Железнодорожный почтальон

Владимир Плеханов

Главный герой, Илья, врач по профессии, потерял вкус к жизни, и решил вдруг стать проводником почтового вагона. В первом же рейсе он и его коллеги вместе с вагонами были захвачены инопланетянами и перенесены на просторы Великого Моо, государства, расположенного в галактиках Пустоты Волопаса, в одной целью дать мигрантам прекрасную и свободную жизнь. Герой приживается там и даже спасает новую родину от страшной разрушающей напасти.

Глава 5

…Из легкой дремоты меня вывел сильный толчок, у меня возникло естественное ощущение, что наш поезд остановился. Едва отойдя ото сна и открыв глаза, я вдруг оказался в полной темноте, хотя окно купе не было завешено плотной шторкой. Машинально нащупав лежавший где-то рядом фонарик и включив его, я сначала осветил все помещение купе, а потом направил луч в окно, чтобы понять, почему через него не поступает свет с улицы. Однако я не увидел там ничего, кроме отражения в стекле своего лица, похожего на призрак из какого-то потустороннего мира. Все мои дальнейшие попытки разглядеть что-то снаружи даже с фонарем оказались тщетными. Из заоконья на меня смотрела чернеющая кромешная тьма, но поначалу я никак не отреагировал на это, не ощущая даже малейшего беспокойства, считая, что поезд попросту остановился в одном из многочисленных железнодорожных тоннелей, расположенных на этом участке магистрали. Я не стал даже покидать наше купе и просто спокойно ждал, пока состав после небольшой задержки вновь начнет движение. В это время проснулся Геннадий и, садясь на полку и позевывая, взглянул сначала на меня с фонарем в руке, а потом в окно, и спросил, почему мы снова стоим, да еще в полной темноте. Я ответил, что, похоже, произошла незапланированная остановка прямо в тоннеле, и он, поверив на какое-то время в эту версию, замолчал, также как и я, стал ожидать начала движения. Но поезд настойчиво продолжал стоять уже минут пятнадцать, и снаружи не было слышно ни единого звука, ни гудка, ни звона автосцепки, стояла мертвая оглушающая тишина.

— Что-то долго стоим, — вдруг сказал Геннадий, понимая, что пора бы уже начать двигаться, а то, судя по затянутым предыдущим стоянкам, поезд и так уже неприлично опаздывает.

— Да кто его знает, в чем там дело, все равно ничего не узнать, связи-то нет, — вяло ответил я, коротко зевнув.

— Тишина какая-то необычная, тебе не кажется?

— Мы же в тоннеле, откуда взяться шуму-то? — бодро и с наигранной уверенностью в голосе ответил я, осознавая, что признаков самого тоннеля (например, его стен) за окном я не обнаружил.

— Ну как же, Илья, шум воздуха, избыток которого на стоянках обычно травят с тормозной системы, например. Кстати, мы же находимся рядом с электровозом, всего через багажный вагон, а его электродвигатель должен постоянно издавать характерный гул, он всегда слышится, даже на остановке, а тем более внеплановой. А сейчас я его даже не улавливаю…

— Ты прав, друг, присутствие локомотива вообще не ощущается, — ответил я, тщетно пытаясь ухом различить в этой пугающе мертвой тишине хоть какие-нибудь звуки.

— Ладно, пойду сам посмотрю, — произнес Геннадий, встал с полки и, с шумом отодвинув дверь, вышел из купе.

Я услыхал, как он медленно почти на ощупь пошел по темному коридору и, дойдя до купе ВПН, заговорил с Натальей Петровной о слишком долгой стоянке и о полной темноте, на что она ничего вразумительного ответить не могла. Минутой позднее Геннадий, похоже, вышел в тамбур, а потом открыл входную дверь вагона, как я понял, посмотреть, что творится снаружи. Через несколько минут он вернулся в купе с лицом, полным глубочайшего изумления, и жестами позвал меня с собой, чтобы я посмотрел на все сам…

Я был весьма заинтригован, и даже немного напуган, но человеческое любопытство, как всегда, взяло верх, и я направился к входной двери, благо, мои глаза уже привыкли к темноте и я мог различить отдельные детали вагонного интерьера. Выглянув наружу, держась за поручни и осмотревшись, я в первую очередь увидел то же самое — сплошную кромешную тьму. Нельзя было различить ни каменных стен тоннеля (если мы вообще находились в тоннеле), ни железнодорожной насыпи, ни тускло горящих ламп освещения, которые имеются в каждом подобном сооружении. Вторая странность, которую я сразу же не мог не заметить, это отсутствие какого-либо холода снаружи (мы все помним, что на дворе стояла морозная зима). И следующее, что меня на мгновение поразило как током, и по телу пробежал холодок — я не увидел там нашего состава, точнее, отсутствовали сам локомотив и все пассажирские вагоны, а остались только наш почтовый и другой багажный вагоны. При этом у меня создалось стойкое ощущение, что эти наши оставшиеся два вагона были подвешены в воздухе.

— Чертовщина какая-то, — проговорил я Геннадию, который стоял рядом со мной в тамбуре.

— Вот и я говорю… И почему только два вагона? Где остальные?

— Не спрашивай, пока ничего не понятно. Кстати, ты Петровне сообщил?

— Пока нет, решил тебе сначала, чтобы самим разобраться…

— Позови ее, пожалуйста, срочно… — попросил я Геннадия, и он тут же скрылся за внутренней дверью.

Через несколько минут они оба были рядом со мной и, выглядывая через дверь, смотрели во все ту же чернеющую пустоту, испытывая в эти мгновения настоящий шок от увиденного, искренне надеясь, что все происходящее это всего лишь странный сон. Правда, если это сон, то его должен был видеть кто-то один из нас, а не все сразу.

— Мы что, висим в воздухе? — спросила Наталья Петровна неуверенным голосом, закончив осмотр темноты со всех сторон.

— Получается, что именно так, — как можно спокойнее ответил я.

— Чем же это вызвано?

— Тут я вам ничего сказать не смогу, все это не поддается материальным законам и человеческому пониманию, остается одно объяснение — мистическое…

— Илья, ты намекаешь, что это как-то связано с тем, о чем ты нам недавно рассказывал?

— Может быть и так, только иного объяснения (если этому вообще можно найти объяснение) у меня нет, — ответил я без эмоций.

— Не может быть, я не верю, неужели ты полагаешь, что все происходящее каким-то образом связано с тем давним событием, которое превратило часть шаманов в этих, как их?..

— В калуханов…

— Да, именно!

— Ничего пока сказать не могу, потому что ситуация на удивление странная, я бы даже сказал, чрезвычайно странная, и сами объяснить мы ее, полагаю, не в силах, — констатировал я.

— Ребята, а мы часом не спим сейчас, а? — вдруг предположил Геннадий. — Может все просто, и нам это снится, а на самом деле мы мирно похрапываем в своих купе? Мы же все после совещания пошли отдыхать и заснули!

— Что, все вместе и разом в одном сне? Степаныч-то, например, сейчас на самом деле спит, я не стала его будить, пока, — ответила Наталья Петровна.

— Такие сны, конечно, могут иметь место, это чаще всего кошмары, которые кажутся очень реальными, и самое неприятное в них то, что почти всегда чрезвычайно трудно проснуться, — сказал я тоном человека, знающего, о чем он говорит.

— Как же нам отличить, реальность это или групповой сон, или может быть это сон кого-то из нашей бригады, и мы все явились во сне кому-то из нас четверых? — спросила Наталья Петровна.

— Может Степаныч видит нас всех в своем кошмарном сне, он же в данную минуту спит, — предположил Геннадий, — такое иногда показывают в фантастических фильмах…

— Но это уж слишком, Гена, ты наверно, насмотрелся ужастиков на эту тему, — ответила Наталья Петровна.

— Нельзя исключить и такой вариант, но в этом сне такая необычная фабула, — ответил я, снова высунувшись из двери и заглянув в темноту, — может это эти аномальные места так на нас повлияли и это все просто глюки?

— Сразу у всех? — удивленно спросил Геннадий.

— Такое крайне редко бывает, только если какой-нибудь массовый гипноз… — сказал я.

— Давайте-ка вот что, надо ущипнуть друг друга и проверить, — предложила Наталья Петровна, а потом неожиданно двумя пальцами резко и сильно ухватила за кожу плеча Геннадия, стоявшего к ней ближе всех. Он вскрикнул от сильной боли и сразу же прикрыл рукой это место.

— Почувствовал?

— Еще как! — почти пропищал Геннадий.

— Что ж, получается, мы не во сне, и все это реально? — подытожила Наталья Петровна.

В этот момент я достал свой мобильный, решив позвонить Полине в соседний вагон, но это мне не удалось, сигнал начисто пропал. Возможно, то же самое делала и Полина, желая связаться со мной, но и у нее ничего не вышло. Получается, связи в принципе нет, ни с кем, в таких обстоятельствах это очень плохо, потому что никто не сможет узнать, что с нами случилось, и, разумеется, никто не придет на помощь. Конечно, в дополнение к этим неприятностям не работала еще и «всемирная паутина». Ни дозвониться по мобильному, ни емейл отправить. То, что это непростая и непонятная ситуация уже давно вышла из под контроля, теперь ни у кого не вызывало сомнений. Надо было что-то с этим делать, но ни у кого из нас не было ни малейшей идеи на этот счет.

Два наших вагона продолжали висеть в воздухе, может даже над бездонной пропастью, но мы ничего не видели ни сверху, ни снизу, ни с боков. Кругом была только кромешная тьма и ощущалась пустота. Как знать, может быть, вагоны даже медленно перемещались в невесомости вверх или вниз, но мы этого не чувствовали. Во всяком случае, оба наших вагона продолжали «висеть» в том же самом положении, как будто все еще оставались стоять на железнодорожных путях. Это естественно, было нам на руку, потому что если бы они вращались в каком-нибудь любом направлении, то нам бы пришлось туго, ведь у нас не космическая станция.

Мы вернулись в вагон, единственное место, где, по нашему мнению, можно было чувствовать себя в безопасности, во всяком случае, внутри вагона в привычной для нас обстановке ничего сверхъестественного с нами не происходило, и у каждого из нас создавалось благостное ощущение, что здесь нам ничего не угрожает. И неизвестно, было ли это именно так в действительности или это только мы сами так полагали, чтобы успокоить себя и не сойти с ума от происходящего. Но ведь когда мы стояли у двери вагона на краю черной бездонной пропасти, нам тоже вроде бы ничего не угрожало и ничто не мешало, мы могли дышать воздухом, который ничем не отличался от обычного. Разве что не ощущалось даже легкого ветерка или какого-либо движения воздушных масс, будто мы находились в закрытом помещении, но явно очень большом.

— Может попробовать каким-то образом добраться до багажного и выяснить, как они там? — предложил Геннадий, когда все собрались в купе начальника.

— Каким образом, Гена, по воздуху, что ли полетишь? Это тебе не пассажирские вагоны, где двери рядом находятся в метре друг от друга и за поручни ухватиться можно, а здесь даже из дверей нашей кладовой до их входной приличное расстояние, — рассудительно произнесла Наталья Петровна.

В это время от гула наших громких голосов проснулся Степаныч, который еще был не в курсе того, что с нами случилось. Само собой, сидя в темном купе при свете фонаря, который вот-вот израсходует заряд аккумулятора, мы ему все подробно рассказали и стали ждать, может он, как самый старший среди нас и более опытный, подаст нам какую-нибудь жизненную идею, что делать дальше.

— Если все, что вы мне рассказали, правда, то мы с вами действительно попали, — спокойно произнес Виктор Степанович, внимательно выслушав наш рассказ. — Я думаю, давайте снова подойдем к двери, откроем ее и бросим во тьму какой-нибудь ненужный нам тяжелый предмет.

— Чтобы проверить, где же у нее дно? — спросил Геннадий, обращаясь к Степанычу.

— У кого у нее? — спросил я у Гены.

— У тьмы кромешной, естественно, у этой чертовой бездны, — немного злобно бросил Геннадий.

— Ну, что-то примерно так, — промолвил в ответ Степаныч, — ребята, поищите какую-нибудь ненужную железяку.

— Может, бросим этот горящий фонарь, у него энергии все равно мало осталось, а заряжать все одно негде. Он и тяжелый, и может хотя бы осветить нам то, что будет внизу, если у него хватит мощности света, — предложил я.

— А что, давай, Илья, терять нам все равно нечего, кроме… — сказал Степаныч.

Я взял в руки фонарь, и мы все вместе, пройдя в тамбур, снова подошли к открытой Натальей Петровной входной вагонной двери, встав у самого края откидной площадки. Подумав еще секунд десять, я легким движением толкнул горящий фонарь в черную пропасть, но то, что произошло потом, не на шутку удивило абсолютно каждого из нас. Отлетев по инерции моего броска примерно на полметра или метр, фонарь привычно не полетел вниз, а… остался висеть в воздухе и медленно вращаться так, как это происходит только в настоящей невесомости.

На целую минуту мы все буквально застыли в оцепенении от такого поворота, глядя на медленно вращающийся в пустоте фонарь, но первым из нас пришел в себя Степаныч.

— Так, господа, это становится весьма и весьма интересным, — произнес он, тем самым вернув нас обратно в реальность.

— Может мы каким-то чудом в космос попали? И вот вагоны наши тоже висят в невесомости, оказалось все просто! — каким-то эйфоричным тоном произнес Геннадий.

— Не знаю, куда мы попали, но то, что здесь на лицо отсутствие гравитации, это факт, — сказал Степаныч, не отрывая взгляда от фонарика, который продолжал медленно вращаться, оставаясь почти на том же самом месте, куда я его бросил, — и воздух для дыхания есть. И, заметьте, друзья, кроме чистого воздуха, там сохраняется или поддерживается весьма комфортная температура воздуха, то есть ни жарко, ни холодно, чувствуете?

— Замечаете, фонарик медленно вращается в невесомости, а вагоны висят стабильно ровно, не вертятся, даже странно, — проговорил Геннадий, — будто кто-то управляет этой невесомостью.

— Такое в принципе невозможно! — уверенно проговорил Степаныч.

— Сам понимаю, что невозможно, но факт остается фактом, — торжествующим тоном ответил Геннадий.

— Да, все это очень удивительно и даже обалденно!!! Но что касается невесомости, то так бывает, когда при определенной необходимости (для съемок фильмов или тренировки космонавтов) на короткое время создают искусственную невесомость, скажем, в пикирующем с высоты самолете, но мы здесь явно не в брюхе у какого-нибудь Ан-124, иначе бы мы слышали рев или шум двигателей. Да и зачем наши вагоны помещать в самолет, для какой цели? Не понятно! — проговорил я, оставаясь в полном недоумении. — Да и потом, все это происходит уже достаточно приличное время, ни один самолет не может так долго поддерживать эффект невесомости. Тут что-то совершенно другое…

— Неужели мы и взаправду в космосе оказались? — иронично проговорила Наталья Петровна, — прямо совершеннейшая чепуха! К чему все это? Ехали, никого не трогали, вреда не причиняли, и на тебе… И кто это мог сделать?

— Пока ничего не ясно, но самое печальное в том, что мы не знаем, чего от всего этого ждать, — с полной серьезностью проговорил Степаныч.

— Стойте, раз мы в невесомости, можно и до багажного вагона легко добраться! — проговорил я в горячем порыве не только связаться с коллегами, но и, горя непреодолимым желанием увидеть Полину, если, конечно, они все еще там и также не знают что им предпринять.

— В данных обстоятельствах это неплохая идея, тем более, других действий мы соверщить все равно пока не в состоянии, так что давай, Илья, попробуй! — произнесла Наталья Петровна, и в ее голосе снова заговорил начальник, — а ты, Гена, пойдешь вместе с ним… на всякий случай.

— Хорошо, Наталья Петровна, — ответил Геннадий, а я только молча кивнул, и мы по привычке пошли надевать рубашки, свитера и ботинки, хотя воздух был почти комнатной температуры, а я еще повесил на шею другой фонарь, который имел больший заряд, чем тот, который остался летать около входной двери нашего вагона.

— Не зря ты, Наталья Петровна, что-то говорила про бригады почтовых поездов, что они как космонавты, все в одной лодке на станции. Сейчас я ощущаю себя в точности, как Алексей Леонов, который первым вышел в открытый космос, — бодрым голосом произнес я перед тем, как взяться за поручни и приготовиться оттолкнуться от двери вагона, — главное преодолеть себя и сделать первый шаг!

— Только у Леонова страховка была и скафандр, да он был фалом прицеплен к станции, чтобы никуда не улететь, — сказал Степаныч, — а тут вы будете в свободном полете, и надо предельно осторожно двигаться, чтобы не отходить далеко от вагона.

— Понятно, конечно, понятно! — ответил Геннадий.

— Удачи, ребята, постарайтесь прояснить ситуацию у соседей, — напутственно сказала Наталья Петровна…

Стоя на откидной площадке двери, я взялся за поручни и, сумев преодолеть чувство страха перед неизвестностью, сначала снял ноги с площадки, все еще продолжая сжимать обеими руками жесткие поручни вагона. Ноги повисли в невесомости, потом я отдернул сначала одну руку, потом другую и уже всем телом повис над чернеющей бездной. Геннадий, глядя на меня, сделал то же самое, только уже быстрее и увереннее. Сказать, что я испытывал незабываемые ощущения, значит, совсем ничего не сказать. Это было просто фантастически удивительно, мы испытывали настоящий кайф от нахождения в невесомости, причем нам даже было удобнее, чем космонавтам, потому что наши движения не ограничивались массивными скафандрами. Потому что здесь нам не нужна была никакая спецодежда, потому что в этой среде дышалось легко и свободно. Когда наши тела немного привыкли к новому состоянию, мы, освещая себе путь фонарем, начали очень медленно и аккуратно, держась за корпус вагона, передвигаться к двухстворчатой двери кладовой. Там была сделана короткая остановка для отдыха, где мы немного подержались за дверные поручни, а потом слегка оттолкнулись и, дальше перебирая руками вдоль стены и зависая над черной пропастью, добрались до входной двери багажного вагона, где тут же ухватились за поручни…