© Сенча В. Н., 2023
© Иллюстрации. Граблевская О. В., 2023
© ООО"Издательство Родина", 2023
Художник Ольга Граблевская
* * *
Моей жене, Марине Викторовне,
посвящаю…
Введение
Вonjour, Paris!
Трясущийся «боинг» вынырнул из чернильного облака и плавно пошёл на посадку. Ещё минута — и лайнер, мягко коснувшись земли, мчится по накатанному асфальту, напоминая со стороны огромного гуся, с шумом пытающегося сбить скорость мощными каучуковыми лапами. Развернулся в направлении аэровокзала, проехал чуть-чуть, притормозил и, недовольно заурчав, встал как вкопанный. Кажется, приехали…
В салоне снуют, отдавая последние распоряжения, стюардессы. Белозубые улыбки в пол-лица. Даже если бы во время полёта в иллюминатор не заглядывало любопытное солнце, всё равно было бы светло уже от этих улыбок.
Два с половиной часа — и ты на месте. Полёт промелькнул, как взмах крыла бабочки. И всё они — вездесущие трудяги заоблачных высот.
— Сок, вино? — поинтересовалась у меня сразу после взлёта одна из стюардесс-француженок.
— А вино Наполеона есть?
— Наполеона? — удивилась та и, смутившись, спрятала на миг белозубое светило.
— Шардоне или кло-де-вужо?..
— Да-да, шардоне… — обрадовалась девушка, ловко достав откуда-то маленькую бутылочку виноградной слезы.
Где-то за час до приземления подошла ещё:
— Чай? Чёрный, зелёный, эрл грей?..
— А как насчёт напитка Бальзака? — решил пошутить я, но опять получилось, что издеваюсь.
— Бальзака? — нахмурила лоб красавица. — А, понимаю: зелёный чай сенча с улуном?
— Кофе, сударыня. Блек кава. Желательно мокко, двойной.
— Мокко нет, — окончательно смутилась стюардесса. — Могу предложить… просто кофе. С круассаном.
— Ну что ж, отлично, благодарю, — киваю я, стараясь быть как можно вежливей. — Тогда просто кофе… с двумя круассанами.
Вот и сейчас, перед выходом в терминал, на вопрос стюардессы, понравилось ли в полёте, благодарю от души. Всё было замечательно, рассыпаюсь в комплиментах, особенно — белозубые улыбки и… кофе. С двумя круассанами. Между прочим, напиток Бальзака. При упоминании имени писателя-земляка девушка слегка зарделась, не преминув заметить, что уж это-то она запомнит…
К иллюминаторам не протиснуться, каждый норовит выхватить за окном первое, самое запоминающееся, впечатление. Хотя, смотри не смотри, ничего нового не выглядишь, везде — как под копирку, будь то Новосибирск, Москва или Париж. И лишь по едва уловимым штрихам можно отличить парижский Орли от подмосковного Шереметьева. Вот промелькнула развесистая пальма; а на взлётку въезжают сразу два безразмерных лайнера, виляя огромными хвостами с полосатыми флагами: прибыли частые гости Парижа — американцы. Кругом самолёты самых разных расцветок — от небесно-голубого до ядовито-зелёного и ярко-оранжевого. По периметру аэродрома чинно выстроились аккуратненькие домики под черепичными крышами, какие у нас увидишь разве что на старинных гравюрах или коврах послевоенной поры.
Ещё одна примета: отсутствие родной кириллицы. Куда ни посмотришь — не за что глазу зацепиться: одни «самсунги» и «люфтганзы» на западный лад. А что вы хотели, «ваше высочество»? В чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят. Приехал в гости — будь добр, смотри и удивляйся…
И только очутившись в чреве огромного аэровокзала, по-настоящему ощущаешь, что где-то рядом, всего в каких-нибудь полчаса езды, гудит, бурлит и тяжело дышит другое «чрево» — гигантского города, имя которому — Париж.
Париж многолик, загадочен и таинственен, если не сказать больше — мистически своеобразен и неповторим. Для Хемингуэя это был «праздник, который всегда с тобой»; для Золя — город, имевший безразмерное «чрево». А вот Бальзак называл Париж пустыней. В середине своей жизни, когда уже были вкушены первые плоды славы и признания, он вдруг почувствует себя в многолюдной и равнодушной столице одиноким, беззащитным и бесприютным. Писателю вдруг покажется, будто никто ему не рад и нет никакой возможности «жить во Франции и среди отчаянных битв», пожирающих не только здоровье, но и жизнь. И Париж едва не отвергнет гениального «Прометея» человеческих душ.
Итак, «пустыня». Впрочем, даже Сахара бывает интересна — особенно своими оазисами. Кто-то едет в Париж, чтоб очутиться в хемингуэевском «празднике»; кто-то — с головой окунуться в его неуемное «чрево». Пустыня — всегда загадка. Но в Париже есть то, что неведомо песчаным дюнам: оазисы времени. И заглянуть туда для нас было бы большой удачей…
