Игры на раздевание

Виктория Мальцева, 2021

Викки родилась особенной. Она легко складывает в уме многозначные числа, но не выносит громких звуков и не может отличить стёб от дружелюбия. Уже в 17 лет ей становится ясно, что романтические отношения не для неё – попросту нет на земле человека, готового любить её вместе с «особенностями». Но в 22 года она садится на единственное свободное место в автобусе и оказывается рядом с Каем. Ей давно уже хотелось «попробовать секс» и узнать, наконец, что они чувствуют – все остальные, здоровые люди. Кай от предложения не отказывается, но на утро так сильно обижает Викки, что у неё случается давно забытый приступ – мелтдаун. В тот момент они оба не могут себе даже представить, как много им ещё предстоит и как прочно они уже связаны…

Глава 10. Куда приводят мечты

Lana Del Rey — Brooklyn Baby

Кай вооружается дрелью и клипсами, зажав парочку в зубах, забирается на стул и крепит горизонтальную часть гирлянды к потолку вдоль спинки дивана и прямо посередине комнаты.

— Тебе помочь? — спрашиваю.

— Придержи конец, — соглашается.

Мы впервые делаем что-то вместе, и, невзирая на онемевшие от слишком долгого торчания вверх руки, я нахожу в этом нечто… успокаивающее, что ли?

— Ну как тебе? — интересуется, как только мы заканчиваем.

— Клёво! — искренне восторгаюсь, любуясь длинными струями мелких белых огоньков, тянущихся от потолка до самого пола.

Кай долго гремит посудой в шкафах:

— Не понимаю, куда девчонки подевали миски для попкорна!

— Может, насыплем его в кастрюлю?

Моё предложение его не впечатляет и он, подумав, приносит из своей комнаты два гигантских чертёжных листа, сворачивает из них кульки:

— Высыпай сюда, — командует, — и представь, что это картонные вёдра!

Я улыбаюсь, потому что мне нравится всё, что происходит в последние два часа. Да и вообще весь этот день. И ночь.

Мои ноги не достают до журнального столика, на который Кай водрузил свои. Пару мгновений он размышляет, затем приволакивает из комнаты Дженны туалетный пуфик и ставит мне под ноги. Я даже не успеваю возмутиться:

— Мы ей не скажем! А если и скажем — не слиняет. Ты какой жанр предпочитаешь?

— Научную фантастику.

— Одобряю.

После недолгого совещания по поводу выбора фильма, мы даже слишком быстро сходимся на Звездных Войнах. Однако повторный просмотр шедевра оказывается не таким занимательным для Кая, как для меня, потому что он вдруг вспоминает:

— Дженни как-то очень хвалила один фильм… только я не помню его название.

Он звонит подруге, затем, выслушав инструкции, долго роется в её комнате и, в конце концов, приносит диск:

— «Куда приводят мечты» — читаю на пластиковой упаковке. — Обложка красивая, актёр известный.

— Я не видел, а ты?

— И я.

Вообще-то, тема жизни после смерти не моя — мне бы с текущей разобраться, да и не верю я в эти профанации, но новое всё же лучше, чем старое. Наверное.

После долгого и скучного начала кино становится интересным, правда, больше для Кая, нежели для меня. Он так сосредоточенно всматривается в экран, что даже перестаёт жевать попкорн.

— Хороший фильм, — заключает, как только на экране появляются титры.

— Угу, — соглашаюсь. — Только я так и не поняла, зачем он полез в ад.

— Как зачем? Чтобы спасти её.

— Это понятно. Но она оказалась там не просто так. Зачем же нарушать установленный порядок? Правила должны быть для всех едины.

— Без исключений?

— Без, иначе что тогда? Хаос.

— Нет уж, погоди. Ты считаешь, что Энни попала в ад заслуженно?

— Конечно. Она совершила сразу два греха, в которых уже нельзя покаяться. Закон нарушен? Нарушен. Значит, должно быть наказание.

— Погоди, какие ещё два греха?

— Отчаяние и убийство.

— Отчаяние — это грех?

— По христианской вере — да.

— Ты верующая?

— Моя мать очень набожна…

— А ты? Ты веришь или нет?

— Скорее да, чем нет.

— Как это возможно? У тебя же всё чётко: есть закон и порядок, есть чёрное и белое…

— Ну… — пожимаю плечами, — в детстве я никогда не сомневалась в словах матери и священника, но в более старшем возрасте моя вера свелась к тому, что нечто разумное просто обязано быть, и быть НАД нами, потому что люди — существа слишком жестокие, чтобы существовать сами по себе. Оглянись назад, взгляни на историю человечества, на бесконечность войн в нашем мире, на истребление слабых — индейцев, например, и ты поймёшь, что без корректирующего, направляющего разума, мы давно уничтожили бы себя!

— Значит, Бог есть?

— Есть.

— И отчаяние — это нарушение его законов, то есть грех, так?

— Так.

— Тогда объясни мне, почему мы, его подопечные, совершаем самоубийства? Каждые 40 секунд один человек лишает себя жизни добровольно, что даёт нам, в общей сложности, один миллион суицидов в год. Вдумайся, один миллион людей не справляется с тем, что он, Бог, им отвесил! Если его система существует, то она слишком далека от идеала, чтобы быть божественной! Ты не находишь?

В его словах и мимике столько экспрессии и возбуждения, что я совершенно теряюсь, а он уже не может остановиться:

— Если Бог — наш отец и создатель, то какого чёрта он посылает смертным и слабым людям столько боли, что они не в состоянии её вынести? Это — его ошибка, но наказывает он за неё нас же, своих подопытных? Это ли не маразм?

— Не подопытных! — выпаливаю на выдохе. — И он не посылает никому боль! Он создал мир и населил его людьми. Он дал им всё, что нужно для жизни, и поручил самую малость — жить и любить. А вот в том, как мы живём и как любим, мы сами боги — все решения принимаем мы сами, все свои шаги и не шаги совершаем тоже самостоятельно. Бог не делал нас жестокими, завистливыми, жадными, он дал нам ум, чтобы выжить, а мы изобрели тысячи способов убивать друг друга! Он дал нам богатые лесами и водой земли, мы вырубили деревья и наши реки высохли…

— Так, я понял. Да. Ты верующая.

Конец ознакомительного фрагмента.