Злой город. Петрополь

Владислава Сулина

Труп неизвестного мужчины падает с моста на лодку. На инкассаторский фургон совершён дерзкий налёт, но банк пытается скрыть, кому принадлежали деньги. В город прибывает агент Особого отдела, интересующийся трупом неизвестного, а полиция и глава преступного мира разыскивают того, кто ограбил банк. Расследование поручают Павлу Карскому. Скоро становится очевидно, что в городе разворачивается финальная стадия плана, автор которого ведёт свою игру и преследует собственные цели.

Глава вторая

Всю ночь над Петрополем шёл снег, и старания его не прошли даром: к утру город покрылся тонким белым налётом, став похожим на консервную банку, припорошенную сахарной пудрой. Ветер рисовал на мостовых волнистые узоры, змейками стелившиеся под ноги хмурых по раннему времени прохожих, которые цеплялись за свои шляпы, норовившие унестись вместе с ветром прямо в залив.

Фонари ещё горели, когда Павел, держась за воротник плаща, вошёл в Управу. В дверях стряхнул снежную пыль с плеч и фуражки и поспешил в кабинет.

Ночью поспать почти не удалось — одолевали мысли. Когда задремал, проснулся от плача Поля. Полежал с полминуты, ожидая, что Анфиса Алексеевна его успокоит, потом оделся и заглянул в комнату сына.

— Уж не знаю, что с ним, Паша, — чуть не расплакалась пожилая женщина. — Может зубки режутся, только лобик больно горячий.

— Не волнуйтесь, я вызову доктора.

Павел ушёл в прихожую звонить врачу. Тот взял трубку почти сразу, будто ждал у телефона, выслушал, пообещал быть через полчаса. Приехал даже скорее. Пока сына осматривали, Павел топтался в дверях, чувствуя себя совершенно бесполезным, даже Анфиса Алексеевна помогала, а он стоял истуканом.

Закончив осмотр, доктор оставил лекарства, выписал рецепт и подробные инструкции. Успокоил:

— Ничего страшного, температура невысокая, лёгкие чистые, хрипов нет. Просквозило где-то, поправится.

Глянул на Павла и улыбнулся:

— Вам-то, может, тоже прописать чего? Спите как?

— Как младенец, — заверил Павел. — Спасибо, Аристарх Фёдорович.

— Звоните, голубчик, если что, не стесняйтесь, — добродушно улыбнулся доктор.

Расплатившись в прихожей, Павел вернулся в детскую. Поль уже успокоился, дремал, Анфиса Алексеевна покачивала кроватку и что-то тихонько намурлыкивала. Павел постоял рядом, но поцеловать сына не решился, побоявшись разбудить.

— А Таисия где? — спросил он.

Анфиса Алексеевна перестала напевать и бросила на зятя беспокойный взгляд:

— Спит она.

— Надо же, какой крепкий сон, хоть из пушки пали, — проворчал Павел, но тут же устыдился своих слов. Мелочно, недостойно…

Взглянув на дверь в спальню супруги, Павел устало потёр переносицу и отправился спать. Сон, впрочем, оказался безвозвратно потерян, и до утра старший лейтенант провалялся, болтаясь между вязкой дрёмой и бодрствованием, мысли всё время возвращались к проклятому фургону и Воронину. «Воронин — ниточка, — думал Павел, пялясь в низкий потолок. — Если удастся ухватить и потянуть, весь клубок размотается».

Утром он явился в Управу бледный, с синяками под глазами, но гладко выбритый и бодрый. Прокопенко на месте ещё не было. Павел раскрыл папку, начинавшую понемногу толстеть, и наскоро пересмотрел показания пострадавших охранников, полученные вчера в больнице. Ничего интересного они сообщить не смогли: нападавших не видели и не слышали, разговаривали с Ворониным, который попытался неуклюже выманить их из фургона, после чего через слуховое окошко кто-то закинул дымовые шашки. Им пришлось выйти, чтобы не задохнуться, выстрелить не успели, очнулись уже в больнице.

Водитель тоже ничего не видел — напарник оглушил его сразу же. Предательство друга беднягу сильно потрясло, он всё никак не мог успокоиться, дотрагивался до забинтованной головы и ругался как портовый грузчик. Пользы с его показаний никаких, но лучше бы съездить и поговорить лично.

Павел откинулся на стуле, заложив руки за голову. Настенные часы показывали почти половину девятого, скоро должен был явиться руководитель службы финансового мониторинга, вызванный для допроса. Оставлять его в покое Павел и не думал: что-то неладно с деньгами, которые перевозили инкассаторы, пока только неясно, что именно, но вчерашнее поведение Агафона Германовича, говорило само за себя — он что-то скрывал. Только вот как заставить его говорить?

Дверь открылась без предупреждения, Павел резко выпрямился в кресле, но посетителем оказался не банковский служащий, а майор. Кабинет Валентино осматривал с выражением сдержанного любопытства и скептицизма. Спустя полминуты затянувшегося осмотра Карский не выдержал:

— Вы не заблудились, господин майор? — спросил он. — Иногда коридоры Управления могут показаться настоящим лабиринтом.

— Я не заблудился, — ответил Дарий Аркадьевич, и взгляд его сделался острым. — Сегодня утром я говорил с Ефимом Корнильевичем.

«В такую рань?» — удивился Павел. Вытащить начальник с утра в Управление могло только нечто совершенно из ряда вон выходящее. Или некто. Очевидно, что дело не в ограблении: похоже, всплывший в канале труп не просто особенный, а прямо-таки волшебный, если способен построить всю городскую полицию. Хотя заслуга, скорее, принадлежала майору.

— И ваш начальник рекомендовал мне вас как самого толкового и осведомлённого следователя в Управлении.

«Предатель», — подумал Карский.

Валентино подвинул стул так, чтобы оказаться рядом с Павлом, и сел, преградив ему путь из-за стола.

— Спрашивайте, господин майор, помогу чем смогу, — сдался старший лейтенант, подавив желание отодвинуться подальше.

— Вы должны уже были слышать о деле, которое привело меня в ваш город, — произнёс Валентино. — Подробности, полагаю, вам не известны, поскольку они не разглашались. Всё, что я сейчас расскажу, не должно покинуть стен этого кабинета. Надеюсь, вы понимаете?

— Разумеется, — кивнул Павел.

— Человек, убитый и сброшенный с Винного моста на Княжьем острове четыре дня назад, был агентом. Он расследовал дело о похищении с оружейного завода схемы нового самолёта. Нам известно, что схемы украл инженер Лазарев. Лазарева поймали, он сознался, что продал планы Рогожину Леониду, человеку, занимающемуся антигосударственной деятельностью.

О Рогожине Павлу слышать приходилось, он числился среди разыскиваемых, и старший лейтенант даже помнил его фотокарточку, но розыском государственных преступников занимался Особый отдел, так что Павел не то, что в дело никогда не заглядывал, — само дело не видел.

— Наш агент проследил Рогожина до Петрополя, успел сообщить о его намерении передать схемы неким лицам, личности которых установить не удалось, после чего не вышел на связь в условленное время.

Майор облокотился о край стола, сдвинув несколько папок в сторону.

— Вы не думаете, что вашего агента убил Рогожин? — спросил Павел, ненавязчиво передвинув стопку документов.

— Нет, — ответил Валентино. — Потому что Рогожина нашли в гостиничном номере, с дыркой прямо вот тут, — он постучал себя по лбу. — Судя по положению тела, он выхватил оружие и был застрелен, в стене напротив обнаружена пуля из его револьвера. Смерть наступила за несколько часов до полуночи, до того, как был убит наш агент.

«Агенты, схемы, шпионы… — мысленно закатил глаза Павел. — Пожалуйста, оставьте мне обычных грабителей. Не хочу соваться в дела с таинственными убийствами и неопознанными трупами».

— Я предполагаю, — снова заговорил Валентино. — Что нашему агенту стало известно о месте встречи. Он явился к Рогожину, тот схватился за оружие, и наш человек его застрелил. Затем забрал документы, и сам поехал на встречу. И погиб.

— Отчего было не вызвать подмогу? — резонно заметил Павел. — И зачем брать с собой документы?

Майор сделал неопределённое движение рукой.

— Не хватило времени, полагаю. Кроме того, действовал он в строжайшей секретности.

«То есть, довериться нашей полиции тогда они побоялись, а теперь поднимать на ноги всю Управу не зазорно», — подумал Павел. Сидеть и дальше нос к носу с майором он больше не мог, поэтому выбрался из-за стола с другой стороны. Пошёл открывать форточку, сделав вид, что только затем и встал. За окном по улице катили машины и экипажи, чёрные человечки, оскальзываясь, семенили по заваленной снегом мостовой. «Как там Поль? — подумал Павел. — Позвоню, когда майор уйдёт».

— Хорошо. Что же вы хотите от меня? — спросил он.

— Я полагаю, — начал Дарий Аркадьевич, — схемы находятся у убийц. Если бы их забрали шпионы, с которыми собирался встретиться Рогожин, то тело агента так и не всплыло бы. Раз его вышвырнули таким варварским образом, значит, убил кто-то из городских. Кто-то достаточно могущественный и осведомлённый, тот, кто может выйти на международный рынок и продать планы странам-соперницам.

Майор встал и в несколько быстрых шагов приблизился к Павлу.

— Вы знаете, какая напряжённая ситуация сейчас в мире. Все говорят о войне, и не без основания. Этот самолёт может переломить ход истории, а в случае военного конфликта обеспечить победу той стране, которая будет располагать им. — Майор понизил голос. — Схемы нужно вернуть, — тихо и внушительно прибавил он. — А вы можете рассказать, кто в городе подходит под описанную мною роль. Кто мог убить агента и присвоить документы.

— Почему вы не принимаете в расчёт, что вашего агента мог убить и ограбить какой-нибудь случайный бандит? — спросил Павел.

— Он был агентом высочайшего класса. Кроме того, в рапорте сказано, свидетель слышал звук мотора, что означает: убийцы привезли тело на машине. Много у вас обычных грабителей на машинах разъезжает?

«Трудно поспорить», — решил Павел, да и рассчитывать майору было больше не на что: если схемы забрали шпионы, разводить сыскную деятельность поздно.

— Алтынов Леонид Георгиевич, — начал Павел, секунду подумав. — Он купец первой гильдии и самый крупный криминальный авторитет в городе. Король Тёмного Петрополя, — Павел улыбнулся уголком рта. — Содержит подпольные игорные дома, это основная статья его доходов, и ещё бордели. Но занимается также рэкетом и имеет свой процент почти со всякой незаконной деятельности в Петрополе. Самый крупный из его борделей это отель «Европа».

— Вы знаете о его делах, и он до сих пор спокойно живёт? — спросил Валентино, приподняв одну бровь.

— Алтынов окружил себя посредниками, к нему не подобраться, — спокойно объяснил Павел. — К тому же он крупный меценат, жертвует большие суммы на нужды города, вот его и не позволяют трогать. У него есть связи на международном уровне, а в городе полно его людей, поэтому думаю, он мог узнать о схеме и встрече. Есть и ещё кандидатуры.

— Это кто же?

Павел прошёлся по комнате, скрестив руки на груди.

— Тело нашли на Княжьем острове, а это земля семьи Лиховых, банда «Лихие». Из-за некоторой изолированности острова им удалось занять уникальное положение: на острове Семья живёт как феодальная знать. Во главе сейчас стоит Рада Филиповна, мать предыдущих глав банды. Они занимаются воровством, контрабандой, но основной доход имеют с подделки спиртных напитков, и, кстати, до сих пор держат монополию в этой области. Не знаю, что они стали бы делать с вашей схемой, но на острове ничего не происходит без их ведома. Правда, в последние годы семья сдала позиции, а Алтынову никто не указ, и если при Филате он ещё поостерёгся бы хозяйничать на Княжьем, то молодые «княжичи» его не пугают. Он даже не стал бы ставить Лихих в известность.

Закончив, старший лейтенант стал терпеливо ожидать, пока майор снизойдёт до ответа: похоже, тот взвешивал оба варианта, пытаясь решить, какой больше похож на правду. Сам Павел считал, что схемы давно уплыли из Петрополя: труп нашли на острове, наверняка встреча состоялась в Гавани, и агента попросту «пришили», забрали схемы и дали дёру из города водным путём. Но предположения свои Карский благоразумно держал при себе.

— Мне понадобятся досье на Алытнова и на всё семейство Лиховых, — заговорил, наконец, майор. — Где ночуют, куда ходят, что делают. Их окружение, привычки — всё.

Павел даже не сразу смогу ответить:

— Господин майор, — выговорил он, кашлянув. — Сейчас я работаю над делом… в вашем распоряжении ресурсы всего Управления…

— И я их использую, — кивнул Валентино, и взгляд у него сделался таким, что следователь мгновенно понял, за что майора прозвали Василиском. — Работайте, Паша. Информация нужна мне к завтрашнему дню.

И он вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Несколько секунд Павел пялился на дверь с отрешённо-огорошенным видом, потом схватил со стола Прокопенко дротик и всадил в центр мишени.

Через пару минут в дверь постучали, и Павел, всё ещё не отошедший от «явления» майора, крикнул «Да!» с такой неподдельной злостью, что стучать прекратили, но внутрь тоже никто не вошёл.

— Да! — снова крикнул Павел.

За дверью повисло напряжённое молчание. Старший лейтенант глубоко вздохнул, провёл рукой по волосам, подошёл и распахнул дверь.

— Входите, прошу, — спокойным голосом пригласил он, посторонившись. — Доброе утро, Агафон Германович. Очень рад, что вы нашли время для беседы.

Сотрудник банка с опаской, почти что боком проскользнул в кабинет, двумя руками, как щит, держа перед собой шляпу. Моложавый, узкокостный, одетый без шика, но по моде. На приветствие следователя его губы несколько раз дёрнулись улыбнуться, однако безуспешно.

— Садитесь, — Павел жестом указал на стул, который минуту назад занимал майор, спохватился и передвинул его на прежнее место, подальше от себя.

— Спасибо, сесть всегда успеется, — хихикнул Агафон Германович, глянув на Павла в поисках одобрения, но дождался только внимательного взгляда. Банковский служащий стушевался и сел на краешек стула. Следователь тоже занял своё место, но заговаривать не спешил: открыл папку, пролистнул страницы, хмуря брови, несколько раз глянул на мужчину поверх листов.

— В прошлую нашу встречу разговор как-то не задался, — заговорил, наконец, Павел, когда Агафон Германович от нервов уже начал дёргать кончик галстука, кажется, сдерживаясь, чтобы не начать его грызть. — Предлагаю начать заново. Вы, как, не против?

Помотав головой, Агафон Германович сделал страдальческое лицо.

— Вопросы, собственно, очень простые, — «успокоил» Павел. — Чьи деньги похитили налётчики?

Служащий сделался ещё бледнее, чем прежде, но сдаваться без боя не собирался. Надежда, что под давлением мужчина не выдержит и выложит всю подноготную, не оправдалась.

— Господин следователь, ведь это же секретная информация, я уже объяснял, — торопливо заговорил Агафон Германович. — Поймите, данные о клиентах мы разглашать не можем! — Лицо мужчины приобрело умоляющее выражение. — И рад бы помочь следствию, да…

— А если я обращусь непосредственно к директору банка? — спросил Павел.

— Так и директор вам ответит ровно то же самое! — всплеснул руками Агафон Германович.

— А если я приду с санкцией прокурора? — усилил нажим Павел.

«Да что за тайна такая? — думал он. — И сумма просто астрономическая. Кто-то отмывает деньги через банк, наверняка. Вот только один человек или несколько? Для одного многовато. Да что там, колоссально!»

Агафон Германович молчал, поэтому Павел решил разнообразия ради помучить его другими вопросами.

— Кто знал о перевозке столь крупной суммы денег?

Из бледного Агафон Германович сделался пятнисто-зелёным.

— Я… То есть, — поспешно поправился он. — Не только я, конечно. О сумме известно всегда начальнику охраны, который отряжает сопровождение.

— Сами инкассаторы могут располагать такими сведениями?

— Нет. То есть, да, в момент погрузки они же всё видят и могут догадаться по количеству мешков.

— Хорошо. Давайте дальше: кто ещё?

— Начальник охраны, — повторил Агафон Германович. — Я, как начальник отдела мониторинга.

— А чем именно вы занимаетесь в банке? — снова перебил Павел.

Агафон Германович запнулся, пытаясь собраться с мыслями.

— Я… эм… занимаюсь проверкой банковских документов, контролирую все внешние и внутренние операции — на основании отчётов, конечно же. Веду проверку анкет клиентов на предмет причастности к криминальным структурам, препятствованием отмывания денег, проверяю документы, подтверждающие законность операций и денежных средств.

— Хорошо, дальше.

Агафон Германович утёр взопревший лоб.

— Так. Эм… ещё служащие хранилища, которые готовились принять деньги. Сам директор банка, разумеется.

— Что насчёт банка, из которого поступили деньги? И работников почты? — спросил Павел. — Они ведь тоже знали о деньгах.

— Да, но они не могли знать, когда их будут перевозить, — ответил служащий. — На почте о поступлении денег не знали вовсе, они ожидали груз, но не знали, какой, охрану обеспечивал банк, переводивший деньги. Кто мог у них знать о переводе денег, мне неизвестно.

— Очень хорошо. — Павел положил перед мужчиной чистый лист бумаги и перо. — Буду крайне признателен, если напишете список с именами.

Пока Агафон Германович, потея от усердия, заполнял листок кучерявыми буквами, Павел курил и смотрел в окно. «Невозможно так нервничать, если ни в чём не виноват, — рассуждал он. — Бывает, что честные граждане боятся полиции, но этого Ершова сейчас удар хватит от страха. С другой стороны, он может быть замешан только в отмывании денег, а к ограблению совершенно не причастен. Придётся проверять всех, но за господином Ершовым понаблюдать. Приставлю к нему пару агентов…» Мысли следователя оборвались, когда он вспомнил, что помимо прочего предстояло ещё заниматься заданием майора. Положим, какая-то информация уже имелась, и не мало, но агентов, все же придётся отправить. И, чтобы разобраться и с тем и с другим делом, обед придётся пропустить, так что домой не удастся попасть до вечера. «Ничего, позвоню Анфисе Алексеевне, узнаю, как там Поль…» — утешил себя Павел, но настроение всё равно уже испортилось.

***

Никогда ещё в своей жизни Анна так не волновалась. И смешно и страшно: страшно, что не возьмут, смешно, что она боится оказаться недостойной работы официантки.

Трактир располагался в квартале от кладбища, на узкой улице с домами, похожими на неприступные бастионы. Впрочем, весь город выглядел так же: прямые, геометрические линии, башни, камень, металл… Повернув под мост монорельсовой дороги, Анна чуть не присела от грохота, когда прямо у неё над головой пронёсся состав. Рельсы слишком низко шли над землёй, на уровне первого этажа, и на секунду показалось, что мост рухнет. Когда поезд проехал, следом за ним опустился шлейф чёрного дыма. Анна зажала нос рукавом пальто и ускорила шаг.

Улица производила жутковатое впечатление, кругом была грязь, которую не смог замаскировать даже свежий снег. Он уже испачкался, соприкоснувшись с городом, запятнал себя. На грязно-белой поверхности свежего снега оставались следы её ног. Цепочки следов людей и животных тянулись со всех сторон, переплетаясь друг с другом, двигаясь в одном направлении, а затем расходясь снова.

Утро ещё только разгоняло ночную серость, неспешно, как будто протирая запотевшее стекло. Солнце вставало над городом, пытаясь пробиться сквозь смог и дым. Трактир, о котором рассказала Тома, отыскался быстро, даже дорогу спрашивать не пришлось. Анна постояла несколько секунд под железной крышей, поёживаясь от холода, а в голову лезли разные мысли: что нужно закупать дрова, иначе недолго и околеть, что в лёгком пальтишке всю зиму не отбегать, и сила воли тут не поможет, а на манке месяц она не протянет.

Анна открыла дверь и вошла внутрь.

— Доброе утро.

Помещение оказалось очень тёмным, что не удивительно для подвала, но беспокойство вызывал не только, и даже не столько подвал, сколько вообще всё место: улица с домами, многие окна в которых незряче пялились заколоченными ставнями, грязь, обшарпанные стены, ощущение, будто попал на какие-то задворки. И здесь, внутри, напряжение не отпускало.

Трактирщик занимался тем, что ходил вдоль столов, снимал стулья и ставил их на только что вымытый пол, готовясь к открытию. Немолодой мужчина с маленькой лысиной, вытянутым лицом и большими плоскими ушами. Рукава рубашки закатаны до локтей, с плеча свешивается тряпка. Появление женщины застало его врасплох: он замер со стулом в руках, разглядывая посетительницу как диковинную зверушку в зоопарке. Анна неловко повела плечами и, чтобы скрыть волнение, спросила громче, чем требовалось:

— Вам требуется официантка?

Трактирщик выпрямился, поставил стул и оглядел девушку с ног до головы.

— Ты? Официанткой?

— Я, — подтвердила Анна, чувствуя, что голос начинает звучать увереннее. — Официантой.

Он перевёл взгляд ей за спину.

— А скрипка зачем?

Футляр выглядывал у девушки над плечом. Скрипку Анна взяла не без умысла, это был её козырь, который она надеялась использовать. Циничность собственных рассуждений удручала, но девушка решила, что положение создалось такое, что единственные богатства, оставшиеся в её распоряжении, это собственная внешность и умения, больше опереться не на что.

— Я скрипачка, — ответила Анна, снимая футляр. — Если вы меня возьмёте, и согласитесь платить пятнадцать рублей в месяц, то получите не только официантку, но также уборщицу и музыканта — я смогу играть в перерывах.

Трактирщик скрестил руки на груди и снова оглядел девушку, но уже гораздо внимательнее.

— Предыдущей я платил восемь, — медленно выговорил он. — И за эти деньги она ещё и прибиралась вечерами. А музыкант мне не нужен.

— Такой, как я, нужен, — нагло заявила Анна, решив идти ва-банк. — Послушайте, а потом решите, стою ли я таких денег.

Она положила на стол шляпку, сняла пальто и аккуратно повесила на спинку стула, поддёрнула рукава повыше локтей. Трактирщик следил за её манипуляциями с любопытством, что уже обнадёживало. Она подняла скрипку и стала ногой отбивать ритм, ускорясь, смычок описал ровный полукруг, и она заиграла. С первых же нот песни хотелось пуститься в пляс, такое играли в ирландских кабаках. Преподавательница в училище, мисс Вайт, внешне строгая и даже чопорная дама, частенько развлекала своих учениц музыкой разных народов и современными мелодиями, чтобы они не заскучали в окружении помпезных и торжественных мотивов классики. Анна схватывала на лету, иногда ей хватало несколько раз послушать мелодию, и она могла тут же воспроизвести её на скрипке. Если и не сразу, то, во всяком случае, припомнить и восстановить по памяти. Мелодий и песен она знала без счёта, среди них достаточно таких, которые подошли бы для трактира.

Резко оборвав мелодию, Анна опустила смычок.

— Так что? По рукам?

Трактирщик поскрёб щетинистый подбородок, раздумывая.

— Десять.

— Вы ведь получаете три работника в одном лице, — возразила Анна.

— Зачем мне скрипач? — ответил трактирщик. — Неизвестно ещё, понравится ли здешней публике твоя игра.

— Вам понравилась, — резонно заметила девушка.

Трактирщик махнул рукой.

— Четырнадцать, — сказал он. — Если твоя музыка принесёт прибыль, увеличу жалованье. Идёт?

«Минус восемь за комнату, остаётся шесть рублей, это… около двадцати копеек в день», — быстро подсчитала Анна и чуть не расплакалась.

— Идёт, — ответила она вслух.

— Приходи вечером, — велел трактирщик, — к шести. Не опаздывай и скрипку не забудь.

Анна вышла на улицу, сразу же по контрасту ощутив, как душно в трактире. Ей пришлось вцепиться в шляпу, чтобы не унёс налетевший ветер. Сделав несколько шагов, она остановилась, выдохнула. «Ведь получилось», — подумала она. Её приняли, и впервые в жизни у неё есть работа. Денег нет, так и что? Вещи — всего лишь вещи. Ей не нужно больше необходимого. Ни поездок, ни книг, ни нарядов. Всё это мусор, всё исчезнет, она прекрасно обойдётся без мишуры и побрякушек. Разве что ещё одно платье не помешало бы…

Поправив ремешок сумки, Анна закинула за спину футляр со скрипкой и отогнула край перчатки, чтобы проверить время. Итак, сегодня в шесть часов у неё начинается рабочая смена. А до этого времени она совершенно свободный человек.

***

Анатомический покой «Первой городской больницы им. Сомова Г. А.» находился в подвале этой самой больницы и занимал две комнаты. Бледно-зелёная кафельная плитка на полу и стенах, стёкла ламп мутные, воздух наполнен странными запахами, нет окон. Передняя комната с деревянной лавкой вдоль стены, письменным столом и рядами картотечных шкафов заменяла доктору кабинет. Слева, за дверью, обитой листами железа, находился холодильник, там на столах лежали тела людей, прикрытые пропахшими хлором простынями. В передней комнате сержант Котов и патологоанатом Платон Матвеевич пили чай с щавелевыми пирожками. Несмотря на сомнительность начинки, пирожки оказались поразительно вкусными: супруга Платона Матвеевича варила их по особому рецепту.

— Нервная у вас работа, Платон Матвеевич, — заметил сержант, потянувшись за новым пирожком. — Вот уж на что только я не насмотрелся за годы службы в полиции, но до вас мне далеко. Как ночами спать, когда днём трупы вскрываешь? — Сержант для наглядности взмахнул в воздухе надкусанным пирожком.

— Тут, Анастасий Борисович, нужно привычку иметь, и только. — Благодушно улыбнулся патологоанатом. — Я ведь сколько трупов перевидал, пока учился! Ну, в первый, второй раз ещё зеленел, а потом пообтёрся, пообвыкся, сейчас уже и не думаю, что человека режу. Это же и не человек вовсе, а оболочка. Человек из неё уже весь вышел, так сказать.

Платон Матвеевич щёлкнул по своей опустевшей чашке, подкрепляя слова звоном.

— Вы не думайте, что наша братия сплошь мясники, у нас тоже душа есть, только в загрубевшей оболочке, иначе никак. — Патологоанатом потёр свои белые, пухлые ручки, на миг показавшись Котову похожим на горбуна из пьесы «Полночный крик», которую ставили в театре ужасов на проспекте Масок. Сам сержант поклонником ужасов себя не считал, но вот супруга его не пропускала ни одной новой пьесы. Всё потому, что в жизни Котову ужасов хватало с лихвой. Иной раз он думал, не привести ли жену сюда, не показать ли холодильник? Может, враз отбилась бы охота до кровожадных зрелищ. Но останавливала подспудная мысль: «А ну как, напротив, понравится?». Нет уж, пусть на спектаклях душу отводит.

Дверь распахнулась, громко стукнувшись о плитку железной ручкой, от чего сержант и доктор подпрыгнули на своих стульях, а доктор даже расплескал чай, и в комнату ввалились двое с носилками.

— Куда?.. — гаркнул один из носильщиков.

Доктор кинулся открывать двери в покойницкую. Следом за первыми носилками последовали ещё одни, и ещё… Котов насчитал десяток с лишним трупов.

— Это откуда столько? — спросил он, поймав на выходе одного из работников. — Пожар, что ли?

— Да какой там! — воскликнул тот. — На Дударовке, возле рынка Ямского, ночью стычка была. Кого-то ещё живыми довезли, уже там, наверху, в палате откинулись.

— У Ямского? — повторил Котов. Сощурился, ущипнул себя за ус. — С кем же «Чёрные извозчики» поцапаться умудрились?

— Да кто же их разберёт? Но кровищи там — у!.. — мужчина широко развёл руки, будто демонстрировал пойманного леща.

«С цыганами, это уж как пить дать», — подумал сержант, заглянув в покойницкую: патологоанатом сновал между столами, регистрируя вновь прибывших, и что-то негромко намурлыкивал себе под нос. Цыгане держали в своих руках север города, на правом берегу Велиги, но их интересы пересекались именно с «Чёрными извозчиками», хотя территории и находились в разных частях города. Котов вернулся за стол к недопитому чаю. Взял чашку, потянулся подлить кипятку, вздохнул, озабоченно покачал головой. Резни между бандами давно уже не случалось: так, мелкие свалки с мордобоем и поножовщиной, но чтобы почти два десятка трупов, такого уже несколько лет не было. «Только бы не война, упаси Господи», — подумал сержант. Последняя война банд закончилась со смертью старого вора-законника с Княжьего острова, пока она шла, полиция чуть не каждый день выезжала на вызовы. Чаще не вмешивались, подъезжали после, собрать трупы. Сколько тогда мирных горожан под горячую руку подвернулось! Как начнут палить в Центре, а пуля, она же дура…

Сержант взял пряник и чуть не выронил, когда дверь хлопнула снова. Оглянулся — нет, не труп, а самый что ни на есть живой человек, элегантно одетый молодой мужчина, да с таким взглядом, что хоть под стол лезь.

— Сержант Котов? — спросил господин хорошо поставленным низким голосом.

«От такого голоса барышни должны с ума сходить и штабелями к ногам укладываться, — подумал сержант. — Ну точь-в-точь вампир из пьесы в „Деймосе“!» По таинственному и загадочно-бледному графу-вампиру с ума сходили не только молоденькие зрительницы: даже госпожа Котова украдкой вздыхала, промакивая глаза гипюровым платочком.

— Майор Валентино. — Мужчина достал из кармана документы и позволил сержанту несколько секунд полюбоваться ими. — Давно ждёте?

Что-то подсказало Котову ответить отрицательно. И вовсе не вежливость, надо полагать.

— Где тело? — спросил майор, переходя сразу к делу. Держался он по-деловому строго, а смотрел надменно, как самый настоящий граф.

Тело неизвестного лежало в холодильнике, вместе с остальными. На гвоздике, привинченном к столу, висела табличка с номером. Платон Матвеевич вопросительно взглянул на вошедших, но майор, не останавливаясь, прошагал к указанному столу, на ходу поманив патологоанатома пальцем.

— Это тот человек, которого обнаружили в лодке? — спросил Валентино.

— Да, — ответил доктор, с тем же любопытством, что и сержант, разглядывая майора. О приезде особиста Платона Матвеевича предупредили, но к образу майора он оказался не готов.

Откинув покрывало, Дарий Аркадьевич несколько мгновений всматривался в спокойное лицо человека, затем спросил:

— Его ведь обнаружили прямо так, голым?

— Да.

— Котов?..

— Да, господин майор?

— Человек, который нашёл тело, надеюсь, сейчас в полиции?

Сержант растерянно качнул головой.

— За что же его задерживать, господин майор? — удивился Котов. — Показания записали, адрес взяли, из города попросили не уезжать, и довольно.

— Бездари… — с ненавистью произнёс Валентино. Сказал — как хлестнул. — Сержант, вы ведь работаете на острове, верно?

— Так точно, — едва не козырнул от усердия Котов. «Нет, — подумал он, — какой там вампир! Инквизитор, вот кто! Монах-инквизитор. Поди, с пыточным искусством не понаслышке знаком, особистская душонка».

— Расскажите про «Лихих». — Валентино повернулся к сержанту и стало видно, как у него играют желваки под пергаментно-белой кожей.

— Да что про них рассказать-то? — Котов сощурился и принялся крутить кончик уса между пальцев. — Их там все местные зовут князьями, вернее, нонешних княжичами, потому что, так сказать, наследники. Заправляет всем их бабка, Рада. До неё островом управляли её сыновья: Игорь и Филат. Филат старший, умер год назад, убили его «Чёрные извозчики». Горячая голова был мужик, даже в пятьдесят, всё как молодой бегал. Его младший брат, Игорь, умер молодым совсем. Цыган какой-то зарезал, они тогда с цыганами грызлись. Оба войну прошли, младшему восемнадцать было, когда на фронт пошёл. Добровольцы они. — Котов не удержался от уважительных ноток в голосе, за что удостоился неодобрительного взгляда от майора.

«Эво глянул, прям змеюкой!» — подумал сержант.

— Дальше, — нетерпеливо приказал майор.

— Ну, дети у них остались. У Филата сын Глеб, ему сейчас тридцать три, у Игоря двое: Максим, ему двадцать семь, и младший, Никита, восемнадцать. Мальчишке всего пять лет было, когда отца зарезали, а скоро и мать померла от холеры.

— Не надо слезливых подробностей, — брезгливо сморщился Валентино. — Говорите по существу.

— Говорю, — обстоятельно кивнул Котов. — При отцах банда весь остров в кулаке держала, и на другие районы посматривала, а сейчас, при Раде, ослабли. Прочие банды их пока что не трогают: Княжий остров отделён от города, добраться можно только по мостам, а за ними приглядывают. Да и местные жители… — Сержант замялся, понимая, как прозвучит объяснение. — Они, как бы, за княжичей, понимаете? Хоть и бандиты, а свои бандиты. И пока они тут, другие не суются.

— То есть, ваши «Лихие» занимаются ещё и рэкетом, — заключил майор.

«Вот, и этот всё не так понял, — сокрушённо подумал сержант. — То есть, всё так, да не так… Эх, сложно постороннему человеку уразуметь, какие тут порядки».

— «Княжичи», — произнёс Валентино с нескрываемым призрением, точно выплюнув слово. — Вот почему город погряз в преступности: потому что даже стражи порядка именуют бандитов и убийц князьями.

Котов ничего не ответил на это, да и что тут скажешь. Майор был прав, но как-то обидно прав.

— Мне нужно поговорить с тем человеком, который нашёл тело, — заявил Валентино, — Едем, сержант, — распорядился он, и впервые за весь разговор его губы раздвинулись в улыбке. — Сегодня вы побудете моим адъютантом.

***

День выдался тёмным, снежным. С утра над городом шёл снег: поначалу редкий, он постепенно осмелел, усилился и повалил крупными хлопьями. Погода стояла безветренная, снег шёл сплошной стеной, прохожие, машины, экипажи скользили в снегопаде призрачными фигурами. На углу улицы мальчишка размахивал газетой, из его сумки, казавшейся больше него самого, торчала ещё целая пачка, но газеты быстро расходились.

— Ограбление банковской машины! — кричал он. — Бандиты устроили взрыв на Бриллиантовой улице! Есть жертвы!

— Какие, к чертям, жертвы? — поднял брови Максим.

Выхватив у мальчика газету, он бросил ему монету и расправил страницы. На первой же крупным планом красовался раскуроченный взрывом грузовик в окружении полицейских, ниже шли четыре колонки текста с подробностями происшествия, хотя по большей части статья ругала бездействие Управы и сетовала на распоясавшихся преступников, поскольку с фактами дела обстояли неважно.

— Ты смотри, что пишут! — Максим сунул папиросу в зубы и продемонстрировал газету Голосу. — Двое погибших. Откуда? Или они самоубились, когда мы уехали?

Он хмыкнул и, свернув газету, сунул в урну. Парни перешли перекрёсток. Город шумел вокруг точно лес: голоса, вскрики, сигналы машин и конское ржание. Мимо прокатил вагончик парового трамвая с громоздкой паровой установкой, обвитой трубами, двигавшей колёса. Внутри вагона лакированная отделка, медные приборы, окна большие, с рамами, похожими на тонкие струйки дыма только что потушенной лампады, застывшие в металле. Город и есть тот же лес. Дикий, как на самой заре хрупкой цивилизации. Надо ли было покидать джунгли, чтобы затем выстроить вместо них другие? Человек, стремясь обезопасить себя, возводил одну стену за другой, деревянные, затем каменные крепости поднимались над земляными валами, карабкались на горные склоны, разрастались, захватывая пядь за пядью, чтобы стать новыми джунглями. Люди так хотели спрятаться от ужасов леса, что выстроили свой собственный, с чудовищно огромными зданиями, словно термитники, поднимающиеся к небу. Дома из кирпича и железа, окованные бетоном каналы… Лабиринт из камня и металла.

— Там сказано, следствие ведёт Карский, — заговорил Максим несколько минут спустя. — Действуем по плану, но Карский человек дотошный, нужно быть аккуратнее.

Они остановились под ажурным козырьком, поддерживаемым двумя тонкими, закрученными винтом колоннами. Сверху здание украшал ряд витражей, разноцветной мозаикой складываясь в название «Деймос». Внутрь вели двустварчатые двери с вертикальными стеклянными окнами, по бокам от кассовой будки, в это время дня пустующей. Справа и слева на щитах висели рисованные афиши, представлявшие спектакли, которые шли в театре в этом месяце. На первом одетый в огонь человек стоял, запрокинув голову к жёлтой луне, одной рукой поддерживая за тонкую талию совсем ещё юную девицу в костюме гимнастки. На другом плакате на столе лежал Пьеро с торчащим из груди кинжалом, а трое в масках, в одном из которых безошибочно угадывался Арлекино, заглядывали в окно с выражением кровожадной радости на лицах. Максим на пробу дёрнул ручку двери, но дверь, разумеется, оказалась заперта. Ладонями заслонившись от света, парень попытался рассмотреть, есть ли кто-нибудь в холле, потом постучал в стекло. Подождал. Снова постучал, но ответа на последовало. Оглянувшись на Голоса, будто в поисках совета, Максим сжал губы и, резко развернувшись на пятках, зашагал дальше, до арки, ведущей во двор, прямиком направившись к чёрному ходу. В этот раз он сразу принялся громко барабанить кулаком в железную дверь так, что грохот разнёсся по всему двору.

— Театр закрыт! — послышался с той стороны надтреснутый старческий голос. — Чего вам?

— Открывай, Фрол!

Щёлкнула задвижка, дверь распахнулась, на пороге застыл встревоженный старик. Морщинистое лицо его было словно изборождённое каньонами плато, слезящиеся глаза, редкие седые волосы. Он испуганно отступил назад, вытер уголки губ.

— Господин Лихов… извините, что заставил ждать… директор в зале, у них там репетиция.

Хлопнув старика по плечу, Максим шагнул в темноту узкого коридора.

Днём театр спал. Просыпался он с наступлением сумерек, как ночной зверь, как все те создания, которые жили и умирали на его сцене. Днём мимо парадных дверей люди проходили, не задерживаясь, будто их не существовало, и можно было подумать, что сам театр выныривает из небытия только после захода солнца. Публика, которая посещала его, относилась к той категории людей, которым ночь интереснее дневного света. Сюда приходили, чтобы заглянуть в темноту бездонного колодца и увидеть ответный взгляд из темноты. Это был театр ужасов.

Коридоры, которые словно лабиринты в английском парке пронизывали здание. Они вели в гримёрки, склады, костюмерные, в жилые комнаты, где спали актёры и рабочие. Холл театра имел совсем другой вид, там горели люстры со стеклянными подвесками, а пол сверкал как в бальном зале.

Раз или два им навстречу попались обитатели театра, но никто не обращал внимания на пришельцев: в коридорах было слишком темно, чтобы разглядывать лица, да и чужие здесь не ходили. В зал парни вышли через одну из боковых дверей. Свет горел только на сцене, её освещали прожекторы, в самом зале было пусто и темно. Ряды скамеек полукругом расходились от сцены, места для публики побогаче располагались наверху, в бельэтаже, который имел всего один ярус и не делился на ложи, и всё отличие от партера заключалось в том, что вместо скамеек там стояли деревянные стулья. И всё-таки места наверху арендовали богатые люди, приходившие пощекотать нервы и окунуться в атмосферу декаданса.

— Да убоится посягнуть на то, что мне принадлежит, любой из смертных! Страшен путь, который перед ней лежит…

Актёры репетировали без костюмов, но по декорациям и словам можно было попытаться понять, о чём идёт речь в пьесе. Мужчина с чёрными волосами до плеч, с породистым «греческим» носом стоял, повернувшись лицом в зал. Пожалуй, что даже и без костюма он вполне походил на какого-нибудь демона огня. Подле него полулежала девушка: голова опущена, вся поза выражает отчаяние.

— Прикосновения мои ей причиняют только боль, — произнёс мужчина и повернулся к актрисе. — Тебе послушен, но не верь, — он гордо вскинул голову, тряхнув волосами, — на сцене царь я и король!

— Стоп, стоп!

Человек, который сидел в первом ряду, вскочил со своего места и замахал пухлыми ручками на актёров.

— Николай, дорогой мой, о чём мы с тобой говорили? Не делай такое лицо, будто тебе ногу отдавили на толкучке! Ты властвуешь над ней, понимаешь? Ты можешь изобразить это, или нет?

— А мне кажется, вполне убедительно, — громко возразил Максим.

Директор недовольно обернулся, высматривая, кто посмел вмешаться, увидел Максима и сделал полшага назад.

— П… перерыв! Всем перерыв пятнадцать минут, — выдавил он. — Давайте, давайте, кыш отсюда!

Актёры, переглядываясь, покинули сцену, а директор засеменил к посетителям по проходу между скамеек.

— Господин Лихов, какой сюрприз, — нервно улыбаясь, поздоровался он. — Я вас не ждал.

— Не ждал? — переспросил Максим. — Извини, что побеспокоили. Мне уйти? — Он плуобернулся к выходу, кивнув на дверь.

— Нет-нет, что вы, господин Лихов! — чуть не подпрыгнул директор. — Может, в кабинет пройдём? Хотите выпить чего-нибудь?

— Я хочу свои деньги, Валерий.

Вынув из внутреннего кармана плаща портсигар, Максим достал папиросу и щёлкнул зажигалкой. Директор затравленно перевёл взгляд на Голоса, тенью стоявшего за спиной Лихова.

— Ты просрочил выплату, — сказал Максим, выдохнув дымное облачко. — По дружбе я спустил тебе в прошлый раз, но уже второй месяц пошёл. Мой человек вернулся от тебя с невнятными заверениями в искреннем уважении к моей семье в целом и ко мне в частности. Вот только, если бы ты уважал меня, то не вынудил бы приходить лично, а?

— Господин Лихов, — Валерий сжал руки, — времена сейчас такие… сами понимаете. Мне и актёром-то платить нечем, и выручки совсем плохи…

— Отлично понимаю, — Максим протянул руку и похлопал сжавшегося директора по плечу. — Наверное, толпы, которые собираются каждый вечер возле твоего театра, на самом деле приходят на пикет. Не позволяют зрителям попасть на спектакль. — Парень сочувственно покачал головой. — Хочешь, пришлю ребят? Ты ведь за это нам и платишь, за защиту.

— Н-не надо, господин Лихов!

— Сам справишься? — заботливо уточнил Максим. — А то, смотри, ребятам несложно прокатиться. Нет? Ладно. Тогда давай так: на следующей неделе Голос заглянет к тебе, и ты выплатишь всё, что задолжал за два месяца. Если не получится, — Максим махнул в воздухе папиросой. — Трудности у всех случаются, что поделать. За каждый последующий просроченный день плата будет увеличиваться на сорок процентов. Нет, не пугайся так! — Максим успокаивающе хлопнул директора по спине. — Через неделю счётчик отключится, и ты либо выплатишь всю сумму, либо твой театр покажет последнюю пьесу под названием «Театр ужасов сгорел до тла».

Директор помотал головой, потом, спохватившись, часто-часто закивал:

— Да, господин Лихов, конечно, я заплачу, заплачу.

Из театра они вышли через парадные двери. Максим глубоко затянулся, сунул одну руку в карман брюк и выдохнул дым в серое, рябившее от снежных хлопьев небо. Голос стоял рядом, тоже спрятав руки в карманы куртки, сощурившись, смотрел на людской поток, огибавший их как река островок. Выбивавшуюся из толпы головку он заметил первым — слишком целеустремлённо двигалась она по направлению к «Лихим». Голос ухватил мальчишку за воротник и приподнял в воздух, что оказалось совсем нетрудно. Тот замолотил ногами и руками в воздухе, пытаясь кулачками достать парня.

— Пусти! Ты, верзила! А ну, пусти, кому сказал!

— Да опусти его, — попросил Максим.

Оказавшись на земле, мальчик хмуро посмотрел на Голоса, шмыгнул, утеревшись рукавом курточки, и принялся демонстративно отряхиваться. Мальчишка был тот самый, что подходил к Максиму накануне возле кладбища.

— Хватит уже охорашиваться, говори, что у тебя.

Мальчик снова сердито шмыгнул носом и заговорил приглушённо:

— Атаман «Пеших стрелков» хочет встретиться. Тебе нужно пойти со мной, но только одному.

Голос вопросительно взглянул на шефа, тот успокаивающе кивнул:

— Возвращайся на завод, я приеду позже. — Максим бросил папиросу под ноги и затушил носком ботинка. — Веди, малец.

Автомобиль затормозил у поворота в переулок, такого узкого, что он больше был похож на зазор между двух домов. Наверху здания соединялись металлическими мостиками, перекинутыми на разных этажах от пожарных лестниц. Мальчишка выскользнул из машины и припустил вперёд. Чертыхнувшись, Максим обежал машину и бросился догонять юркого проводника. Проходу в переулке мешали горы ящиков и коробок, сваленных здесь когда-то и благополучно забытых, под ногами хлюпали лужи, над головой болтались растяжки верёвок с трепещущими на ветру простынями, рубашками и пелёнками. «Стрелок» бежал впереди, ловко перепрыгивая через лужи и проворно огибая препятствия, и Максим едва поспевал за ним. Потом мальчик словно исчез. Максим пробежал ещё немного, остановился, озираясь.

— Сюда, — позвал провожатый, высунувшись из-за двери, прикрытой от посторонних глаз нагромождением из ящиков, досок и одного старого матраца. За дверью оказалась тёмная передняя с высоким потолком и крутой деревянной лестницей, скрипучей даже на вид, начинавшейся почти от самой двери.

Мальчишка потянул Максима вбок, к дверям, за которыми обнаружилась комната, вразнобой заставленная стульями и столами. Они прошли в следующую дверь и попали в короткий коридор, освещённый несколькими настенными лампами. По обе стороны коридора тянулись одинаковые двери. Мальчишка открыл пятую слева, но заходить не стал.

— Спасибо, Митя, — послышался из комнаты голос. — Ты подожди снаружи, ладно?

Мальчик очень серьёзно кивнул тому, кто находился внутри, и пошёл назад по коридору. Максим зашёл в комнату и прикрыл за собой дверь.

— Привет, Женя, — поздоровался он.

Комнату использовали как склад: всё внутреннее пространство заполняли низкие деревянные ящики, в щелях между досок кое-где торчала солома. Окон в комнате не было, свет распространялся только от керосиновой лампы, стоявшей на одном из ящиков. Рядом сидел молодой парень лет шестнадцати, худой, с русыми, неровно остриженными волосами, похожими на высохшую траву, в пальто с большими заплатками на локтях, новых, но не модных брюках, и в тяжёлых сапогах. Тощая шея обмотана узким бардовым шарфом, на подбородке и щеках несколько крошечных порезов.

— Зимуете на складе магазина? — спросил Максим, глянув на штамп на одной из коробок.

— Он закрылся два месяца назад, — кивнул Женя. — Пока что мы тут.

Взгляд у парня был как у галки, следящей за мясником: такой же выжидающе-настороженный и вороватый. Он встал, как только Максим вошёл в каморку.

— Большая честь принимать у нас Островного князя, — наполовину шутя, наполовину серьёзно произнёс Женя. — Извини, что не в нашем постоянном доме, но туда я б самого патриарха не привёл. Так чего хотел-то?

Максим подвинул один из ящиков, сел, вынул портсигар и протянул парню. Женя взял две папиросы, одну понюхал, удовлетворённо кивнул и сунул за ухо, вторую прикурил от лампы. Максим тоже закурил.

— Нет ли у «Пеших стрелков» желания поработать на меня? — без обиняков начал он, глядя, как вспыхивает огонёк папиросы в полумраке комнаты.

— Нет! — почти мгновенно откликнулся Женя. Ответ прозвучал очень резко, он и сам это почувствовал и заёрзал на месте, попытавшись смягчить тон, не теряя достоинства: — Мы никому не подчиняемся, даже Адмиралу.

— Не беспокойся, «Лихие» не собираются брать «Пеших стрелков» в оборот, — заверил его Максим. — Ваша вольная — почти традиция, не будем её нарушать. — Он наклонился вперёд, опёршись рукой о колено. — А вот Адмирал, я слышал, к традициям не так благоволит.

Женя дёрнул рукой, державшей папиросу.

— Он хотел обязать вас платить дань, — произнёс Максим.

— Фиг ему, — нервно дёрнулся Женя.

— Все городские попрошайки ходят под Адмиралом…

— А мы — нет! — выкрикнул парень, вскочив со своего места. — «Пешие стрелки» никогда никому не платили. Мы свободны до восемнадцати, это традиция, все это знают, он тоже, чёрт побери!

Женя сделал несколько нервных шагов к двери, вернулся обратно, снова сделал два шага.

— Если хочешь, «Лихие» за вас вступятся, — негромко сказал Максим, внимательно следивший за перемещениями парня.

Женя перестал расхаживать взад-вперёд и коротко хохотнул.

— То есть, вместо Адмирала у нас будут Князья? — едко спросил он.

— Нет, я предлагаю кое-что другое, — покачал головой Максим. — Сотрудничество. «Пешие стрелки» получат прикрытие от полиции: вас не будут отлавливали как беспризорников, а если кого-то из ваших и возьмут, сможете обратиться к «Лихим», и вашего человека отпустят, я гарантирую. Будете работать через моего связного. Он же станет передавать плату.

— Плату? — заинтересовался Женя.

— За информацию, — подтвердил Максим. — Твои ребята будут собирать сведения и иногда выполнять мои поручения. Никаких приказов от меня, только просьбы лично к тебе, а ты, если сочтёшь возможным, отдашь распоряжение своим подопечным.

Смахнув пепел на пол, Максим продолжил:

— «Лихие» также разберутся с притязаниями Адмирала: «Пешие стрелки» живут на Острове, пусть и работаете вы по всему городу, так что мы скажем, что вы уже платите нам. Только не заходите на территорию Адмирала в городе, и всё.

Максим облокотился о ящик в ожидании ответа. Но Женя молчал, уставившись в пол и обдумывая сказанное.

— В чём подвох? — спросил он.

— «Лихие» всегда работали честно, — качнул головой Максим. — Никаких подвохов. Согласен или нет?

Женя недоверчиво молчал.

— У вас строгие правила, — сказал Максим, — вы прогоняете всех, кому перевалит за восемнадцать. Тебя через два года тоже выгонят.

— Это честно, — быстро возразил Женя.

— Не спорю, — пожал плечами Максим. — Всем повзрослевшим «Лихие» наудут работу в нашем деле. Вам больше некуда податься, только в вольное плавание, а это рано или поздно так и так ложиться под Адмирала или нелегалом, и тогда выше дна не всплыть, сам знаешь.

В комнате снова повисло молчание. Женя курил, глядя на огонёк в лампе, потом резко вскинул руку и с усилием потёр лоб.

— Чёрт возьми, умеешь ты убеждать. Идёт. — Он протянул руку.

— Договорились, — Максим пожал протянутую руку и встал, затушив окурок о стенку ящика, на котором сидел. — Тогда сразу первая просьба: могут твои ребята выяснить маршруты цыганских бегунков?

***

Казалось, что уже наступили вечерние сумерки, хотя время едва перевалило за полдень. Этот город был тёмным, его населяли люди, не избалованные светом, и их души давно приобрели такой же мутный серый цвет, что и пасмурное, затянутое смогом и дымом небо над ними. Маленькие дети часто забывали, что такое солнце. Ни дня, ни ночи — здесь всегда царили сумерки. Переплетение колонн, арок, перекрытий, высокие стены, не пропускавшие дневного света — всё это создавало удушливую атмосферу. Темнота и теснота. Здания громоздились друг на друга и карабкались вверх.

Три чёрные легковушки проехали вокруг площади и остановились перед высоким зданием из серого камня. Оно напоминало ацтекскую пирамиду, только сильно вытянутую вверх. Ступенчатый фасад украшали золотые портики, а наверху шёл ряд полукруглых окон и узкий балкон с чугунными перилами. Ещё выше, там, где здание сужалось, по четырём углам, как горгульи на стенах готического замка, скалилсь морды сфинксов. Окна на первом и втором этаже закрывали до середины железные пики, похожие на забрала шлемов. Над парадным входом, умещённый в прямоугольник, выступал барельеф с надписью «Европа» и геометрически изувеченным орлом.

Из машин выбрались люди в синей форме. Они выстраивались перед дверями отеля в две шеренги, не переговариваясь между собой, не глядя на испуганно шарахнувшихся прохожих. Последним из машины вылез молодой мужчина одетый во всё чёрное. Он встал напротив дверей, между двумя рядами полицейских, подняв голову, отыскал взглядом сфинксов, стороживших прямоугольный венец здания, и рот его на секунду скривился в брезгливой гримасе.

— Пошли, — приказал он, и полицейские вломились в холл отеля.

Валентино шёл следом за шумом и криками, как праведник сквозь кольца ада. В огромных плохо освещённых газом залах не протолкнуться от посетителей, несмотря на то, что была ещё только середина дня. Там поют, здесь дерутся, почти все вокруг бандиты, или солдаты, спившиеся офицеры, воры, которые часто при деньгах и потому пользуются уважением у преступников. Они разлетались по углам под ударами дубинок полицейских и щерились оттуда словно крысы, полуодетые девицы визжали, закрываясь руками от ударов, но даже и не думали стыдиться своего вида.

На лестнице девушка в сорочке со сползшей бретелькой колотила полицейского его же собственной фуражкой, тот пытался поймать её за руки, но никак не мог ухватить за запястья. Длинные мягкие волосы красавицы разлетались в стороны от каждого движения. Проходя мимо, майор коротко ударил девицу низом ладони в лицо. Голова «нимфы» откинулась назад, и она осела на пол, сложившись как тряпичная кукла.

— Не либеральничайте, рядовой! — резко бросил майор полицейскому. — Вы не с воспитанницами дома благородных девиц дело имеете!

Парень покраснел до корней волос, наклонился, поднял упавшую фуражку и побежал в комнату. Дарий прошёл дальше в коридор. Из дверей вылетали постояльцы и работницы, одетые кое-как, или вовсе не одетые, красные, потные, с осоловелыми глазами. Какой-то усач в одном нательном белье, увидев майора, бросился к нему, выкрикивая что-то про произвол и суд. Валентино выхватил револьвер и с размаху, от души врезал усачу по уху, сбив с ног. Мужчина остался валяться на полу, хватаясь за разбитую голову и заливая кровью ковёр. Майор вынул из кармана белый платок и протёр револьвер. Оглянулся, обозревая разгром, учинённый полицейскими.

— Подонок! — простонал усач.

Майор опустил глаза, и усатый дёрнулся отползти, но не успел — его откинуло назад сильным ударом: носок ботинка пришёлся ему в подбородок. Мужчина растянулся на полу, перевернулся на бок, выплюнув сгусток крови и два передних зуба.

— Наверх, — распорядился Валентино, поймав за плечо одного из полицейских.

Вместе с отрядом в десять человек он зашёл в лифт в конце коридора и нажал кнопку пятого этажа. Через полминуты они поднялись наверх.

— Вперёд, — скомандовал Валентино, когда лифт остановился и двери открылись. — Ты и ты — за мной, — прибавил он, кивнув двоим парням и направился к комнате под номером пятьдесят пять. Дверь легко поддалась, и он вошёл внутрь.

Это помещение, как, впрочем, и весь этаж, разительно отличалось от тех, что они уже миновали. Стены задрапированы тёмно-сиреневой тканью с золотыми птицами, на полу мягкие ковры в тон стенам, справа от двери камин, выполненный в классическом стиле, на стенах газовые светильники в виде настенных канделябров, несколько старых картин. Перед камином два кресла с высокими спинками, обитые тёмно-розовым бархатом, между ними низкий кофейный столик на резных ножках. Слева от двери огромная кровать с балдахином, вся заваленная подушками. Тяжёлые шторы задёрнуты, и в комнате полумрак. Возле окна, на изящной софе, сидел грузный мужчина в восточном халате. Лет ему было самое большее пятьдесят; густые, чёрные, едва тронутые сединой волосы зачёсаны назад, борода и усы коротко подстрижены, глаза с насмешкой смотрят из-под густых бровей. У его ног на подушках сидели две девушки, одна одетая как восточная красавица, вторая грузинской княжной.

Валентино повёл исполненным брезгливости взглядом по комнате, едва скользнул по стройным девичьим фигуркам и остановился на мужчине. Тот в ответ усмехнулся в усы.

— Брысь! — сквозь сжатые зубы скомандовал Валентино девушкам. Повторять ему не пришлось: обе стремительно выскользнули из комнаты мимо майора.

Конец ознакомительного фрагмента.