Одна нога здесь… Книга вторая

Владимир Владимирович Титов

Яромилыч из Зибуней, которому на старости лет выпало отправиться на подвиги, продолжает путь в стольный град Синебугорск. Дорога приводит старого богатыря и его товарищей в город Тюрякин, где местный князь Тужеяр требует исполнить три службы. Первая простая: пойти туда, не знаю куда. Вторая потруднее: добыть серебро из преисподней. А третья… с третьей службой вышла накладка… Там же в Тюрякине Яромилыч встречается с волхвом Богумилом и получает от него три наставления…

Иллюстратор Константин Кунщиков

© Богумил Мурин, 2020

© Владимир Владимирович Титов, 2020

© Константин Кунщиков, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-4490-6719-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1

Славный корчмарь Заяц, владелец весьма и весьма прибыльного питейного заведеньица, точнее сказать — постоялого двора, под затейливым названием «За двумя зайцами», довольный собою толстячок средних лет, в меру бородатый, с длинным хвостом волос, пристально всматривался в нового постояльца. Одноногий дед не глянулся сразу — матушка не раз сказывала ему: бойся рыжих, бойся калеченных, бойся белоглазых. Белоглазые ему ещё ни разу не попадались, а вот с рыжими и калечеными дело иметь довелось, да… И матушка, дай ей Свароже теплое местечко у реки с кисельными берегами, оказалась в обоих случаях права. Все как один оказывались либо шельмами, либо около того!

В своей корчме Заяц привечал всякий народ: и торговцев, и лихих мужичков с большой дороги, и просто странников. А что, работа такая, не отказывать же… Старик, с запыленной торбой через плечо и крепкой на вид палкой в руке, несомненно, странником и был. Хотя, с другой стороны, ещё вопрос, много ли настранствуешь, когда одна нога тю-тю? Вот ведь же, занесла нелегкая калеку в его владения!

Тем не менее, нравился ему дед или нет, но вреда он Зайцу ещё никакого не сотворил, а стало быть — имел полное право рассчитывать в его корчме на сытую кормежку, отменное питье и место для ночлега. А ночлег, судя по позднему появлению деда, всенепременно ему понадобится. Правила у Зайца были без особых хитростей: любые удовольствия за ваш счет. И вообще, если бы он обслуживал только тех, кто ему лично нравился, то заведение давно бы уже разорилось. Тут не на личность смотреть надо, а на наличность, — шутил Заяц по вечерам, подсчитывая чистый прибыток. А ведь из леса бывает, такие рожи заглядывают!.. Дед по сравнению с ними выглядел сущим младенцем. Ха! Хорошо сказано! Ссущий младенец! Заяц довольно фыркнул в усы, и даже немного в бороду. Деда, на взгляд корчмаря, разменявшего этак шестой десяток, младенцем назвать было трудно, хотя вертел он головой по сторонам с поистине мальчишеским любопытством. Как зашел в корчму, так и застыл посередь нее, едва не разинув рот. Заяц и сам осмотрелся, пытаясь понять, что могло так заинтересовать вновь прибывшего? Бревенчатые, чуть подкоптившиеся стены, украшенные тройкой незатейливых лубков (на самом большом изображен то ли змей, то ли ящер, с успехом отбивающийся от вооруженного до зубов лихого вояки), шесть окон, низкий потолок, крепко сбитые дубовые лавки подле семи столов, за каждым из которых могло свободно разместиться человек восемь. Сейчас был занят только один стол, над которым кучеряво вился дымок, лижущий потолочные доски. Курильщик! Заяц чуть не сплюнул от брезгливости. Весь потолок провоняет своей мерзостью! Вона, его сотоварищи, сидят, пивко потягивают, а этот — смолит какую-то дрянь… Впрочем, четверка его единственных нынешних постояльцев (как подозревал Заяц, обычные разбойники), обитавшие в первой каморе, среди которых и находился этот курильщик, исправно платили, так что корчмарь в очередной раз сдержал своё негодование.

Так, ну что ещё у нас тут? Достаточно чистые полы, выметаемые раз в два дня исполнительной Стенькой, дурочкой-прислугой из приходящих, пара подпорочных столбов, покрытых простенькой резьбой, лесенка на второй поверх¹, где ночуют постояльцы, да ещё стойка с корчмарем, то бишь с ним самим. Вот, собственно, и все, что мог видеть сейчас старик. Ничего любопытного, по крайней мере, с точки зрения Зайца. Ну и чего, спрашивается, он застыл посередь горенки? Причем застыл не где-нибудь, а именно на особом месте. На потайном люке, построенном для решения трудных вопросов. Стоило корчмарю ногою особым образом придавить нужную половицу у себя под стойкою, как люк растворялся, и неугодная Зайцу личность, скажем, какой-нибудь лиходей или пьяница, вздумавший показать, как в его родном Мшанске гуляют удальцы, — в общем, кто бы он ни был, — незамедлительно упал бы в глубокую трехсаженную ямину с отвесными стенками. Плотники, строившие для Зайца корчму, за отдельную плату заделались землекопами и вырыли преотличный погреб (так им объяснил сам Заяц). Пока люк ещё ни разу не понадобился, — тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо, — но предосторожность никогда не бывает лишней. На всякий случай в корчме было припрятано ещё немало хитрых снастей, в стенах, в потолке и даже во входной двери. Заведение стояло на перекрестке большака, да ещё леса дремучие кругом, так что вооружиться стоило.

Старик, вдосталь насмотревшись, наконец, видимо, определился для себя и с решительным видом направился к стойке. Деревяшка, притороченная у деда вместо ноги, звонко цокала по доскам пола. От раздражающего цоканья Заяц слегка поморщился. Впрочем, выражение полнейшего радушия тотчас вернулось на его лицо — негоже прямо показывать человеку, который может принести прибыль, что он тебе не по нраву. Пусть постучит своей культяпкой немного, Велес с ним!

Корчмарь сделав вид, что только сейчас заметил гостя, отложил в сторону чарку, которую тщательнейшим образом протирал концом рушника, и учтиво, можно даже сказать, приветливо, воззрился на старика с немым вопросом: «Чего угодно?» Старик замялся, судя по всему, обстановка была для него чересчур в диковинку, и он никак не мог сообразить, как себя вести. Эх, ты, дерёвня! — мысленно пожалел Заяц деда, но вслух ничего такого не сказал, а лишь подпустил на своё широкое лицо побольше благодушия, так сказать, с оттенком понимания и сочувствия. Это должно было подействовать, уж, на что корчмарь мнил себя знатоком человеческих душ.

Однако, вместо того, чтобы успокоиться и начать говорить, старик вдруг засуетился и полез зачем-то в свою сумку. Не нравится мне все это! — решил Заяц, отступая от стойки на шаг назад. Здесь, на задней стенке, у него был приспособлен один из множества рычажков, с помощью которых корчмарь мог в единый миг обезвредить нежелательного посетителя. Старик, копошащийся в своем пропыленном подсумке, и знать не знал, что прямо сейчас он находится под прицелом мощнейшего самострела, припрятанного за одним из лубков. Наконечник стрелы слегка натянул поверхность рисунка в том месте, где у то ли ящера, то ли змея, находился глаз. Дед тем временем, наконец, рывком вытащил то, что искал, — Заяц едва не надавил рычажок, но вовремя удержался, увидев, что это всего лишь ветхая берестяная книга. Тем не менее, корчмарь остался стоять на месте, держа руку поближе к рычагу, мало ли что за книга у старика! Может, колдовская? Сейчас как вычитает из нее слова порчи, и ку-ку, встречай маменька своего сынишку Зайца! Одновременно забрезжила и другая мыслишка: а ну как старик принес книгу, чтобы продать. Недаром она вон, какая старинная, чуть ли не песок из нее сыпется. Заяц промышлял, чего тут скрывать, перепродажей всяких вещиц, что, случалось, попадали ему в руки, и делал на этом тоже неплохую, но к сожалению, непостоянную прибыль. Стоя подле рычажка, он уже начал на глазок оценивать возможный товар, хотя, конечно, многое зависело и от того, сколько запросит владелец. Заодно стоило прикинуть, кому книгу можно было бы перепродать: Семигору, который даст больше, или Божесвяту, который даст поменьше, но зато сразу? Вопрос не из лёгких…

Стряхнув с книги пыль и сор, — на мой чистый, (ну, ладно, почти чистый…), пол! — мысленно вскипел Заяц, — старик распахнул её где попало и вдруг негромко прочитал надтреснутым голосом:

А в Небе — ни облачка, летнем,

И духи священных дубрав

Вослед смотрят воям — последним

Защитникам Древних Застав…

Говорил-то негромко, но его отчетливо услышали все: и Заяц, и четверка постояльцев в углу. Курильщик аж поперхнулся от неожиданности. Изрекши все это, дедок заметно успокоился, а потом резко захлопнул книгу, от чего над нею поднялось маленькое облачко пыли, и принялся заталкивать её обратно в суму. От звука захлопнутой книги Заяц чуть снова не дернул за рычажок. Кто это такой? Не колдун, это точно. А кто? Священный безумец, пророк из прошлого или просто деревенский дурачок? Если священный безумец, то он сейчас непременно забьется в приступе, а потом потребует его бесплатно накормить, — ужаснулся корчмарь, ибо его заведению такое выступление пошло бы скорее во вред, чем на пользу. Накормить, конечно, пришлось бы, куда денешься, но лучше бы просто накормить, а не после дрыганья ногами лежа на полу. А если это дурачок, что вот-вот пустит слюну, то его следовало немедленно гнать, плюнув на его бормотания. Но если это пророк, то его слова стоило бы запомнить, — а ну как это бесплатное предсказание от Богов, ну, на цены там, или касательно налогов. Как в стишке говорилось? Последним защитникам? Духи дубрав. Заяц незаметно нацарапал пальцем то, что успел запомнить, на толстом слое пыли, обнаружившимся на внутренней боковине его стойки. Ну, Стенька, будет тебе на орехи за пылюгу! — мысленно пообещал корчмарь, и тут же дописал снизу, пока не запамятовал: «Изречено одноногим дедом».

Старик, — и куда подевался сначала деревенский раззява, потом стеснительный дедок, а потом и почти что священный безумец? — с чувством собственного достоинства подошел к стойке и вперил взгляд своих выцветших глаз в Зайца. Не обращая внимания на недоуменные взгляды из угла, а может и впрямь их не замечая, старик, как ни в чем не бывало, молвил, видимо, объясняя своё поведение:

— Так, проверял кое-что.

Объяснение ничего Зайцу не объяснило, но он с умным видом покивал своей крупной головой, как бы говоря: чего тут непонятного, бывает, что нужно человеку кое-что проверить с помощью оглашения какой-нибудь несуразности! Про себя же заметил: не пророк, и тут же забыл про надпись, сделанную на слое пыли.

— Мне бы перекусить с дороги, и закуток для ночлегу.

С этого и надо было начинать! — мысленно прошипел корчмарь, — А не устраивать тут непонятные проверки. Старик же услышал совсем другое:

— Вторая камора свободна. Там два окна с видом на двор, полатей четыре, но платить только за одно место, нужное ведро прямо при выходе стоит, для особо ценных вещей ларь на запоре имеется, — заторопился перечислять Заяц, и осекся, ибо вещей у старика при себе считай что и не было. — Э-э-э, вместе с кормежкой, одна ночь обойдется в четыре гривны.

Старик молча выложил на стойку перед Зайцем сколько было запрошено, получил в обмен на гривны увесистый ключ и потопал вверх по лесенке.

— Еду скоро принесут! — крикнул вдогонку Заяц.

Перед тем, как ссыпать гривны в свой передник, Заяц мельком отметил, что чеканка у них зибуньская. Да-а, эвон из каких далей старик… А может и не оттуда вовсе, а просто гривны ему такие в руки пришли, почему нет. Постояльцы из первой каморы о чем-то негромко переговаривались, и лишь курильщик с нескрываемым любопытством следил за происходящим у стойки, пуская носом две тоненькие струйки. Корчмарь зашел во внутренний покой, куда вела дверь за стойкой, и покликал вечно сонного Докуку, своего помощника, можно сказать — правую руку. Пузатый увалень, с гладко выбритой головой, но заросший на щеках и подбородке преизрядной белесой щетиной, покачивался на ногах, почти не подавая признаков того, что бодрствует. Глядя на него, Заяц едва сумел подавить зевок. Докуке надлежало наскоро разогреть поесть нехитрую снедь, оставшуюся с обедней готовки, и отнести её новому постояльцу во вторую камору. Докука выслушал наказ, покивал головой в подтверждение того, что все понял, и отправился к печи, позевывая и потирая глаза.

Заяц воротился за стойку, снова взял в руки чашку и принялся натирать её концом рушника, давая мыслям неспешно течь. Докука хоть и спал на ходу, но дело своё знал, так что об ужине для старика можно было не беспокоиться. Так что же тогда смущало его? Что-то в связи со стариком? Ах, да! Книга! Какой бы там бред ни был написан, но книжица выглядела по настоящему древней. Стоило завтра поутру полюбопытствовать у деда, не продаст ли её, скажем, ну, гривен за десять? Ну, ладно, за пятнадцать! Заяц нутром чуял, что Божесвят отвалит за нее не меньше сотенки гривен, это к бабке не ходи. Точно, отвалит, и ещё будет на месте припрыгивать от радости, точно длинноухий тёзка корчмаря, что этакая диковина да в руки приплыла! Но ведь могло статься, что книга и побольше того стоит, и ведь этот торгаш не признается нипочем. Надует и радоваться этому будет, что так ловко Зайцу натянул нос. А сам потом знатным боярам книгу-то втридорога и перепродаст, клоп малорослый! Эх, надо было таким вещам поучиться, чтоб старинные вещи опознавать, — посетовал сам на себя корчмарь, — а теперь-то поздно уже…

Мимо него прошествовал Докука, несший на деревянном блюде горшочек каши с вареными ягодами, пареную репку, три ломтя ржаного хлеба, соленого леща и кувшинчик пива (других напитков в заведении Зайца не подавали, но зато пиво было аж десяти видов, включая известнейшее «Комарьевское забористое»! ). Глядя, как тот карабкается по лесенке наверх, так и не разомкнув до конца глаз, Заяц в который уж раз подивился этакому умению своего помощника. Ему бы на торгу выступать — всех скоморохов за пояс заткнёт!

Ладно, всё, постояльца устроили, гроши с него получили, еду отправили. Всё, вроде бы, в порядке, всё хорошо, а ведь всё одно на душе кошки скребут, от того, что пустил под свою крышу калеченного. Не случиться бы беде! Эх, мама, мама…

Вечерело. Примерно через час после того, как одноногий старик заполучил камору в своё полное распоряжение, в корчму ввалилось два дюжих молодца. Заяц глянул на них и внутренне сжался. Оба были рыжие, один совсем как огонь, а второй, ростом немного пониже, чуть-чуть светлее. Калека уже имеется, теперь вот ещё и эти! Подбородки у обоих были гладко выбриты, но один носил вислые усы на манер княжеских воинов, а второй оставил под носом только какой-то ершик. Здоровяки не стали осматриваться, как давеча тот старик, а уверенной походкой вразвалочку сразу направились к стойке, задержавшись разве что самую малость, чтобы присмотреться, кто там сидит в углу. Четверка, сидевшая в этом самом углу, глянула на новичков, но, получив ответный взгляд, полный невысказанных обещаний надавать кому угодно и за что угодно, как-то резко притихла, и даже курильщик в два движения притушил только-только запаленную самокрутку. Рыжий, тот, что посветлее, прежде чем окончательно повернуться к стойке, неопределенно хмыкнул.

Одежа, сидевшая на них довольно мешковато, как будто молодцы не привыкли носить такую, была хоть и пропылившейся, но вполне ещё новехонькой. Заяц мог хоть на сколько поспорить, что одели её в первый раз ну дней этак десять назад. Род занятий здоровяков определить можно было только приблизительно — скорее всего, тоже разбойники. Но не из простых, что по лесам да по дорогам промышляют с дубьем наперевес, а уж скорее из тех, что облагают податями всевозможные заведения. Тут впору бы обеспокоится за свою безопасность, но на то хитроумные снасти и припасены, чтобы избегать, в частности, и таких вот неприятностей.

Усатый поманил корчмаря пальцем, и Заяц поспешно приблизив ухо. Громила спросил негромко, почти шепотом, видимо, не желая, чтобы слышали посторонние:

— Не заходил ли сюда одноногий старик?

При этом вопросе у Зайца внутрях все так и заледенело, а потом обрушилось вниз и со стеклянным звоном разбилось на тысячу крохотных кусочечков. Он отпрянул на шаг назад, шумно задышав. Говорила же мама, остерегайся! — возопил кто-то совсем маленький внутри него, — Что ж теперь делать-то? Сказать, или не сказать? Совру, так кто ж им помешает пойти и проверить по каморам? И потом за вранье наказать?! Или сознаться и пусть сами разбираются? Ведь кто его знает, что там одноногий натворил? Может, прочитал свои дурацкие вирши этим двум, чем неимоверно их разозлил!

Неосознанно корчмарь потянулся к ложной полочке, что всегда была под рукой. Стоило только на нее слегка надавить и… Рыжий верзила пригрозил ему пальцем:

— Даже и не думай! Нам твои тайники как на ладони видать. Добрая снасть, спору нет, но ты все равно не успеешь ничем воспользоваться. Так что, опусти руку и подойди ближе.

И Заяц поверил, что и впрямь ничего у него не выйдет. Сделав вид, что ничего собственно он такого и не задумывал, корчмарь вернулся к стойке. Взвесив все за и против, под прицелом двух пар внимательных глаз, он решил сознаться, внутренне приготовившись к погрому, который за этим последует:

— Д-да, — выдавил он из себя. — Был такой. Во второй каморе ночует. Это там. — И показал пальцем наверх.

В разговор вступил другой здоровяк, тот, что с ершиком под носом, он же светлорыжий. Он хлопнул корчмаря, обреченно пялящегося себе под ноги, по плечу:

— А ещё места у тебя найдутся? В другой каморе, понятное дело.

Заяц часто закивал, в горле словно застрял комок, не давая выдавить членораздельных звуков, и он показал на пальцах, что осталось ещё две свободных каморы, по четыре места каждая. Тут же последовал хлопок по другому плечу. Синяк будет! — расстроился корчмарь и даже жалостливо шмыгнул носом.

— Вот и отлично! — это уже усатый, — Мы остановимся в той, что поближе к каморе деда. Сейчас перекусим и пойдем устраиваться. И смотри: старику ни слова! А на стол давай всего и по две порчи на брата.

Заяц внутри себя, конечно, изумился. Пришли вроде как по душу этого старика, а теперь вот рядом с ним ночевать собираются! Но потом дотумкал: так это ж они нарочно, глаза ему отводят! Будто бы почивать пойдут, а сами посередь ночи своё темное дельце-то и провернут, как собирались. Что ж, коли самострелами и потайными люками он помешать им не в силах, пусть тогда все идет, как идет. После, он обязательно помолится за старика…

Заяц понимающе кивнул и поплелся уже было будить Докуку, но его вежливо придержали за рукав железной хваткой.

— Сколько?

— А? Чего сколько? — Заяц понимал сейчас только одно — новых постояльцев надо накормить, а ночью… Ночью будет резня, и поэтому вопрос этих рыжих верзил попросту не доходил до него. В голове крутилась только одна заезженная мысль: говорила мне мама!

— С нас сколько?

Спрашивали явно про стоимость ужина и ночлега. С трудом сосредоточившись, Заяц принялся соображать — сколько. С двоих — восемь гривен, и ещё две за душевный ущерб.

— Двенадцать гривен! — пискнул Заяц ни с того, ни с сего. И чуть не добавил: с каждого!

— Лихо! — усмехнулись здоровяки. Усатый, он наверное был заводилой, стал медленно засучивать рукава. Заяц понял, что за неумеренную жадность сейчас его будут наказывать, а может и вовсе убивать, и посему принялся горячо молиться, смежив очи: Маменька, присмотри для сынка своего уютный уголок в Ирии небесном; прощай этот свет, здравствуй кисельный берег молочной реки!

Звон полновесных гривенников отвлек его внимание от молитвы, и корчмарь раскрыл глаза. Перед самым Зайцевым носом располагалась ладонь, почти такая же широкая как его собственное лицо, а на ладони горкой возлежали золотые гривны. Светлорыжий, видимо, устал ждать, держа руку на весу, посему вопросил:

— Ну?

Корчмарь так споро смахнул гривны в кишень своего кожаного передника, словно их никогда и не было на стойке, заметив краешком глаза, что чеканка, такая же как и у гривен старика — зибуньская. Крайне любопытно! Таких случайностей не бывает. Значит, все ж таки из Зибуней народ… Ну-ну… Способность здраво рассуждать уже вернулась к нему, и теперь Заяц сожалел, что не запросил с этих дуболомов хоть чуток побольше. Обведя горенку широким жестом, он со всей доступной ему сейчас любезностью, предложил им располагаться где пожелают, пока разогревается ужин. Усатый шутливо ткнул своего напарника в бок пудовым кулачищем и сказал:

— Давай, Белята, выбирай, куда сядем?

Светлорыжий, оказавшийся Белятой, начал неспешно закатывать рукава, качнув подбородком в направлении подходящего места:

— Вон тот столик в углу должно быть скоро освободится, там и перекусим.

Четверо постояльцев поняв, что речь идет именно об их столе, единственном занятом во всей горенке, спешно поднялись и утопали наверх один за другим, бросая на здоровяков косые взгляды. Заяц, испуганно проследил за всей этой сценой, в который уж раз обругав племя рыжих. Проверив хлопком по карману передника, на месте ли гривенки, он поспешил исчезнуть за дверью, ведшую во внутренние покои. Докука, узнав, что нужно разогревать ещё на два рта, да притом всего что есть и в двойном количестве, сонно пробубнил:

— Что они там, с ума посходили, что ли?! На ночь наедаться!

В ночное время, когда Докука хотел спать больше всего на свете, в его устах это была на редкость длинное речение, причем гневное, отражающее всё внутреннее негодование Докуки, которого то и дело будили, чтобы приготовить еду для каких-то бездельников, не дающих отдыхать порядочным людям!..

Заяц оставил помощника наедине с его праведным гневом, вернувшись за стойку. Мрачно уставившись в спины дуболомов, что по-хозяйски развалились за глянувшимся им столом, он погрузился в свои невеселые размышления. Гривны, это конечно, хорошо, но ведь в его почтенном заведении СРАЗУ оказались и калеченый, и рыжие! Ужас-то какой! До кучи не хватало только белоглазого, упаси Велесе!

Не прошло и получаса, как отужинавшие здоровяки, шумно топая, поднялись по лестнице в свою камору, когда в корчму заглянул новый гость. Заяц был занят тем, что прислушивался, не донесутся ли со второго поверха звуки борьбы, посему его приход прозевал. Ночной гость словно возник из ниоткуда, пройдя аж до середины горенки, прежде чем корчмарь обратил внимание на его появление. Ни дверь, ни половица даже не скрипнула, — удивился Заяц. — Через стену что ль просочился? Шаг у незнакомца был мягкий, стелющийся. Кожа, — из-за того, что в потемках, что ли? — казалась серой, черные волосы гладко прилизаны, а сам он был на удивление щуплым. Даже сейчас, когда Заяц видел его прямо перед собой, звука шагов он все равно не слышал. Человек ни разу не шаркнул, словно плывя над полом. Глянув в его чуть навыкате глаза, корчмарь обомлел: а вот и белоглазый! Не упас Велес-батюшка! Не то чтобы у нового гостя были глаза молочного цвета — такие бывают у слепцов, а перед корчмарём стоял зрячий — но их серая блеклость, безжизненность во взоре, должно быть и была тем самым белоглазием, от которого предостерегала матушка. Все собрались под моей крышей! — беззвучно вскричал Заяц, — Все! И рыжие, и калека и эта рыба-человек!

Но, что было совсем нехорошо, так это то, что от белоглазого отчетливо тянуло опасностью. У Зайца на это дело имелся совершенно особый нюх, и ошибки тут быть не могло! Словно холодный сквознячок по нервам. Брр! В пору было посмеяться над своими страхами относительно тех рыжих дуболомов, бывшими безобидными овечками по сравнению с этим щупленьким на вид мужичком.

Опасный гость тем временем успел подойти к стойке и теперь внимательно изучал корчмаря блуждающим взглядом своих безжизненных блеклых глазенок. Чего он тянет, чего молчит, сволочь?! — внутренне трясся Заяц, но внешне никак этого не выказывал. Только сейчас он обратил внимание, что мужичок держит на виду только одну руку, правую, в то время как левая прячется за отворотом изрядно повытершейся душегрейки. Оружие прячет! — скумекал Заяц, — Развелось же лиходеев, ети их за ногу!

Словно переступив с ноги на ногу, он слегка переместился, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от ложной полочки. Одно движение, и неприятный человечек перестанет пугать его своим присутствием. Самострел, один из многих, был сейчас нацелен ему прямо в сердце. Мужичонка сморгнул, — словно серая пленка подернулась вверх-вниз, — и неуловимо быстро переместился несколько в бок, выйдя из прицела стрелы. Ну, чертяка! — ругнулся Заяц, и подшагнул обратно к стойке. Стоило сейчас надавить на рычажок и лететь тогда опасному гостю во сырой погреб. Мужичок мигом сошел с потайного люка. Вот ведь таракан, а! — возмутился корчмарь. В неверном свете лучин, лицо мужичка всё время словно перетекало. То вроде как виделся кто-то носатый, с трехдневной щетиной, то некто с хищным взором, кривой ухмылочкой, на вроде «а вот кого мы сейчас зарежем?», то приобретал он чуть ли не женские черты. Заяц всё никак не мог определить, какой из этих обликов настоящий. Ну, да и Велес с ним, с этим обликом, ведь скачет же, подлая душа, аки блоха на сковороде! Из подручных хитрых снастей, что могли бы сейчас Зайцу помочь, оставался только один — потолочная сеть. Мало кто из посетителей додумывался глянуть на потолок, ну а если бы и глянул, то увидел там всего лишь обычную рыбацкую снасть, натянутую меж балками. Ну, сеть и сеть, мало ли с какой такой блажи корчмарь решил украсить ею потолок своего заведения! Может, корчмарёв пра-пра-прадед уловил этой самой сетью русалку, и водяной Хозяин, чтобы выручить свою девку, отвалил рыболову полпуда лучшего жемчуга, на который тот и обустроил заведение… Однако стоило хозяину корчмы топнуть посильнее по одной из половиц, как сеть тотчас бы рухнула вниз, запутывая ворога с ног до головы. Впрочем, не только ворога, но и множество другого народу. Снасть перекрывала всю горницу от стены до стены, за исключением стойки, где, собственно, располагался сам хозяин.

И снова мужичок опередил его, хотя Заяц, честно говоря, уже занёс ногу, чтобы топнуть. Белоглазый в миг подскочил к стойке, очутившись нос к носу с корчмарем, и теперь сеть была ему не страшна. Внешности гость оказался крайне невыразительной, весь какой-то смазанный, неприметный, серый, хотя и темный волосом. Ну да теперь Зайцу и вовсе не до нее было, не до внешности этой, ибо корчмарь с превеликим удивлением обнаружил, что у него в горнице, оказывается, есть «слепое место», куда ни одна из его оборонных снастей не достает. Вот те на! И что же теперь будет? И вообще, может ему закричать? А? Дуболомы, может, на подмогу набегут? Или Докука, сонная тетеря, подскочит? Но, глянув на спрятанную за отворотом душегрейки руку, Заяц понял, что и дуболомы ему не помогут. Просто не успеют…

И тут ночной гость, впервые заговорил. В пустой горнице слова его прошелестели прошлогодними прелыми листьями:

— Место на ночь найдется? И поесть?

Снова в Зайце произошла внутренняя борьба. И чтобы ему отказать белоглазому, так нет же: жадность победила здравомыслие, и корчмарь с самым важным видом сообщил, что хотя почти весь двор занят, у него отыщется одна камора для гостя. Но дорогая, потому что последняя незанятая! Шесть гривен за ночь. А почему бы и не задрать цену, спрашивается? Пущай платит, коли так приперло! Пользу свою, знаете ли, никогда не стоит упускать: гривна, она счет любит. Причем крупный!

Гость глухо пробормотал, причем, словно не для ушей корчмаря, а так, размышляя вслух:

— Довольно будет и одной гривны, я так думаю…

И так на корчмаря посмотрел, что тот спешно закивал головой: да, да, одной более чем достаточно! Более чем! Ляд с ними с гривнами, только не надо вот так смотреть…

— Хорошо. А теперь перекусить бы. Всё равно чего…

Заяц всё прекрасно услышал, но те не менее не сдвинулся с места. Если гость знаком с дорожной жизнью, то должен сообразить, что означает это молчаливое топтание корчмаря на месте. И белоглазый сообразил: свободная рука его проскользнула по стойке бескрылой птицей так споро, что Заяц не успел даже испугаться. Как по волшебству, на стойке осталось лежать три гривны. Одна за ночлег, а ещё две, стало быть, за ужин. Гривны, что отчетливо бросалось в глаза, были все той же зибуньской чеканки. Ну и ну! Заяц себя дураком не считал, и сложить два и два, образно выражаясь, мог и даже очень. Четыре постояльца за один день, причем всех принесло из захолустных Зибуней. Гривны этого городка, бывало, проходили через его руки, и даже один раз ночевали у него трое зибуньских купцов. Но всего раз, и это за двадцать лет, которые он держит свой постоялый двор! А тут сразу четверо (ну, да, да, помню — двое вместе, двое — по отдельности), и у всех при себе монеты одного и того же города, до которого черт знает как далеко. Выходит, и этот белоглазый по душу одноногого старика явился. Дела!

— Сейчас распоряжусь, чтоб подогрели, — молвил Заяц, исчезая за дверцей. Дверцу, заметьте, учтиво притворил, да не до конца. Маленькую щель все ж таки оставил. Потопав по полу, словно он куда-то ушел, корчмарь, затаив дыхание, жадно прильнул к щели. Увиденное не особо его и удивило. Мужичок неслышной своей походной зашел за стойку, осмотрелся, пожевал свои тонкие губы, — мелкое личико его при этом стало задумчивым-презадумчивым, — а потом раз! и пригнулся аккурат над тем местом, где Заяц на пыльном слое записал бред, который провозгласил давеча тот старик. Что там было-то? — задумался Заяц, — Что-то про духов дубрав. Это точно. И ещё отмечено, что это запись со слов одноногого старика. Ага! Видать наш пройдоха уже разнюхал, что ему было надо. Прочитал. Ну, ну!

Старясь шагать как можно тише, корчмарь отправился на поиски Докуки, которому, — вот бедолага, — в который уж раз за вечер было нужно проснуться и сготовить поесть. Правда, теперь уже на одного, и всё равно чего. Докука пошёл готовить безропотно и не раскрывая глаз. Заяц в который раз подивился этакому чуду природы, а потом заторопился назад, хотя, честно говоря, пребывать один на один с таким постояльцем, да ещё по ночной поре было занятием не для робких.

Выходить в горницу не хотелось. Там как будто стало холоднее. Да и несколько лучин успели погаснуть, позволив темноте расширить свои владения. Мужичок снова стоял перед стойкой, словно никуда с места не отлучался. Все такой же спокойный, такой, словно скользкий, что ли? И опасный. По прежнему опасный. Хитрим, да? — хмыкнул про себя корчмарь, выходя вперед, — Самый умный, думаешь? Ну, ну, поглядим, кто тут у нас поумнее найдется!

Заяц имел в виду, разумеется, самого себя, хотя каким образом ему надлежит перехитрить мужичка, он ещё даже не задумывался. Притворив за спиной дверь, он прокашлялся и сообщил:

— Скоро всё будет готово. Садись, куда пожелаешь, ну, хоть вон за тот столик.

Мужичок изобразил на лице некое подобие улыбки, больше похожий на волчий оскал, и пошёл к столу. Но не к тому, который указал ему корчмарь, а туда, где уже успели посидеть сначала четверо постояльцев, несомненно, с темным прошлым, а потом ещё те два дуболома. И чем он их всех так манит, этот стол? — подивился Заяц. А впрочем, ему какое дело? Хочет сидеть там, пусть сидит. За ваши гривны — любые развлечения.

Корчмарь мельком глянул на боковину стойки, где было записано что-то из безумств одноногого деда, но не обнаружил там и следа. Мужичок, — вот ведь таракан и есть! кто ж его, мерзавца, просил, а?! — стер все до единой буковки. Тщательно так протер пыль, куда там Стеньке. А чего, времени-то было предостаточно, покамест он там Докуку тормошил. Ну, таракан зибуньский, ну, мы ещё посчитаемся! Погоди!

Пока новый постоялец жадно и не жуя глотал наскоро приготовленную Докукой снедь, хозяин корчмы прошелся по горенке, запалив побольше новых лучин. Мысли, одолевавшие его, никак не соответствовали веселому потрескиванию огоньков на кончиках щепаной липы. Мужичок даже во время еды не вынул руку из-за отворота душегрейки. О-хо-хо, маменька, что-то завтра будет!

Примечания

1

Здесь: «этаж».