Священный цветок

Генри Райдер Хаггард, 1915

«Я не думаю, что кто-нибудь, кому знакомо имя Аллана Квотермейна, мог бы связать его в своем представлении с какими-либо цветами, особенно с орхидеями. Тем не менее мне однажды суждено было принять участие в поисках орхидеи столь исключительного характера, что при описании их мне не следует опускать подробностей. По крайней мере, я подробно опишу эти поиски, и если кто-либо впоследствии захочет издать мои записки, он может свободно сделать это…»

IV. Зулус Мавово и готтентот Ханс

В начале марта мы благополучно прибыли в Дурбан и поселились в моем доме на Береа, где нас должен был ждать брат Джон. Но его там не оказалось. Старый хромой гриква^[23] Джек, некогда бывший моим охотником, а теперь присматривавший за моим домом, сообщил, что вскоре после моего отъезда Догита — так называл он брата Джона — забрал свой жестяной ящик и ушел в глубь страны. С тех пор, прибавил Джек, о нем ничего не слышно. Ящики с бабочками тоже исчезли. Они, как оказалось, были отправлены в Америку на парусном судне, плывшем в Соединенные Штаты и остановившемся в Дурбане, чтобы запастись провизией и пресной водой. Я никак не мог доискаться, что сталось с братом Джоном. Его видели в Марицбурге^[24], потом — по словам знакомых мне кафров — на границе Земли Зулу. Дальше следы его терялись.

Все это до некоторой степени расстраивало наши планы. Возник вопрос, как быть. Брат Джон должен был быть нашим проводником. С племенем мазиту был знаком только он один. Он один посещал границы таинственной Земли Понго.

Хотя я и обладал большим опытом в путешествиях по Африке, тем не менее я мало был склонен пытаться достигнуть этой страны без его помощи.

Прошло недели две. О брате Джоне не было ни слуху ни духу. Стивен и я устроили совещание.

Я указал на затруднительность положения и высказал мысль, что не благоразумнее ли будет вместо поисков орхидеи отправиться поохотиться на слонов в известные мне части Земли Зулу, где в те времена эти животные водились в изобилии. Стивен был склонен согласиться на это, так как охота на слонов тоже имела в его глазах свои привлекательные стороны.

— Странно, — сказал я после некоторого размышления, — но я не помню ни одного предприятия, которое было бы удачным после того, как план был изменен в последний момент.

— Тогда бросим жребий, — предложил Стивен. — Пусть все решит Провидение. Орел — за золотистую Cypripedium, решетка — за слонов.

Он бросил вверх пол-кроны^[25]. Монета упала на пол и закатилась под большой деревянный ящик желтого цвета, наполненный собранными мною редкостями. Мы напрягли все силы, чтобы сдвинуть его с места, и не без волнения бросились искать монету, так как от ее положения зависело многое. Я зажег спичку. Монета лежала в углу, в пыли.

— Ну что? — спросил я Стивена, растянувшегося животом на ящике.

— Орел — значит, орхидея, — ответил он. — Итак, все решено, и нам нечего ломать себе голову.

В продолжение двух последующих недель я был очень занят. Случилось, что в заливе стояла шхуна «Мария» вместимостью около ста тонн, принадлежавшая одному португальцу по имени Дельгадо, возившему товары в различные порта Восточной Африки и на Мадагаскар. Этот субъект совершенно не внушал мне доверия. Я подозревал, что он знается с работорговцами, которых в то время было весьма много, если сам не принадлежит к числу их. Но так как он направлялся в Килву, откуда мы намеревались отправиться в глубь страны, то я решил воспользоваться его шхуной для перевозки нашего отряда и багажа.

Сговориться с ним было не очень легко — по двум причинам: во-первых, ему, по-видимому, не хотелось, чтобы мы охотились в местности, лежащей за Килвой, где, по его словам, совершенно не было дичи. Во-вторых, он заявил, что хочет отплыть немедленно. Однако я представил ему очень веский аргумент, на который он ничего не смог возразить — именно, деньги, и в конце концов он согласился отложить свой отъезд на две недели.

Потом я принялся за набор людей, которых, по моему расчету, для нас требовалось не менее двадцати. Я вызвал в Дурбан из Земли Зулу и верхних округов Наталя разных охотников, сопровождавших меня в прежних экспедициях. Их собралось около дюжины. Я всегда был в хороших отношениях со своими кафрами, и куда бы я не собирался, они охотно сопровождали меня.

Начальником над ними после себя я назначил одного зулуса по имени Мавово. Это был мужчина высокого роста, с очень широкой грудью, возрастом старше среднего. Он обладал необыкновенной физической силой. Про него рассказывали, что он может повалить на землю быка, схватив его за рога. Я сам видел, как он пригнул к земле голову раненого буйвола и удерживал его до тех пор, пока я не подошел к зверю и не пристрелил его. Когда я впервые встретил Мавово, он был мелким вождем и колдуном в Земле Зулу. Он вместо со мной сражался за принца Умбулази в великой Тугельской битве^[26] — чего Кетчвайо никогда не мог простить ему. Спустя около года он получил предостережение, что его хотят убить. Тогда он бежал с двумя женами и ребенком. Убийцы настигли его прежде, чем он успел добраться до границы Наталя, и закололи его старшую жену и ребенка второй. Их было четверо, но, несмотря на это, Мавово, обезумев от ярости, бросился на них и перебил их всех. Потом с оставшейся в живых женой, израненной так же, как и он, перебрался через пограничную реку в Наталь. Вскоре умерла и вторая его жена; она не смогла пережить потери ребенка.

Мавово больше не женился, быть может потому, что теперь он был человеком без средств, так как Кетчвайо забрал у него весь скот. Кроме того, его лицо было обезображено ассегаем, отхватившим у него правую ноздрю. После смерти своей второй жены он отыскал меня и сказал, что, став вождем без крааля, он хочет поступить ко мне на службу в качестве охотника. Я принял его и никогда в этом не раскаивался, так как он был очень верным слугой, храбрым, как лев, вернее, как буйвол, так как лев не всегда бывает храбрым.

Другим человеком, за которым я не посылал, но который явился сам, был старый готтентот по имени Ханс, спутник почти всей моей жизни. Когда я был мальчиком, он был слугой моего отца в Капской колонии. Он сопровождал меняв некоторых тогдашних войнах и разделял со мной все опасности приключений. Так, например, я и он были единственными людьми, избегнувшими участи Ретифа и его товарищей, убитых зулусским королем Дингааном. В последующих сражениях, включая битву у Кровавой реки, он сражался рядом со мной и в конце концов получил хорошую долю при дележе отбитого скота^[27]. После этого он удалился на покой и открыл нечто вроде туземного магазина в местности, носившей название Пайнтаун, милях в пятнадцати от Дурбана. Здесь он приобрел дурные наклонности: пристрастился к пьянству и азартным играм и потерял большую часть своего имущества.

Однажды вечером я вышел из дому, где подводил свои счета, и увидел седого желтолицего старика, сидевшего на корточках на веранде и курившего трубку, сделанную из маисового колоса.

— Добрый вечер, баас, — сказал он. — Это я, Ханс.

— Вижу, — несколько холодно ответил я. — Что ты тут делаешь? Неужели у тебя осталось время от игры и пьянства в Пайнтауне, чтобы навестить меня? Ведь вот уже три года, как я не видел тебя, Ханс.

— С игрой я покончил, баас, потому что мне больше нечего ставить. С пьянством тоже покончил, потому что, выпив одну бутылку «Капского Дыма», я на другой день становлюсь больным. Теперь я пью только воду и немного курю, чтобы придать ей вкус.

— Я рад это слышать, Ханс. Если бы мой отец, крестивший тебя, был теперь жив, он много сказал бы тебе относительно твоего поведения, что он, наверное, сделает, когда ты попадешь в яму^[28], ибо он будет ждать тебя там, Ханс.

— Знаю, знаю, баас. Я думал об этом, и это беспокоит меня. Преподобный отец бааса будет сильно сердиться на меня, когда мы встретимся в «Огненном Месте», где он поджидает нас. Поэтому я хочу примириться с ним, встретив смерть на службе у бааса. Я слышал, что баас собирается в дальний путь. Я хочу сопровождать бааса.

— Сопровождать меня? Но ведь ты стар и не стоишь пищи и пяти шиллингов в месяц. Ты старый, рассохшийся водочный бочонок, в котором нельзя держать даже воду.

По уродливому лицу Ханса пробежала улыбка.

— Ох, баас, я стар, но хитер. Все эти годы я набирался мудрости. Я полон ею, как пчелиное гнездо медом в конце лета. Я могу, баас, остановить течь в бочонке.

— Все это напрасно, Ханс. Ты не нужен мне. Я отправляюсь в очень опасное путешествие. Мне нужны люди, на которых я мог бы положиться.

— На кого же, баас, можно положиться, как не на Ханса? Кто предупредил бааса о нападении квебов у «Источника Марэ»? Кто был около бааса во время великой битвы? Ах, я снова становлюсь молодым, когда вспоминаю, как загорелась крыша, как была изломана дверь, как мы встретили квебов копьями. Наши жизни, баас, переплелись, как ползучее растение с деревом. Куда пойдет баас, туда должен идти и я. Не надо прогонять меня. Я не прошу никакого жалованья. Мне надо немного пищи, горсть табаку, свет от лица бааса и изредка несколько слов о том, что вечно памятно нам обоим. Я еще достаточно силен. Я умею хорошо стрелять. Кто надоумил бааса целиться в хвост коршунам на «Холме Убийства» в Земле Зулу и этим спас жизнь бурам? Баас не прогонит меня, правда?

— Хорошо, — сказал я, — можешь идти со мною. Но ты должен поклясться духом моего отца, что за все путешествие не прикоснешься к спиртным напиткам.

— Клянусь духом его! — воскликнул он и, бросившись на колени, взял мою руку и поцеловал ее. Потом поднялся и сказал деловым тоном: — Я буду благодарить бааса, если он даст мне два одеяла и пять шиллингов, чтобы купить табаку и новый нож. Где ружья, баас? Их надо вычистить. Пусть баас возьмет с собою маленькое ружье Интомби, то самое ружье, из которого он стрелял по коршунам на «Холме Убийства», то самое ружье, из которого он стрелял по гусям в «Гусиной Лощине», когда я заряжал для него, и он вышел победителем в состязаниях с буром, которого Дингаан называл «двуликим».

— Хорошо, — сказал я, — вот тебе пять шиллингов. Кроме того, ты получишь два одеяла, новое ружье и все необходимое. Ружья ты найдешь в маленькой задней комнате. Там же стоят ружья другого бааса, который теперь тоже будет твоим господином. Пойди, посмотри на них.

Наконец все было готово. Ящики с ружьями, боевыми припасами, лекарствами, вещами для подарков и съестными припасами были перевезены на борт «Марии». Туда же были перевезены четыре осла, которых я купил в надежде, что они пригодятся для верховой езды или как вьючные животные. Следует заметить, что только для человека и осла не опасны ядовитые укусы мухи цеце, если, конечно, не считать диких животных.

Мы проводили последнюю ночь в Дурбане (было полнолуние в конце марта), так как португалец Дельгадо заявил о своем намерении отплыть на следующий день. Стивен и я сидели на крыльце, курили и разговаривали.

— Странно, что брата Джона до сих пор нет, — сказал я. — Я знаю, что он хотел устроить эту экспедицию не только из-за орхидеи, но, кроме того, по какой-то другой причине, о которой он не хотел говорить. Мне кажется, что старика уже нет в живых.

— Весьма возможно, — ответил Стивен, — всякий человек, оставшийся один среди дикарей, легко может погибнуть. Но постойте. Что это такое?

— он указал на кусты гардении, растущие около дома. Оттуда слышался шорох.

— Собака или, быть может, Ханс. Он забирается повсюду вблизи тех мест, где бываю я. Ханс, это ты?

Из-за куста гардении показалась чья-то фигура.

— Да, это я, баас.

— Что ты там делаешь, Ханс?

— То же, что и собака, баас — охраняю своего господина.

— Прекрасно, — ответил я. Тут мне пришла в голову одна мысль. — Ханс, — сказал я, — не слышал ли ты о белом баасе с длинной бородой, которого кафры называют Догита?

— Я слышал о нем и видел его несколько лун тому назад, когда он проходил через Пайнтаун. Кафр, который был с ним, сказал мне, что Догита направляется куда-то через Дракенсберг^[29] искать маленьких животных, которые ползают и летают. Но ведь он совсем сумасшедший, баас.

— Хорошо. А где он теперь, Ханс? Он должен был быть здесь, чтобы отправиться вместе с нами.

— Разве я дух, чтобы суметь сказать баасу, куда ушел белый человек? Но вот что: Мавово может сказать это. Как раз сегодня вечером его змея-прорицательница вошла в него. Он гадает там за домом. Я видел, как он составлял круг.

Я перевел Стивену слова Ханса (последний говорил по-голландски) и спросил его, не желает ли он посмотреть на кафрское гадание.

— Охотно, — ответил он, — но ведь все это вздор, не правда ли?

— Конечно, это так или, по крайней мере, многие это утверждают, — уклончиво ответил я. — Однако эти люди иногда говорят необыкновенные вещи.

Потом под предводительством Ханса мы тихо обошли вокруг дома и остановились у стены футов в пять высотой, примыкавшей к задней части конюшни. За этой стеной, среди нескольких хижин, в которых жили мои кафры, было открытое место с подобием очага, где они готовили себе пищу. Здесь, лицом к нам, сидел Мавово, а вокруг него все охотники, которые должны были сопровождать нас. Кроме них, тут были хромой гриква Джек и двое домашних слуг. Перед Мавово горело несколько маленьких костров. Я сосчитал их. Их было четырнадцать — точное число наших охотников плюс мы.

Один из охотников подбрасывал в эти костры маленькие кусочки щепок и сухую траву, чтобы они горели ярко. Остальные молча сидели вокруг и благоговейно смотрели на это. Сам Мавово имел вид человека, погруженного в сон, и сидел на корточках, склонив почти на самые колени свою огромную голову. Он был опоясан змеиной кожей; на шее у него висело украшение, которое, по-видимому, было сделано из человеческих зубов.

Справа от него лежала куча перьев из крыльев коршуна, а слева — маленькая кучка серебряных монет (я полагаю, плата охотников, которым он гадал).

Мы смотрели на него из-за прикрытия — каменной стены. Вдруг он пробудился от своего сна. Сперва он что-то пробормотал, потом посмотрел на луну и прочел, очевидно, молитву, слов которой я не мог разобрать. Потом трижды конвульсивно вздрогнул и воскликнул внятным голосом:

— Моя змея пришла. Она во мне. Теперь я могу видеть!

Три маленьких костра, находившиеся как раз напротив него, были несколько больше, нежели остальные. Он взял связку перьев коршуна, тщательно выбрал одно из них, сначала поднял его к небу, потом провел им в пламени через центр одного из трех костров, назвав при этом мое туземное имя — Макумазан. Вынув перо из огня, он очень внимательно осмотрел обгорелые края — процедура, от которой холод пробежал по моей спине, так как я знал, что он вопрошает своего «духа» о том, что случится со мною в нашей экспедиции.

Что ответил ему дух, я не могу сказать, так как он отложил перо в сторону и, взяв другое, проделал с ним то же, что и с предыдущим. Только на этот раз он назвал имя Мвамвацела, сокращенная форма которого Вацела была названием, данным кафрами Стивену Соммерсу. Оно означало «улыбка» и, без сомнения, было дано последнему за его приятное улыбающееся лицо.

Проведя пером через правый из трех костров, Мавово внимательно осмотрел его и отложил в сторону. Так это продолжалось дальше. Он называл имена охотников одно за другим, начав с себя, как с начальника. Проведя пером через костер, представлявший судьбу упоминаемого охотника, он внимательно осматривал это перо и откладывал его в сторону. После этого он, казалось, снова погрузился в сон. Через несколько минут он очнулся, зевнул и потянулся, как человек пробуждающийся от естественного сна.

— Говори, — с великим беспокойством сказало все собрание. — Ты видел? Ты слышал? Что сказала тебе змея обо мне? Обо мне? Обо мне? Обо мне…

— Я видел, я слышал, — ответил он. — Моя змея говорит, что это путешествие будет очень опасным. Из тех, кто пойдет, умрет шесть человек: от пули, копья или болезни. Другие будут ранены.

— О! — воскликнул один из охотников. — Но кто умрет и кто останется в живых? Не сказала ли тебе этого твоя змея?

— Да, конечно, моя змея сказала мне это. Но она велела мне держать язык за зубами, чтобы кто-нибудь из вас не струсил. Кроме того, она сказала мне, что первый из вас, кто станет задавать мне вопросы, будет в числе тех, кто должен умереть. Теперь кто хочет задать мне вопросы? Спрашивайте, если хотите.

Странно, но никто из них не принял этого приглашения. Никогда я не видел людей, которые относились бы более безразлично (по крайней мере, внешне) к своему будущему. Все, казалось, пришли к заключению, что лучше всего предоставить будущее самому себе.

— Моя змея сказала мне еще кое-что, — продолжал Мавово. — Если среди вас есть трусливый шакал, который, думая, что он в числе шести обреченных на смерть, собирается избежать своей участи путем бегства, то это бесполезно. Ибо моя змея укажет мне его и научит меня, как поступить с ним.

Тут все в один голос заявили, что им в голову не приходило покидать Макумазана. Я убежден, что эти храбрые люди говорили правду. Без сомнения, они верили в гадание Мавово. Однако обещанная им смерть была еще далеко, и каждый из них надеялся, что он будет в числе тех, кто избегнет ее. Кроме того, зулусы в те времена были слишком привычны к смерти, чтобы бояться ее. Однако один из них решился высказать мысль (к которой Мавово отнесся с надлежащим презрением), что шиллинг, заплаченный за предсказание, должен быть возвращен ближайшим наследникам того, кто погибнет.

— С какой стати, — говорил он, — платить за то, что тебе предскажут смерть? — Это казалось ему безрассудным.

Конечно, у этих кафров странные взгляды на вещи.

— А где же твой костер, Ханс? — шепотом спросил я.

— У меня нет костра, баас, — просопел он мне в ухо. — Не считает ли баас меня за дурака? Если я должен умереть, я умру. Если я должен жить, я буду жить. Зачем же мне платить шиллинг за то, что все равно будет со временем известно? Кроме того, Мавово берет шиллинги и пугает всех, но никому ничего не говорит. Баасы не платили денег, и потому Мавово, хотя он и великий колдун, не может ничего предсказать баасам, так как его змея не работает без платы.

Это замечание казалось вздорным. Однако у меня явилась мысль, что ни одна цыганка не станет гадать, если ей не «позолотить ручку».

— Мне кажется, Квотермейн, — лениво сказал Стивен, — если наш друг Мавово знает так много, его следует спросить, как это советует Ханс, что сталось с братом Джоном. Что он скажет, вы передадите мне потом, так как я хочу пойти посмотреть на кое-что.

Я прошел через маленькие ворота в стене, как будто ничего не видел, и притворился удивленным при виде маленьких костров.

— Как, Мавово, — сказал я, — ты опять занимаешься гаданием? Я думал, что оно принесло тебе уже достаточно неприятностей в земле зулусов.

— Это так, баба^[30], — ответил Мавово, имевший обыкновение называть меня «отцом», хотя был старше меня, — гадание уже стоит мне звания вождя, скота, двух жен и сына. Оно превратило меня в странника, который рад сопровождать некоего Макумазана в неведомые земли, где со мной может случиться многое, даже то, — многозначительно прибавил он, — что бывает последним. И все-таки дар остается даром, и им надо пользоваться. У тебя, баба, есть дар стрелять. Разве ты перестанешь стрелять? Ты должен странствовать. Можешь ли ты перестать странствовать?

Он взял одно из обожженных перьев из кучки, лежавшей около него, и внимательно осмотрел его.

— У меня острый слух, баба, и твои слова донеслись до меня через воздух. Ты, кажется, сказал, что мы, бедные кафрские колдуны, ничего не можем правильно предсказать, если нам не заплатят. Это, пожалуй, правда. Но змея, которая сидит в колдуне и прыгает над маленькой скалой, скрывающей от нее настоящее, может видеть тропинку, извивающуюся далеко-далеко через долины, потом горы, — до тех пор, пока эта тропинка не скроется высоко в небе. Так, на этом пере, опаленном моим волшебным огнем, я, кажется, вижу твое будущее, о мой отец Макумазан! Далеко, далеко идет твой путь, — он провел пальцем по всему перу. — Вот путешествие, — он смахнул обуглившийся комок, — вот еще, еще и еще, — он смахивал обуглившиеся комки один за другим. — Вот очень удачное путешествие, оно обогатит тебя. Вот еще одно удивительное путешествие, в котором ты увидишь необычайные вещи и встретишь странный народ. Потом, — он так сильно дунул на перо, что вся обуглившаяся часть его осыпалась, — потом останется только такой шест, какие некоторые люди моего племени втыкают в могилы и называют «столбами воспоминаний». О мой отец, ты умрешь в далекой земле, но ты оставишь после себя великую память, которая будет жить сотни лет. Ибо смотри, сколь крепко это перо, на которое огонь оказал так мало действия. Иное дело остальные перья, — прибавил он.

— Будь добр, Мавово, — прервал я его, — перестань гадать для меня, так как я совсем не хочу знать, что будет со мною. Я доволен своим «сегодня» и совсем не хочу заглядывать в будущее. В нашей священной книге сказано: «довлеет дневи злоба его».

— Да, Макумазан, это хорошее изречение. Некоторые из твоих охотников теперь тоже думают так, хотя час тому назад они совали мне свои шиллинги, чтобы я предсказал им будущее. Ты тоже что-то хочешь узнать. Ведь не за тем прошел ты через эти ворота, чтобы показать мне мудрость своей священной книги. В чем дело, баба? Говори скорей, ибо моя змея становится усталой. Она хочет вернуться в свою нору, в потусторонний мир.

— Хорошо, — ответил я немного смущенно, так как Мавово обладал необыкновенной способностью угадывать тайные побуждения, — мне хотелось бы знать, что сталось с белым человеком с длинной бородой, которого вы, черные, называете Догитой. Он должен был ждать здесь, чтобы отправиться вместе с нами в это путешествие. Он должен быть нашим проводником, но мы не можем найти его. Где он и почему его здесь нет?

— Нет ли у тебя, Макумазан, чего-нибудь, принадлежащего Догите?

— Нет, — ответил я, — но постой… — Я вытащил из кармана огрызок карандаша, данный мне братом Джоном и сохраненный мною с того времени, так как я был бережливым.

Мавово взял его и тщательно осмотрел, как делал это с перьями. Потом своей мозолистой рукой выгреб из самого большого костра (представлявшего меня) кучку золы, разгреб ее по земле, сравнял и нарисовал на ней грубое изображение человека, такое, какое дети выцарапывают на выбеленных стенах. Окончив рисунок, он созерцал его с удовлетворением художника. С моря поднялся легкий ветерок, который смешал золу, изменив очертания рисунка.

Некоторое время Мавово сидел с закрытыми глазами. Потом открыл их, внимательно рассмотрел золу и остатки рисунка, взял лежавшее рядом одеяло и набросил его себе на голову и на золу. Потом откинул его в сторону и указал на рисунок, который теперь совершенно изменился. При свете луны этот рисунок походил теперь скорее всего на пейзаж.

— Все ясно, отец, — сказал он деловым тоном. — Белый странник Догита не мертв. Он жив, но болен. Что-то случилось с его ногой, и он не может ходить. Быть может, сломана кость или его укусил дикий зверь. Он лежит в хижине, какие строят себе кафры, только вокруг нее идет веранда, похожая на крыльцо твоего дома. Стены ее покрыты рисунками. Она находится далеко отсюда, где именно — я не знаю.

— Это все? — спросил я, так как он остановился.

— Нет, не все. Догита поправляется. Он присоединится к нам в трудное время в той стране, куда мы направляемся. Вот и все. Плата за это пол-кроны.

— Ты хочешь сказать, шиллинг, — возразил я.

— Нет, мой отец, Макумазан. Шиллинг платят простые черные люди за предсказание будущего. За гадание же для белых людей, гадание, в котором искусны только такие великие маги, как я, Мавово, надо платить пол-кроны.

Я дал ему пол-кроны и сказал:

— Слушай, дружище Мавово. Я считаю тебя хорошим охотником и бойцом, но гадальщик ты, по моему мнению, плохой. Я так убежден в этом, что если Догита присоединится к нам в той стране, куда мы собираемся, и притом в затруднительный момент — я подарю тебе свое двуствольное ружье, которое тебе так нравится.

На уродливом лице Мавово появилась улыбка.

— Тогда дай его мне сейчас, баба, — сказал он, — ибо я уже заработал его. Моя змея не может лгать, особенно за плату пол-кроны.

Я отрицательно покачал головой и отказал ему учтиво, но твердо.

— Эх, — сказал Мавово, — вы, белые люди, очень осторожны и думаете, что все знаете. Но это не так. Конечно, ты можешь насмехаться и говорить: «Мавово, храбрый в битве, великий охотник, верный человек, становится лжецом, когда дует на обожженные перья или читает то, что ветер пишет на пепле».

— Я не утверждаю, что ты лжешь, Мавово, но говорю, что ты обманут своим собственным воображением. Человек не может знать того, что от него скрыто.

— Разве это так, о Макумазан, о Бодрствующий В Ночи? Разве я, Мавово, ученик Зикали, Открывателя Путей, величайшего из магов, в самом деле обманут своим воображением? Разве нет у человека других глаз кроме тех, которые на лице? Итак, ты все это утверждаешь. Мы, черные люди, знаем, что ты мудр. Так поэтому я, бедный зулус, не могу видеть того, чего не видишь ты? Так вот, когда завтра ты получишь тревожные вести с корабля, на котором мы должны отплыть, тогда вспомни о нашем разговоре и о том, может ли человек видеть то, что скрыто от него во мраке будущего. Ох! Твое ружье уже принадлежит мне, хотя ты, считая меня обманщиком, не хочешь дать его мне теперь. Хорошо, Макумазан. За то, что ты считаешь меня обманщиком, я никогда не буду дуть на перья или читать написанное ветром на пепле для тебя и всех, кто ест твой хлеб!

После этого он встал, сделал правой рукой прощальный жест, собрал маленькую кучку денег и мешок с лекарствами и удалился в хижину, служившую ему спальней.

На обратном пути в дом мы встретили старого хромого Джека.

— Баас, — сказал он, — белый вождь Вацела велел передать, что они повар Самми пошли на корабль, чтобы присмотреть за багажом. Только что приходил Самми и увел его. Он сказал, что объяснит все завтра.

Я кивнул головою и вошел в дом, удивляясь, почему Стивен столь внезапно решил провести ночь на борту «Марии».

Примечания

23

Гриква — этническая группа в Южной Африке, которую составляли потомки смешанных браков буров и готтентотов.

24

Имеется в виду г. Питермарицбург в провинции Наталь.

25

Пол-кроны — английская серебряная монета, достоинством в 2,5 шиллинга.

26

В битве на реке Тугеле в 1856 г. встретились войска претендентов на зулусский престол — принцев Кетчвайо и Умбулази. В кровопролитном сражении верх одержал Кетчвайо, ставший последним зулусским правителем (1856–1879)

27

В 1836 году буры, возглавляемые Питером Ретифом, вторглись в Землю Зулу, но встретили решительный отпор со стороны зулусского правителя Дингаана(1828–1840). Ретиф погиб в начале военной кампании. Потерпев ряд неудач, буры призвали на помощь англичан и в кровопролитном сражении 16 декабря 1838 года разбили армию Дингаана. Река Инкоме, в долине которой произошла эта битва, получила название «Кровавой»

28

т. е. в могилу.

29

Дракенсберг — Драконовы Горы, горная гряда в Натале.

30

Отец (зулу)