Марсиане

Владимир Дараган

Марсиане – миф или реальность? С чем столкнулись сотрудники марсианской станции? Почему вся информация о марсианах исчезла из Всемирной Сети? Есть ли избранные земляне, каково их предназначение? Что ждет нас в будущем?Все это предстоит узнать журналисту, попавшему в круговерть странных и загадочных событий.

Вторая встреча

— Отредактировал?

Я у Шефа в офисе. Загружаю файл в его планшет. Он читает.

— Надеюсь, в книгу ты вставил оригинальный вариант? Где ты взял такие длинные диалоги в подземном зале? Очень, конечно, торжественно, с кучей восклицательных знаков. Только воплей «Эврика!» не хватает.

— Там момент был ключевой, не каждый день такое можно увидеть.

— Ты со Стасом это уточнял?

— Нет, только получил разрешение на публикацию текста.

— Книгу пиши дальше, вставь туда оригинал, но вот отдельно рассказ опубликовать не получится. ВСБ против всего, что не похоже на официальное расследование.

— Сказали бы, что рассказ фантастический.

— Ты меня еще учить будешь? Скажи лучше, какие дальнейшие планы.

— Хочу Кристину увидеть. Послушать ее версию

— Я прочитал введение в твою книгу. Фархад правильно сказал — не надо к ней ехать.

— Он пошутил.

— Нет, он не пошутил. Езжай снова к Стасу. Ты ни слова не написал, чем занимается «марсианин» на Земле.

— Он не очень хочет об этом рассказывать.

— Это было при первой встрече. Теперь расскажет, доверяй начальству. И слушайся его.

Мы со Стасом сидим в его квартире. Стас еще больше похудел, лицо совсем серое — похоже, он почти не выходит на улицу. Мы сидим на диване, перед нами столик, где стоит бутылка коньяка и большой пузатый термос-кофейник. Я вынимаю телефон, переключаю его в режим диктофона, прошу Стаса рассказать, что было дальше. Он пьет кофе и говорит, глядя куда-то в сторону.

…Это хорошо, что ты все за мной записываешь. Я уже ничего писать не могу. Мало слов у нас в языке, не смогу я передать, что тогда в голове было. А ты можешь писать просто о том, как я встал, пошел, включил фонарь, выключил фонарь… А что мы тогда все чувствовали, ты не пишешь. Потому, как не знаешь.

Ты наливай себе, я пропущу. Я решил меньше пить. Вот Анри уже алкоголик, я тоже туда катился, но ко мне умная мысль пришла, и я притормозил. Давай я и тебе буду умные мысли формулировать. Мы там, на Марсе, все философами стали.

Ты знаешь, что значит быть никому не нужным? Вообще никому! Вот это про меня. Заплатили мне мало, почти все ушло на штрафы. Дали марсианскую пенсию, я снял квартирку в этой деревне, на жратву хватает, машина старенькая есть, так и живу. Я почему под Нью-Йорк переехал? В России цены кусались, да тут и к Майку поближе. Он парень добрый, иногда сюда приезжает. Он не пьет, но все равно поговорить любит.

Почему я не работаю? Потому что от меня все шарахаются, как от зачумленного. Во-первых, здоровье ни к черту. Ты можешь представить, чем мы там дышали, что мы там ели и что мы там пили? Плюс радиация со всех сторон. Плюс постоянное чувство, что ты уже почти умер и теперь путешествуешь по небесам. И еще много чего. И кому нужно такой пахучий букет держать на работе? Я биофизик, но тут за шесть лет все так ушло вперед, что я даже термины не понимаю. Пробовал нагнать, но в голове мысли о пыльных бурях и розовых восходах. Да что там говорить…

Все друзья куда-то сразу ушли. Да мне с ними и говорить не о чем. Они богаты и думают о том, как тратить деньги, а я думаю о своих анализах и о еде без искусственных белков и углеводов.

Короче, я остался один, никому не нужный. Телефон можно отключить, звонят только попрошайки и идиоты, которые не верят в жизнь на Марсе. А теперь умная мысль номер один. Если ты никому не нужен, то, чтобы не засунуть голову в петлю, надо срочно придумать себе цель. Вот этой цели ты уже нужен, у тебя появляется смысл в жизни.

Ну как, уловил? Это очень важная мысль, она меня спасла. Какая у меня теперь цель? Я хочу узнать, когда и куда прилетели марсиане на Землю. Я в библиотеку стал ходить, там информационная система бесплатная, много всего узнал, но об этом потом. Хочу поехать в Африку и на речку Тигр. Там массу интересной информации можно раскопать. Нужно только найти любопытного и богатого. Но пока только от меня каких-то денег все хотят.

А знаешь, что сейчас самое хреновое в моей жизни? Ты приготовься, я сейчас тебе вторую умную мысль сформулирую. Я тут прочитал, как ребята из Советского Союза и Америки делали атомные бомбы. Ну, каждый у себя, конечно. Так вот, делали они бомбы несколько лет, а потом долгие годы сравнивали свою жизнь с тем временем. Так у многих. Кто воевал, тот будет думать, что бы делали его новые знакомые тогда, в окопах. А мы можем думать только о Марсе. Мы отравлены его красной пылью. Какая умная мысль? У каждого есть свой Марс. У кого-то большой, у кого-то маленький. Это как стержень на долгие годы. А хреново то, что этот стержень слишком большой. Меня кроме Марса ничего не волнует. Вот смотрю в окно, там люди гуляют, на машинах катаются, а я думаю: ну как можно так время терять? Захожу в магазин и думаю: ну зачем столько всякой одежды, тут не надо систему жизнеобеспечения на себе таскать и можно без специальной вентиляции обойтись. А всех женщин я с Кристинкой сравниваю. Кто тут может лебедкой куски скалы растаскивать? Кто тут может труп любимого на себе тащить? Кто тут может со скоростью 100 км в час по лестницам в подземелье носиться?

Я понял, что мы все к таким тайнам прикоснулись, что наши мозги не выдержали. Кристина через неделю после прилета вышла замуж — у нее и правда в Польше жених был. Сейчас она сидит на огороде, укроп выращивает. Она свежим укропом просто бредила на Марсе. Никто не догадался взять семян на станцию. У нее укроп — спасение от мыслей. Анри спасается стаканом, Иштван начал работать инструктором в тире. Он сидит на работе с семи утра до десяти вечера — боится идти домой, боится оставаться один. Майк самый богатый из нас — у него штрафов почти не было. Он купил-таки себе дом и с утра до вечера что-то красит. И при этом жена должна стоять рядом. Он тоже не может быть один.

Мы все стали очень странными после того, как побывали в туннеле. Причем только мы четверо. После нас туда ринулись толпы, однако ни с кем не было ничего подобного. Ты даже представить не можешь, какой начался тогда ажиотаж. Все входы раскопали и поставили над ними металлические будки. Автоматизированная охрана, пропуска. Рисунок на потолке в центральном зале сфотографировали сотни раз, и сейчас все кому не лень его изучают. Это оказалась какая-то металлизированная краска или что-то подобное. Никаких механизмов внутри потолка не было. Это просто рисунок, Кристина тогда ошиблась. Там, кроме Солнечной системы, еще куча прямоугольников, кругов, шестигранников. Я сначала читал статьи по расшифровке смысла этого рисунка, но когда дошел до статьи, что там изображены все события, описанные в Ветхом Завете, то бросил. Я вообще в туннеле больше не был. Да там и делать нечего. Все приходят, смотрят и уходят.

Самая большая загадка — лестница, которая идет вниз из центрального зала. Иштван оказался прав, там был тупик. Идет лестница вниз и упирается в стену. А за стеной обычный грунт, как и за другими стенами. Хотя эта загадка не больше, чем загадка самого туннеля. Зачем вообще он был построен? Как он использовался? Что означают статуи в кратере? Я читал статью антрополога, он пишет, что все пропорции абсолютно человеческие. Только рост большой, хотя ведь статуи всякие бывают.

А с нашей четверкой начали происходить всякие чудеса. Нас всех тогда оштрафовали и отодвинули от изучения туннеля. Но это не чудо. Чудеса со мной и до туннеля происходили, я тебе намекнул в прошлый раз, но потом началось такое…

Во-первых, мне стало невозможно ночью находиться снаружи станции. Стоило мне посмотреть на звезды, как небо начинало раздваиваться. Как будто кто-то раздвигал створки у небесного купола. Одно небо уходит, появляется второе. Это второе было незнакомым, там я не нашел ни одного нашего созвездия.

А потом на какое-то время я перестал ездить по пустыне. Меня наказали, и в выходные я сидел на станции, но даже по делу мне ездить было трудно. Вдруг ни с того ни с сего перед моим «клопом» начинали вырастать «города». Это я их так называл. Это были светлые полусферы, стоящие в беспорядке прямо по курсу вездехода. Я тормозил, они не исчезали. На радаре пусто, а перед глазами за окном такая чертовщина. Выйдешь наружу — пусто. Зайдешь обратно — стоит «город». Хотя это было недолго — месяц или два, потом прошло.

Анри начал пить сразу после тех событий. Его хотели отправить на Землю, но он был классным специалистом, и все делали вид, что не замечают его пьянства. Хотя следили, конечно. Как-то раз он пришел ко мне утром, еле на ногах держится. Меня это удивило, обычно он после работы напивался. Пришел и говорит, что всю ночь беседовал с марсианкой. Дескать, она пришла к нему в комнату, села в кресло и начала расспрашивать про жизнь на Земле. Он ей рассказал, что мог, потом напился и пришел ко мне. Я сначала решил, что у него белая горячка. Я заходил к нему в комнату, там его полотенце лежало в кресле. Причем так лежало, что если бы кто-то сидел на нем, то оно было бы смято. Нет, там точно никого не было!

Я бы забыл об этом случае, но через несколько дней ко мне пришла Кристина и тоже рассказала про ночную беседу с марсианкой. Она была точная копия женщины-скульптуры и тоже расспрашивала Кристину про жизнь на Земле. Причем с Анри марсианка беседовала по-французски, а с Кристиной по-польски!

Я ждал, что и ко мне кто-нибудь придет, но все ночи были спокойные. Я даже дверь в коридор приоткрывал, но безрезультатно. Кристина говорила, что пыталась что-то спрашивать у марсианки, но она делала знаки, что все это будет потом, и продолжала расспросы о нашей жизни.

Кристина стала совсем другой. Она вообще перестала выезжать за пределы станции. Образцы пород ей привозили лаборанты, и она подолгу сидела с ними в стационарной лаборатории. Она полюбила ходить на верхний ярус станции, где было круговое панорамное обозрение окрестностей. Там она придвигала кресло к самому стеклу и подолгу сидела, смотря на север, где был кратер С55. Однажды я случайно зашел туда и увидел, что она плачет. Плакала она беззвучно. Просто слезы текли по щекам.

Я стал заниматься расчетами профилей возможных русел рек, которые тут текли миллионы лет назад. Нам надо было найти места, где возможны были скопления ила. Там мы надеялись найти какие-нибудь окаменелости. После открытия туннелей эта работа казалось бессмысленной, но она меня занимала и отвлекала от других мыслей.

Иштван часто заходил ко мне в лабораторию. Он просто так заходил, узнать последние научные новости и поболтать. Он продолжал оставаться на своем посту, но его заявление о продолжении контракта было отвергнуто. Иштван вздыхал и говорил, что он тут привык и не хочет так быстро улетать на Землю. Там, как я понял, ему было совершенно нечего делать.

Узнав о ночных гостях Кристины и Анри, Иштван очень обеспокоился. Он все это очень серьезно воспринял. Как-то раз он пришел ко мне с Майком и одним из наших инженеров-электронщиков. Нас с Майком посадили рядом, инженер приделал около наших голов какие-то антенны, потом нас несколько раз попросили поменяться местами. Оказалось, что около моей головы амплитуды электромагнитных полей были в два раза выше, чем у Майка.

— Я не понимаю, он притягивает волны или сам излучает, — сказал инженер и ушел.

На следующий день он принес большую металлическую клетку, куда нас с Майком заставляли залезать с набором антенн. Клетку переносили из комнаты в комнату, мы с Майком менялись антеннами, инженер смотрел на экраны приборов и удовлетворительно хмыкал. Потом меня сменил Иштван и тоже стал надевать на голову антенны и лазить в клетку. После нескольких часов работы инженер сказал, что мы с Иштваном притягиваем волны, и ушел.

— Что и требовалось доказать! — сказал Иштван и тоже ушел, оставив меня в полном недоумении.

Я не понимал, как человек может «притягивать» волны. Но все измерения происходили под моим контролем, и я им доверял. Единственное возможное объяснение — это мы с Иштваном подвергались направленному облучению. Но кто это мог делать? Да еще с такой точностью? Единственный плюс от этих экспериментов был в том, что так можно было объяснить мои галлюцинации.

Кристина выслушала мой рассказ про эти измерения и сказала, что это более, чем непонятно. Марс — абсолютно мертвая планета. Да, тут жили люди, похожие на нас, они построили систему туннелей, но сейчас все исчезли, и тут ничего нет и быть не может. Она надеялась увидеть в туннелях запасы воды, кислорода и органической пищи, но там оказалось такое же безжизненное каменное царство, как и на поверхности планеты. Только более организованное и загадочное. В общем, Иштван добавил нам еще одну загадку.

А потом наступила та самая ночь!

Я тогда проснулся от странных звуков. Мне показалось, что где-то рядом поют птицы и шумит ручей. Я открыл глаза, долго всматривался в темноту, пытаясь понять, что происходит в комнате. А там явно что-то происходило! Я увидел, как стена, около которой стоял мой стол, начала светиться, и на ней стали проступать оранжево-красные пятна, которые быстро превратились в аэрофотоснимок поверхности Марса. Я поразился качеству снимка, мог разглядеть мельчайшие детали поверхности, отдельные камни и неровности почвы. Присмотревшись, я понял, что это снимок места, где находился кратер С55. Я узнал параллелепипед, статую, вход в туннель, который сейчас был прикрыт большим металлическим колпаком.

Потом в комнате стало светлеть еще больше, и я различил в кресле обнаженную женщину — копию той, что стояла высеченной из камня в кратере С55. Ты, налей себе, я знаю, что ты мне не веришь, но я верю, и на нас двоих этой веры хватит. Все это дешевой фантастикой отдает, но это было. Считал, что мне привиделось, но ты запиши все, что я тебе расскажу. У меня сердце пошаливает, ты, может, последний, кому я рассказываю. Ну, в общем, была она передо мной. Красивая! Как вспомню, так в груди щемит.

— Стас, — сказала она по-русски. — Ты бы хотел узнать нашу историю?

— Да, — сказал я, а сердце стучит, прямо выпрыгнуть из груди хочет.

— Наша история не стоит того, чтобы ваш народ ее повторил, — спокойным голосом сказала женщина. — Нас больше нет, и вам не надо ничего искать. Тут нет больше жизни.

— А с кем я тогда разговариваю? — спросил я, еле дыша, горло пересохло, каждое слово царапалось.

— С той, кого тоже больше нет! — сказала она.

— Вы умеете заботиться об истории, — добавила и показала на стене колпак, прикрывавший вход в туннель. — Я вам покажу еще кое-что, и это последнее, что вы тут найдете. После этого вы можете улететь обратно на Землю.

Она подошла к стене и показала пальцем на небольшой кратер, находившийся в нескольких километрах от С55. Я знал этот кратер и даже был там один раз, но ничего интересного не нашел.

— Это тут, за скалой, — сказала женщина и исчезла.

Изображение на стене тоже исчезло, и комната погрузилась во мрак. Я встал, зажег свет, оделся и пошел к Иштвану. Ты там напиши, что у меня ноги подкашивались и я за стенку держался. Это правдой будет.

Иштван не спал, как будто ждал меня.

— Сегодня к тебе?

Я кивнул и рассказал про наш разговор. Иштван на секунду задумался, потом резко выпалил:

— Надо будить Кристину и Анри. Выезжаем через полчаса. Больше никому не говори.

— Иштван, опять поднимется буча.

— Плевать, тут что-то такое, что сначала надо самим посмотреть. Иди, надевай скафандр!

У кратера мы были через два часа. Небо заливал розой восход, тени от скал казались фиолетовыми. Мы вышли из вездехода и подошли к каменной стенке. За плечами у всех были рюкзаки с запасными батареями, фонарями, веревками и крючьями. Теперь мы могли провести под землей восемь часов. У меня было такое чувство, что Иштван готовился к этому походу. Все рюкзаки были приготовлены заранее и лежали в грузовом отсеке его «автобуса».

— Это там, — сказал я, показав на скалу, как-то странно торчавшую прямо из центра кратера.

Скала была окружена огромными каменными обломками, видно было, что разрушение произошло недавно, ветер и песчаные бури еще не успели отшлифовать острые грани. Иштван выбрал самый большой камень, залез на него, осмотрелся и показал на выступ в скале, под которым что-то темнело.

— Вход тут.

Да, это был вход в туннель, который не был связан с системой туннелей, открытых нами несколько месяцев назад. Очень похожие плиты, такие же огромные ступени.

— Тут бы на моем вездеходе! — услышал я голос Кристины.

Она явно повеселела, бодро шагала впереди нашей группы и крутила головой.

Эта лестница была немного уже, чем в главном туннеле, да и явно короче. Вскоре мы повернули направо и пошли по коридору, который с небольшим наклоном уходил вниз. Примерно через час ходьбы мы уперлись в стенку.

— Странно, — пробормотал Иштван и стал рассматривать какую-то карту. — Мы ведь шли на восток…

— И… — Анри подошел к нему и посмотрел на карту. — Иштван, так мы у той стенки! Ну, той, которая у лестницы главного зала! Или очень близко к ней!

— Похоже!

Иштван взял фонарь в левую руку и правой ладонью стал гладить стенку. Потом он хлопнул себя ладонью по шлему, достал из кармана микрорадар и включил его. Кристина и Анри вплотную подошли к нему.

— Матерь Божья! Этого не может быть!

Голос у Кристины срывался. Она перешла на польский язык, потом на русский. Она перебрала все восклицания удивления, которые были в наших языках. Потом она подошла ко мне, взяла за руку и показала на экран.

Я ахнул! На экране были изображения человеческих лиц. Тысяч лиц, или даже миллионов! Мужских и женских. Красивых и некрасивых. Молодых и старых. Все стены коридора, по которому мы шли, были расписаны этими изображениями. Вероятно, такой же полупрозрачной металлизированной краской, которая была на потолке в большом зале. Ее можно было увидеть только с помощью радара.

— Это колумбарий. Странно, что все так одинаково изображены, будто это было сделано в один день, — сказал Анри.

— Это и было сделано в один день! — уверенное сказала Кристина, идя вдоль стены. — Они жили счастливо и умерли в один день, чтобы жить еще счастливее!

— Это как? — спросил Анри. — Неужели…

— Да, это сделали те, кто потом улетел к нам. А они остались на своей любимой планете. Они не хотели улетать. Их тела, вернее, их материальные остатки, в этом коридоре, а их сознание, их воспоминания объединились и живут отдельно в виртуальном мире. Где хранится этот мир, я не знаю. Может, ветер носит их мысли, может, песок хранит их воспоминания. Нам этого сейчас не понять, они опередили нас на миллионы лет. Но я знаю точно, что они живы, что они мыслят и чувствуют, и они будут жить, пока будет жива их планета. И мы тут лишние. Нам показали это, чтобы мы ушли. Но ведь люди такие подлые существа. Они непременно захотят исследовать этот коридор, а этого допустить нельзя. Иштван, мы можем что-то сделать?

Ты скажешь, что так возвышенно люди не говорят. И будешь прав. Это я приукрасил, конечно. Но смысл донес. Если тебе нужна правда жизни, то надо в ее речь вставить ругательства. Но ты не вставляй. Иштван промолчал тогда. Но когда мы выбрались наружу, он открыл свой рюкзак.

Потом мы стояли на стенке кратера и смотрели, как опускается пыль от взрыва. У запасливого Иштвана все было с собой.

— Я направленными взрывами еще в детстве интересовался, — сказал Иштван. — Теперь все, этот вход никто не найдет без подсказки, а ведь мы будем молчать?

Ответ был очевиден, мы просто промолчали в знак согласия.

Стас замолчал, встал, подошел к окну и добавил:

Ну вот, писатель, это еще один рассказик в твою марсианскую коллекцию. Теперь я могу об этом говорить. Оказалось, что к «автобусу» давно подвесили маяк, и уже наутро начальники на станции знали об этом кратере. Теперь над входом в колумбарий тоже стоит металлическая будка. Одно утешает, что материалы оттуда не публикуют в открытом доступе. У меня сначала было разрешение знакомиться с отчетами, и я с удивлением прочитал, что там находится простое марсианское кладбище. Ну и пусть так считают!