Дорога к Чеджу. Хроники путешествия

Вячеслав Иванович Дегтяренко

Книга «Дорога к Чеджу» представляет сборник заметок, рассказов, наблюдений, написанных в поезде Москва – Владивосток и во время отпуска в Южной Корее. Чеджу – остров вулканического происхождения, расположенный в Восточно-Китайском море. Его называют «корейскими Гавайями», или «Островом корейских молодожёнов».

Поезд номер 70 Москва — Чита

Он, наверное, самый дешёвый из поездов, следующих в восточном направлении. Чтобы существенно сэкономить на проезде, я детские билеты брал на нижних полках, а взрослые на верхних. Такие поезда бегали в моем детстве, и сегодня я поражаюсь качеству промышленности стран СЭВа.

— Поезд прибывает в санитарную зону. Пассажиры, туалеты будут закрыты через десять минут на час… поторопитесь! — проходя по купе, зычным голосом сообщает проводница благовещенского транспортного узла. Как правило, санитарные зоны начинаются за тридцать минут до длительных остановок и почти сразу прекращаются, как только мы трогаемся с них.

— Как это мне всё надоело… каждый день одно и то же… — негромко доносится от второй напарницы, когда она мутузит пол старой тряпкой, создавая видимость борьбы с грязью. Потом она вспоминает о пылесосе и начинает проникать с ним в купе, поднимая последних спящих. В обычном поезде влажная уборка предусмотрена раз в сутки и также сопровождается мытьём стен и окон в коридоре вагона.

Иногда я представляю её пограничником на защите стаканов и чайных ложек, а также прохода в ближний к ней санузел. Я не рискну спросить у неё о душевой кабинке, так как её вид говорит о том, что она не в духе и готова обрызгать слюной, а ведь нам ещё ехать и ехать. На три работающие розетки в коридоре очередь на зарядку, и я занимаю её за пассажиром, едущим также в Бурятию. В каждом санузле также по розетке и в тамбуре перед ним, но там заряжать не совсем удобно. Поезд бежит в восточном направлении, и передо мной лишь километровые столбики с тысячными отметками сигнализируют о том, что мы куда-то всё же едем. Иногда я вспоминаю для детей стихотворение Корнея Чуковского «про пассажира с улицы Бассейной». Те же берёзки, те же серые покосившиеся домишки, да коровки-огороды.

Мне кажется, что проводница не любит свой труд. Ведь любая работа — это цепь последовательных попеременных действий, где всё, так или иначе, закономерно повторяется. У врача пациенты с одними и теми же диагнозами, историями болезни и рецептами. Но сказать, что это скучно, я не могу. Наверное, у неё всё же синдром профессионального эмоционального выгорания и ей требуется отдых и помощь психолога. Ведь даже я вижу разительные изменения в вагоне. Немцы, англичане, французы, три собаки, два кота, куча младенцев. Всё, как в кино: движется, общается, шумит, пересекается. Интересно, как она отгадывает желания иностранцев? Перед Красноярском она продала или сдала своё служебное двухместное купе семейной паре с ребёнком и собакой и должна быть рада подработке. Хотя всю ночь провела в полудрёме, сидя за столом.

Вот и первая утренняя станция Красноярск с сорокапятиминутной остановкой и сменой локомотива. Мы решили зайти в здание вокзала прогуляться по привокзальной площади в поисках местного пломбира. Это стало уже традицией длительных остановок. И оказались довольны находкой. По ГОСТу, и вкус, как в детстве. Вообще, как мне кажется, путешествие на поезде — это экскурс в детство, только на моём месте теперь мои дети и учишь их жить и довольствоваться малым, ценить время и грамотно его расходовать.

Красноярский край, наверное, самый длинный на нашем пути. Мы дважды встретили здесь рассвет и посмотрели закат. Чем ближе к востоку, тем более живописные виды. Утренние зорьки, будящие ото сна, и вечерние туманы — как будто облака спустились на землю. Если поначалу ехать было в тягость, то теперь находишь философию поездки. Задуматься над собой, сблизиться с детишками, лишёнными телевизора, понаблюдать за природой и окружающей жизнью. Как мне показалось, четверть пассажиров — европейцы, едущие на Байкал, и появляется некое чувство гордости за страну, её размеры, запасы и чистоту девственной природы, сохранённой для потомков.

На станциях по-прежнему борются с частными торгашами, и по перрону важно расхаживает майор и сержант полиции, защищая пассажиров от атак бабулек, которые заняли линию нападения за первым путём и зычно призывают пассажиров к горячей картошке, холодному пиву и соленой рыбке. Станционный общепит не вызывает доверия, как ценами, так и свежестью продуктов. Правда, в отличие от красноярского фирменного поезда, в здешнем регулярно буфетчица в накрахмаленном переднике, толкая перед собой допотопную тележку, обшитую вишнёвым бархатом и надписью «Audi», развозит ресторанные пирожки, сосиски в тесте, овсяную кашу, да иные закуски.

Станция Тайшет или ворота в Иркутскую область. Крупный транспортный узел. Наш поезд стоит здесь пять минут, хотя в былые годы здесь меняли локомотив. Скоро Байкал, сопки, Улан-Удэ и наша вторая длительная остановка. Почему-то я часто мысленно возвращаюсь в этот город. Два года, проведённые здесь, оставили рубец в памяти. В марте 1998 года я написал рапорт, чтобы меня направили по распределению из Санкт-Петербурга на окраину Бурятии в посёлок Кяхта. И поначалу радовала дикая природа с заснеженными сопками, национальный колорит и что воду можно пить из-под крана. Одно дело путешествовать, а другое — жить и работать. Спустя три-четыре месяца мне невыносимо захотелось вырваться из неё — всё равно куда. Но лишь через полтора года я сменил местожительство на Чечню.

На Байкал мы в этот раз не поедем. В 2008-м году отдых на турбазе Байкальского банка нам показался довольно экстремальным занятием. То лодку «украли», то на стойбище браконьеров наткнулись, то ветер палатку сдул. Да и со слов соседа по купе — холодно нынче на Байкале. В планах лишь вылазка в бурятский дацан да пешие прогулки по центру. Было много друзей, но связи утеряны, так как мобильных с интернетом в те времена не существовало.

Нижнеудинск — последняя станция перед сном. По местному времени наступила полночь, разница с Москвой — плюс пять часов. На электронном табло восемнадцать тепла, и в шортах-футболке немного зябко. Подвыпившие иностранные попутчики высыпали на перрон, чтобы сфотографироваться. Наш вагон почти спит. Зато последние два плацкартные все до единого вышли на улицу на коллективный перекур. Солдаты-срочники в новенькой офисной форме, бородатые англичане с гитарами и прочий люд жадно впитывают никотин. Некоторые, конечно, это делают и в пути, прячась в гармошки-переходы между вагонами, но гораздо спокойнее сделать на платформе. Тем более, что начальник поезда — женщина лет пятидесяти пяти — регулярно обходит состав, интересуясь жалобами и предложениями. Днём, заметив, что я её фотографирую, она устроила мне своеобразное собеседование. Кто, откуда, куда, как самочувствие детей. Заверил её, что руководствовался самыми благими намерениями и жалоб никаких не имею. Действительно, в этом поезде мне комфортнее. То ли привык к такой колёсной жизни, то ли в старых вещах есть какая-то аура, как сейчас модно говорить. И опять же, нет назойливого кондиционера. Жарко — открыл в купе форточку, холодно — закрыл. Нет радио, долбящего с утра до вечера отечественные хиты восьмидесятых годов, и можно ехать в тишине «под стук колёс».

Утро встретило нас в Иркутске в восемь часов по местному времени. Пять тысяч сто восемьдесят километров позади. Большинство иностранцев спешились и пересели в поджидавшие их на вокзале автобусы и машины. Поезд стоит тридцать пять минут, и мы отправились исследовать вокзал. Изнутри он представился небольшим, неуютным, и слегка затрапезным. Зато вход в зал ожидания бесплатный, в отличие от Красноярска и Новосибирска, где за безбилетного пассажира следует заплатить сто пять и шестьдесят рублей соответственно. Платформы и привокзальная площадь покрыты тонким слоем окурков. Цены в ларьках чуть ниже, чем на западных станциях, а в магазинах почти те же. Побаловали себя на завтрак байкальским творогом, сметаной, йогуртами от иркутского молочного комбината.

Нам повезло с погодой, солнцем и временем, так как после Иркутска виды — открыточные и почти два часа я не убирал фотоаппарат в кофр. Планшетом было жалко фотографировать открывающуюся красоту. Аккуратные сельские домики, утопающие в цветущей сирени и белоснежной черемухе, алеющие маки во дворах, косогорах и ромашковые полянки. Я уже не говорю про байкальский берег, который на протяжении двух с половиной часов тянулся по левую руку, а сквозь озёрную гладь просматривались донные камни. Да и покрытые снегом бурханы таёжных сопок с правой стороны тоже внушали уважение. В очередной раз благодарил руководство поезда, что в тамбуре и санузле открыты форточки, так как чистых окон не бывает даже в фирменных поездах.

Мне показалось, что в большинстве своём местное сельское население здесь аккуратнее, чем в предыдущих трёх регионах, если исходить из доступных для осмотра из окна поезда угодий и архитектурных построек. Да и с коровами здесь побогаче, так как уже не одинокие бурёнки, а целые стада бороздили травушку-муравушку. А в одном посёлке заприметил расположенный в поле легкоатлетический стадион с новенькими красными дорожками.

Про Байкал говорить словами, наверное, невозможно, так как ни одно предложение не способно отразить его величие и красоту. «Гарда отдыхает…», — написал я своему коллеге под фотографией, отправленной в вайбере. Мне, наверное, повезло, так как прямо из вагона в кадр словил греющуюся в прибрежных водах нерпу, которую поначалу принял за серый пакет с мусором.

Редкие отдыхающие и рыбаки грелись на песчаных и галечных пляжах. Даже станционные рабочие устроили себе солнечные ванны, разбросав на берегу оранжевые жилетки. Некоторые заходили в воду по пояс, единицы купались. Вода в Байкале не выше пятнадцати градусов, да и то преимущественно на плёсах. Кто приехал с палаткой, кто с машиной, а кто снял домик на турбазе.

Слюдянка — бывшая «длинная» остановка. Я всегда здесь выходил, чтобы купить омуля горячего и холодного копчения. Первый мне нравился больше, так как подобного в здешних магазинах не встречал. Но времена изменились, и поезд сегодня стоит пять минут, а рыбаки и торговцы исчезли с перронов и платформ.

Через три с половиной часа байкальский берег уступил место выжженной бурятской степи, с сопками и петляющей Селенгой. В полдень по Москве поезд прибыл в Улан-Удэ.