Жизнь и судьба Семёна Дежнева

Владимир Бахмутов, 2020

Автор этой книги, с 2016 года – член Российского Союза Писателей, более сорока лет своей жизни посвятил изучению истории Сибири. За это время написал и опубликовал на эту тему несколько книг: «Худая примета» и «Суриков ключ» (Изд – во «Кларетианум», Красноярск, 2004, 2005); «Служилый человек Пётр Бекетов» (Изд – во «Буква» Статейнова, Красноярск, 2015); «Курбат Иванов» из серии «Енисейские служилые люди» к 400-летию Енисейска (Изд – во «Луна – река», Красноярск, 2018); «Забайкальский Джордж Вашингтон» (Изд – во Читинского дома печати, 2019); «Амурский конкистадор» (Супер – Издательство, Санкт – Петербург, 2020); «Горные инженеры» (Изд – во Ridero, Екатеринбург, 2020). Является лауреатом IV Международного литературного конкурса «О казаках замолвим слово», дипломантом премии «Наследие» 2016, финалистом премии «Наследие» 2017 года. Лауреатом премии имени Сергея Есенина «Русь моя 2018». Публиковался в сибирских СМИ, – журналах: «День и ночь» (Красноярск), «Земля Иркутская», «Дальний Восток» и «Аргументы времени» (Хабаровск), «Казаки» (Москва), «Уральский следопыт» (Екатеринбург), «Слово Забайкалья» (Чита); газетах: «Арсеньевские вести» (Владивосток), «Тихоокеанская звезда» (Хабаровск), «Забайкальский рабочий» и «Дело Петра Бекетова» (Чита), «Совершенно конкретно» (Братск), «Енисейская правда», «Биробиджанская звезда», «Литературный Красноярск» и др. Экс – председатель Красноярского регионального отделения РСП. Один из учредителей Забайкальского регионального патриотического фонда «Дело Петра Бекетова». Вниманию читателя представляется историческое исследование жизни и трагической судьбы героя сибирской истории, искажённых по идеологическим мотивам в период пресловутой борьбы с космополитизмом. На основе материалов открывшихся архивов и свидетельств современников событий, описываемых в книге, автор стремится восстановить историческую правду. Насколько это ему удалось – судить читателю.

Город на Амуре

Казалось бы, приговор истории вынесен, имя Хабарова предано забвению. Но произошло невероятное, — через четверть века о Хабарове вновь заговорили. Это произошло в период освоения русскими людьми Амура после подписания Айгунского договора и связано с появлением на Амуре селения Хабарово. Историки в один голос заявляют, что это название генерал — губернатор дал селению в честь «замечательного первопроходца Ерофея Павловича Хабарова, присоединившего Приамурье к России». Так ли это? Ведь такая трактовка не подтверждается ни свидетельствами самого Муравьева и его сподвижников, ни историческими документами амурского похода Ерофея Хабарова.

Как же так случилось, что столь громкой славой мы овеяли имя человека, её не заслужившего? Более того, — принесшего массу проблем своей стране, в значительной степени заслонившего собой действительных героев первых попыток русского освоения Амура?

Что было известно Муравьеву о Хабарове и его действиях на Амуре? Вероятно, лишь то, о чем писал в своей книге П. А. Словцов, было опубликовано в 1840‑е годы в журнале «Сын Отечества», а затем в IV томе «Актов Исторических» и в III томе «Дополнений к Актам Историческим». Муравьеву было известно, что Хабаров, разорив Даурскую землю, зимовал в Ачанском городке, где отбил атаку аборигенов и маньчжурского отряда из Нангуты, после чего вновь вернулся к устью Зеи, где намеревался поставить острог, но вынужден был отказаться от этой затеи из — за раскола в отряде. Вот и все. Правда, как мы знаем теперь, Хабаров после этого устремился в погоню за бунтовщиками. Но он не писал об этом в своих отписках, а изветная челобитная казаков — «бунтовщиков», в которой называется место, где состоялась их встреча, стала достоянием историков лишь в самом конце Х 1Х столетия. Так что Муравьев и его сподвижники понятия не имели, насколько далеко вниз по Амуру прошел Хабаров.

Если Василий Поярков прошел всю Зею, Средний и Нижний Амур до самого устья, если Бекетов пройдя Шилку и Верхний Амур, потом вместе со Степановым зашли в Уссури, прошлись по ее притокам, приводя в русское подданство окрестных жителей и оставляя записи в ясачных книгах; спустились с той же целью в самые низовья Амура, то в «активе» Хабарова было лишь знакомство с верхним и средним Амуром, да разорение даурской земли.

На счету Хабарова было всего лишь четыре сорока безлапых соболей с полухвостами, официально учтенных Сибирским приказом в качестве ясака. (Еще 17 сороков, доставленные в Москву Зиновьевым не пошли в зачет Хабарову, — видимо, были засчитаны компенсацией расходов казны на экспедицию «государева посланника»). В то время как ясак, собранный Степановым и Бекетовым к 1656 году, составил 95 сороков соболей и 62 шубы собольих.

Мог ли Муравьев на основании этих данных считать Хабарова «великим землепроходцем, присоединившим к России Приамурье»? Разумеется, — нет. Где находился Ачанский городок, под которым Хабаров дал бой маньчжурам, современники Муравьева тоже почти ничего не знали. На основании исследований Р. Мака, которые он провел в 1855 году, складывалось впечатление, что Хабаров в том походе не дошел даже до устья Уссури. И, тем не менее, через две недели после подписания Айгуньского договора, — 31 мая 1858 года, Н. Н. Муравьев, прибыв к Амурскому утесу, где начал размещение 13 сибирский батальон, назвал новое поселение Хабаровкой (исторически более точно — Хабарово; во всяком случае, именно так именовалось это поселение в официальных документах почтового ведомства).

Чем вызвано столь неожиданное решение? Что побудило генерал — губернатора дать такое название новому поселению? Почему такая идея появилась именно в это время и применительно к этому месту, — ведь оно никак не было связано с историей амурской эпопеи Ерофея Хабарова? В его ли честь назван этот населенный пункт?

Казалось бы, самое простое, — обратиться к свидетельству самого Муравьева и находившихся рядом с ним его сподвижников. Однако, вот что удивительно. В опубликованных документах того времени нигде нет прямого указания на мотивы, которыми при этом руководствовался генерал — губернатор. А в тех немногих воспоминаниях, которые оставили сподвижники Муравьева, находившиеся рядом с ним, говориться лишь о том, что он назвал поселение Хабаровкой, но не указывается на какую — либо связь этого события с именем Ерофея Хабарова. Такая трактовка появилась несколько лет спустя, и принадлежала деятелям более позднего времени, не имевшим непосредственного отношения к делам Муравьева на Амуре. К концу XIX столетия такое суждение уже овладело сознанием россиян, но громкую славу Хабаров приобрел уже в советское время.

Старинное русское слово «хабар» уже давно вышло из житейского употребления и большинство нынешних россиян понятия не имеют, какое смысловое значение кроется за этим словом. Между тем во второй половине Х1Х столетия это слово было в широком употреблении. «Хабар, хабара, — пишет Даль, — старинное русское слово, означавшее удачу, везение, счастье, прибыток, барыш, поживу. К этому добавим, что в словаре русских синонимов рядом со словом «хабар» называют слова: прибыль, добыча, доход, выигрыш. Хабарное дельце — удачное, с выгодой. Таким образом, название нового поселения, — Хабарово, имело всем тогда понятное, не требовавшее пояснений нарицательное значение счастливого (удачного) приобретения, что вполне соответствовало значению для России Айгунского договора. К Ерофею Хабарову и его походу по Амуру это название не имело никакого отношения.

Впрочем, мнение историков о Ерофее Хабарове в последние десятилетия стало меняться. Достоянием читателей стали не публиковавшиеся ранее отзывы русских историков XIX — начала XX столетий о его действиях на Амуре, появились публикации на основе новых обнаруженных в архивах документов, в которых он характеризуется весьма отрицательно.

В. А. Тураев, — ведущий научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН в статье «О характере купюр в публикациях русских землепроходцев XVII века» убедительно раскрыл причины такой «метаморфозы».

Он писал: «… В 1951 году в Москве, а годом позже в Ленинграде выходят сборники документов: «Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII в. на северо — востоке Азии» и «Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах».… Именно с них начинается традиция умолчания неудобных для официальной историографии фактов. Многие документы в них содержат пространные купюры, при этом сокращению подверглась преимущественно та часть текстов, где речь шла именно о военных стычках казаков с аборигенами Сибири и Дальнего Востока.

… Под строгую цензуру были взяты работы историков, писателей, журналистов, обращавшихся к истории освоения и заселения дальневосточных земель, к проблемам их культурных, экономических и политических контактов. Борьба с «китайским присутствием» оборачивалась нередко борьбой со здравым смыслом, сопровождалась даже искажениями исторических фактов…, на многие сюжеты казачьих «отписок» и «скасок» легла печать строгого табу.

… В результате жестокий, кровавый поход хабаровского воинства по Амуру, недобрая память о котором до сих пор хранится в фольклоре амурских народов, превратился в невнятное повествование о борьбе русских с маньчжурами, а сам Е. П. Хабаров, на редкость сложная и противоречивая фигура, вот уже несколько десятилетий рисуется исключительно розовыми красками. Из «отписок» убрано все, что, по мнению публикаторов, могло бы бросить тень на портрет этого человека. Между тем список жестоких «деяний» Хабарова обширен. Упоминания о пытках, которым подвергал он нередко своих пленников, о разбоях и грабежах, которые чинили казаки в завоеванных улусах, встречаются на многих страницах. Стремление не запятнать белоснежные ризы русского землепроходчества отчетливо прослеживается во многих опубликованных в последние десятилетия документах.

… Историкам еще предстоит скрупулезно разбираться во всех тонкостях и перипетиях этих вопросов, — завершает свою статью В. А. Тураев. — Пока же совершенно очевидно одно: историческая правда требует объективного освещения многих страниц русского «взятия» Сибири и Дальнего Востока, развенчания многих идеологических мифов, сформировавшихся в общественном сознании в последние десятилетия. И первое, что надлежит здесь сделать, — это вернуть историческим документам их первоначальное содержание».

В. А. Тураев далеко не единственный из видных историков, кто разделяет такое мнение. Б. П. Полевой, — доктор исторических наук, исследователь Дальнего Востока, опубликовавший более 300 научных работ, в их числе — многочисленные статьи о ранних экспедициях русских землепроходцев в бассейн Амура, писал в одной из своих последних работ: «…Нам необходимо как можно скорее освободиться от последствий весьма странного культа Хабарова, мешающего нам восстановить историческую правду о его амурских походах». По сути дела эта статья, опубликованная в 1998 году, была завещанием Бориса Петровича. Он умер в 2002 году.

Подобного рода претензий в отношении действий в Сибири Семена Дежнева никогда не высказывалось. Это и не удивительно, поскольку его служба во многом имела иной характер. Не может не вызвать уважения и даже удивления многолетнее пребывание Дежнева на крайнем севере в условиях суровой природы, бытовой неустроенности, многочисленных стычек с воинственными аборигенами, его мужество, долготерпение, физическая крепость, неиссякаемое стремление сколотить состояние, чтобы безбедно прожить остаток своей жизни. Его отписки при публикациях не только никогда не купировались, но даже наоборот, — из — за краткости и не полной ясности содержавшихся в них сведений о его походе на Анадырь дополнялись разного рода комментариями публикаторов.

Тем не менее, многие эпизоды его деятельности, нашедшие отражение в исторической и художественной литературе, носят неубедительный, спорный, выборочный характер, вызывающий вот уже в течение более трех столетий неутихающую дискуссию среди исследователей. Речь идет, прежде всего, о его первенстве в открытии пролива между Азией и Америкой. И дело здесь вовсе не в том, что такая позиция непатриотична, ущемляет достоинство русского человека. Известно, что в июле 1661 года, то есть через двенадцать лет после похода Дежнева, на Анадырь на двух кочах прошел морем якутский казачий десятник Иван Меркурьев сын Рубец. Об этом подробно писал Б. П. Полевой. Эти сведения объективны, подтверждаются архивными документами и не вызывают споров. Таким образом, приоритет в открытии пролива остается за русскими людьми. Но сейчас речь не об этом, речь — об исторической правде похода Дежнева.