Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим

Владимир Гамаюн

Гамаю́н – в славянской мифологии вещая птица, поющая людям божественные песни и предвещающая будущее тем, кто умеет слышать тайное. Гамаюн знает всё на свете. Когда Гамаюн летит с восхода, приходит смертоносная буря. Птица Гамаюн считается созданием с особым даром – ей доступны все скрытые знания обо всем, обо всех живых существах. По преданию, эта птица является посланницей бога Велеса. Каждый, кто услышит крик Гамаюна, обретет счастье.

Разгул девяностых, безвластие

Утром начальник порта по идиотски радостно объявил, что сегодня борта опять не будет по причине отсутствия топлива для самолётов. Я забыл сказать, что по улицам ещё шагали, как их потом назовут, «лихие девяностые». А по России всё ещё шёл чиновничий и бандитский беспредел: захват, именуемый приватизацией, заводов, фабрик, лесов, нефтяных и газовых скважин и уж тем более золотых приисков. Думаю, что всё это и было причиной «пролёта» нашей молодой артели, нас просто задавили. По стране шла мутная, злобная и беспощадная волна бандитских разборок, рэкета, заказных убийств, жизнь человечья гроша ломаного не стоила. Каждый хапал сколько мог, но более сильным и наглым всегда доставались более жирные куски. Работяги в это время не жили, а выживали, существовали, пытаясь понять, что происходит в нашем мире и в стране.

Неужели это и есть тот самый, «звериный оскал капитализма» с плакатов Советской эпохи? Неужели пришёл тот самый, так называемый «рынок»? Страх сегодня, страх перед завтрашним днём, ужас и безнадёга. Как выжить в этом бедламе, чем кормить детей, как поставить их на ноги, сохранить и не отдать их в армию охреневшим от наркоты «дедушкам» и трусливым, продажным офицерам? Как уберечь сына от смерти в Афгане или Чечне, не дать погибнуть в мирное время от руки бандита или мента-омоновца? Вопросов много, а ответов нет.

После сообщения об отмене рейса, в наших сплоченных рядах ненадолго поселилось всеобщее уныние, но жизнь брала своё, и к обеду тайга опять огласилась гитарными аккордами и самодельными песнями. В пьяном угаре прошли ещё сутки, а на следующее утро начальник порта, побоявшись выйти к людям, прохрипел из своего чулана по динамику об очередной отмене рейса по причине отсутствия сухого сена для топки «Кукурузника». Проклятье!

Продукты, взятые в дорогу из артельного котла кончались, а когда в «сельпе» кончилась и водка, стало совсем тоскливо. Вонючий самогон не лился в горло, а браги у аборигенов уже, или пока, но не было. Я почти всё время просиживал на облюбованном пеньке, размышлял о превратностях судьбы, читал походный, замусоленный временем и руками томик Есенина, курил и любовался тайгой. Долго не мог оторваться от боли есенинских строк, у него все строки дышат любовью к России и не выстраданной болью за чужие судьбы. А вот к самому себе, мне кажется было, такое же хулиганское отношение, как и к жизни: «И теперь говорю я не маме, а в чужой и хохочущий сброд: «Ничего! Я споткнулся о камень, это к завтраму всё заживёт» (звучит как заклинание).

Забыв обо всём, я всё читаю Серёгу, ища какой-то новый смысл, но его нет, он каждый раз читается по-другому, воспринимается по-новому. Но его строки и то, что в них заложено, это для меня как наркотик, и это то, без чего ты уже жить не сможешь. Будет в жизни тяжело, даже невозможно — заставь себя открыть томик или просто вспомни строки Есенина, и боль отпустит, отступит. Сужу по себе.