Кукушкины слезки

Влад Костромин

Спустя полтора года после событий, описанных в романе «Змеиный узел», следователь Андрей Иванович выходит из СИЗО «Матросская тишина».Его встречает бывший участковый Володя со своим братом Игорем. Они предлагают следователю вернуться в Карловку и завершить дело. Выкупив из психиатрической больницы Виталика, компания по полным смертельной опасности дорогам 90-х отправляется навстречу новым приключениям и старым тайнам…

VI

— Все веселее и веселее у тебя семейка с каждым рассказом, — покачал головой Володя. — Как вы все раньше в дурку не угодили?

— Вот как-то не сподобился.

— Веселое у тебя детство было, — сказал Андрей Иванович.

— И не говорите, — криво усмехнулся Виталий, — у меня с самого детства жизнь была веселой. Еще помню, в Покровке случай был. Там отец был помощником колхозного агронома, а мать в декрете. Она заболела сильно: воспалился безымянный палец на левой руке, поврежденный рыбьей костью. Заражение дошло до того, что начала гнить косточка грудью. Кормила меня бабушка Дуня, мать отца. Она делала из коровьего молока и разной ерунды заменитель материнского молока. Видать не зря есть такая поговорка: «Любите внуков! Они отомстят за вас вашим детям!»

Через месяц косточка прорвала кожу на пальце матери и та, наконец, попала в больницу. Торчащий вбок конец злосчастной косточки так и остался у нее, думаю, видели. Бабушка Дуня уехала в свою деревню, поэтому я остался на полном попечении отца. Папенька, как вы знаете, ленив как мерин, а так как тогда активно увлекся чесночными клизмами, то ему некогда было даже переодевать на мне испачканные колготки. К клизмам он перешел после безуспешных попыток уничтожить потенциально угрожающих ему глистов с помощью молока и селедки. Глистов он стал травить после того, как кто-то из родственников рассказал о нашей двоюродной или троюродной тете, уже не помню, погибшей из-за них. История там крайне странная произошла. Она никогда ничем не болела, но вдруг на шестидесятом году жизни решила провести профилактику от глистов методом селедки с молоком. Открывала плотно закрытую банку молока и умудрилась как-то ее раздавить и порезать себе сонную артерию осколком. Так и погибла, залитая алой артериальной кровью. А папа мой, будучи здоровым как сорок тысяч баранов, весьма и весьма мнителен во всем, что касается его драгоценнейшего здоровья.

Когда мать, помахивая облезшим пальцем и спертым у соседки по палате томиком Ги де Мопассана, вернулась из больницы, то обнаружила провонявшую чесноком квартиру, мирно спящего со спринцовкой в заднице и горчичниками на спине папашу и меня, молча бродящего по сырой осенней улице в загаженных колготках. Молчаливым я был потому, что лет до пяти вообще молчал. То ли разговаривать мне с ними было не о чем, то ли еще какая-то веская причина на то была. Говорить начал только после рождения Коли.

Так что тому, что я молчал, мать не удивилась совершенно, а вот обосранными колготками, была неприятно поражена.

— Вить, почему ребенок шляется по улице в обосранных колготках?

— Я откуда знаю? Наверно, моцион совершает перед едой. Кто их, детей, поймет? Как говорится, акселераты.

— Вить, до чего же ты бесчувственный! А вдруг бы с ним что-нибудь случилось на улице?

— Да что с ним может случиться то? И вообще, я на работе устаю, мне не до него. Тут еще глисты эти…

— Какие глисты??? У тебя ребенок сам на глиста заморенного похож и тебе нет дела до этого!

— Отстань!

— Вить, какой же ты пень бесчувственный! Вот Леник — дядька, а и то, когда менял колготки, то на газетку Виталика клал. А ты же батя!

— Вот и пускай себе его забирает!

— Да как ты можешь? Это же твой сын!

— Кать, отстань. Я отдыхаю! Хватит уже с меня твоих нотаций.

В придачу к заработанному за это время раздражению кожи, плавно перетекшему в дерматит, оказалось, что у меня двухстороннее воспаление легких, и я близок к тому, чтобы покинуть негостеприимный мир. Меня экстренно госпитализировали в райцентр, где разрешили матери лежать со мной в палате.

После выздоровления мы с матерью вернулись домой. Будучи натурой утонченной и по-змеиному мстительной она решила отомстить бесчувственному супругу, едва не обрекшему её на участь безответственной матери, потерявшей первенца. Упрекать толстокожего ирода было бесполезно, в чем она в ходе двухдневного скандала убедилась. Одобренный ЗАГСом подлец просто послал её на тот символ, с помощью и посредством которого появляются дети и, фальшиво насвистывая модный мотив из ритмов зарубежной эстрады, удалился в спальню, помахивая неразлучной спринцовкой. Хотел нанести очередной удар по гипотетическим глистам.

Маменька, хотя и набита под завязку предрассудками и суевериями, как бочка солеными огурцами, будучи с рождения хитрой как лисица, решение нашла оригинальное, но верное. Она приготовила на ужин пельмени на курином бульоне.

— Вить, я пельмени приготовила. Есть будешь? — позвала из кухни.

— Конечно, буду! Грузи в миску! Да побольше мне, побольше! И сметану ставь на стол! — ради пельменей даже такой комлевой лежень не считал зазорным слезть с кровати и, как умывающуюся муха радостно потирая руки, грузно прошлепать босыми ногами на кухню, переваливаясь при ходьбе как антарктический пингвин.

Пока он, исподлобья глядя на меня, хлебал большой деревянной ложкой, которой время от времени в воспитательных целях любил бить меня по лбу, наваристое жорево и сиплым басом рассуждал о внешней политике СССР, начиная со времен «нашего ответа Чемберлену», мать умудрилась завладеть его резиновой забавой и щедро добавила в клизму толченого красного и черного перца. Того самого, натыренного отцом из столовой.

— Спасибо, вкусные пельмени были! Но мало! Умеешь же, когда захочешь!

Когда уничтоживший полную кастрюлю пельменей отец развалился на кровати и прочно утвердил в задранной к потолку заднице клизму, справедливость восторжествовала. Будучи человеком воспитанным не берусь приводить все те слова, которые он выкрикнул.

Не знаю, какие изменения произошли в мозгу папаши, но клизмами он после этого больше не баловался. Где-то с неделю после этого укола судьбы он ходил, сильно нахохлившись с топорщившимися волосами и нелепо переваливаясь при ходьбе как обманутый селезень-переросток.

Не прошло и недели после, как я сам умудрился приобрести похожий опыт: я вопреки категорическому запрету матери выскользнул на балкон. И там умудрился влететь в большую кастрюлю с горячей водой. Обварился очень сильно. И мало того что обварился, но убегая от боли, умудрился упасть в кучу стекловаты, откуда-то натащенную отцом.

— Внушает, — кивнул Володя.

Березово-осиновые перелески сменялись заросшими васильком полями с торчащими кое-где, словно вехи, останками сельхозтехники: торчал то ржавый комбайн «Нива», то мамонтом выглядывал трактор ДТ-75, то похожий на отощавшего бегемота «Беларусь». Поля сменились светлым сосняком, а потом черная лента асфальта нырнула в поле.

— Притормози, отлить схожу, — попросил Виталий.

Игорь обернулся к Андрею Ивановичу и, получив утвердительный кивок, съехал на обочину.

— Я быстро, — Виталий вышел из машины и, спустившись с дороги, пошел к тонкой линии защитной лесопосадки.

— А если он псих? — Володя озвучил давно мучивший его вопрос.

— Да, — кивнул Игорь, — если он на всю голову больной?

— Я не психиатр, — терпеливо сказал Андрей Иванович, — диагноз ставить не умею и не могу…

— А если он нас всех ночью зарежет? — спросил Игорь.

— Вот именно, — поддакнул Володя, — если?..

— Хочу вам напомнить, братья-кролики, что вытащить Виталия из больницы было вашей идеей.

— Идея наша, — промямлил Игорь, — но кто знал, что он того? Думали, что просто шифруется, чтобы на зону не угодить.

— В любом случае, назад мы его не повезем. Просто присматривайте ненавязчиво и все.

***

Виталий, помочившись, задумчиво смотрел на ствол елки. Кора и сучки до боли напоминали человеческое лицо. Казалось, что в стволе застрял смутно знакомый человек и силится выбраться наружу. Выбраться, что бы…

— Предостреччччч, — словно прошептал ветер, запутавшийся в темно-зеленых колючих лапах.

Виталий задрал голову. Вверху было тихо — никакого ветра, вершины елок застыли в неподвижности. Взгляд снова опустился на «лицо».

— Берегисссссь, — шептала елка.

— Чего беречься?

— Харчччччччевня.

— Какая харчевня?

— Вперррреди…

— Беречься харчевни, которая впереди? — уточнил на всякий случай. А почему нет? Ежели дерево что-то подсказывает, то грех не прислушаться. Иной человек дуб дубом, а корчит из себя мудреца и даже берется руководить. А тут простая елка.

— Даааааааа.

— Заметано. Спасибо за информацию, — пожал ближайшую ветку. Подумал и достал из кармана носовой платок. Оторвал полоску, привязал на сучок. — Спасибо, — и не спеша пошел к машине.

— Долго ты, — недовольно проворчал Игорь.

— В следующий раз пойдешь со мной.

— Зачем?

— Подержишь, а то я после больницы. Сам понимаешь, тяжести нельзя поднимать.

— Да ну тебя! — раздосадованный Игорь завел двигатель.

«Девятка» устремилась вперед.

— Там харчевня впереди будет, — небрежно сказал Виталий.

— Ты откуда знаешь? — удивился Володя.

— Так тут уже наша считай территория, — спокойно объяснил Виталий. — Подзабыл ты, дядя Степа, пока в Германиях был.

— Это да, территория наша, только пару лет назад тут никакой харчевни не было. да, Игорь?

— Я не помню, — виновато признался Игорь.

— Не важно, — оборвал Виталий. — Короче, можно там перекусить. Вы как?

— Что скажете, Андрей Иванович? — спросил Володя.

— Почему бы и не перекусить горяченького. Деньги у нас есть, вполне можем себе позволить поужинать. Тем более, неизвестно, когда случится поесть в следующий раз.

— И даже выпить, — сказал Виталий, — я водку из квартиры прихватил. В сумке бутылка лежит.

— И даже немного выпить, — кивнул Андрей Иванович, — сугубо для снятия стресса, грамм по пятьдесят.

— Такой стресс пятьдесят грамм не снимут, — хмыкнул Володя.

— Хорошо, сто пятьдесят, — согласился Андрей Иванович. — Но только тем, кто не за рулем.

Кафе под вывеской «Харчевня» возвышалось над дорогой на небольшом холме. Рядом неуместно торчала стальная рама для осмотра машин снизу.

— Они что, и тачки тут ремонтируют? — удивился Игорь, выруливая на небольшую заасфальтированную площадку перед кафе, на которой уже приткнулся подержанный жигуль-шестерка.

— Может мастерская тут была? — предположил Володя и, выйдя из машины, с наслаждением потянулся. — Сейчас шашлыка возьмем и супа-харчо, — потер руки, — да под водочку.

— Не спеши, — тихо сказал вылезший Виталий, — что-то тут не так…

— Что не так? — насторожился Андрей Иванович.

— Пока не знаю…

— Игорь, ждешь в машине, — велел следователь. — Виталий, ты вперед.

Виталий подошел к двери, подергал ручку:

— Закрыто, — постучал.

— Что надо? — дверь приоткрылась, явив всклокоченного небритого кавказца в испачканном кровью переднике.

— Поужинать хотели, земеля.

— Сколько вас?

— Четверо, а что? — ответил подошедший Андрей Иванович.

— Закрыто у нас, не обслуживаем.

— А машина чья?

Пока работник общепита растерянно молчал, Виталий рванул дверь на себя.

— Ты чего? — возмутился кавказец, но Виталий, не обращая на него внимания, шагнул мимо.

— Ты чего, брат? — крикнул ему в спину кавказец.

— Не брат он тебе, — Володя протиснулся в кафе. — И вообще, лучше его братом не быть, поверь.

Андрей Иванович зашел за товарищами. За столиком у окна сидела молодая женщина. Столик был накрыт на две персоны. Следователь повернулся к кавказцу:

— Их, значит, обслуживаете?

— Э… они… э…

— Нас тоже накормите, — жестко отрезал следователь и пошел к столику, облюбованному Виталием и Володей.

— Четвертого зовите, — смирился работник кафе.

— Он подождет. Здравствуйте, — проходя мимо, поздоровался с женщиной. — У вас все нормально?

— Здравствуйте. Нормально, только муж вышел и долго нет его…

Женщина вскрикнула и Андрей Иванович успел обернуться, уходя с линии атаки и ударив по руке с ножом.

— Васил! — закричал напавший, отскочив.

Из кухни метнулась фигура в халате и вскинула обрез. Следователь рухнул на пол. Хлестнул выстрел, сноп огня вырвался из ствола. Женщина захрипела: заряд картечи угодил ей в грудь. Следователь, выхватив ПМ, всадил пулю в кавказца с ножом. Виталий, толчком сшибив на пол лейтенанта, метнул полюбившуюся отвертку в Васила, попав в плечо, и рухнул как подкошенный. Заряд из второго ствола пронесся над ним. Следователь не спеша всадил пулю точно в переносицу стрелка.

В кафе стало тихо: только женщина хрипела простреленными легкими, да булькал пробитым горлом несостоявшийся «брат» Виталия. Андрей Иванович держа на прицеле дверь в кухню осторожно поднялся с пола.

— Вы целы?

— Я в норме, — Виталий встал и подал руку лейтенанту.

— Я тоже, — поднялся Володя.

— Посмотрите, что с ней, — Андрей Иванович подошел к двери, отодвинул ногой обрез, перешагнул труп.

Открывшаяся на замызганной кухне картина могла вызвать рвоту у менее закаленного, но даже Андрей Иванович почувствовал легкую тошноту: на большой разделочной колоде лежало то, что осталось от тела незадачливого посетителя. Отрубленные части тела небрежно лежали на металлическом столе.

— Ничего себе! — послышалось за спиной.

Андрей Иванович обернулся — бледный лейтенант стоял в дверях.

— Твою мать! Они из него что, готовить собирались?

— Судя по всему, да.

— Твою мать! — Володя согнулся. Его вырвало прямо на труп.

— Мертвая, — коротко отрапортовал подошедший Виталий, впитывая взглядом обстановку. — Так вот чего надо было беречься…

— Ты про что?

— Не обращайте внимания, — нагнулся и, стараясь не испачкаться в крови и рвоте, поднял обрез. — Просто мысли вслух.

— Интересные у тебя мысли, — недобро прищурился следователь. — Ты же знал про это, да?

— Подозревал, — переломил стволы, задумчиво посмотрел на гильзы. — Шестнадцатый.

— Очередной сосед по палате излил душу? — Андрей Иванович подошел к Виталию, борясь с желанием схватить его за воротник и сильно встряхнуть.

— Нет, — Виталий прямо посмотрел в глаза следователя. — И если я скажу, то вы все равно не поверите.

— Ты скажи, — спрятал пистолет, — а я сам решу, верить или нет.

— Скажу. — Виталий повернулся и пошел к двери, — только чуть позже, — открыл замок и вышел на улицу.

— Чего это он? — спросил пришедший в себя Володя.

— Не знаю, — следователь подошел к телу женщины, приложил палец к сонной артерии, вздохнул.

— Умерла?

— Возможно, для нее это было не самой худшей смертью. Не известно, что бы с ней сделали после того, как закончили с мужем. Если бы мы не подъехали…

— Что с трупами будем делать?

— Не знаю.

— Я знаю, — вошел Виталий с бутылкой «Финляндии» в руке. — Сжечь тут все к чертовой матери.

— Так они без вести пропадут.

— И что?

— Родные будут думать, что случилось.

— Думаю, для родных лучше не знать, что их хотели съесть, — Виталий нашел пустые стаканы, выставил на уцелевший стол, разлил водку. — Давайте помянем невинно убиенных.

Мужчины переглянулись. Виталий выпил. Володя взял стакан и последовал его примеру. Следователю ничего не оставалось, как выпить.

Открылась дверь, вошел Игорь с алюминиевой канистрой.

— У них не шибко много в баке было, — сказал, пугливо косясь на побоище и протянул канистру Володе. — Я нам в бак долил, а тут вот.

— Ты зачем бензин слил? — удивился лейтенант.

— Виталий сказал, — смутился Игорь. — Не надо было?

— Сжечь все надо, — сказал Виталий. — Тут деревня неподалеку. У людоедов могут быть родственники или сообщники.

— С чего ты взял? — не понял лейтенант.

— Не пешком же они ходят? А машин возле кафе нет. Телеги с лошадью то же.

— Верно, логика есть, — согласился следователь. — Вы вот что, братья: возьмите тело женщины и отнесите в их машину. А мы тут с Виталием сами справимся.

— Как скажете, Андрей Иванович, — Володя ухватил Игоря за плечо и потащил наружу.

— Я жду.

— Все равно не поверите, — налил водки, выпил. — Когда мы останавливались и я выходил отлить, елка сказала мне, что надо беречься харчевни, которая впереди…

— Кто сказал? — подумал, что ослышался, Андрей Иванович.

— Елка, — Виталий виновато развел руками, — дерево такое, вечнозеленое, с иголками.

— Ты не шутишь? — взгляд следователя впился в лицо Виталия.

— Поверьте, мне не до шуток.

— Налей и мне, — попросил Андрей Иванович.

Виталий наполнил стакан, следователь выпил.

— И как она тебе сказала?

— Вроде как ветер в ветках прошуршал, только ветра не было.

— Понятно…

— И еще там…

— Что?

— Вроде как лицо человеческое из ствола смотрело, но может мне просто показалось…

— Может быть, — Андрей Иванович огляделся. — Думаешь, надо все сжечь?

— Думаю, что надо.

— Там плита газовая на кухне: баллоны взорвутся.

— Взорвутся, но не сразу, мы успеем отъехать. Можно вообще газ открыть — гореть будет лучше.

— Принимается. Поищи пока на кухне спички и патроны, я тут займусь.

Пока Виталий быстро обшаривал кухню, следователь свалил в кучу столики и стулья, сорвал с окон занавески.

— Не густо, — вышедший из кухни Виталий показал полупустую пачку патронов и коробок спичек.

— Лучше, чем ничего. Газ открыл?

— Так точно.

— Тогда уходим, — взяв канистру, начал поливать бензин. — С улицы подожжем.

Вышли, оставляя за собой дорожку из бензина.

— Когда-то я стоял на страже закона, — вздохнул Андрей Иванович.

— А теперь вы сами закон, — Виталий посмотрел на крышу «шестерки». На крыше сидела крупная птица, похожая на мягкий пушистый шарик с поднятым торчком коротким хвостиком, и с одобрением смотрела на людей.

— Что там? — обернулся Андрей Иванович.

— Птичка…

— Просто птичка или?..

— Не знаю. Я такую птичку раньше не встречал. Хотя, после того, что я видел в Карловке, я уже ни в чем не уверен, — чиркнул спичкой о коробок и бросил огненный зародыш. Бензин с легким хлопком вспыхнул — синеватый огонек устремился в кафе. — Сгорел сарай — гори и хата.

— Пошли быстрее, вдруг рванет раньше.

Сели в машину, отъехали.

— Если нас поймают, — ни к кому не обращаясь, сказал Володя, — то нам светит вышка.

— Думаю, у нас впереди есть проблемы поважнее, — сказал следователь.

— И самая первая из них, — вставил Виталий, — где бы нам поужинать.