Сквозь призму права. Судебные очерки, статьи, эссе

Геннадий Мурзин

Российский криминал (во всех его ипостасях) не сдает своих позиций, а иногда наращивает мускулы. Например, коррупция. Всегда ли правоохранительные и правоприменительные органы решительно противостоят бандитам, коррупционерам, насильникам? Увы! Сами подчас не служат образцом законопослушания. Этим темам и посвящена очередная книга Геннадия Мурзина.

Стрельбище в вагоне

Конечно, люди любят пострелять, но на сей раз в качестве живой мишени для одного милиционера стал… другой милиционер, причем из одной и той же конторы.

В газетах, замечу, нет недостатка в материалах на криминальную тему. Однако, читая их, чувствуешь, что получены они горяченькими и готовенькими прямо из рук многочисленных клерков из правоохранительных органов, в задачу которых входит лишь одно: показать общественности, что служба в милиции и опасна, и трудна; что человек в погонах — это человек без страха и упрека. Рыцарь, одним словом, у которого горячее сердце, чистые руки и холодная голова.

Но это не вся правда, а лишь часть ее. Вторую часть правды журналисты обходят стороной. Потому что добыть ее трудно: сами милицейские служащие не принесут на блюдечке с голубой каемочкой. Наоборот, постараются упрятать подальше, скрыть от глаз людских.

Мало приятных эмоций вызывает любой, нарушающий закон. Но во сто крат отвратительнее видеть, как человек, выступающий от лица государства Российского, облеченный большими правами, оказывается самым обычным уголовником, приносящим огромный вред как в целом государству, так и отдельно взятой личности.

Вот она — мерзопакостная история, в которой действовали милиционеры. Мой читатель должен знать, какой реальной опасности он подвергается при встрече с человеком в милицейском мундире и с пистолетом Макарова в руке. Даже, если вы и не сделали ничего противоправного.

«…Рассматривается уголовное дело №12483 по обвинению…»

Эту привычную фразу произнес судья Верх-Исетского районного народного суда Иван Егорович Губарев.

Фраза обычная, но дело, по которому суд должен был вынести свой вердикт, далеко до заурядности.

Для начала давайте восстановим события, которые предшествовали судебному заседанию. Расскажем о них языком журналиста, а потом дополним и уточним языком профессиональных юристов, сухим языком документов, сухим, но достаточно красноречивым.

Был месяц май.

От перрона вокзала станции Свердловск-Пассажирский отошел пассажирский поезд. Он отправился в свой далекий бег — до станции Приобье.

Был еще вечер. Пассажиры занимались своими делами: одни читали газеты или книги, другие играли в карты или в шахматы, третьи рассказывали попутчикам дорожные байки, четвертые подремывали, благо путь предстоял и далек, и долог.

В вагонах этого обычно неспокойного поезда царил пока покой и умиротворение. Ничто не предвещало беды. Мир царил и в вагоне-ресторане: кто пил, кто ел — каждый свое.

Вот и наступили новые сутки — шестое мая. Ночь. За окном — темень, с трудом различимы лишь мелькающие деревья да маленькие полустанки. Проехали Серов, Ивдель. Поезд все дальше удалялся от станции Свердловск-Пассажирский.

Вагон-ресторан закрыли. Но в нем остались двое. Эти клиенты железнодорожного общепита не стали покидать насиженные места. Почему? В чем их отличие от других пассажиров поезда, которые тоже без всякой охоты покидали закрывающийся вагон-ресторан?

Это были люди, с которыми работники ресторана не склонны конфликтовать. Торгаши хорошо знают: хочешь жить в достатке — живи в мире и дружбе с теми, кто тебя «пасет» изо дня в день и может, при случае, крепенько прижать, лишить части доходов.

Это были старые знакомые — Александр Кротков, оперуполномоченный уголовного розыска отдела внутренних дел, и Юрий Павлов, оперуполномоченный отделения по борьбе с экономическими преступлениями того же ведомства.

Несмотря на поздний час, оперативники ели и пили, они уже приканчивали вторую бутылку водки. Плавно протекал хмельной разговор. Обо всем. Был, среди прочего, и такой…

Кротков:

— Знаешь, на севере можно очень дешево грузовую машину купить.

— А зачем она тебе? — удивился Павлов.

— Ее можно переправить в Серов, там обменять на «Жигули», а затем выгодно продать.

— Слишком мудреную операцию предлагаешь, — возразил Павлов.

— Зато надежно. Если, конечно, будем действовать в паре, — ответил Кротков. — А деньги поделим.

— Ты как хочешь, но мне что-то не хочется впутываться.

— Тебе, что, деньги лишние?

— Да нет, деньги нужны. Но… Я тебе не верю.

— Почему? — удивился Кротков.

— Провоцируешь ты меня, проверяешь. Потом «настучишь» начальству.

— Ерунда! Верь мне…

— Нет-нет, не впутывай меня. Не буду, не хочу. И отстань! Извини, я пойду отдыхать, поздно уже.

Павлов встал, и пошел было к выходу из вагона-ресторана. И вдруг…

— Павлов, стоять!

Тот удивленно повернулся. Из-за столика, за которым только что текла полупьяная беседа, с перекошенным лицом вставал Кротков.

— Ты чего кричишь? С ума сошел?

…0 дальнейшем развитии событий лучше всего проследить по документам.

Из обвинительного заключения, подписанного следователем Серовской транспортной прокуратуры:

«Кротков, имея при себе табельное оружие с полным боекомплектом, вытащил пистолет из оперативной кобуры, снял с предохранителя, передернул затвор. Убедившись, что патрон в патроннике, направил пистолет в область головы Павлова и с расстояния одного метра умышленно произвел выстрел».

Из показания потерпевшего в ходе предварительного следствия:

«Кротков, прицелившись в меня, сказал: „Получай!“ Раздался выстрел. Я упал. Боли не почувствовал. Был в сознании. Кротков подошел ко мне и спросил: „Что, хватит тебе?“ Потом ушел от меня. Я стал звать на помощь, но никто не подходил».

Из показаний обвиняемого:

«В тот момент я был утомлен и пьян. Перед тем, как пойти отдыхать, по привычке решил убрать пистолет в сумку. Поэтому я вынул его из оперативной кобуры. Забыв вынуть магазин, передернул затвор, дослав патрон в патронник, произвел контрольный спуск. Произошел выстрел. Павлов, стоявший рядом, взмахнув руками, упал на пол. Выстрел произошел случайно. Моя вина лишь в том, что я неосторожно обращался с оружием».

Поясню. Кроткову было предъявлено обвинение по статье 108 ч.1 еще советского Уголовного кодекса. Эта статья гласит:

«Умышленное телесное повреждение, опасное для жизни или повлекшее за собой потерю зрения, слуха, или какого-либо органа либо утрату органом его функций, душевную болезнь или иное расстройство здоровья, соединенное со стойкой утратой трудоспособности не менее чем на одну треть… наказывается лишением свободы на срок до восьми лет».

Сам же Кротков считал себя виновным лишь в пределах статьи 114 УК:

«Неосторожное тяжкое телесное повреждение наказывается лишением свободы на срок до двух лет или исправительными работами на тот же срок».

Разница? Еще какая!

Удобно все-таки быть обвиняемым, если до того Уголовный кодекс был твоей настольной книгой.

Знал Кротков: на его стороне некоторые обстоятельства. Во-первых, история происходила ночью, следовательно, свидетелей, как говорится, кот наплакал. Во-вторых, допущенные некоторые процедурные ошибки в ходе предварительного следствия позволили ему, Кроткову, чувствовать себя совершенно свободным. Сначала задержали, а потом отпустили, взяв подписку о невыезде.

Часто ли слышал ты, читатель, о таком гуманизме к человеку, который подозревается в совершении тяжкого преступления? Известно другое, следователи предпочитают держать в СИЗО до самого суда даже тех, кто, к примеру, вышел на улицу с лозунгом протеста.

В данном же случае Кроткову явно предоставили шанс попытаться с наименьшими потерями выпутаться из скверной истории. И он использовал тот самый шанс на все сто процентов. Кротков считал для себя вполне возможным являться на допрос к следователю после второго, третьего вызова.

Автор этих строк за гуманизацию права. Но только с одной оговоркой — чтобы это прекрасное качество относилось ко всем, а не только к тем, кто еще вчера носил милицейские погоны и, якобы, ловил преступников.

И все же…

Из показаний ночного сторожа вагона-ресторана:

«В момент инцидента я находился в буфете. После выстрела ко мне пришел Кротков и предложил мне выбросить с поезда Павлова. Я отказался. Тогда Кротков вновь вытащил пистолет из кобуры и направил на меня, приговаривая: „Сейчас и тебя прихлопну“. Я слышал, что Павлов зовет на помощь, но подойти боялся. Видел: Кротков готов на все. Он советовал, чтобы я, если не хочу неприятностей, дал показания, будто стрелял в Павлова какой-то неизвестный мужчина».

Из справки о результатах судебно-медицинской экспертизы:

«Павлову нанесено проникающее ранение в область шеи с повреждением трахеи, тела седьмого шейного и первого грудного позвонков, ушибом спинного мозга, сопровождавшемся травматическим шоком…»

Из заключения баллистической экспертизы:

«Представленные гильза и пуля выстреляны из пистолета ПМ-1036. Пистолет исправен. Выстрелы без нажатия на спусковой крючок произойти не могут».

Из справки начальника службы безопасности отдела внутренних дел:

«Кротков с матчастью ПМ знаком, право применения оружия знает».

В зале судебного заседания прозвучал и примерно такой диалог:

— Подсудимый, вы утверждаете, что выстрел произошел по неосторожности. Но тогда почему не оказали помощь пострадавшему?

— Я растерялся.

— Но вы не растерялись, чтобы предпринять шаги к склонению очевидцев и пострадавшего к лжесвидетельству?

— Этого не было.

— Вы полагаете, что у них есть причины оговаривать вас?

— Не знаю, почему они так говорят.

— Подсудимый, в деле есть показания сотрудников милиции, прибывших к месту происшествия, что вы уже тогда во всеуслышание спрашивали у пострадавшего, кто в него стрелял.

— Не помню такого.

— Но в данном случае ваши нарочито громкие вопросы слышали многие.

— Не знаю.

— Вы, что, в самом деле не верили, что выстрел произведен вашей рукой и из вашего табельного оружия?

— Не верил.

…Суд давным-давно закончился. Уголовное дело №12483 пылится в архиве. Приговор не только вступил в силу, а и срок наказания, скорее всего, преступник отбыл. Возможно, Кротков уже на свободе гуляет. Почему бы и нет? Срок наказания, определенный судом как чисто символический, мог закончиться и досрочно. Например, с учетом примерного поведения. Это ведь качество очень даже присуще Кроткову. Вспомним, как «добросовестно» он являлся на каждый зов следователя в ходе предварительного следствия.

Народный суд, проявляя милосердие, определил смешную меру наказания, ну никак не соответствующую степени вины. Представитель обвинения просил определить меру наказания в виде пяти пет лишения свободы (заметьте: по ст. 108 ч.1 — до восьми лет). Суд же и это весьма мягкое требование прокурора не счел возможным удовлетворить.

Были учтены смягчающие вину обстоятельства? Но какие? Кротков сразу же после выстрела бросился оказывать первую помощь пострадавшему, лежащему на полу и истекающему кровью? Нет! Может, суд взял во внимание то, что Кротков находился тогда в служебной командировке и при оружии, надравшись до посинения? Или суд сжалился над несчастным из-за того, что по службе Кротков неоднократно поощрялся и признавался лучшим сыщиком, и одновременно с этим, постоянно терявший самоконтроль?

Эти и другие вопросы хотелось задать судье. Но не удалось. Судей нынче можно увидеть живьем лишь очутившись на скамье подсудимых.

Что ж, Бог ему судья. Ведь вполне возможно, что судья и заседатели руководствовались некими высшими интересами. Возможно, что и материалы предварительного следствия оказались недостаточно убедительными. Все может быть.

Однако это не прибавляет оптимизма и душевного спокойствия. Потому что в сознании занозой засела мысль: «А что будет, если завтра кто-то из нас встретится с таким вот милиционером, для которого вытащить пистолет и пустить его в ход — проще пареной репы?»

В управлении внутренних дел Кротков не одинок. Потому вероятность встречи достаточно велика. Её итог может оказаться еще плачевнее.

Впрочем, что еще может быть плачевнее, чем положение, в котором оказался Павлов? Еще совсем молодой мужчина навсегда прикован к постели. Фактически, Павлов уничтожен. Он уничтожен дважды. Один раз — от пули, выпущенной проходимцем в милицейской форме. А другой раз — от предательства жены, с которой, по словам пострадавшего, жизнь протекала нормально.

Потерял Павлов навсегда здоровье. Также навсегда утратил жену и детей. Забыли они о нем. Кому нужен калека?

…Преступление совершено. Преступник, вроде бы, понес наказание. Однако страшная человеческая драма продолжается.