Виражи жизни современной женщины

Галина Галкина, 2021

Рассказывать о своей жизни, иначе говоря, писать автобиографию – дело очень трудное, во многом даже рискованное. Автора подстерегает множество искушений – например, дополнить историю преувеличениями или описать какие-то моменты не совсем искренне. Может получиться, что собственный образ обрастёт выдуманными деталями и станет совсем иным, чем в реальности. В какой-то степени это даже естественно. Мы ведь всегда немножко преображаемся, представляя себя публике: надеваем лучшую одежду, красиво причёсываемся, брызгаемся духами. Ну, так почему бы мне не приукрасить слегка персонаж, срисованный с самой себя?

Глава 1. От Сибири до Подмосковья

Начну я, как и полагается, со своих истоков — города, недалеко от которого родилась. В то время он ещё назывался Свердловском. Позже ему вернули первоначальное историческое наименование — Екатеринбург. Скажу сразу, что не совсем одобряю это веяние — возвращать городам их старые названия.

Самый выразительный пример — Ленинград, вновь ставший Санкт-Петербургом. А ведь с названием «Ленинград» связан огромный пласт российской истории, который невозможно просто так взять и выкинуть. И город, называемый сейчас Санкт-Петербургом, во многом уже не похож на дореволюционный Петербург, бывшую столицу Российской империи.

То же самое можно сказать и о столице Урала — Свердловске. Именно с этим советским названием город превратился в крупнейший промышленный и культурный центр. Именно во времена СССР он стал блистательным мегаполисом с красивыми зелёными улицами и широкими площадями, на одной из которых до сих пор возвышается памятник Свердлову.

Конечно, имя этого большевистского деятеля связано со многими тёмными страницами истории. Самая жуткая из них — расстрел царской семьи в подвале дома купца Ипатьева и тайное захоронение останков. Возможно, эта кровавая драма оправдывает переименование города.

Но историю-то не перепишешь, даже если она позорная и ужасная! Кстати, на совести царицы Екатерины, в честь которой изначально назывался город, тоже немало страшных дел — например, жестокая казнь Емельяна Пугачёва. Так чем же царица лучше Свердлова?

Но это мои праздные размышления. Надеюсь, снисходительные читатели посчитают их своеобразным прологом.

Итак, я родилась в Свердловской области, на станции Азанка, настолько крошечной, что её даже на карте нет. Помню, в детстве меня сильно огорчало, что я живу в таком маленьком и незначительном месте. Было обидно — почему Москва или Свердловск есть на карте, а Азанки нет? И уже тогда я сказала себе: «Нет, мои будущие дети родятся в каком-нибудь знаменитом городе!» Наверное, невидимые духи судьбы подслушали мысли маленькой девочки, потому что мои дети, действительно, появились на свет в Нью-Йорке.

Впрочем, станция Азанка была не так уж плоха. Мне нравилось проводить там летние каникулы. Воздух свежий, в двух шагах — лес и синяя чистая речка Азанка, улочки узкие и уютные. Что ещё нужно ребёнку для весёлых прогулок с друзьями? В Азанке жила моя прабабушка Таня, к ней меня и привозили родители. Прабабушка была настоящей сибирячкой по духу — честная, добродушная, но строгая. Ей приходилось со мной непросто, потому что я не была тихой и послушной девочкой. Общение с прабабушкой сильно повлияло на становление моего самосознания и стремления к успеху. Думаю, именно время, проведённое в Азанке, научило меня отстаивать собственное мнение и личные границы, определять для себя, что приемлемо, а что недопустимо.

Позже мы какое-то время жили в большом уральском городе — Тюмени. Этот период моего детства абсолютно не сохранился в памяти. Я ничего не могу рассказать о Тюмени, знаю лишь, что мой отец родился в этом городе.

Он был четвёртым ребёнком в большой семье, и его появление на свет было омрачено трагедией. Мать моего папы умерла при родах от заражения крови. Мальчик с рождения остался сиротой.

Детство отца было очень тяжёлым. Его, вместе с сёстрами и старшим братом, воспитывала бабушка. Все дети были тогда малолетними, и воспитывать их было весьма непросто. Семья жила очень бедно. Папа рассказывал, что порою не хватало даже самой скромной еды и одежды.

Как ни странно, лишения не испортили характера отца, наоборот — он вырос неизбалованным, трудолюбивым, честным. Мальчик с ранних лет знал цену вещам и чужому труду. Необходимость экономить приучила его к практичности, в хорошем смысле этого слова. Ему не было и десяти лет, а взрослые говорили, что на него всегда можно положиться.

Слушая рассказы отца о том, что ему пришлось перенести в детские годы, я училась сочувствию и сопереживанию. Трудно было представить, как маленькие дети жили только на хлебе, каше и картошке, не зная никаких лакомств и, тем более, игрушек. В то же время рассказы папы побудили меня поставить себе чёткую цель — стать богатой и независимой.

«Никогда не буду так страдать! — говорила я себе. — Сделаю всё, чтобы жить хорошо, носить красивую одежду, питаться самой вкусной едой. И у меня будет собственный особняк!»

Видимо, детские мечты обладают волшебной силой. Всё, что я шептала сама себе, слушая рассказы отца, впоследствии сбылось. У меня есть собственный дом, я живу в достатке и счастье. Но ни на миг не забываю, что меня подтолкнула к успеху грустная история отцовского детства.

Впрочем, папа никогда не жаловался на судьбу. Он с юности был цельной натурой, человеком стойким и целеустремлённым. В шестнадцать лет поступил в Свердловское медицинское училище, где учился очень хорошо, специализируясь на стоматологии.

Позже отец стал прекрасным преуспевающим врачом со своим собственным стоматологическим кабинетом. Он сумел овладеть врачебной специальностью, даже не получив диплом медицинского института. Это исключительно трудно и получается далеко не у каждого.

Одно из воспоминаний отца вызывало у меня ужас, рассыпающий по телу ледяные мурашки. Папа рассказывал, как в юности увлекался охотой. Это было его главное хобби и одновременно любимый вид спорта. Всё свободное время он проводил в лесу со своей собакой Найдой. Наблюдательность помогала отцу улавливать каждый шорох в кустах, распознавать малейшие движения зверей и птиц. Он знал все лесные приметы, умел читать следы животных на снегу.

Природа вознаграждала юношу за уважение к себе. Каждый раз он возвращался домой с подстреленной дичью. Это было неплохое подспорье для скудного стола. Нередко весь ужин сестёр и старшего брата состоял из его добычи.

Но потом случилось непредвиденное — собака Найда родила восьмерых щенков. Такое количество животных было огромной обузой для бедной семьи. Бабка решительно заявила, что щенков нужно утопить. Отец умолял оставить малышей.

— Тогда пристрели свою псину! — приказала бабка. — Она теперь повадится каждый год щенков приносить! Чем мы их кормить будем?

Душа у отца рвалась на две части. Что делать: застрелить любимое преданное животное или утопить беспомощных щеночков, которые едва открыли глазки?

— Не избавишься от Найды сам, так я найму за бутылку здешних алкашей. Они её палками забьют, — жёстко произнесла бабка.

Тогда отец сделал выбор. Найде уже девять лет, с тоской думал он, а щенки ещё и не пожили на свете… Один из них заменит на охоте Найду, других можно раздать соседям. Он взял собаку на поводок и вывел на опушку леса. Верная подруга как будто читала его мысли. Она не сопротивлялась, когда любимый хозяин привязал поводок к дереву и навёл на неё дуло ружья. Лишь поползла к нему на животе, словно умоляя: «Пощади меня!».

Он смог выстрелить, чувствуя, как едкие слёзы заливают его лицо. Одеревеневшие губы шептали: «Прости меня, Найда! Я не мог по-другому!».

Эта страшная история показала мне, насколько суровой может быть жизнь. Порой она ставит нас перед тяжким выбором, который никто не может сделать за нас.

Я очень любила отца и была близка с ним духовно. Его внезапная смерть в пятьдесят восемь лет стала для меня страшной трагедией. Отец не болел и мог бы прожить ещё не один десяток лет. Его погубила непредсказуемая опасность, которая таится в нашем организме, — оторвавшийся тромб. Эта трагическая случайность может постигнуть любого из нас, независимо от возраста и образа жизни. До сих пор я вспоминаю отца с чувством светлой печали. Как много дал мне этот прекрасный человек и как мало счастливых дней подарила ему судьба!

Моя мама, как и отец, работала в медицине. Она была врачом-кардиологом. Сразу замечу, что с мамой я никогда не была так близка, как с отцом, о чём сейчас жалею. Возможно, проблема была в несходстве характеров. Я никогда не умела подлаживаться к взрослым, всегда твёрдо отстаивала свою точку зрения. Мать тоже была человеком, уверенным в себе, но всегда считала себя правой.

Иногда мне казалось, что я в чём-то обманула мамины надежды. Она постоянно была недовольна мною, критиковала каждый мой поступок. Такая критика обидна даже взрослым, что уж говорить о ребёнке? Может быть, мама втайне мечтала о сыне. Или ревновала меня к отцу. Не знаю! Я не сумела понять её характер, потому что она была для меня словно дверь, запертая на сто замков.

Общение с матерью помогло мне сделать один твёрдый вывод. Я никогда не буду общаться со своими детьми так — холодно, осуждающе, недоверчиво. Дети тянутся к открытым, доброжелательным людям. Мать должна быть не просто «родительницей», а самым близким другом.

Вообще, расти в семье врачей непросто. Родители-врачи прекрасно знают, чем кормить малыша, как правильно одевать и чем лечить, если он заболеет. Они понимают, чем вызван ночной плач ребёнка, что кроется за его капризами. Перед родителями-врачами не получается симулировать. Они словно видят тебя насквозь. Может быть, это даже хорошо? Нет чрезмерной опеки, нет «издержек воспитания», которые свойственны родителям, не знающим толком своего ребёнка.

Конечно, в раннем детстве я не задавалась подобными вопросами. Смутно помню наш переезд из Сибири. Родители стремились перебраться куда-нибудь поближе к Москве, пусть даже в небольшой городок. И таким местом оказался Киржач — маленький и довольно скверный городишко, расположенный на границе Владимирской и Московской областей, в ста двадцати километрах на северо-востоке от столицы. Там мои родители получили трехкомнатную квартиру, что тогда казалось весьма неплохим вариантом.

Как правило, русские провинциальные городки похожи друг на друга. Как в известной поговорке — все китайцы на одно лицо. Узкие улочки, множество частных домов, обнесённых покосившимися деревянными заборами. Летом — пыльная зелень яблоневых и вишнёвых садов, старушки на лавочках, обсуждающие всех прохожих и проезжих. Зимой — окна, затянутые ледяными узорами, сугробы да тусклый свет фонарей сквозь метель. А осенью и весной провинциальные городки тонут в дождях, грязи и скуке.

Киржач — совсем маленький городок. Во времена моего детства единственной местной достопримечательностью был древний монастырь, по легендам, основанный святым Сергием Радонежским. В памяти сохранились старинные деревянные дома с окошками в резных рамах, восьмигранная часовня, кирпично-красная галерея торговых рядов.

Через город проходила железная дорога. Протекала тут и красивая река, тоже носившая название Киржач. Помню, что, глядя на убегающие вдаль речные волны и скрывающиеся за горизонтом поезда, я чувствовала странную печаль. Словно моя душа тосковала по прекрасному внешнему миру, простирающемуся за пределами этого захолустья.

Не могу сказать, что я любила Киржач. Но в этом городке я окончила школу, здесь произошло становление моей личности. Только повзрослев, я поняла, что Киржач был осколком дореволюционной России, причём самой худшей её части, — убогим, заштатным городком. Говорили, что в прежние времена сюда высылали людей, чем-то не угодивших властям.

Советский период не добавил городу новых черт, за исключением памятника Ленину на площади да унылых домов-коробок. Даже будучи ребёнком, я чувствовала тоскливую безысходность этого глухого места.

Но довольно о Киржаче. Пора вернуться к рассказу о моём детстве.