Вечное пламя

Виктор Бурцев, 2009

Первые, самые страшные недели Великой Отечественной войны. Немцы стремительно движутся на восток, отрезая от основных сил отдельные соединения Красной Армии и оставляя в тылу деморализованных солдат противника. Здесь, в партизанских белорусских лесах, оставшихся за линией фронта, происходят загадочные и страшные события, противоречащие историческому материализму. Похоже, фашистская Германия испытывает на оккупированных территориях новое чудовищное оружие, поднимающее мертвых и наделяющее их невероятной силой и кровожадностью… Правду предстоит выяснить попавшему в окружение и присоединившемуся к партизанскому отряду военному корреспонденту Ивану Лопухину, обладателю загадочного талисмана, который достался ему от старого колдуна в болотах Финляндии.

26

— А ведь я его видел. — Юра-тунгус сидел у костра и щурился на дым самокрутки.

— Кого? — спросил Иван.

Он только что умылся, постирался и теперь подошел к костру греться.

Рота встала на ночлег у небольшой речки, одного из многочисленных притоков Щары. Лопухин воспользовался этим, чтобы прогнать всех солдат через помывку. Особенно стараться не пришлось, потому что красноармейцы, утомившиеся от тяжелого запаха, небритой щетины и грязной одежды, сами полезли в воду. Немногочисленные куски мыла передавались друг другу с осторожностью, не дай бог, в воду упадет! Особенной популярностью пользовался боец со странной фамилией Лыпытайло, который умел править бритвы о сапожное голенище, да так лихо, что, казалось, щетина сама сходит с лица. Солдаты мылись с удовольствием, ухали, обливаясь водой, фыркали. Постиранное белье было развешено между деревьев и мешало ходить.

Болдин мылся вместе со всеми, а когда попросил Лыпытайло подправить и его, генеральскую, бритву, авторитет последнего взлетел до верхушек деревьев.

— Офицера, — ответил Юра.

— Какого? — Лопухин протянул к огню руки. Вода, несмотря на жаркое лето, была удивительно холодной. — Ключи, что ли, бьют?

— За поворотом, — непонятно сказал тунгус.

— Что?

— За поворотом ручьи.

— Откуда знаешь?

— Знаю, — Юра пожал плечами. — Ходил туда.

Лопухин улыбнулся. Большая часть Юриных умений, которыми он так удивлял окружающих, сводилась к банальному: «Сходил. Видел. Умею». Он даже учил бойцов, как ставить ногу, чтобы сучки и веточки под стопой не хрустели. «Умею…»

— А офицера видел.

— Да какого офицера-то?!

— Немецкого, — тунгус вздохнул. — Что в машине.

— Ах, этого? — Иван постарался вспомнить фамилию убитого. — Лилен… Штейн… Черт лысый. Не помню.

— Может, и черт. Но видел. Странно.

— Что ж странного? Хотя… Где видел-то?

Юра поднял руки, будто держал винтовку. Прищурился и поглядел в несуществующий прицел.

— Вот так видел.

— Да ладно…

— И странно.

— Что?

— Что промазал. Я в голову стрелял.

— Да ладно! Перепутал, поди. С такого-то расстояния разглядеть… Не, точно перепутал.

Тунгус промолчал. Только затянулся посильнее самокруткой и нахохлился, как птица на ветке.

— А что же, это у тебя память такая хорошая? — вдруг спросил молчавший до того Колобков.

— Хорошая, — кивнул Юра. — Хорошая.

— А давай проверим?

— Давай.

— Вот, — Колобков покрутил головой. — Вот! Смотри! Вон у Ваньки карандаши и блокнот лежат, видишь?

— Вижу.

— Теперь отвернись.

Тунгус молча отвернулся, спокойный и невозмутимый.

Дима быстро поменял пару карандашей местами, спрятал ластик и чуть выдвинул листок бумаги из папки.

— Поворачивайся. Смотри. Что изменилось?

Тунгус подсел ближе. Показал пальцем на карандаши.

— Эти поменял.

— Так… — согласился Колобков.

— И еще бумажку вытянул…

Димка только крякнул от досады. Клочок бумаги он полагал самым сложным маневром.

— Шишку сдвинул.

— Какую шишку?! — Дима от удивления даже привстал. — Не было шишки! Вот тут-то и ошибся!

Он заулыбался, поймав тунгуса на промахе.

— Не ошибся. Вот тут лежала, — Юра наклонился к земле. — Даже впадинка есть. Давно лежала.

Колобков проверил. След от шишки был явственно виден.

— Н-ну… Может быть… Не нарочно.

— Мне все равно, нарочно или нет. Сдвинул.

— Ну, хорошо-хорошо. Сдвинул! Пусть сдвинул! Все?

Юра искоса глянул на Колобкова.

— Резинку верни.

Дима только сплюнул в сердцах и положил ластик обратно.

— Память хорошая. — Тунгус вернулся на свое место у костра. — Все что вижу, помню.

В приближающихся сумерках самого Юру видно уже не было. Только красный огонек от его «козьей ноги».

— А я вот однажды на вырубках с медведем встретился, — неожиданно сказал Колобков. — Так бежал, что только пятки сверкали.

— Летом? — спросил Юра.

— Ага. В августе. А как ты догадался?

— Если бы не летом, то не убежал бы.

— Почему?

— Еды много. За едой бегать не надо. Лето. А так бы догнал.

— Да ладно… Он здоровый же, неповоротливый!

Тунгус усмехнулся.

— Медведь лошадь догоняет.

— Ну, это ты заливаешь! Чтобы такая туша и так бегала, не поверю.

— Догоняет лошадь, — Юра закивал. — Сильный зверь. Большой. Охотники, когда идут его стрелять, долго ходят. Лагерь делают. Шкуру солят. Голову варят.

— Чтобы есть? — спросил Иван.

— Нет. Медведя есть… Не стоит. Но шкура хорошая. А череп на стену красиво повесить. А если для еды, то очень уметь надо готовить. Очень хорошо надо уметь.

— А ты на медведя ходил?

Тунгус разочарованно прищелкнул языком.

— Нет. Не было.

— Чего же?

— Уехал. В Москву жить. На медведя не ходил. Да и нельзя просто так на медведя.

— Почему? Примета дурная, что ли? — усмехнулся Колобков.

Костер на мгновение осветил лицо тунгуса, и Лопухин увидел, что тот улыбается.

— Дурная, дурная. Охота на медведя запрещена. — Он сделал паузу. — Однако, закон не позволяет.

Иван захохотал, поняв, что хитрый тунгус намеренно запутал Колобкова.

— А я вот тоже на вырубках был. В Карелии. Так меня деревом шибануло! — отсмеявшись, сказал Иван.

— Вот ладно заливать! — Колобков махнул рукой. — То-то я не знаю, чего может быть, если деревом шарахнет. Всмятку! — И он звонко хлопнул ладонями. — Ну, или сучками так нашпигует, что потом только куски и снимешь…

— А вот повезло мне! В землю вбило. Там болото, так в мох и ушел! А сучком в медальон вдарило. Местные сказали, что, дескать, судьба. Удача, один на миллион.

— Какой такой медальон?

Иван подкинул хвороста в гаснущий костер и вытащил железную пластину из нагрудного кармана.

— Вот. К ней еще шкатулка была, так ее размолотило в осколки. А этому ничего не сталось. Подарок…

От кого и при каких обстоятельствах достался Ивану этот подарок, распространяться он не стал. И верно, ни к чему.

Юра подался вперед, чтобы разглядеть предмет. Протянул даже руки, но потом убрал.

— Слышал про такие. Но не видел. Старики говорили. Крепкая сталь.

— Может, в институт металлургии отдать? — предложил Колобков. — Пусть разберутся. Может, польза какая будет стране. Хитрый секрет какой-нибудь.

— Вот еще… — Иван спрятал руну обратно в карман. — Подарок.

— Да ладно! Я ж для практической пользы предлагаю. Будет эта штука у тебя болтаться, потеряешь еще…

— Нет уж. Такие вещи не теряются. Она мне, может быть, жизнь спасла!

Колобков хмыкнул, но ничего не сказал. Спасла так спасла, чего тут спорить. Тем более что людей, придавленных деревьями, он видел сам. Довелось.

— Иван Николаевич, можно вас на минутку… — Болдин возник из темноты неожиданно.