С медведем шутки плохи

Владимир Сергеевич Неробеев, 2019

Часть 1. С медведем шутки плохи. Горжусь тем, что в этой книге нет ни одного выдуманного сюжета. Чистая правда очевидцев: охотников, рыбаков, геологов и других. Создавая рассказы о медведях, я пришёл к выводу, что медведь очень близко схож с нашим братом,– россиянином. Дури у бурого медведя хоть отбавляй (рассказ «Косолапый браконьер»). Россияне веками что-то возводят. Потом разрушают и снова возводят. Медведь очень умный и удивительно хитрый (рассказ «Медвежий аттракцион»). Этого не отнять у нашего брата. Ленивый до невозможности, но если надо – гору свернёт. Можно очень долго сравнивать и сравнивать, но лучше прочитать предлагаемые рассказы о хозяине тайги. Не зря он является символом нашей России. Часть 2. У черта на куличках: в этой части собраны колымские сюжеты на разные темы, связанные с животными.

Знать бы где упасть, соломки б постелил

Вечерняя заря угасала. Всё реже катились по гладкому озеру одиночные ружейные выстрелы. Наконец, сентябрьская темень установила полнейшую тишину, от которой всегда на душе не совсем уютно: и жутковато, и прохладно.

Мы с Борисом развели костёр, поужинали, сетуя на длинную ночь (двенадцать часов придётся ждать утренней зорьки), раскатали меховые спальники, приготовились ко сну, как вдруг в холодной темени послышалось чавканье сапог по болотине.

–Ещё кому-то не сидится дома, — сказал Борис, снимая с себя болотные сапоги и ставя их на просушку. Через пару минут пламя костра выхватило из темноты фигуру охотника. Ружьё у него за плечами, в каждой руке по шилохвости. — А, Стрелок! Я только подумал про тебя. Лёгок на помине. Твоих как раз побасок не хватает. Вся ночь впереди, есть где разгуляться, только знай, рассказывай.

Стрелок кинул селезней на землю.

–Здравствуйте, ребятки, — хрипловатым голосом поздоровался гость. Снял ружьё, прислонил его в сторонке к кусту тальника, скинул рюкзак, спальный мешок, стал располагаться у костра. Достал из рюкзака несколько картофелин, присыпал их тлеющими углями.

–Попей чайку, Стрелок. В котелке ещё не остыло. Пока картошка испечётся, погреешься, — предложил Борис.

–Этт точно, — согласился гость, наливая из котелка в металлическую кружку чай. — Прежде надо промыть желудок. — Стрелок чему-то ухмыльнулся.

–Стрелок, — попросил Борис, — расскажи-ка на сон грядущий, что-нибудь пострашнее, чтоб чертям было тошно, — Борис обратился ко мне и стал давать характеристику Стрелку, которого я уже немного знал. — Память феноменальная. Такие удивительные истории рассказывает.

Стрелок был явно польщён словами Бориса. Робкая улыбка слегка тронула его верхнюю губу и растаяла в морщинах лица. Видно было, он что-то вспоминал, с прищуром глядя в костёр. Я достал сигареты, молча угостил Стрелка.

–Рассказать можно, — вздохнул Стрелок, — что ж не рассказать… достал вот из рюкзака картошку и вспомнил Захара Михайловича. Мы его Михалычем звали. Это он меня приучил печь картошку в костре. Пока балакаем, — она уже готова. — Гость пил чай, разминая в пальцах сигарету, продолжил начатый рассказ. — Юнцом я пришёл работать к ним, к геологам — картографам. Он мне сразу в душу запал. Такой был интеллигентный, обходительный. Грубого слова от него никто не слышал. Душа была чиста, как у младенца. А какие названия давал ручьям и озёрам! Например, ручей Желанный или Приветливый. Название прииска Широкий пошло от ручья, который нарёк Михалыч. Озеро Светлое. В любое время подходи к нему, оно, действительно, светлое.

Стрелок прикурил от полешка, этим же полешком подправил костёр, всколыхнув вверх веером искры.

— А как он играл на гитаре, — продолжил воспоминание рассказчик, — Что не попроси: “Полонез” Огинского — пожалуйста, “Баркаролу” Шуберта — пожалуйста. Как он её пел! Слушаешь его, бывало, и не веришь, что ты на Колыме. Где-то в Италии, во Франции или в Швейцарии. Голос у него не сильный был, но лёгкий и чистый, как вода в Колыме.

–Почему был? — перебил рассказчика Борис. — Он что уже умер?

–Хуже, — горько вздохнул Стрелок. По его задумчивому лицу бродили тени, то гася блеск грустных глаз, то вновь зажигая. Видно было, что история, о которой он завел речь, лично для него неприятная, но и молчать не мог, — хотелось выговориться, облегчить душу.

— В тот роковой день с базы нас вышло пятеро. Разделились на две группы. Мы с Михалычем пошли в левый распадок, трое других ребят — в правый. Должны были обойти сопку с двух сторон и в условленном месте встретиться. У нас с Михалычем путь был короче, и мы, придя на место, должны были сгондобить костёрик, приготовить чаю. Михалыч кинул рюкзак за спину, я взял чайник, повесил карабин на плечо и двинулись в путь. Всё шло хорошо. Как всегда Михалыч аккуратно заносил сведения в толстую тетрадь, делал пометки на кальке. К обеду подошли к обозначенному месту, где должны были дожидаться остальных ребят. Это была низина меж двух крутых сопок, абсолютно голая, ни деревьев, ни кустарников. Кое — где торчала засохшая осока. Сплошь одни кочки метровой высоты. Снег ещё не выпал, но уже стояли крепкие морозы. Вода меж кочек замёрзла основательно. “Вот у той осоки, — показал мне Михалыч на высокую засохшую траву, — лужи должны быть поглубже. Аккуратно разбей лёд, набери воды. Я пойду под сопку, соберу сушняку”. У ближней сопки, прямо у основания росли не высокие, но густые лиственницы. Туда пошёл Михалыч. Валежника там навалом.

Конец ознакомительного фрагмента.