, разговаривать с Ником с утра — пустое занятие, впрочем, как и в практически любое другое время.

Ник снова зевнул и ничего не ответил.

— Я могу отлепить пластырь? — через некоторое время спросил Корс, поняв, что Ник совсем не намерен продолжать разговор.

— А? Нет.

Корс едва подавил неконтролируемо накрывшую его волну злости. Его пальцы невольно нервно сжались в кулаки.

— Нет, — повторил Ник, — я сам это сделаю.

— Тогда сделай… — и Корс, снова немного подумав, добавил, — пожалуйста.

— Чуть позже. Отстань от меня, дай поспать! Что тебя вечно вздёргивает в такую рань?

— Я прошу тебя, хватит издеваться! Сними.

— Я не издеваюсь, я спать хочу, тебе вот надо именно сейчас?

— Но я ничего не вижу!

— Зачем тебе сейчас что-то видеть? Спи, да и всё!

— Мне нужно сходить по нужде!

— Возьми там бутылку, Арел оставил вчера…

— Ты шутишь?

Но Ник больше не отвечал ему.

Продолжая внутри корчиться от бешенства, Корс пошарил рукой возле их топчана и сразу наткнулся на несколько валяющихся там пустых бутылок из-под вина. «Просто замечательно!» Но что поделать, нужда заставит. Поднявшись и держа в одной руке бутылку, другой рукой он достал из штанов свой член, и, сильно прижав рукой головку к горлышку, всё же сумел облегчиться. Стоило ему только отставить наполненную бутылку в сторону, как он почувствовал на своем поясе руки Арела. Тот стягивал его тонкие и мягкие замшевые штаны ещё ниже с бёдер и одновременно настойчиво тянул Корса обратно на топчан, вынуждая сесть. Арел, не разворачивал его к себе, отпустив талию, нажал на плечи. Корс лёг на бок спиной к князю. Они прижались к друг другу, как лежат сложенные ложки в ящике стола. Корс ощущал горячий и твёрдый член, упирающийся ему в крестец. «Ну конечно, давай, Арел! Успокой об меня свой утренний стояк».

Арел уверенно продолжил стаскивать с него штаны. Корс ему не помогал. Князь стащил полностью только одну штанину с одной его ноги. Удовлетворившись этим, он чуть приподнял его теперь голую ногу вверх. Корс чувствовал его пальцы, они были мокрые, Арел послюнил их, они ощупали и раздвинули то, что ему было нужно, дальше несколько толчков. Корс просто лежал, не подмахивая, но ему было приятно, как-то уютно, по-домашнему. Арел накрыл их обоих одеялом с головой и неспешно толкался в Корса, крепко обнимая его и дыша ему в ухо. В этом теплом коконе одеяла они мягко возились, тесно прижавшись друг к дружке, как в норке, и Арел, чуть нависая над ним, щекотал его щеку своими волосами. Князь был такой крепкий, твердый, молодой. Корс сжал рукой свой член: «А-а-ах»… Арел усилил толчки, и, к удовольствию Корса, абсолютно искренне негромко застонал, отбрасывая накрывавшее их одеяло, вырывая их слипшиеся тела из теплого, но тесного и безвоздушного пространства в сырой и холодный мир, наполненный влажным воздухом. Корс толкнулся назад и ему навстречу, отвечая, принимая толчки уже не так инертно. Арел это оценил, он ускорился, и его дыхание стало глубже. Они то сбивались с заданного Арелом темпа, начиная двигаться вразнобой, то снова нащупывали синхронность, снова её теряли и снова ловили…

— Тебе оставить? — не останавливаясь, хрипло спросил Арел, явно обращаясь к Нику. Корс понял, что он имел в виду — спрашивает, кончать ему внутрь Корса или вытащить заранее, оставив не таким мокрым для Ника.

— Я вам не сигарета! — закричал Корс с возмущением, мгновенно потеряв настрой и слыша, как князь резко выдёргивает из него, сбрызгивает рядом, чуть ему на бедро и наверняка на парчовое одеяло. «Оставил».

К ним подошёл Ник. Услышав поскрипывание половиц, Корс рывком сел на кровати и упрямо повторил:

— Я не сигарета, чтобы оставлять меня друг другу! Я. Не. Сигарета!

— Да? — словно немного удивленно спросил Ник и потянул Корса за цепь, болтающуюся на его ошейнике. — А раньше тебя это не смущало. Даже если мы… ммм… курили тебя одного на двоих или одновременно.

— Вы меня тогда любили, а сейчас унижаете!

— Тебе показалось, — сказал Ник, и Корс почувствовал, как он подтягивает его за цепь сильнее, вынуждая податься чуть вперед, дотрагивается до его лица и резким рывком сдирает пластырь.

— О-о-о! — Корс схватился за глаза, — Можно осторожнее! Не только у тебя есть ресницы!

Он поднял взгляд, и, увидев Ника замер буквально в шоке. Ник не был в маске, но его лицо было плотно забинтовано широкими полосками черной ткани. Он обмотал свою голову так же, как когда-то заматывал его Корс, с той лишь разницей, что Ник оставил для себя узкую щель на уровне глаз, а ткань на уровне рта он также чуть разрезал, как делал и Корс. Тот с ужасом смотрел на блестящее кольцо, торчащее из-под полосок ткани под носом, на обмотанный подбородок и макушку, на которой в промежутках между бинтами немного топорщились белые волосы. Ник обмотал себя одновременно и так, как его обматывал Корс, и так, как это сделал доктор Кассиэль в имении князя Арела. Шея Ника сбоку была залеплена пластырем.

Корс тяжело сглотнул, взявшись рукой за горло, не в силах вымолвить ни слова. Ник почти ничем не отличался от Валентина сейчас. Он выглядел откровенно плохо и жалко. Ник отстегнул цепь от ошейника Корса и отошел, вернувшись на свою лежанку из шкур, постеленную прямо на полу. Он явно не планировал трахаться.

Корс, всё также молча, проводил его взглядом. Он видел, как тяжело давались Нику эти шаги, как он едва доковылял до шкур и тяжело опустился на них. Поняв, что его больше не собирались употреблять, Корс поспешно натянул снятую с одной ноги штанину, подтянув штаны и застегнув ширинку.

— Сын… что с тобой? — то, как выглядел Ник, удручало. Он словно поломался, в одно мгновение, за одну ночь. Корс был обескуражен. И ещё этот странный сон!

— Ничего, — отозвался Ник. Низко опустив голову, он стал копаться в своей сумке, и Корс знал, что он ищет там.

— Ты ужасно выглядишь. Зачем ты так забинтовал лицо? — спросил он.

— Ну а как? Ты ведь так делал, когда лечил меня.

— Но я… — Корс запнулся, не мог ведь он сказать ему сейчас: «Но я не совсем лечил тебя, и для лечения в этом не было такой уж необходимости, я просто немного удовлетворял с тобой свои порочные фантазии». Неужели Ник вправду думает, что именно так нужно было его лечить? Он настолько наивен, что не понял, что Корс не сколько лечил, сколько на самом деле играл с ним? Ограничивал его, упиваясь своей властью. Ник принимал всё за чистую монету? Верил Корсу? И поэтому, оставшись один, в точности повторил лечение, не осознавая, что можно сделать по-другому? Не-е-ет! Не может этого быть! Ну не может быть Демон настолько глупым, Корса больше не провести! Или может? И Ник не знает, как по-другому, знает только то, что показал ему отец? Корс попытался быстро проанализировать ситуацию логически. Раньше это всегда помогало ему в его профессиональной деятельности. Нужно было разложить все по полочкам.

Первое, его сын находится в симбиозе с бесовской сущностью, и этот симбиоз нарушенный и не приносит ни одному, ни другому никакой пользы. Они могут вредить друг другу.

Второе, его сын человек неразвит и наивен, и действительно может ничего не понимать в лечении.

Третье, Демону было запрещено лечить и восстанавливать человеческое тело своего носителя, это часть наказания, и Корс это понял. Но Демону можно было принимать лечение от других, если они сами предложат. И Корс предложил ему, а Демон принял.

Теперь он лечит себя сам. Но! Он повторяет действия Корса и Кассиэля! Ему можно повторять то, как его лечили другие? Отражать их действия? Не более того?

А Ник доверился Корсу. Поверил в его авторитет и принимал от него лечение. И вот результат безответственных поступков Корса! Теперь Ник неправильно лечит себя!

— Сынок, дай я сейчас всё сделаю по-другому! — горячо воскликнул Корс, осенённый своими выводами. — Позволь мне посмотреть, что с тобой, и теперь я все сделаю правильно. Я правильно подберу лечение, а дальше ты сам будешь за мной повторять, так как нужно, а не так, как сейчас. Давай всё исправим, всё наладим.

— Я сам справлюсь, — безразлично ответил Ник, даже не взглянув на отца, и вытащил из сумки свою чёрную шкатулку.

— Давай я прикажу позвать доктора Кассиэля…

Ник только хмыкнул и тряхнул головой:

— Он не приедет.

— Приедет!

— Они в трёх днях пути от нас, люди далеко ушли вперёд, — Ник открыл шкатулку и достал из неё небольшой металлический цилиндр. Гладкий, он поблёскивал серебром в его чёрных пальцах, и Корс прекрасно знал, что хранит Ник в этом футляре.

— Станет!

— Нет, не станет. В Форте он ещё терпел тебя, но сейчас совсем не обязан ехать в лагерь нечистых по приказу опального чёрного, чтобы лечить его любовника, — Ник открутил крышку защитного футляра и аккуратно достал из него свой шприц, присоединил иглу.

Корс сжал зубы:

— Я сам поеду за ним и притащу сюда силой!

— Рагмир тебя быстро там посадит в клетку. Никуда ты не поедешь, и мне не нужен никакой доктор, — сильно склонившись к коробке, Ник чуть зазвенел бутыльками с препаратами, перебирая их.

— Я…

Ник повысил голос:

— Угомонись!

Корс замер: «нельзя показывать, что он боится».

Расстроено отвернувшись от Ника, он снял со спинки стула свою батистовую рубашку и нарядный камзол — вещи, которые Ник дал ему вчера взамен мокрой одежды. Ну а что еще ему оставалось? В палатке было прохладно, и ничего другого из одежды поблизости не было. Одевшись, Корс подошел к столу. Грязная столешница была залита вином, на ней стояли неубранные тарелки с остатками мяса, валялись куски хлеба, пепельница была полна окурков. Корс взял кувшин, и, поднеся к носу, понюхал его содержимое. Снова вино, как и в паре недопитых бутылок, и в кубке. Ну что за утро! Всё не так! Корс с уже плохо скрываемым раздражением громко треснул кубком по столу.

И Ник, сосредоточенно набиравший в шприц препарат из бутылька, невольно вздрогнул и обернулся к нему:

— Что ты ищешь?

— Воду!

— Что?

— Просто воду. Я хочу пить, у меня в горле пересохло.

— Выпей вина.

— Я не хочу вина!

— Витор, перестань капризничать.

— Я всего лишь хочу выпить пару глотков чистой воды, по-твоему, это каприз?

Ник как-то устало вздохнул, но ничего не ответил. Корс понял, что он мысленно позвал своего Верного, потому что очень скоро тот ввалился в их палатку. Его плащ был мокрым, так как дождь все ещё не прекратился. Собачью голову закрывал шлем. Вер не снял его, остановился у порога. Корс видел, как в узких прорезях шлема хищно блестят его звериные глаза.

— Вер, Витору нужна вода, — сказал Ник, даже не взглянув на своего нечистого хабира. Он развернул свою руку ладонью вверх, и, казалось, внимательно разглядывал внутреннюю сторону запястья.

Пес повернулся к Корсу:

— Какая вам нужна вода, господин? Принести ведро воды, чтобы умыться?

— А питьевая есть? — уточнил Корс.

— Я ещё не ходил на родник. Но ведра всю ночь простояли под дождем, они полны. Вам принести дождевой воды? Она чистая.

— Налей её в чайник и как следует прокипяти, — приказал Корс, — я не буду пить сырую воду из грязного ведра!

— Хорошо, господин, — и Вер, развернувшись, вышел.

— Хотя помыться бы тоже не помешало… — пробурчал Корс. Его настроение не улучшалось, и ему казалось, что он до сих пор чувствует на своей коже запах тела Арела. Запах, оставшийся от крепких объятий князя и его рук. Он остался на теле Корса, на его спине, плечах, груди. Всюду, где Арел прикасался к нему. Корс взглянул на Арела. Тот расслаблено полулежал на топчане, золотое одеяло почти сползло на пол, обнажая его рельефный смуглый торс, косую мышцу живота и часть бедра. В руках князя была очередная бутылка, он сделал из нее глоток.

— Арел, ты там бутылки не перепутай, — не удержался Корс, — я, конечно, отставил ту подальше…

— Очень смешно, — равнодушно фыркнул Арел и лениво поправил длинную прядь своих гладких темно-коричневых волос, убирая ее с лица.

— Ну, я просто не уверен, что ты почувствуешь разницу, привычка, знаешь ли — дело такое…

Но Арел лишь снисходительно ухмыльнулся покрытыми плотным слоем краски черными губами, блеснув на контрасте белым неровным краешком отбитого переднего зуба. Не реагируя на уколы Корса, он сделал новый глоток из бутылки и звучно рыгнул, при этом оставаясь все таким же великолепным и необыкновенно притягательным.

Корс осуждающе, но уже привычно покачал головой:

— Потомок королевского рода, да уж…

Он невольно продолжал любоваться Арелом, понимая, что тому абсолютно наплевать на то, какое впечатление он производит на окружающих.

Корс перевел взгляд на Ника. Сильно перетянув предплечье черным шнуром, тот каким-то чудом нашёл живую вену на своей руке и сумел сделать себе инъекцию, введя препарат чуть ниже локтевого сгиба.

— Ник, может, переляжешь к Арелу, укроешься одеялом? — предложил Корс. — На полу холодно, мне жутко сквозит по ногам.

— Я не чувствую холода. Мне не холодно, — отозвался Ник. Корс называл его Ником, но он не поправил его.

— То, что ты не чувствуешь холода, не значит, что нужно лежать на сквозняке.

— Я не чувствую холода, — повторил Ник, снова склоняясь к своей шкатулке.

Значит, он позаботился о своих рабах в пока еще человеческих телах, бережно положил их на кровать и укрыл, чтобы они не замерзли, а о своем теле не заботится, просто лег на пол, на шкуру.

— Почему ты не чувствуешь холода? Ты ведь человек, ты и на снег можешь лечь? — Корс этого не понимал.

— Да-а-а, могу. Многие люди привычны к холоду. Это привычка, — вяло отозвался Ник, но все же отозвался.

Корс смотрел, как он сидит на шкуре, с обмотанной головой и спутанными волосами, торчащими из-под бинтов. Как он снова набирает что-то в шприц. Одна из его толстых белых кос, которые Корс с такой любовью заплетал ему, сейчас выбилась и торчала из-под верхнего слоя более коротких волос. Она была растрёпана, и кончик лежал на грязных половицах. Играя с Ником и украшая его по своему вкусу, Корс еще в Рудном городе стал заплетать нижний слой его волос в косы. Он помнил, что так были заплетены волосы Ника тогда, когда его в первый раз привели к нему на допрос. Нижний слой волос был заплетен в четыре косы, одна из них была совсем короткой, отрезанная Арелом. Корс приказал тогда расплести Нику волосы, чтобы показать его на Весеннем балу во всей красе, но позже и сам стал заплетать ему их, красиво скрепляя заколками и дополнительно, чтобы волосы дольше не растрепывались, он крепко переплетал их длинными тонкими шнурками, украшенными гранеными черными и бирюзовыми бусинами. Наверное, это тоже было неправильно — бусами обычно украшают свои косы девушки — но Ник был так похож на девушку, такой нежный и милый, и Корсу нравилось, когда сын был аккуратно причесанным и опрятным. Позже он заплетал Ника и в Форте, таким образом пытаясь скоротать время и чем-то занять себя, чтобы не принять восстановитель или от нечего делать не выпить лишнего. Ник никогда даже и не смотрел, что он там ему вплетает в волосы, как украшает. Он всегда послушно сидел, не шевелясь, как кукла, и не возражал Корсу, позволяя заплетать себе косы, вплетать в них сколь угодно разноцветных бусин, закалывать разными заколками. Он и сейчас не снял их, просто тесемки сами развязались, расплелись и теперь валялись на полу. И Ник не обращал на это внимания, не следил за собой, и не ухаживал за своими красивыми волосами.

— Во что ты одет?!

Корс видел, что на Нике снова была одежда нечистых. Кожаные штаны заметно потерты на коленях, по бокам с внешней стороны широкая полоса шнуровки, похоже, в три ряда, один к другому, а может и больше, с какими-то сложными хитросплетениями нечистых. Наверное, это могло быть красивым когда-то давно… но сейчас она была порванная, завязанная кое-как на неаккуратные узлы с торчащими болтающимися концами. Мало того, штаны в некоторых местах были зашиты через край. Корс видел грубый шов под коленом. На бедре рваный лоскут был прихвачен кое-как шнуровкой, так что дырка всё равно была видна, и сквозь неё и неплотную шнуровку было видно татуированное бедро Ника, и ещё — что он опять без нижнего белья. На голое тело была надета короткая жилетка, едва доходящая до пояса, она не прикрывала впалый живот. Вообще непонятно из каких кусков она была сшита, на плечах чуть топорщился облезлый мех какого-то зверя, сдохшего, по всей видимости, ещё на заре времен. Рядом валялись сапоги, нечистых, на тяжелой подошве и с тупым мысом, украшенные миллионом железных пряжек и застёжек до самого верха.

Корс не выдержал:

— Что за драная дрянь на тебе? На ней спал Валентин у порога? Просто своему любимому Верному ты бы такое дерьмо не подстелил.

— Это моя одежда.

— Нет, Ник, эту рвань нельзя назвать одеждой. Что это за облезлый мех на твоих плечах?

— Это моя кофта!

— Она что, вязаная?

— Иди в жопу!

— Ник, это край, не надевай ее больше никогда. Я же подарил тебе хорошие вещи! Или ты теперь отказываешься их носить?

— Нет, не отказываюсь. Не только твоя одежда промокла, — как ни странно, но попытался объяснить Ник.

Он осторожно отклеил пластырь от своей шеи, чуть тронув кончиками пальцев вмятину от зажившего «колодца», и приставил иглу снова наполненного шприца под обруч золотого ошейника.

Корс отвернулся.

— Ник, позволь мне помочь тебе с лечением, — сказал он чуть позже, выждав время.

— Со мной всё нормально.

— Ты принимаешь те лекарства, что я дал тебе, те, что дал доктор?

— Да.

— У тебя еще остались?

— Остались.

— Ты помнишь, что их нужно принимать регулярно в одно и тоже время?

— Помню.

— У меня ещё осталось немного, с тобой поделиться?

— Я же сказал, у меня еще есть!

— Покажи мне лицо?

— Что? Нет!

— Покажи, что с твоим шрамом?

— Ничего.

— Что с твоим лицом?! — Корс не мог скрыть волнения.

— Я сказал, ничего!

— Шрам воспалился? Да? Что происходит? Ты слишком сильно перевязал лицо. Что с твоим шрамом?

— Ничего.

— Но ты же забинтовал лицо не просто так!

— Я сделал на нём татуировку, понятно? Все?

— Что?! — Корс застыл, мотнув головой, — Не-е-ет, это глупость. Ты шутишь? Ты врешь? Это глупая шутка? Не надо так шутить, я всегда говорил, что юмор — не твое!

— Отстань!

Но Корс не выдержал:

— Не могу больше это терпеть! Сил моих больше нет! Я поломаю все твои иглы! Вылью все твои краски! Что хочешь со мной сделай за это! Ослепляй, унижай, бей, я всё выдержу, но я лишу тебя возможности уродовать это тело, хотя бы сейчас, пока мы в дороге!

— Я и шприцом своим могу сделать, если захочу. Сажа, моча и игла от шприца — все, мне больше ничего не нужно, — спокойно ответил Ник, никак не отреагировав на то, что Корс перешёл на крик.

— Нет! Ты не можешь врать, я сейчас умру! Признайся честно! Я не переживу, если ты наделаешь себе ещё татуировок! Я и так до сих пор не могу смириться и принять, что на твоем лице тавро, как у скота!

— Угу…

— Чернилами пишут на бумаге, а не на лбу, лучше этому бы научился!

— Я умею писать на бумаге!

— Да?

— Да!

— Что-то я не замечал, чтобы ты хоть раз за это время написал хоть что-то хоть на одном листке!

— Просто ты никогда не просил меня писать. Я умею писать!

— Напиши тогда!

— Сейчас ничего не буду для тебя писать!

— На лбу ты своём только и умеешь писать! Признайся, ты не можешь мне лгать, ты пошутил про татуировку?

— Да, я пошутил, — согласился Ник.

Корс выдохнул с облегчением:

— Не шути так больше, это глупо. Яд стал выходить из твоего шрама, как предупреждал Кассиэль? Ответь?

— Постоянно течет из него, — Ник нехотя ответил ему и склонился к ноге, чуть задирая вверх штанину.

— Ох, — едва успокоившись, что Ник пошутил про татуировку, Корс снова занервничал, — что течет?

Ник не отвечал, внимательно разглядывая свою ногу.

И даже сейчас, несмотря ни на что, Корсу хотелось его воспитывать, задать Нику хорошую трепку и как следует наказать за всю ту дурь, что он натворил. За то, что никогда не слушался толком, упрямо делал свое. За то, что ослепил его вчера и позволил ударить. И за то, как он выглядел сейчас: неаккуратный, грязный, одетый черт знает во что. Больной, с забинтованным лицом, но при этом упрямо продолжает гнуть свою линию. Глупо шутит, зная, что вызовет у Корса выплеск эмоций одним только словосочетанием «лицо — татуировка». Шмыгает носом, заткнутым кольцом, и беспрерывно подносит к нему руку, дотрагиваясь до него и теребя.

Не обращая внимания на Корса и, видимо, не слушая его эмоции и мысли на свой счет, Ник попытался приставить иглу к своей ноге. Корс смотрел на его черную от татуировок кожу и широкую черную полосу «браслета», опоясывающего щиколотку чуть повыше ступни. Позорная рабская полоса была хорошо видна и выделялась, даже несмотря на то, что к ней вплотную прилегали узоры других татуировок, что-то похожее на острые зубы. Зубы на ноге, ну, такое только его Ник мог сотворить, Корс уже не удивлялся. Разрушать себя ежесекундно — непреодолимая тяга его сына и Демона. Чуть развернув ступню вбок, Ник ввел наркотик во внутреннюю часть ноги чуть повыше щиколотки.

— Какой по счету укол ты себе уже сделал? — спросил Корс. То, с каким маниакальным упорством и без передышки Ник вливал в себя вещества, начинало пугать.

Молчит. Он обдолбан. Уже с утра. Как заставить его подчиняться? К сожалению, больше никак.

— Ты хочешь снова словить передоз?

— Нет, — Ник чуть мотнул головой в отрицательном жесте, лег на спину, — Мне тоже вода нужна, только другая, не дождевая.

— Опять?!

— Что значит опять?

— Ты же говорил, что колол её в своём Пределе?

— И? Сколько времени уже прошло?

— Нет, это никогда не закончится!

— Закончится. Скоро тело перестанет подниматься.

— Я не переживу, если ты умрешь!

— Я давно уже мертв.

— Ник! Почему ты выводишь меня на эмоции?! Ты бесконечно выводишь меня на эмоции! Хватит меня жрать!

Ник лежал, не шевелясь, согнув здоровую ногу в колене и чуть запрокинув забинтованную голову, растрепанная коса с вплетенными в нее бусинками лежит рядом, подметая пол. Он не отвечал Корсу, словно не слышал его.

Не подумав, в каком-то исступлении Корс бросился к нему, и, схватив за предплечье, рывком поднял со шкур. Ник быстро зыркнул на него из щели между бинтов, но ничего не сказал, остался сидеть. Но этот взгляд… У Корса всё внутри похолодело.

— Не трогай, — очень спокойно, и от этого его голос прозвучал ещё страшнее, сказал Ник.

— Прости… — прошептал Корс, но сразу снова закричал в отчаянии:

— Сколько еще ты будешь мучить меня, Черный Демон?! Видя, как ты разрушаешь это тело, я погибаю вместе с вами!

— Уходи, я тебя не трогаю, сам шкуру трешь вокруг меня!

— Что?

— Лезешь ко мне. Что ты лезешь ко мне? Ты понимаешь, что ты делаешь сейчас?

— Да, черт возьми, я не могу отцепиться! Зная, какая ты дрянь, все равно не могу! Крепко ты меня привязал! Ненасытная конченая дрянь!

— Уходи, — сказал Ник.

— Но тебе плохо! Дай помочь!

— Я Демон, который жрет тебя и мучит, отобрал у тебя всех близких тебе людей и погубил твою жизнь, кому ты собрался помогать?!

— Сыну.

— Сыну? Хромому дурачку с позорным… тавро на лице? Он тебя не достоин. Убирайся!

— Но куда мне идти?

— Куда хочешь!

— Ты что, меня отпускаешь? — не поверил Корс.

— Нет. На совсем я тебя не отпущу, не надейся. Просто сейчас проваливай, иначе я прибью тебя, просто убью! Не веришь?

— Ты сказал, что не разлюбил меня, несмотря на мой властный характер, а значит, все же разлюбил? Больше не любишь меня?

— Какая разница?!

— Если ты отражаешь мои чувства, услышь, как ты меня мучаешь. Ты меня мучаешь!

— Ты думаешь, ты мучаешься? Я тебя мучаю? Ну, тогда тебя еще ждет очень много сюрпризов! А сейчас пошел вон!

Ник вдруг как-то странно засипел, словно он задыхался, сделал резкое движение головой, как будто его сейчас стошнит, схватился за горло. Корс наблюдал за этим в ужасе.

— Убирайся и не появляйся, пока я не позову! — прохрипел Ник.

— Прогоняешь меня, как собаку?

— Не нарывайся!

— Мне плевать! В тебе живет мой сын! Ты в симбиозе с человеком, и ты наполовину человек, тебе плохо! Что с тобой сейчас?!

Ник снова резко дернулся, держась за горло, он словно пытался исторгнуть из себя что-то, раз, второй, третий. Корс слишком хорошо помнил, как тошнило и выворачивало его самого.

— Ник, у тебя передозировка! Чертов наркоман!

Ник упал навзничь, закрывая лицо руками.

Корса трясло:

— Ник, ты ведешь себя плохо со мной, потому что ты по сути остался ребенком! Ты не развился как человек и личность! Я видел тебя! Я видел, как твоя так называемая мать обращалась с тобой! Маленький одинокий заброшенный мальчик! Никому не нужный сирота, беззащитный от жестокости взрослых и их произвола. Зависимый от них в своей детской слабости. Эта тварь мучила тебя! Держала в каком-то чулане, как в могиле!

— А-а-а…

— Мне очень жаль! Ты стал принимать наркотики и алкоголь, чтобы забыться от нелюбви и равнодушия окружающих. Внутри себя ты так и не нашел стержня, даже расчёсывать волосы так и не научился! Ты пропащий человек социального дна, и ты никогда не сможешь подняться до нормального общества без поддержки! Наркотики, алкоголь, беспорядочные половые связи, извращения, жестокость, отсутствие чести и достоинства…

— Перестань! — буквально взвыл Ник и зажал руками скрытые бинтами уши.

— Посмотри на себя! На кого ты похож? В кого ты превратился? Ты перестал меня слушаться и мгновенно скатился назад в яму. Без моей поддержки, внимания и воспитания ты сразу опустился и сдал. И пары недель не прошло после нашей ссоры, а ты снова скатился туда, откуда я тебя вытащил! Вместо того, чтобы тупо пожирать меня, вызывая на эмоции и питаясь ими и моей кровью, ты должен был слушаться меня! Дурная бесовская сущность в слиянии с таким же дурным человеком, почему ты не слушаешь отца! Если бы ты слушал меня, все было бы хорошо!

— Уходи.

— Хорошо я уйду, но знай…

— Да убирайся уже, блядь! — заорал Ник, и, резко сев на шкурах, с силой швырнул в Корса своим тяжелым сапогом нечистых.

Корс едва увернулся, вылетев за дверь.

Ему было очень обидно.

Глава 4

Дрожа от обиды и злости, Корс стоял у порога их походной палатки под моросящим дождём. В кружевах и наполовину застегнутом роскошном камзоле, украшенном пуговицами с драгоценными камнями и золотым шитьем на лацканах, в штанах из дорогой замшевой кожи, и при этом босиком. Он опустил взгляд на свои ступни. Истинный черный, благородный господин, элита Мира без неба, стоит босой в грязи, в дождевой луже. Корс вообще не помнил, когда последний раз ходил по земле босиком, наверное, это было в далеком детстве. И сейчас он пребывал в полном шоке. Его вот так выперли, босого, под дождь, в грязь, толком не одетого, да и одетого совсем не по ситуации. Ник вышвырнул его, как собаку! Не слушается ни в чем! Грозился прибить! И куда теперь ему идти? Но обратно он не вернётся, раз так! Проситься обратно, просить прощения, снова ползать на коленях — нет уж!

Едва превозмогая отвращение, Корс осторожно наступил в жидкую грязь, перемешанную с ошметками сена и кусками навоза. Боясь поранить ступни о какой-нибудь валяющийся гвоздь из подковы или осколок разбитой бутылки, он сделал несколько шагов вперед. Края его штанин уже намокли и загрязнились. Наверное, нужно было сразу подтянуть их вверх или закатать, но тогда он смотрелся бы еще глупее. Где его чертов конь, долбаный Грркх? Корс громко позвал его, сразу услышав в ответ ржание совсем неподалёку. Он быстро прошёл несколько низких шатров. Над ними вился дымок, наверняка там находились хозяйственный Верный и Валентин, может даже в этот момент они кипятили для Корса воду. Но Корс не хотел их видеть, и ещё больше не хотел, чтобы они видели его в таком жалком состоянии. Он нашел Грркха привязанным под прямоугольным навесом, установленном на высоких шестах. Его конь спокойно стоял рядом с Нечистой Силой и Красавчиком. Помимо того, что для коней соорудили крышу, защитив их от дождя, Грркх был рассёдлан и заботливо укрыт шерстяной попоной. Рядом с ним на чистом поддоне лежало сено и стояло ведро, доверху наполненное водой. «К коню относятся лучше, чем ко мне!» — гневно подумал Корс. Он поискал глазами своё седло, но не нашёл его, и вообще ни одного седла. Похоже, Верный унёс все сёдла и сбрую в свою палатку, подальше от сырости и дождя. «Кони ухожены, и здесь порядка больше, чем в шатре у Ника с Арелом! Только у вас вечно грязь, холод и бардак! Ну и хрен с вами!» — продолжая злиться, Корс грубо сдернул с коня попону и вскочил на него без седла, чувствуя, как по телу Грркха от загривка и до хвоста волной пробежала крупная дрожь. Коня передёргивало под седоком, и он ржал, нервно переступая копытами, но Корс не обращал на это внимания. Яростно выкрикнув команду и ударив коня грязными пятками по бокам, он погнал его вперёд, туда, откуда пришел вчера, и где были его Парки и Эдриан.

Отреагировав на зов, Парки выскочил из своей палатки, и, так как Корс застал его врасплох, нечистый не сумел сдержать эмоций, и буквально на секунду в его взгляде промелькнуло восхищение. Корс это заметил и понял причину. Да, камзол был действительно роскошным, а то, что носить его в такой ситуации неуместно, Парки не осознавал, так же, как и Ник, и впрочем, все другие нечистые тоже. И то, что на Корсе дорогая одежда, но при этом у него босые ноги в грязи, совсем не показалось Парки странным.

Корс слез с коня. То, что он был без обуви, невероятно его угнетало.

— Парки! Немедленно расставь мой шатер! У тебя пять минут!

— Есть, командир! Я могу вам предложить, командир, пока что укрыться в моей палатке. Дождь.

Корсу совсем не хотелось заходить в палатку нечистого, но стоять вот так, как болван, перед своими подчиненными, тоже было сомнительным вариантом.

— Хорошо, поживее только!

Корс зашел в палатку своего капитана. К его облегчению, внутри было довольно чисто и уютно. У одной стены стоял стол и стулья, у другой располагалось спальное место — низкий настил, заваленный шкурами. На нем, поджав ноги, сидела Тютя. Раздетая, с растрепанными яркими волосами, она с ужасом смотрела на Корса, а он смотрел на ее жуткие шрамы от ожогов на месте груди и на глубокий вертикальный шрам на животе. «Каким нужно быть извращенцем, Парки, чтобы хотеть такое?» — Подумал Корс, и, видимо, отвращение непроизвольно отразилось на его лице, потому что рабыня, опомнившись, схватила свое платье, очень быстро его надела, в считанные секунды набросила накид и выскочила из палатки. Корс сел за стол, и, взяв из коробки, лежащей на нем, сигарету Парки, закурил. Он слышал, что на улице началась суета, крики нечистых, Парки раздавал отрывистые команды.

Постаравшись немного успокоиться, Корс решил проанализировать ситуацию.

«Что опять он сделал не так? Сейчас чем он его обидел? Что такого обидного он сказал Нику? Ничего! Ничего плохого он не сделал и не сказал! Это Ник его обижал, обманывал, высасывал и жрал, как хотел. Демон цинично жрал жертву, которая ничего не подозревала и была уверена в его честности. И даже после всего, что проделал с ним Демон, после того, как вскрылась ложь и предательство, он, как отец, искренне хотел помочь ему с лечением! А Ник в благодарность наорал на него и запустил сапогом! Эти его беспричинные вспышки ярости просто выбивают из колеи. Даже князь Арел, несмотря на всю свою дурь, ведет себя более адекватно и последовательно. Ник совсем больной. Как это бесит! Неадекватный придурок, сирота с покалеченной психикой, да ещё и с подселением наказанного Демона-изгоя. Как сказал ему Лис? «Я уже не удивляюсь, что твои дружки Демоны выперли тебя из своего мира!» Точно! Лис прав! И что я после этого хочу? Каких разумных действий от ненормального? А ведь, несмотря ни на что, я к нему по-хорошему, а он опять! Почему Ник снова разозлился? Он совершенно не переносит, когда ему говорят правду. Не хочет слышать правду о себе. То плачет, то злится. Но при этом ничего не делает, чтобы измениться в лучшую сторону, и ничего не слушает. Он выполняет задания только благодаря своей милой внешности, за которую, кстати, должен быть благодарен мне! И я всегда за ним ухаживал и его любил! И вот как ему помочь, если он все отвергает сам, топчет, отталкивает. Любое терпение лопнет!» — мысленно возмущался Корс.

Корс часто задумывался: а что, если бы в тот вечер он промолчал, не сказал, что увидел правду? Всё осталось бы по-прежнему, и Демон не наказывал бы его? Но! Тогда они бы продолжали считать его дурачком, над которым можно потешаться и нагло употреблять. Нет, это тоже не выход. Теперь они, по крайней мере, будут знать, что он все понял и его не так легко провести. «Какой же все-таки Ник обманщик! — Корс снова зашелся от обиды. — Но теперь Ник не сможет больше водить меня за нос. И все будет честно. Только вот как? «Я — Никто, я — отражаю», и что ты там собрался отражать? Я в тебя сапогами не швырялся!»

Корс постарался припомнить все, что делал с Ником, и всё, что сам Ник делал с ним.

«Ник сказал: «Не люблю тебя бить». Как же! В своем Пределе избил меня не слабо! Не жалел, бил с удовольствием. Отомстил мне сполна, и за свой допрос в тюрьме, и за Арела. Сломал мне нос, я был черным от гематом, а он трахал меня, наслаждаясь видом моего тела, покрытого багровыми кровоподтеками, любуясь моим обезображенным опухшим лицом. Все ему было нормально, и всё нравилось. «Не люблю тебя бить» — ну конечно! Чуть не убил меня совсем недавно. Если бы Арел не спас меня, не отвлек Демона, он бы меня убил. И вчера. Я чувствую этот удар до сих пор. Ударили со всей силы. У меня наверняка сотрясение мозга. Может, не он, конечно, а князь, но в любом случае, он наверняка приказал это сделать. Или, даже если и не приказывал, и это была полностью инициатива Арела, он не остановил его. Ничего не сказал. Я его так никогда не избивал! Что я делал с ним? Так… оскорблял, унижал, «бил словами», как он говорит, ладно, это меня меньше всего волнует, это просто слова. Я связывал его, держал на цепи и завязывал ему глаза. Что ж, это началось уже вчера. Он таскал меня на цепи и ослепил. Ещё… я бил его, не сильно, но бил. И мне достанется, это тоже понятно, это тоже началось уже вчера. Что ещё? Надел ему на голову мешок, засунул палку… О-о-о! — Корс буквально подпрыгнул на стуле, — Так, отвлечься сейчас от этого… Что ещё может быть? Может, есть что-то хуже? Я отлупил его как следует ремнем за невыученный урок, нет… палка, похоже, хуже. Черт! — Корс снова схватился за сигареты своего капитана. — Ещё на праздновании победы в Рудном городе я ударил его при всех за столом и выбил ему зуб. Но, черт возьми, я здесь ни при чем! У Ника и так все нижние зубы шатались! Я и ударил-то не слишком сильно, зуб сам вывалился, князь Арел первым их ему расшатал. Нет, палка хуже всего! Однозначно хуже! Надеюсь, он не сделает этого сейчас, в дороге, тогда я просто не смогу сесть на коня. Нет, он не станет. А вот когда вернемся в Чёрный город, его ничего не будет сдерживать. Что же делать?! Нужно бороться, просить пощады бессмысленно. Звать Зафа? Он предлагал. Он волнуется за меня, потому что знает своего Белого Лорда. Заключить с Демоном очередную сделку? Но что я могу предложить ему? Деньги, рабов? Демона это не интересует. Себя? Ха! Демон забрал у меня все! И гордость, и честь, и привязанности. И любовь. Тело и душу Демон тоже у меня забрал. Ничего не осталось. Мне нечего ему предложить. Так о какой сделке можно вести речь, если я давно все отдал? А о том, сколько я сделал для Ника хорошего, как заботился о нём, лечил, одевал и кормил, Ник и не вспомнит, это он «отражать» не станет, уж понятно, отражать любовь и заботу не интересно! Что же делать? В городе обратиться к Леонардо? Ведь мы действительно не ссорились, и формально остаемся друзьями. У Лео свои Демоны, пусть договорятся с моим придурковатым. Боги, о чем я думаю?! Ну, а что остается? Мне нужна поддержка. Без поддержки влиятельных друзей очень трудно, а когда с поддержкой, и тот, кто нужно, замолвит словечко, все совсем по-другому. Мне нужны покровители. Так. Заф сам предложил помощь, это отлично! И он уже предупредил о некой «критической ситуации». Дело серьезное, нужно выкручиваться. В этом Лис был мастером, вот кто бы мог сейчас помочь, успокоить Демона и дать мне толковый совет, как лучше себя вести. Да хотя бы просто разрядил обстановку и рассмешил грубоватой присказкой простолюдинов. Да, Лис, пошутить ты умеешь, рыжая бестия! Но как к нему обратиться? Лис ни хрена не слышит мысли, и дочка тоже. Черт! Салафаэль! Попробовать достучаться до него? Он ведь связь Демона с Лисом. Но, может, Салафаэль только Демона и слышит? Или Демон не позволит с ним общаться. А если позволит, что сказать Салафаэлю? «Иди к Лису и скажи…» Что скажи? Посвящать его во все детали? А вдруг Лис там со своим отцом занят делами города? Ну, это не важно, ничего страшного, отвлечется. А если он просто валяется пьяный? Это более вероятно. Наверняка теперь отец всё делает за него, как до этого все делал я. Лис умеет только лезть на рожон, пить и сыпать присказками. У Салафаэля есть Шаг! А у Зафа наверняка есть связь с братом! Уже что-то!» — обозначив круг возможных защитников, Корс чуть успокоился. Его не дадут в обиду.

«Но почему Ник такой дурак? Почему?» — спокойствие оказалось недолгим, Корс не мог взять себя в руки. Мысли крутились в его голове снова и снова. Он перебирал все возможные варианты будущих событий по третьему кругу, раз за разом обдумывая ситуацию, в которой оказался, и искал выходы из нее с наименьшими потерями. Всевозможные версии накручивались друг на друга, предположения становились все более фантастическими. Одну за одной Корс курил сигареты Парки, чувствуя, что теряет в пустых измышлениях последние силы, и не мог остановиться и перестать.

«Что я мог упустить? Чему не придал значения? Что ещё можно придумать? И чем может помочь Лис? Лис сам прогибается. Лиса самого они валяли как хотели перед походом на Рудный. Ему здорово досталось, и он подчинялся. Чем он мне поможет? Шуткой? На самом деле, это я ему помогал. Я выступил в качестве его покровителя, пообещал уговорить Демона, сменить гнев на милость, чтобы Демон, наконец, разрешил Лису стереть позорный клоунский грим с лица. Я, правда, не успел этого сделать, но Лис ведь подумал, что я попросил за него, и сказал мне: «Спасибо»! Значит, Лис теперь должен помочь мне! Вернуть долг! А если в городе я откровенно поговорю с Леонардо? Разговор очень непростой, и что Леонардо скажет мне на это?»

— Задача выполнена!

Корс резко вздрогнул от неожиданности. Безумный поток его размышлений прервал Парки. Он зашел в палатку, бесцеремонно выдернув Корса в реальность, и теперь стоял перед ним, ожидая дальнейших приказаний.

— Командир, все готово, — снова отрапортовал нечистый, видя, что Корс, просто сидит, тупо уставившись на него, и молчит.

— А-а…а… коня. Моего коня вы поставили под навес? — наконец спохватился Корс.

— Так точно, — Парки отдал честь.

— Ладно, — Корсу не к чему было придраться. В палатке у Парки было чисто и без излишних роскошеств, по мнению Корса, не положенных его подчиненному. Аскетично, скромно, ничего лишнего. Шатер Корса нечистые поставили быстро. За конем ухаживают. Корс поднялся, гордо распрямил спину, и, сделав каменное выражение лица, направился к выходу. А заметив, что наследил у Парки в палатке своими грязными ногами, он постарался придать своему лицу еще большую надменность.

Войдя к себе, Корс увидел Тютю. Она сидела на коленях, низко склонив голову, покрытую черным накидом, и рядом с ней стоял таз с водой. Корс все понял, сразу сел на стул. «Если вода будет холодной, я вам такое сейчас устрою!» — зло подумал он, ему все еще хотелось сбросить на кого-нибудь свое раздражение. Но вода в тазу была теплой, приятно отогревая замерзшие ступни. Тютя очень аккуратно и бережно принялась смывать грязь с его ног мочалкой, намыленной мылом. Кисти ее рук были открыты, и Корс видел, что на пальчике рабыни поблескивает тоненькое золотое колечко с голубым камушком. «Ох, Парки, глупый волчок! Что же ты делаешь? Зачем задариваешь бесполезную хитрую лисичку драгоценными подарочками? Как она это делает? Как эта красная сучка умудряется раскручивать его? Ведь у нее нет ничего! Ни языка, ни груди, обрезанная сухая дырка. Нет ничего, но, однако, она имеет влияние на моего капитана, какую-то тайную силу, которой беззастенчиво пользуется в своих целях и для своего блага. У нее есть скрытые рычаги влияния, — размышлял Корс, — а у меня нет никакой возможности влиять на Ника! И почему у меня нет до сих пор такой невидимой силы, как у князя Арела! Только поэтому я не могу дать им достойный отпор. Конечно! Арел быстро задавит меня своей силой, а Ник тем более обладает ею в совершенстве. А я — нет! И мы не на равных! Почему я слышу бесполезные мысли, но не могу никого сжать! Сдавить горло!»

Корс попытался представить, как сжимает горло Тюте. Парки исполнил приказ Корса и покрыл рабыню накидом, но не таким, какой она носила в городе. Эта накидка была более легкой и свободной, из тонкой шелковистой ткани, ниспадающей вниз красивыми складками, она не так сильно сковывала движения. На голове, поверх длинного струящегося платка, была повязана широкая налобная повязка, затянутая узлом на затылке. Для глаз было оставлено немного пространства. Налобная повязка и ткань, закрывающая лицо, над переносицей соединялись вместе тонкой черной тесемкой. Глаза рабыни были опущены вниз и почти не видны, но Корс, сидя на стуле и глядя на девушку сверху вниз, видел, как подрагивают ее каштановые пушистые ресницы, когда она моргает. Видел, что ее верхние веки красиво подчеркнуты черной краской. Он и сам не понимал, почему его это так раздражает, и поэтому со злостью продолжал представлять, как двумя руками с силой сдавливает ей шею, но Тютя не поднимала глаз и спокойно продолжала натирать его ступни мочалкой. На нее ничего не действовало!

«Ну, уж если такую слабую дрянь я не могу потрогать, то что говорить о других! Да они хоть сейчас меня убьют, если захотят! На расстоянии!» — в отчаянии Корс снова попробовал сжать Тютю, и снова ничего не произошло. Он отступил. Тютя стала ополаскивать его чистые ступни водой из кувшина.

«Тютя… Тютя… а есть вообще у этой сучки имя? Может, зная ее настоящее имя, я смогут воздействовать на нее?» — и как только Корс об этом подумал, перед его глазами появился какой-то набор из цифр и букв. Корс видел его очень отчетливо — «мс13590вг». Он всегда легко запоминал числовые комбинации, часто помечая цифрами свои документы. Говорил своему секретарю: «Принеси мне из архива папку номер такой-то или такой-то…», знал наизусть все номера статей кодекса. Нет, похоже, у Тюти никогда не было имени как такового, но у нее был инвентарный номер!

Ночь. Низкий серый барак с рядами плетеных циновок на полу. Много девочек, пара десятков, а то и больше, лежат на циновках и спят. Вот и Тютя. Она не спит, прижимается к девочке, лежащей рядом, они обнимаются, льнут к друг дружке. Тюте лет восемь-девять, но девочки могут быть и старше, Корс уже привык, что дети в его видениях всегда выглядят не на свой реальный возраст, от тяжелых жизненных обстоятельств они худенькие и маленькие. И у Тюти еще есть язык, и грудь пока не тронута, ее просто нет, потому что она еще не выросла. Мимо его взора вихрем проносится целый калейдоскоп из очень ярких, теплых и приятных моментов, всегда связанных с этой другой девочкой, чей инвентарный номер «мс137100оф». Она и Тютя лучшие подружки, постоянно вместе, смеются, обнимаются, целуются. Он видит какие-то занятия, на которых рабынь обучают труду. Девочки также приучаются носить накид, у Тюти и всех других учениц нет лица. Они беспрерывно что-то моют, скребут, трут и убирают. Им не очень это нравится, но деваться некуда, и они покорно выполняют задания: подметают и моют полы, отмывают до блеска грязную посуду, пропалывают какие-то грядки, собирают с высоких кустов спелые темно-красные ягоды. Ежедневная работа с раннего утра и до позднего вечера. В определенный день их бьют, не за какие-то провинности, а просто для порядка, бьют довольно ощутимо. Корс быстро пролистывает историю жизни рабыни, как страницы не интересной ему книги. Он не хочет смотреть воспоминания, состоящие из бесконечного труда, побоев и насилия. Но он видит, что каждую ночь Тютя и «мс137100оф» прижимаются к друг дружке на своих жалких циновках и любят друг друга. Как ни странно, их воспитатели не обращают на это особого внимания. Взрослые женщины, покрытые накидами и безликие, они не интересуются жизнью своих подопечных.

Да и сами девочки воспринимают их равнодушно, как день и ночь, дождь и ветер, некие силы природы которые существуют в окружающем их мире. Тютя со своей подругой покорно живут в предложенных обстоятельствах и одновременно в их личном маленьком мирке, до которого никому нет дела, и вот там подружкам интересно, и они счастливы. Но лишь до поры до времени. Корс отмечает, что девочки повзрослели, и слышит, как одна из наставниц говорит другой, указывая на «мс137100оф»:

— Эта очень ленивая, ее в госпиталь, раненым воинам нужна кровь. А эта, — и она указывает на Тютю, — более трудолюбива, и чуть сообразительнее, ее в помощницы по хозяйству.

Подруг разлучают, и Корс понимает, что Тютя больше никогда не видела «мс137100оф», скорее всего, в госпитале ее очень скоро распотрошили на органы для раненых воинов. А Тютю искалечили согласно традициям, окончательно замотали в накид и отправили работать. Но, как ни странно, у Корса создается такое впечатление, что эта девочка словно всегда рядом с Тютей. Тютя продолжает мысленно возвращаться к ней, вспоминает их детские игры, и абсолютно каждую ночь видит ее во сне, где они вместе играют и любят друг друга. Нет, она не страдает, и, наверное, даже не скучает по подруге в прямом смысле этого слова, испытывая скорее легкую грусть — так получилось и значит, так было суждено. Полное принятие ситуации и покорность судьбе, какой бы несправедливой она не была. Принять ситуацию. ПРИНЯТЬ и ОТПУСТИТЬ.

«Да пошла ты в задницу, Тютя! — с негодованием вспылил в своих мыслях Корс, — только твоего бессмысленного детства мне еще не хватало! Ну что за напасть, этот дар — видеть чужие жизни! Зачем мне эта информация? Значит, ты, Тютя, неравнодушна к девочкам, но мне-то какая разница?!»

Сделав своё дело, Тютя спокойно ушла, а что теперь делать Корсу?

«Приказать принести еще воды и вымыться? Привести себя в порядок?» — но ему не хотелось. «Приказать принести обед?» — есть не хочется. «Приказать принести вина?» — но Корс знал, что в таком настроении, вино ему не поможет, а лишь усугубит ситуацию. Опьянение даст ложное облегчение на короткое время, а выпить для этого придется очень много, и когда он протрезвеет, его начнет накрывать невыносимыми приступами страха, гораздо сильнее, чем сейчас, и придется снова пить, чтобы успокоиться, он завязнет, и будет долго и мучительно выбираться из всего этого дерьма. Так уже было.

«Может, лечь спать? Но время полдень», — Корс потерял интерес к жизни, и ему все было безразлично. Он лег на свою походную кровать и просто тупо лежал, не шевелясь, пока его не побеспокоил Парки.

— Командир, разрешите доложить? Там пришел Верный, просит вас.

Корс вскочил, его сердце бешено заколотилось, но он взял себя в руки и с кривой усмешкой произнёс:

— Что, пришёл твой дружок, такой же волчок-дурачок?

Но Парки качнул головой в отрицательном жесте:

— Нет, командир, не сравнивайте нас. Я из свободного племени, а Вер сторожевой пёс.

— Пусть пройдет!

Но, к разочарованию Корса, Верный не сказал ему: «Хозяин зовет вас обратно», или что-то подобное, он лишь принес высохшую одежду, сапоги и бутылку воды.

— Господин, ваши вещи. И вы просили воды, я хорошенько прокипятил ее и остудил. Перелил в бутылку, чтобы удобно было пить. Вот ваша питьевая вода.

— Спасибо, — буркнул Корс.

«Интересно, что там сейчас делает Ник?» — подумал Корс и не удержался:

— Верный, что делает господин?

— Господа спят, — ответил Верный.

«Ну конечно! Что еще они могут делать!» — и Корс сказал:

— Верный, переложи своего господина с пола, накрой одеялом, позаботься о нем.

Верный кивнул:

— Но только если он сам захочет, вы же понимаете.

— Да. Но постарайся! Неужели тебя не волнует, что твой хозяин лег на пол и может простудиться?

— Я стараюсь как можно лучше выполнять свои обязанности, но у меня нет права говорить ему, что делать, — объяснил Верный, — ДЕЛАЙ СВОЕ И НЕ ЛЕЗЬ НЕ В СВОЕ.

— Вот глупый пес, — возмутился Корс, — ладно! Но я надеюсь, ты все же любишь своего хозяина!

— Люблю, — согласился Верный и ушёл.

А Корс взглянул на груду одежды, которую принёс ему нечистый. «Смысл одевать её сейчас? Переодеваться?» Он достал из кармана куртки свой золотой портсигар и с грустью покрутил плоскую коробочку в пальцах.

Поход на Рудный город.

— Витор, на!

Говорит ему Ник, и Корс с непониманием вскидывает взгляд.

Ник держит в руке его золотой портсигар:

— Я положил в него твои любимые сигареты.

— Мой портсигар?

— Да, ты бросил его у нас в комнате ещё давно и совсем забыл о нём. Он тебе что, больше не нужен?

— Нужен, — и Корс протягивает руку, забирая у Ника плоскую золотую коробку, украшенную по краю синими камнями, его портсигар. Он открывает его и с изумлением видит, что тот полон, даже можно сказать, набит сигаретами. Они аккуратно уложены рядками в два слоя, плотно прижимаются одна к другой, по обеим сторонам.

— Спасибо, — Корс благодарит, ошеломлённый, он по началу не решается нарушить порядок так красиво уложенных сигарет. Но потом всё же вытаскивает одну и закуривает.

— Витор, я люблю тебя, — тихо говорит Ник.

И Корс не верит своим ушам:

— Что?!

Ник серьёзно и как-то очень внимательно смотрит на него и повторяет:

— Я люблю тебя. Я не играю сейчас и не отражаю.

И Корс отбрасывает сигарету, падает на колени:

— Но почему? Почему сейчас?! — в его глазах стоят слёзы.

— Я не знаю, — Ник пожимает плечами, — ведь это происходит не специально, а как-то само собой. Ведь так? И объяснить не получится. Но это по-настоящему, я тебя не морочу сейчас. Правда.

И Корс целует его руки и шепчет:

— Я все сделаю для тебя! Что ты хочешь?!

— Просто будь таким, какой ты есть.

— Но я все время читаю тебе нотации и вообще много говорю.

— Говори, — и Ник притягивает его к себе, чтобы поцеловать…

Они любили друг друга в ту ночь, впервые любили друг друга втроем.

Именно тогда, Корс почувствовал какое-то нереальное единение их троих, экстаз, и Силу, которую давало им это слияние. И в этом триединстве он достиг блаженства.

— Я счастлив, я счастлив сейчас. Вы возьмёте меня с собой, в свой мир?

— Ты хочешь?!

— Да! Больше всего на свете! Раньше не хотел, а сейчас хочу. Пусть я не стану Демоном как Арел, пусть я останусь просто вашим рабом, но заберите меня, пожалуйста, с собой, прошу вас!

— Ты станешь.

— Что?! Что ты сказал?

— Ты станешь Демоном. Вернее, не так, тебе незачем им становиться, ты им всегда и был.

— О-о-о! — И Корс в отчаянии закрыл лицо руками. «Зачем? Зачем он вспомнил это сейчас?»

Глава 5

Немного придя в себя от нахлынувших на него ярких чувств и воспоминаний, Корс наконец открыл портсигар. Тот был практически пуст, в нём оставалась лишь пара сигарет.

«Нужно позвать Эдриана, пусть принесёт мне сигареты», — подумал Корс и мысленно позвал своего раба.

Положив на стол коробку с сигаретами, Эдриан стоял перед хозяином, опустив голову и глядя в пол. Корс невольно отметил про себя, что Эдриан очень худой. Его одежда воина, которая когда-то была ему впору, теперь буквально висела на нем, и ему пришлось перетянуть штаны на поясе дополнительным ремнем, иначе они бы просто свалились. Когда Эдриан был в седле, это было не так заметно, но сейчас Корсу бросилось в глаза, насколько его раб истощен. На доли секунды ему даже стало жаль его.

— Каково это — быть наказанным Белым Лордом? — растерянно крутя портсигар в руках и думая о своем, вслух произнес Корс.

Но Эдриан расценил это как вопрос, заданный ему:

— Я сам себя наказал, господин, — ответил он, по-прежнему не поднимая головы и продолжая упрямо пялиться в пол.

Корс отложил портсигар и скептически усмехнулся:

— Сам?

— Девиз Белого Лорда: НЕ БОЙТЕСЬ НИЧЕГО, а я испугался. Испугался и стал проваливаться вниз. Он хотел как лучше, я сам не слушал его, не поверил ему и дал слабину. Я не слышал, что мне говорят. В итоге я падал все ниже и ниже, — на доли секунды Эдриан вскинул взгляд на Корса, посмотрев тому в лицо как-то очень серьезно и внимательно, но тут же снова опустил голову.

Корс замер: «У Ника есть девиз? А мне он его не сказал! Все нечистые знают его, а я — нет! Я решил, что девиз Ника — «Никогда ничего не проси». И Ник со мной согласился. Как всегда, согласился и не возразил. Не сказал: «Нет. У меня другой девиз». Правильно, а зачем? Пусть все вокруг знают его девиз, кроме отца! Какая разница?! Обманщик! Но теперь все будет по-другому!»

— Ладно, с меня довольно этого бреда, иди к черту, Эдри! — бросил раздраженно Корс, и его раб быстро попятился к выходу.

Корс вдруг подумал о том, что ни разу не спрашивал у Эдриана, в чем заключался его проступок. Не интересовался он об этом и у других нечистых. «Это трусишка» — так примерно ему сказали, и Корс не стал уточнять. Так в чем заключалась твоя трусость, Эдриан? А впрочем, какая разница?

Корс маялся весь оставшийся день. Он то ложился на кровать, то вставал и курил, и так каждые минут двадцать. Ему было скучно, тоскливо, невыносимо одиноко и страшно. Ничего не происходило так, как он хотел, и он не знал, что ему делать, прекрасно понимая, что Ник спит и не позовет его. Нужно было ждать. Не выдержав, Корс все же «посмотрел» на него.

В их палатке по-прежнему царил беспорядок, Верный и Валентин ничего не убрали, и сапог Ника так и валялся у входа, там, куда он его швырнул. Корс увидел Ника и Арела. Они спали вдвоем на узком топчане, небрежно укрывшись парчовым одеялом и тесно прижавшись друг к дружке. Ник лежал на месте Корса. Его лицо оставалось обмотанным черными полосками ткани. Он выгнал Корса, но не снял их, не разбинтовал лицо. «Наверное, там действительно что-то серьезное, — с грустью подумал Корс, — он не справится с лечением и все испортит, он окончательно все испортит! Ну что за упрямый идиот!»

Ник лежал, прижавшись к Арелу. Корс видел его забитое татуировками и потому казавшееся черным плечо, полностью разрисованную и от того такую же черную руку, лежащую поверх «золотого» одеяла. Он обнимал Арела, а тот мирно спал, чуть приоткрыв рот и тихо похрапывая. Волосы князя, как водопад из темного шоколада, струились вниз с края топчана до самого пола. «Но почему Ник так любит Арела?! — Корс этого не понимал. — Они всегда вместе. Они вообще когда-нибудь ссорились по-настоящему? Почему? Почему он так его любит?!»

«Арел ничем ему никогда не помогал, ничего не сделал для Ника. Ненадежный, капризный и жестокий потомок древнего рода, он всегда плохо обращался со своими людьми, и Ник не был исключением. Арел использовал его, не жалея, приказывал доставать для него деньги! Не лечил его, а наоборот, только избивал и калечил. Унижал. Надел на него «пояс верности». Никак не развивал его, не объяснял правила жизни, не давал разумных и полезных советов! Не спасал из тюрьмы. Он ничего не сделал для Ника! Ничего! И несмотря ни на что, Ник так его любит! А я всё для него делал! Лечил, учил, заботился! И что в итоге? Меня обманывали, потешались и прогнали! Вот она, благодарность!» — Корс со злостью «схлопнул» видение.

Он хотел наконец перестать бесконечно думать о Нике и растравливать себя обидами, поэтому позвал Парки, чтобы тот доложил ему об обстановке в их лагере и хоть как-то отвлек его.

Парки со спокойным равнодушием отчитался о том, что все в полном порядке, и, к разочарованию Корса, не дал ему ни малейшего повода применить свой железный прут.

— Парки, ты знаешь, что я не только слышу мысли, но могу видеть жизни, и не только каждое плохое слово или мысль обо мне я услышу, но и каждый проступок я увижу. Ты знаешь об этом? Любой тайный поступок станет явным. Понимаешь? — строго спросил его Корс.

— Да, конечно, командир, — ничуть не испугавшись, ответил Парки, — у меня нет дурных мыслей, и я выполняю ваши приказы.

А Корса вдруг осенило:

— Парки, а ты видишь мой демонический звериный облик?

— Да, командир, — совершенно буднично ответил тот.

И Корс едва скрыл удивление:

— Ты видишь мои рога?!

— Да, командир, — Парки пожал плечами.

— О-о-о! И ты поэтому в своих мыслях назвал меня шерстяным в начале? Потому что я покрыт шерстью?

Парки засмеялся:

— Не-е-ет, командир, не поэтому. Простите меня.

— Представь мой образ сейчас!

— Есть, командир!

Корс попытался увидеть свой звериный образ в мыслях Парки, но видел лишь размытое темное пятно. Высокий мощный силуэт с двумя длинными загнутыми отростками в районе головы. Даже судя по этим нечетким теням, рога выглядели внушительно.

Парки молча, стоял перед ним, ожидая. Корс понял, что не может ничего толком рассмотреть, и ему не хватает силы увидеть свой демонический облик таким способом.

— Достаточно, — раздосадовано приказал он.

— Есть, командир, — Парки не сдержал быструю едва заметную улыбку. По-видимому, представлять своего командира в рогато-мохнатом виде показалось ему забавным.

— Да почему ты такой веселый, волчок-дурачок? — Корс успел заметить эту ухмылочку. — Всегда тебе весело!

— ОТ УЛЫБКИ СВЕТЛЕЕТ, — сказал Парки.

— Вот идиот! Все, убирайся!

Парки ушел, а Корсу не стало легче — наоборот, ему стало еще хуже и еще обиднее, что его сила так мала, и никого он сжать не может, и образы сущностей видит обрывками и нечетко. А Демон его ничему не научил и ничего не дал ему! И ничем не помог! Арела научил, а его — нет!

Корс совершенно не понимал, чем занять день. Раньше у него всегда были дела, важные встречи, работа, аудиенции во дворце. По вечерам — поездки в гости. Часто он сам устраивал приемы в своем особняке. У него не было ни минуты свободного времени, его постоянно окружали соратники, нужные люди и друзья.

С Ником он все это растерял, невольно подстроившись под его ритм, а Ник большую часть времени кололся, употреблял разную дурь и спал. Он совершенно не занимался ничем полезным, и валяться на кровати было его излюбленным времяпрепровождением, ему и не надо было ничего. Корс, конечно, поначалу был шокирован подобным стилем жизни, но очень скоро и сам как-то втянулся. С Ником хотелось быть здесь и сейчас, никуда не тянуло, ничего было не нужно, кроме как только быть с ним рядом. Корс вспомнил, как раньше, присутствуя на каком-нибудь приеме и общаясь с нужными и важными людьми, он вдруг терял интерес к происходящему и начинал ощущать скуку, понимая, что в этот момент, хотел бы совсем другого — оказаться, к примеру, за одним столом с Варахом, душевно выпить и поболтать. Но он оставался и проводил время на этом приеме, потому что так было нужно, да и Варах занят своими делами. С Ником такого не было никогда. Если Корс был с ним, ему уже не хотелось ничего другого, никаких других встреч и другой компании. Не хотелось никуда идти и ни с кем общаться. И даже если они с Ником ничем не занимались, или занимались, по мнению Корса, полной ерундой, с ним это было интересно и весело. И Корс всегда делал выбор в пользу Ника, забывая про все другие дела. А сейчас у Корса нет ни дел, ни друзей, ни Ника.

Он ограничен обстоятельствами, как стенами тюрьмы. Нет никаких интересных дел, нет друзей, ничего не происходит, и он не может на это повлиять. Остается только лежать, курить и в конце концов постараться заснуть, провалиться в спасительное забытье как можно скорее.

Корс «видит» себя со стороны. Это прошлое, и он ещё довольно молод, ему здесь, может быть, чуть больше тридцати, но как плохо он выглядит! Запавшие мутные глаза в синяках, опухшее лицо, сгорбленные плечи, на столе стоит бутылка, и на полу валяются уже пустые. Корс пьет. И по количеству бутылок, и его внешнему виду понятно, что пьет он давно и много. О-о-о! А ведь он и забыл этот период своей жизни, вычеркнул из памяти, как дурной сон. Зря он ругал Ника. Судя по тому, как выглядит он сам, его сыну было от кого унаследовать тягу к алкоголю. Корс сидит за столом и мрачно смотрит на Камиэля Вараха, который стоит перед ним.

— Нам нужно уехать, — с волнением говорит Варах, — ты погибаешь здесь. Достаточно этого безумия. В столице тебя ждут!

— Нет, — тяжело мотает головой Корс.

— Сколько писем от наших друзей ты получил?

— Я не считал.

— А сколько писем из Черного города ты просто выбросил, так и не прочитав?!

Корс не отвечает, отворачивается и тянет руку к бутылке.

И, видя это, Камиэль Варах вдруг бросается к застекленному шкафу, стоящему у боковой стены комнаты. Рукой в кожаной перчатке он бьет по нему, с какой-то отчаянной злостью кулаком разбивает стеклянную дверцу. Раздается оглушительный грохот и звон, но Корс даже не поворачивает головы. Внутри шкафа на полках поблескивают ордена и медали Корса. Они красиво разложены на черных бархатных подушках и подставках. Варах хватает один из орденов, и, приблизившись к Корсу, буквально сует его ему в лицо:

— Посмотри! Неужели это все было зря?!

Корс безразлично смотрит на свой орден «За отвагу», полученный им за освобождение села Луговое. Ему все равно.

— Твои боевые заслуги дают тебе… нам шанс проявить себя в столице! — кричит на него Варах. — А твой талант находить дезертиров и предателей родины? Скольких тайных врагов мы обезвредили благодаря твоему чутью! Теперь что? Все псу под хвост?! Ты все сливаешь в алкогольную яму!

Корс как-то уныло качает головой:

— Убери это, — он указывает на орден, — убери.

Варах слушается, и, подойдя к шкафу, сквозь разбитое стекло аккуратно возвращает орден на полку, укладывает его на бархатную подушечку:

— Пойми, в городе для тебя откроются новые перспективы, — говорит он чуть более спокойно, — Леонардо отметил твои способности, то, как мы зачистили от предателей освобожденные территории. Он прислал мне лично два письма, в которых просит повлиять на тебя и привезти в город. Безопасность короля превыше всего остального, и ты не имеешь права пропивать свой талант! Ты обязан использовать его для процветания нашего мира! Приносить пользу государству и королю! Ты давал присягу и клялся служить верой и правдой на благо родины!

— Нет у меня никакого таланта!

— Нас ждут в службе безопасности короля! И ты сможешь вычислить неблагонадежных людей в его окружении.

— Нет!

(«А, похоже, глупое упрямство тоже передалось Нику от меня», — думает Корс, наблюдая за этой сценой из прошлого. — Какой же я был глупец!» — сейчас Корс понимает, что Варах прав, но тогда он не хотел его слушать).

— Я должен найти своего ребенка! — говорит Корс, — пока я не найду его, я отсюда никуда не уеду.

— О, Боги! — Варах кажется, едва сдерживается чтобы не взорваться, — Сколько лет прошло! Мы все обыскали, всю округу, каждого ребенка в Комре проверили тысячу раз!

— Я должен его найти!

— Витор, очнись, вполне возможно он не был рожден и погиб вместе с Инесс, ты ведь не можешь быть точно уверенным, что ребенка не было внутри нее.

— Нет, не могу, — соглашается Корс и резко вскидывает на Вараха горящие безумием темные глаза, — мне что, нужно было ей разрезать живот и посмотреть?! — он хватает стакан и залпом выпивает его, с грохотом возвращая на стол.

(«Да, идиот, так и нужно было сделать!» — мысленно кричит Корс себе молодому. Сейчас он бы так и сделал, а тогда… тогда он был слишком сентиментальным и не смог осквернить мертвое тело своей возлюбленной.)

— Витор, если бы ребенок остался жив, мы бы его уже нашли! — продолжает Варах, — Все эти годы мы искали! Вполне возможно, он и не родился, что ты ищешь?

— Её живот был меньше…

— Витор! Прекрати! Тебе просто хочется верить, что твой ребенок родился и остался жив! Но подумай о своей дочери, вот твой реальный и живой ребенок! Она лишилась матери, а сейчас лишится и отца! Ты ей нужен!

Корс молчит.

— Давай уедем отсюда, уедем в город. Витор, не убивай себя бесплодными поисками, подумай о Карине! Неужели ты хочешь, чтобы она всю свою жизнь прожила за семью замками в подвале?

— Я забочусь о ее безопасности!

— Ей пора дать какое-то образование… ведь в будущем она станет благородной дамой.

— Я обучаю её!

— Боевому искусству?

— Она должна уметь постоять за себя!

— Учить ее драться с мечом — не совсем то, что нужно для воспитания будущей женщины. В столице она сможет стать подругой принцессы, блистать при дворе, найти выгодную партию! Ты не хочешь счастливого будущего для себя, но ты не хочешь его и для Карины! Ты не думаешь о ее будущем, ломаешь ее судьбу! Этого хотела Инесс для вашей любимой девочки? Что бы Инесс сказала тебе на это?

И Корс вздрагивает.

— Что ты скажешь Инесс, когда вы встретитесь в загробном мире? Как ты оправдаешь свой эгоизм? Как объяснишь, что сломал судьбу дочери?! Ты не любишь на самом деле Карину! И Инесс тоже ты не любишь! Тебе наплевать на них!

— Я люблю их. И ради них я готов на все!

— Тогда уедем в город!

Корс молча сидит какое-то время и потом, наконец, тихо произносит:

— Моя жизнь сломана, и меня не волнует никакая карьера, но ты прав, друг, я должен пересилить себя, ради Инесс и… Карины.

Варах замирает в напряжении, не сводя глаз со своего друга.

— Поедем в город, — говорит Корс.

И Варах в счастливом жесте, сложив ладони, приподымает руки:

— Слава Богам!

Папа! Не бросай меня! Не бросай меня! Не бросай меня!

Ненароком задев и опрокинув бутылку, Корс неуклюже встает из-за стола, его пошатывает:

— Уезжаем отсюда! К чертям!

— Я прикажу немедленно начать сборы! — поспешно подхватывает Варах, словно боится, что Корс внезапно передумает.

— Уезжаем, — повторяет Корс. — Черный город давно заждался нас!

Не бросай…

Не бросай…

Не бросай…

Глава 6

Корс очнулся от морока воспоминаний и резко сел на своей походной кровати. Да, он уехал тогда, поддавшись на уговоры Вараха, уехал в Черный город, чтобы начать новую страницу своей жизни.

Он забыл прошлое, и позже не сопоставил ни место, ни время, даже не удосужился подумать о том, что белому полукровке из Комры как раз столько лет, сколько в данный момент могло бы быть его потерянному ребенку. Корс забыл обо всём начисто, и, не взглянув на мальчишку, по злой иронии судьбы, определил своего сына в мусор. Он заклеймил его в рабы, обрекая на смерть, или в лучшем случае на унизительное существование в качестве живой вещи. А ещё через десять лет он сделал его своим любовником. Корс сжал голову руками. Варах что-то знал, он сказал: «Я не хотел тебя расстраивать еще сильнее, ты и так был раздавлен потерей Инесс»! Да лучше бы ты расстроил меня, глупый Варах! Ты видишь, к чему привело твое молчание?

Умирающий Камиэль Варах лежит на кровати, он смотрит на Корса из чёрных колодцев запавших глазниц, смотрит, словно уже с той стороны…

— Витор, я не сказал тебе тогда, я скрыл… не хотел ранить тебя ещё сильнее, ты и так был раздавлен потерей Инесс… Витор, я не верю, потому что я видел…

«Что ты видел? Почему не сказал мне?! Это было настолько ужасным?»

Варах догнал всадника, который вез ребенка ведьме. Догнал, и…

— Витор, я не верю, потому что я видел…

Что ты видел?!

Камиэль Варах был уверен, что Ник не сын Корса, и все доводы, которые приводил ему бывший друг, не могли переубедить его. Потому что он увидел своими глазами то, что не оставило у него никаких сомнений — Ник не сын Корса.

Что ты видел, Варах? ЧТО?

Корс вспомнил утро на постоялом дворе близ Имения князя Арела, когда Ник, Арел и Лис приехали за ним. Они нуждались в наемниках, которых привел с собой Корс, от его солдат зависела победа Лиса.

И Корс в начале обрадовался от того, что они приехали за ним сами. Ему было приятно, он жаждал потешить свое самолюбие и планировал заставить их долго уговаривать его. Но все обернулось совсем не так, как он рассчитывал. Вместо того, чтобы просить и уговаривать, а желательно умолять и встать на колени, Ник привычно дерзил, словно он был на допросе. Прекрасно осознавая, насколько им нужны эти солдаты и как важно ему договориться с Корсом, он ничего не просил и вел себя вызывающе. Корс потребовал, чтобы, разговаривая с ним, Ник снял маску, и когда Ник, привычно огрызаясь, все же сделал это, Корс увидел «улыбку», намалеванную на его лице черной краской.

И как же его тогда это взбесило! Эта маленькая месть за князя Арела, напоминание Корсу о его прошлом. Позорная «улыбка», выходящая далеко за пределы контура губ, такая яркая на белой коже, до сих пор стояла перед глазами Корса, стоило только её представить. В тот момент он едва сдержался, чтобы не ударить, не вышвырнуть Ника вон из комнаты, каким-то чудом взял себя руки и вежливо попросил стереть краску. К счастью, Ник перестал глумится и стер краситель. Корс помнил его бледное изможденное лицо, «украшенное» татуировками и пирсингом. Было заметно, что Ник серьезно болен, его воспаленный шрам, грубо прихваченный железными скобами, откровенно шокировал.

Конец ознакомительного фрагмента.