Перелётный словарь для почтовой вороны

Владимир Старшов

Автор просит не думать о нём плохо, он не пьяница. Это всё лирический герой, такой-сякой, иногда и чокнешься с ним. Но ответственность за его грехи снять с автора никак невозможно. Стихи окликают поэзию исповедью. И не важно, файлы это или письма в папирусных свитках. Прав Пастернак, книга всего лишь «кубический кусок горячей, дымящейся совести.» Надо только подобрать слова. А словарей теперь, как будто, мало, и — не успеваем…

«Опять зима, не чуждая искусству…»

Опять зима, не чуждая искусству,

пускается в неслыханные хрусты,

от хрумканья простого до дзынькнувших иголок —

где у неё подслушал их Николо?

И это не случайность,

и, отдохнув от бега,

вам назовёт нанаец

семьсот оттенков снега.

Тропинками на пяльцы к оснеженной богине,

она нам улыбается, и хочет нам сказать,

что отогреет пальцы седому Паганини,

а поцелуй — нанайцу в раскосые глаза.

И вот, пока не дождичек,

пока ты снегу рад,

давай, шагай, художничек,

до поднебесных врат.

Не стой, не стой на месте,

хлебни-ка благовести —

булярный аппарат

твой тоже будет рад,

летай себе Гомером

по соразмерным мерам,

не то запеленгуют у стен оттенком серым,

и чёрный нахлобучат на уши квадрат.