Сага о судьбах

Вилен Злотников

Как часто мы задумываемся, как живётся нашему соседу? Тем более, если он из национального меньшинства? Ведь ему приходится приспосабливаться к условиям жизни, традициям и языку коренных жителей.А если это меньшинство еще и негласно притесняется?В книге Вилена Злотникова просматривается судьба одной семьи, начиная от революций начала двадцатого века. Многое приходится пережить, но сплоченность и взаимопомощь помогают выжить даже в самых нечеловеческих условиях.

Глава первая

«Коза»

Изучая книгу «Тания», написанную основоположником хасидского учения Хабада, знаменитым ребеШнеурЗальманом (или Алтер Ребе) из Ляд, в главе восьмой второй части книги — «Врата единства и веры» — на стр. 403 я вычитал такую фразу: «Любовь возникает в меру знания». Это очень серьёзное утверждение и, на мой взгляд, довольно спорное. С моей точки зрения (да и не только моей), очень часто любовь исчезает в меру знания. Подтверждение этому — статистика бесконечных разводов.

Эта фраза заставила меня задуматься. Я стал серьёзно размышлять, перебирая в своей памяти десятки и даже сотни жизней моих друзей, знакомых и просто людей, с которыми вместе работал, включая и свою жизнь (а я уже прожил значительно дольше, чем Алтер Ребе). Правда, справедливости ради должен отметить, что этот факт ни о чём не говорит. Можно очень долго прожить и не оставить какого-либо следа после себя, ничему не научиться и никого ничему не научить. Но я учился, и потом учил других. Моя жизнь не проходила в тёплом бризе и штиле. Были большие штормы, радостные высокие взлёты и драматически низкие падения.

Был испытан настоящий, смертельный голод, были пять лет жизни в Сибири, потери друзей, знакомых, родственников — далёких и очень близких. Не прошли даром, бесследно годы войны и три клинические смерти. На основе всего пережитого сейчас я могу анализировать. Я не разделяю точку зрения Ребе, несмотря на его исключительный авторитет. Я не согласен с его мнением о том, что любовь возникает в меру знания. В меру знания может возникнуть в лучшем случае большое уважение, признание и даже почитание, но чаще всего возникает простая обывательская привычка, которую часто путают с этим воистину духовным чувством, то есть с настоящей большой любовью, во всей полноте её духовной силы и значимости, которая никогда не имела и не имеет рационального объяснения.

Итак, эта фраза возбудила в моей памяти историю или рассказ — быль о трагедии, которая разыгралась где-то в середине между 1850-ми и 1890-ми годами в двух маленьких еврейских местечках в Белоруссии. Эту историю я услышал за несколько лет до начала Второй мировой войны.

Мы с отцом приехали навестить его родителей, которые тогда жили в Сураже (западнее Брянска). Я не помню причины, из-за которой начался этот рассказ, но каким-то чудом запомнил почти всё то, что произошло с двумя необыкновенными личностями, имена которых стали легендарными (ещё при их жизни) во всём районе, где они жили, а также нарицательными с точки зрения духовной чистоты и морали — как чисто светской, так и религиозной. Они стали легендарными совсем не потому, что оба были исключительными из-за своей незаурядной внешности, и не потому, что оба были особенными по своим внутренним чисто человеческим качествам.

Они стали легендарными потому, что Творец наделил их таким свойством, которое вообще очень редко кто-либо получает. Точнее — никто до них на этой планете ещё не получал. Эту совершенно удивительную историю рассказали нам мои дедушка и бабушка, причём последняя помнила многие детали значительно лучше дедушки, так чётко и ясно, как будто это случилось вчера, и с такими подробностями, что у меня сложилось впечатление и даже подозрение, что оба они жили в то время в одном из нижеописанных еврейских местечек, где и разыгралась эта трагедия.

Итак, речь пойдёт о двух еврейских поселениях, которые находились примерно в десяти километрах друг от друга. Одно называлось Лесное, а другое — Берковичи.

В каждом местечке были своя синагога и свой ребе. В одном из этих местечек, Лесном, была кузница — пожалуй, единственная на весь район, а может быть, и на губернию.

Главные персонажи этого рассказа — это Рахель, Давид и Шломо.

Рахель и Давид жили в Лесном, а Шломо — в Берковичах. Рахель была дочерью местного ребе, а Давид — сыном кузнеца. Он был на три года старше её. Шломо был сыном ребе в Берковичах и был старше Рахели на два года. Надо отметить, что отец Шломо был главным раввином во всём районе и славился своей учёностью. Одним словом, был очень знаменит и влиятелен. По количеству населения Лесное и Берковичи были примерно одинаковы — от одной тысячи до полутора тысяч человек, — и, конечно, все знали друг о друге всё и вся. Например, если на одной окраине местечка варился еврейский пенициллин, то на противоположной уже точно знали, какую приправу Хая забыла положить в кастрюлю. Одним словом, не могло быть и речи, чтобы кто-то что-то мог утаить.

Итак, как я уже упоминал, в каждом местечке был свой ребе и у каждого, естественно, была куча детей. Ну, что поделаешь — это судьба каждого ребе. Хочешь быть ребе — выполняй волю Творца, то есть плодись и размножайся! Если ты не превращаешь жену в рожальную машину, то каким же ещё путём ты можешь это делать? Думаю, что приличия ради не станем заострять на этом внимание.

В местечке, где жил Шломо, ещё была небольшая йешива. Причиной тому был, очевидно, тот факт, что отец Шломо был всё — таки главный ребе и судьба мальчика была предрешена. С трёх лет он готовился тоже стать ребе. Он корпел над книгами день и ночь, и потому вырос бледным, хилым и очень слабым, зато некоторые разделы Талмуда знал почти наизусть.

В другом местечке росли Рахель и Давид. Как уже отмечалось ранее, отец Рахели тоже был ребе, но, в отличие от ребе в Берковичах, давал девочке больше свободы, чтобы она наслаждалась временем детства. Не без того, конечно, что она должна была хорошо учиться, но в то же время могла делать то, что ей нравилось. Она любила кормить птиц и животных, любила убирать в доме, приносить воду из колодца, полоскать бельё в местном ручье, доить корову, помогать маме по хозяйству и даже починять забор. Она любила быть чем-то занятой. Ребе обожал свою дочь, и она отвечала ему тем же. Ходила слушать его в синагоге и гордилась им, видя, с каким уважением все к нему относятся. Она его тоже очень уважала и беспрекословно слушалась.

Теперь несколько слов о Давиде — сыне местного кузнеца. Это был удивительный мальчик. Уже в восемь лет он начал помогать отцу в кузнице. Отец учил Давида, давая постепенно работу всё сложнее и сложнее. Работы было очень много, и помощь сына была всегда кстати.

Мальчик относился к работе очень серьёзно и трудился после школы до наступления темноты. Работая физически, парень вырос сильным и здоровым. Внешне это был настоящий Геркулес: высокий (примерно 190 см), широкоплечий, мускулистый и очень красивый. Кудрявые тёмные волосы чуть-чуть оттеняли его слегка смуглую кожу и необыкновенно добрые, умные серо-голубые глаза. В короткие минуты отдыха он играл с двухпудовыми гирями, которые сам себе сделал. Синагогу посещал регулярно — каждую субботу. Давиду было восемнадцать лет, когда разыгралась описанная ниже драма.

Вернёмся к нашей Рахели. Она никогда не бывала за пределами своего местечка, в котором родилась и выросла. Кстати, Давид тоже. Вся её чистая, светлая и радостная жизнь проходила у всех на виду. Через пару лет после бат-мицвы она неузнаваемо переменилась. Стала высокой, стройной и сказочно красивой, но с тем же по-детски чистым и нежным лицом. Подружки завидовали ей, а она оставалась всё тем же невинным, скромным и добрым ребёнком, который боготворил своего папу-ребе.

Она довольно часто пробегала мимо кузницы, где трудился друг её детства — Давид. Обменивалась с ним парой фраз, шуткой или остротой и, смеясь, упорхала. Они знали друг друга с раннего детства. Часто играли вместе, когда ей было три годика, а ему — шесть. Рахель была удивительным созданием. Она любила всех, и все любили её. Она всегда просыпалась с улыбкой и радостью на лице. Для неё весь мир был прекрасен. Много, очень много детей было вокруг, но она была явно явлением необычным. Она росла в учёбе и заботах по дому. Надо было помогать маме, которая продолжала рожать. Ведь папа был ребе.

Ей исполнилось пятнадцать лет. Начиналась новая лесная весна. Было очень тепло. Деревья тихо перешёптывались. Они совсем недавно стряхнули с себя остатки белой зимней шубы. Лес и всё его население с нетерпением ждали первого майского дождичка, который обычно даёт мощный толчок, импульс в развитии новой жизни во всех её проявлениях. Надо жить в таком лесу или около него, чтобы представить, какая это мощь, какая красота и великолепие — приход весны в Его величество большой лес! На молодых и старых деревьях из нежных почек выстрелили новые, свежие, светло-зелёные листики. Певчие птицы всех цветов, пород и размеров, прославляя Творца, не умолкали с самого рассвета. Всё живое и неживое приветствовало долгожданную весну и яркое доброе солнце. Природа ликовала. Лесная жизнь набиралась новых сил и энергии.

Однажды мама дала Рахели сковородку и попросила отнести ее в кузницу — починить: ручка вот-вот отвалится. Рахель схватила сковородку и помчалась по единственной мощёной дороге этого местечка. Давид и его отец уже давно работали. Угли в жерновах были раскалены. С улыбкой она протянула Давиду сковородку и спросила, можно ли её починить. Давид глянул и ответил, что, конечно, можно. А затем произошло нечто необычное. Это то, что невозможно ни объяснить, ни описать. Они смотрели друг другу в глаза, и это «что-то» произошло. Как будто обоих пронзила беззвучная молния. И у него, и у неё что-то ёкнуло в глубине сердца. Дыхание перехватило — стало трудно дышать под давлением какой-то невидимой силы. Их взгляды задержались лишь на одно мгновение, и они оба вдруг смутились и покраснели. Отчего? Что произошло? Этого до сих пор ни у неё, ни у него никогда не было. Они ведь знали друг друга с пелёнок. Так что же случилось? Ответ один. С неведомых высот на них спустилась Любовь. Она пронзила их одновременно. Они влюбились друг в друга. Да-да, влюбились! Ведь для этой немыслимой духовной силы преград не существует. Настоящая духовная любовь посылается откуда-то оттуда, сверху и тому, кого они там изберут, но происходит это чрезвычайно редко. Бессмысленно объяснять это чувство — оно необъяснимо.

Рахель и Давид стояли друг против друга растерянные. Они не могли понять, что же с ними произошло. Ведь оба были невинны и целомудренны. Они не знали и не подозревали, что с этого момента начали нести на себе груз счастья, радости и настоящего горя. Эти двое стали нести духовный груз, который называется Любовь.

Далее мы узнаем, что они пронесли свой груз, свою любовь и все свои страдания через всю свою жизнь, до самого конца, с большой гордостью и достоинством. Пронесли до последнего своего дыхания.

Итак, вернёмся к сковородке. Обычно подобную утварь Давид починял в течение десяти минут, но на эту у него ушёл целый час. То он не мог найти в ящике подходящие заклёпки, то он их пережёг, то не мог вставить заклёпки в отверстия в самой ручке. Одним словом, обычно такой быстрый, ловкий и проворный, он вдруг стал настоящий лемех, не говоря уже о том, что в разговоре с Рахелью, всегда находчивый и остроумный, у него вдруг стал заплетаться язык, и он почти онемел. В конце концов он починил сковородку и вручил её Рахели. Она поблагодарила его и очень медленно, как бы нехотя и с грустью, поплелась домой. Он смотрел ей вслед и всё не мог понять, что же с ним произошло. Но скоро, очень скоро они поняли, что полюбили друг друга. Какими словами описать их счастье, их радость? Таких слов нет.

Они — совсем ещё дети, ещё совсем молодые — стали строить планы на будущее. Они безумно любили друг друга, но тщательно скрывали свою любовь от посторонних. Никто ничего не подозревал. Ведь все знали, что они дружат с детства.

Однажды к её папе по каким-то делам приехал главный ребе из соседнего местечка. Приехал он вместе со своим сыном Шломо.

Оказывается, Шломо успешно закончил йешиву, сдал экзамены и получил диплом ребе. Его отец очень гордился успехами сына. Они сидели за столом, а Рахель помогала маме — подавала и убирала. Шломо не сводил с неё глаз. По дороге домой он сказал отцу, что ему очень понравилась Рахель, и он бы хотел на ней жениться. Отец ответил, что ему Рахель тоже понравилась.

Далее события развивались как в калейдоскопе. Отец Шломо два раза встречался с отцом Рахели. Тот был счастлив, что его любимая дочь выйдет замуж за сына знаменитого и очень влиятельного ребе. Такое родство ему льстило. Он всё рассказал Рахели и спросил, согласна ли она выйти замуж за Шломо. Девочке всего пятнадцать лет! Она была так растеряна, что не могла что-либо ответить, а её отец, одурманенный своей идеей и мечтой, вообразил, что она согласна. Он ведь и понятия не имел о её чувствах к Давиду. Оба ребе быстро договорились о дне свадьбы, и что хупа будет в синагоге у главного ребе, то есть — отца Шломо.

Рахель всё рассказала Давиду. Бедный парень, которому было только восемнадцать лет, тоже не знал, что делать.

Вскоре настал роковой день. Что творилось в душах Рахели и Давида, передать невозможно. Мальчик в кузне метался как зверь в клетке. Отец не понимал, что происходит с сыном. Мать Рахели вырядила дочь должным образом. Подкатили разукрашенные коляски, чтобы ехать в соседнее местечко, под хупу. Рахель села в коляску, как в тумане: кружилась голова, начали душить слёзы. Процессия двинулась. Проезжали мимо кузницы. В дверном проёме стоял Давид и с ужасом смотрел, как увозят его Рахель. Она встала и повернулась лицом к Давиду. Глаза её были полны слёз и мольбы о помощи, не отрывались от глаз Давида. Вид последнего был ужасен, тяжёлый молот выпал из его могучих рук. Он схватился за голову. Отец смотрел на сына в недоумении. Что, мол, с тобой, сыночек? Было полно провожающих, и никто, абсолютно никто не видел, что же происходит! Как у этих двоих разрываются сердца и кромсаются души!

Процессия выехала за местечко, а Давид всё стоял, будто в оцепенении. Приехали в синагогу. Там уже ждал жених — Шломо. Обоих подвели под хупу. Началась церемония. Рахель смотрела на своего любимого папу и думала: «Мой дорогой папа, что же ты со мной делаешь?» А папа ничего не видел. Его лицо сияло, просто светилось от радости и счастья. Ещё бы! Ещё несколько минут — и его дорогая, любимая Рахель станет невесткой знаменитого ребе, и он сам будет с ним в родстве!

Настал торжественный момент. У Рахели закружилась голова, всё расплывалось и было как в густом тумане, будто бы не в реальности. Она даже не слышала и не помнила, что ответила на вопрос. Она видела только счастливое, сияющее лицо своего папы — папы, которого она любила. Этой девочке было всего пятнадцать лет. В тот момент, когда она произнесла что-то невнятное, в другом месте, в её местечке раздался нечеловеческий душераздирающий крик, от которого вздрогнуло, всколыхнулось всё Лесное. Этот крик пронёсся грозным эхом по всем окрестным лесам. Давид разрывал себе грудь. Он со страшным, диким криком, наводившим ужас на всё местечко, начал громить, крушить и ломать всё, что попадалось ему на его пути.

Он медленно шёл, полуголый, и уничтожал абсолютно всё. Он обезумел. Никто не знает, что такое душевная боль. Не пробуйте испытать! Кто-то вскочил на лошадь и помчался в Берковичи, где уже заканчивался обряд под хупой. В это время Давид медленно шёл к синагоге. Одним могучим ударом вышиб массивную дверь и стал крушить всё внутри. Кто-то закрыл собой Тору.

Дикий, страшный, безумный крик рвался из его могучей груди. Он вышел из синагоги, глаза его были безумны. В них страшно было смотреть. Он спустился и упал лицом вниз — на камни у самых ступенек крыльца. Вдруг подъехала коляска. К нему бежала Рахель. Она села на первые ступеньки. Он обхватил руками её ноги и прижал к своей голове. Всё его тело содрогалось в судорогах от рыданий. Она сидела на ступеньке, её руки перебирали его вьющиеся волосы, голова была запрокинута вверх, а из закрытых глаз ручьём текли слёзы, падая на кудрявую голову Давида. Она сидела молча и глухо рыдала. Птицы в лесу в страхе умолкли. Подъехали ещё коляски, в которых были оба ребе и Шломо. Собралась огромная толпа (всё местечко), которая стояла полукругом. Женщины рыдали. Отец Рахели сел в стороне, на эти же ступеньки крыльца синагоги, и схватился обеими руками за голову. До него только сейчас всё дошло. Дошло, что он натворил! Он только сейчас понял, чтó он отнял у любимой дочери. Это он, которого она так любила, отнял у неё право на свободу выбора. Он сам лично превратил её в козу! Он проклинал себя, свой эгоизм и своё тщеславие. Давид тихо стонал. Сердечная боль не утихала.

Вдруг неожиданно наступила гробовая тишина. Все замолчали. Какой-то невидимый ореол поднялся ввысь над головами Рахели и Давида. И почему-то все, абсолютно все, кто находился на этой площади, не столько подумали, сколько почувствовали одно и то же: родилась Легенда о Великой Любви. Любви между Рахелью и Давидом. Любви, о которой в этих местечках, во всей губернии, да и на всей планете никто никогда не знал, не слыхал и не представлял, что такая Любовь может быть, что она существует. А Давид, этот совсем ещё мальчик, вот так, таким образом защищал свою Любовь, принадлежавшую только Ей и Ему. Рахель сидела, молча перебирая курчавые волосы Давида и роняя на них слёзы. В стороне сидел её отец, убитый горем, вдруг свалившимся на него. Сидел тихо, медленно раскачиваясь, держа обеими руками свою голову, а в коляске рядом, закрыв ладонями лицо, сидел Шломо. Так продолжалось долго, очень долго. Никто не знает, сколько прошло времени.

Затем Рахель тихо и нежно освободила свои ноги от рук Давида, молча встала и подошла к своему отцу. Также молча взяла его за руку, повела и усадила в коляску. На какое-то мгновение задумалась, вернулась к лежавшему Давиду, упала на колени, обхватила его голову и прижала к своей груди. Толпа рыдала. Дети плакали, ухватившись за юбки своих матерей. Было такое впечатление, что каждый хоронил своего самого дорогого и близкого.

Так прошло несколько минут. Затем Рахель подняла голову Давида и, глядя ему в глаза, что-то тихо прошептала. Тот молча кивал головой. Прошла ещё минута. Рахель прижалась губами к голове Давида в долгом-долгом поцелуе. Затем она поднялась во весь рост, и общий вздох удивления прошёл по всей этой огромной толпе. Буквально на глазах у всех пятнадцатилетняя девочка превратилась в убитую страшным горем, совершенно зрелую, очень красивую женщину. Чудо произошло буквально у всех на глазах. Рыдания и всхлипывания в толпе не прекращались, а напротив, становились всё громче. Рахель села в коляску, в которой сидел её отец, и вся кавалькада медленно тронулась в обратный путь. Было ли в Берковичах продолжение свадьбы, точно никто не знает. Дошли слухи, что не было.

На место, где сидела Рахель, пришли и сели на ступеньки крыльца родители Давида. Мать накрыла его платком, а он всё ещё вздрагивал. Наступала темнота. Отец и мать помогли Давиду подняться, и все те, кто ещё был на площади, стали свидетелями второго чуда. Ещё несколько часов тому назад здесь, у крыльца синагоги, лежал и рыдал восемнадцатилетний мальчик. Сейчас же все увидели убитого страшным горем зрелого мужчину. Родители отвели Давида домой и уложили в постель. Он не появлялся в кузне больше недели. В субботу в синагоге Лесного никого не было. Ещё через неделю всё повторилось. Люди собирались у кого-то в доме.

Так случилось, что в это самое время все местечки в округе посещали вербовщики в царскую армию. Уйти из дому на двадцать лет — желающих не было, но в Лесном вербовщикам повезло. Завербовался только один, но какой! Такой стоил десятерых! Это был гигант-красавец. Да, наш Давид пошёл служить в царскую армию на двадцать лет.

Жизнь продолжалась.

Отец Шломо оставил синагогу сыну, а сам куда-то уехал. Никто не знал, куда. Отец Рахели тоже получил синагогу где-то в другом местечке. Мать Рахели отказалась ехать в другое место и, по-видимому, вообще отказалась продолжать жить с мужем. В Лесное был назначен новый ребе. Рахель тоже не жила со Шломо, так как в течение многих лет у них не было детей. Шломо же вообще был очень тихий и незаметный. Он знал только книги. Давид раз в месяц присылал родителям два письма. Рахель приходила к ним читать своё. Они продолжали любить друг друга на расстоянии. Оказалось, что и в армии Давид был кузнецом. Его, жида, и там все любили за необыкновенно добрый характер, почитали за сверхчеловеческую силу и, конечно, за кузнечное мастерство и искусство.

Время шло. Оба местечка росли и стали значительно больше. Выросло новое поколение. С ростом населения, как ни удивительно, росла и легенда о необыкновенной любви Рахели и Давида. Легенда не умирала. Наоборот, становилась всё больше и больше. Ведь одна половина легенды жила здесь — рядом.

Прошло двенадцать лет, и у Рахели родился мальчик, которого она назвала Давидом. Через три года от какой-то болезни умер Шломо. Тихо жил и так же тихо ушёл. Рахель вместе с сыном переехала к своей маме в родное Лесное. Мать жила одна — дети повырастали.

Теперь Рахель могла навещать родителей Давида каждый день вместе с сыном, который обожал свою очень красивую и очень строгую маму. Маму, которая всё умела.

Время шло. Из армии в чине офицера царской армии вернулся Давид. Его встречало всё местечко. Пир был устроен такой, который старожилы не помнили ни до, ни после. Ещё бы! Местечко гордилось: вернулась вторая половина Легенды. Однажды Рахель зашла вместе с сыном в кузню — проведать Давида. Тот уже работал. Давид-младший, которому было уже восемь лет, долго и внимательно смотрел, как Давид-старший ловко жонглирует тяжёлым и раскалённым добела металлом. Вдруг мальчик повернулся к матери и сказал:

— Мама, я тоже хочу стать кузнецом!

Давид-старший замер. Наступило молчание. Рахель и Давид смотрели друг на друга. После минутного молчания Давид-старший только кивнул головой. Рахель сказала сыну, что это трудное и сложное ремесло — быть кузнецом.

— Сможешь ли ты, сынок? Мальчик ответил:

— Да, смогу.

С этого дня Давид начал учить Давида-младшего.

Время не стоит на месте. Рахель и Давид после окончания дня часто сидели на крыльце дома, возле кузни. Все, кто проходил мимо, останавливались и низко им кланялись — как святыне. Ведь эти двое были их гордостью, воплощением святая святых, олицетворением живой Легенды! Легенды о Великой, непобедимой и необыкновенной Любви. Эти двое, которые фактически никогда не имели интимных отношений, пронесли свою Любовь через все испытания с гордостью и достоинством. Местечко стало местом паломничества и туризма. Из-за этих двоих люди приезжали издалека, только чтобы взглянуть на них или показать их своим детям. Родители рассказывали о них легенды. Они были живым моральным, нравственным примером для растущего нового поколения.

Прошли годы. В Лесное приехал отец Рахели, чтобы здесь умереть. Он был тяжело болен. Перед смертью он подозвал к себе Рахель и еле дыша, чуть слышно попросил у неё прощения. Она сказала:

— Папа, я давно тебя простила, ты не виноват. Тебя так воспитал твой папа, а его — его папа, — она подвела к нему Давида-младшего. Отец едва улыбнулся и сделал знак благословения. Похоронили его на местном кладбище.

Прошло десять лет. Давид-младший стал кузнецом — виртуозом. У него раскрылся талант. Он обожал своего отца — Давида-старшего. Другого ведь он не помнил! Прошли ещё годы. Благодаря этим двоим Лесное превратилось в крупное процветающее местечко. Туризм не прекращался круглый год. Через некоторое время Давид старший чем-то заболел. Он умирал. Рахель не отходила от его постели ни на минуту. На прощание они что-то очень тихо сказали друг другу. Никто не слышал. Провожать Давида в последний путь съехались люди со всей губернии. Ведь он был живой Легендой. Через две недели вслед за ним ушла и Рахель. Физически и духовно она уже не могла жить без него. Ушла вторая половина Легенды.

Их похоронили на местном кладбище — рядом, друг возле друга. Городок собрал деньги, и им поставили два изумительных по красоте памятника из белого гранита. Какие-то искусные мастера выгравировали их профили, глядящие друг другу в глаза. Давид-младший выковал неописуемой красоты розу и вделал её в гранит таким образом, что было полное впечатление, будто бы Давид дарит эту розу Рахели.

Перед памятниками была выложена из камня небольшая площадь. К ней вела широкая каменная дорога. Стало традицией, что перед хупой молодые приезжали сюда — поклониться и как бы попросить благословения у этих двоих. Это место стало святая святых, и никому, абсолютно никому не приходило в голову привести сюда «козу» — то есть невесту или жениха, у которых родители отняли свободу. Свободу на право выбора.