Саламонский

Владимир Кулаков (2025)

Эта книга не только о выдающемся мастере мировой арены Альберте Саламонском. Личности неоднозначной, яркой, подчас противоречивой и бесконечно талантливой. Это рассказ и о его семье, приёмных детях-учениках. Не менее одарённых, которые оставили след в истории европейского и Российского цирка. Также это повествование о людях цирка, опять же, значимых, которых невозможно не отметить, ибо благодаря им сегодняшний цирк существует и продолжает удивлять. Параллельно с темой цирка в книге показана жизнь людей девятнадцатого века, который плавно перешёл в век двадцатый. Эти эпохи удивительные, насыщенные, богатые своим стремительным развитием, как технократическим, так и культурным. Но главное, вы прочтёте и поймёте, что такое одержимость в искусстве, когда конечный результат становится важнее самой жизни, ежеминутной, проходящей, которую не замечаешь. Этот роман о людях с невероятными характерами, устремлённостью, фанатизмом. И о размышлениях — что же такое Жизнь, из чего она состоит? В чём её тайна и истинная ценность? В этой книге каждый найдёт свой ответ… В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава семнадцатая

Малышка беззаботно лежала в люльке, пускала пузыри и что-то весело гукала. Малютка пока не имела словесной связи с окружающим пространством, но в ней уже вовсю бурлила жизнь, которая изливалась через пронзительно синие глаза.

Саламонский, который не имел собственных детей, с любопытством рассматривал это крохотное существо. Удивлялся — всего месяц, а уже Человек!

Он протянул к ней указательный палец, легонько ткнул в тельце. Существо издало какие-то радостные звуки, схватилось за палец, осознанно взглянуло в лицо усатому дядьке и улыбнулось во всю ширь пока ещё беззубого рта. От этой улыбки словно солнце осветило комнату. Именно в это мгновение Саламонский бесповоротно решил, что удочерит кроху. Тут же высказал своё решение Лине, которая всё никак не могла забеременеть. Шварц покорно кивнула.

— А Фредди?

— И Фредди усыновим. Не разлучать же брата с сестрой. Теперь мы просто обязаны это сделать. Хансон был нашим другом. Да и семья без детей — это не семья. — Саламонский многозначительно посмотрел на жену. Та опустила голову…

Через два месяца в России они оформляли документы на взятых под опеку детей…

Тщедушный, но напыщенный клерк скрипел пером, то и дело поглядывая на счастливых, замерших в нетерпеливом ожидании пока ещё неродителей. Теперь в его власти было, как он решит сей момент. От понимания этого грудь конторщика раздувалась, как у токующего сизаря. Он не торопился, то и дело макал перо в чернильницу, оправлял его от невидимых соринок о массивное пресс-папье, тянул время. Саламонский внимал этой пьесе, в душе чертыхался, но подыгрывал, заискивающе улыбаясь.

По комнате ртутью прокатывался неугомонный шестилетка-непоседа. Саламонский то и дело осаживал его, тихо рявкая:

— Фредди! Halt! Es ist verboten! Нельзя!

Мальчишка на мгновение останавливался, как цирковая лошадь по команде, но через несколько секунд снова бросался исследовать окружающий мир пытливо и с жадностью. Сначала его глаза находили интересующий предмет, затем руки непременно должны были ощупать намеченное. То резные балясинки на канцелярской перегородке его привлекали, то отливающие латунными боками чернильница с пресс-папье. Руки тянулись туда. Секретарь, морщась, убирал казённое имущество от греха подальше и всем видом показывал, что пришедшему это так просто не обойдётся. Саламонский виновато пожимал плечами — дети, мол, что возьмёшь. Гаркал очередное: «Halt!», «Zuriick!», «Назад!» — и вполголоса жене:

Конец ознакомительного фрагмента.