Чем чёрт не шутит! Том 1

Георгий Павлович Синайский

Весьма правдоподобные, забавно-сатирические приключения известных исторических персонажей, рассматриваются в этом сатирическом романе, не только с их партийной точки зрения, но и под «просвещённым» углом зрения иллюминатов, а так же и с религиозно-философских позиций. И, поскольку, даже в шутке есть доля истины, то в этой сатире, охватывающей весь период двадцатого века, доля истины весьма существенна. Критерий истины – общественная практика, это подтверждает. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 2

Иосиф Виссарионович Сталин стоял в своём кабинете у окна, в задумчивости смотрел в звёздное небо и смолил трубку. Недавно у него состоялся разговор с Ильичом и Феликсом, где они детально обсудили особенности нового политического спектакля, задуманного неистощимым на выдумки верховным вождём и учителем мирового пролетариата. А вот звёзды, казалось, хитро помигивали мыслям, если и не прекрасного, то премудрого Иосифа: «Да, хитер старик! Сущая бестия!! Умение вовремя смыться требует от политика не меньшего искусства, чем умение вовремя взять власть в свои руки. Именно теперь, когда мировую революцию хватил этакий пограничный столбняк, Ильич уходит с политической сцены-арены, чтобы остаться надёжной верой широких, но недалёких народных масс в дела и помыслы „Великого и премудрого“ Ленина. Хочет остаться верой и надеждой в построение социализма в отдельно взятой стране, а также платонической любовью этих обездоленных умом масс к неимоверно прекрасному коммунистическому будущему. Он не желает больше пачкать своё имя этим строительством и хочет уйти в иноземный рай в „белых ризах“ и „белых тапочках“, а для этого я должен „выстирать“ все его „политические пелёнки“ и устранить все его „детские недоразумения“. Ну что же, тем лучше для истории! Если треклятый церковью Ильич желает навсегда остаться не Гегелевской, а новобожественной триадой: верой, надеждой и любовью масс к нему, то это чудесно! Это стократ чудесней всех пришествий Христа Иисуса! Слава Богу! Пусть будет Богом, лишь бы не был „живым“! Его вылет из страны — лучший выход для него и вход к желанной цели для меня. Что же, ради того, чтобы расчистить для себя этот вход, стоит произвести генеральную уборку за Ильичом и навести порядок. А если эти чесночники: Троцкий, Зиновьев и Каменев (вообразивший себя философским, краеугольным и ключевым камнем) и впрямь станут почитать меня за кухарку управляющую государством, то я им такую „трапезу“ заварю, которой они навсегда подавятся! „Трапеза“ эта, будьте покойны, будет отнюдь не бутафорской, а смерть чесночников не театрально-условной. „Чесночными котлетами“ из них и их плеяды, я „накормлю“ голодные рабоче-крестьянские массы „людоедов“, жаждущих политических и физических закланий ритуальных жертв во имя народа и для народа. В чём в чём, а в жертвоприношениях недостатка не будет! Народные аппетиты можно насытить только самим же народом, поэтому репрессивно-политическая кухня, в которой я буду шеф-поваром, должна работать бесперебойно убойно. И для этого всё есть! Ибо гегелевско-марксистско-ленинская „спираль в развитии“ — это „винт мясорубки“, и он в непрестанном вращении! Её „ножи“ — карательные органы государства, „корпус мясорубки“ — тюремные и концлагерные корпуса, её „решетка“ — их решетки и ограды. Через этот мощный двигатель, работающий от умственной энергии вождя, соратников и силы рук масс, подконвойно пройдут все сырые и разнородные массы, чтобы затем из них вылепить и испечь на пламени мировой революции или огне трудового энтузиазма: высококачественные продукты развития! Конечно, в теории всё мыслится в переносном смысле, а на практике чаще выходит в прямом, или через прямую кишку! Но так оно и к лучшему, ведь практика — критерий истины подтверждает: есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы! Невозможно кардинально изменить душу, не изменив кардинально её основу — тело. А здесь не обойтись без смерти! Неслучайно могила и горбатого, и кого угодно исправит, поэтому и говорят о покойнике либо хорошо, либо ничего (в смысле неплохо)! Но только лишь смертью в нашем деле, к сожалению, не обойтись, КПД нашего дела значительно повысится, если мы задействуем сильные стороны, как жизни, так и смерти. Пусть покойники в чём-то лучше нас — большевиков, зато мы универсальные. Прав Ильич, поучая нас: „Нельзя стать человеком новой формации — коммунистической, не получив хотя бы общего режима, не пройдя сквозь тюрьмы и концлагеря (исключая побег), то есть не пробыв в исправительно-трудовых учреждениях необходимый по закону срок. Человека допотопной формации создало существо тремя буквами названное, не для печати будет сказано: Бог, да такого, что это „говно“ и в потопе не утонуло! А нового человека создадим мы — большевики, по образу и подобию своему. А ведь мы стали такими, какими есть, тогда, когда дошли до кондиции в тюрьмах и ссылках. По такому рецепту и остальных будем доводить! По нашим статьям уголовного и политического кодекса любое „дерьмо“ станет порядочным человеком — человеком нового порядка! Известный принцип и лозунг социализма следует трактовать трактом так: „От каждого — по способностям, всех — по трудовым лагерям, партиями и в своё время, и на своё время!“ Так-то вот, батеньки мои! Ну а исключительным людям, в качестве исключительно быстрой меры исправления — смертная казнь!“ Пожалуй, наша „мясорубка“ и есть первый в мире вечный двигатель, созданный человечеством, всё прежнее — лишь жалкие попытки его создания, такие же „безголовые“, как жизнь и смерть Гийотена. Наша „мясорубка“, безусловно, универсальна, на выходе её будет какой угодно нам продукт производства: доведённые до нужной кондиции мозги, мясо, кости, прах. Прахом наших непоколебимых врагов создадим этакий неолит — новый добротный культурный слой из породы рафинированной интеллигенции, в прямом смысле слова: нечто фундаментальное, ибо прах наших врагов не только лучше всего пахнет, но это лучший фундамент нашей жизни! „Волков бояться — в лес не ходить, смерти бояться — не жить!“ — как любит говаривать Ильич. Тем более глупо бояться чужих смертей, генерируемых твоей жизнью! Всем смертям назло, а если надо и жизням, буду гнуть свою стальную партийную линию, а Ильич сам загнётся на Капри, или с Божьей помощью, или с чёрт знает какой — это кто как меня будет почитать: Богом или чёртом. Короче, Капри станет-таки точкой для всей его реальной жизни, а фикции о нём не будет конца! Нет, не его будут лобзать массы, а поочерёдно и вечно, если не воздушными, то мысленными поцелуями, другого лобастика».

В зрительной памяти Иосифа всплыло Лобное место, а затем он перевел мысленный взор на то место, рядом со Спасскими воротами, где надлежало построить мавзолей — зиккурат вождя — символ пирамиды власти в СССР.

«Моя-то партийно-административная пирамида власти будет покрепче любой финансовой», — усмехнулся Иосиф и продолжил размышлять с львиной долей сарказма: «Это капиталистическая Россия с февраля по октябрь 17 года на деньгах держалась, на огромных кучах этого обесценивающегося дерьма — вот и рухнула столь же быстро как все финансовые пирамиды, ибо не крепче они бильярдных! А моя пирамида власти будет долговечна как гранит, превыше пирамиды масонской, и прекрасна как Божий театр! Прекрасна той самой красотой, которая спасет мир! Спасет его от многих людей, а значит и от массы проблем! Наглядным образцом моей пирамиды власти станет мавзолей-театр! И в этом ни „Малом“, ни „Большом“, а поистине Великом театре, двойник-дублер Ильича сыграет эпохальную роль. Этот мавзолей будет надёжней и дота, и дзота! А двойник-дублер Ильича, „играя роль“ великого покойника, этим, на самом деле, будет охранять ворота в Кремль и мой покой надёжней Цербера, ибо „чучело вождя“ призвано будет не отпугивать массы, как пугало воробьёв, а, наоборот, привлекать массы к себе, как воронов к падали! Вот тогда массы сами своими телами „забаррикадируют“ все входы в Кремль от всех внешних врагов, да так, что и пушкой этих твердолобых дураков не прошибёшь! Огромная очередь этих болванов поясом верности опояшет Кремль, и никому вне очереди шагу ступить не даст! Благо, что у меня самого подземный ход припасен для входа и выхода из преступного, а вскоре (благодаря приступам почитания мощей „Ильича“ у паломников) и неприступного Кремля. И кто же, если не Яков, лучше всех других сумеет сыграть роль хозяина мавзолея?! Тот Яков, в честь которого я назвал своего старшего сына Яковом! Тот Яков не чета Яшке Свердлову, именем которого я назвал свою собаку!» Довольный образностью своих сравнений, достойных его поэтического дара, Иосиф вновь придирчиво вспомнил лицо и фигуру своего закадычного друга, с которым познакомился во время Туруханской ссылки, матерого бандита Якова Кошелькова, внешне поразительно похожего на Ульянова-Ленина, с таким же хитрым прищуром и не менее лучистой хитростью лукавых глаз. «Фирменный» же смех Якова, исключая его смех от услышанного в компании анекдота, звучал у него последним, согласно пословице: «Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним»! В подобных случаях, лишь садомазохист может хорошо смеяться первым, а последний смех плох лишь сардонический (в первоначальном значении этого выражения). И любящий посмеяться последним, Яков ухитрялся делать так, что смеялся не в последний раз, от всей души и над другими. В Туруханке, для Иосифа, по приказу Ильича, промышлявшего на воле разбоем (экспроприацией) для партийных нужд, Яков невольно стал авторитетной заменой Ильича. Но на воле их пути разошлись, и если рыбак рыбака видит издалека, то талант конспиратора позволял Якову долго оставаться незамеченным на воле, хотя сам Яков и оставил заметный след в памяти Иосифа. «Вот чёртова морда! По всем статьям и статям — Ильич, да и только! Чертовски похож! Бесподобно подобен лукавому и Ульянову-Ленину! Давно ведь заметил, что эти два пахана похожи друг на друга, как две капли воды, но думал: „с лица воды не пить“, а теперь вот жажду встречи с бывшим корешем, словно прохладной воды в знойной пустыне! Теперь его сходство с всемирно известным персонажем выглядит восхитительно и многообещающе! Даже вспоминать о таком сходстве нельзя без восторга и без сладостного предвкушения своего великого будущего! Правда, взять этого шельмеца будет не проще, чем черта за рога, но мы — большевики, хитрее любого черта: не так, так этак возьмём! И если не Бог, так чертовы массы нам в помощь! Можно было бы и самого Дьявола уложить в саркофаг, не будь он до поры до времени бессмертен в плоти своей, как и любой истинный чёрт, а нам там нужен забальзамированный труп — лучшая „труппа“ театрального мавзолея! Да будь черти хоть духи бесплотные, и тогда бы они в этих двух паханах души не чаяли!! И это с учетом того, что сходство Якова и Ильича: внешнее и характерное, а различия: идеологические. Хотя, кое в чём и эти крайности сходятся. Как бы там ни было, но Феликс уверяет, что на Якова, наконец-то, появилась зацепка, что он-таки на крючке! В сети надо эту „крупную рыбу“, чтобы не сорвалась, а когда вытащить, то и потрясти хорошенько этот „мегалодонный кошелек“ не помешает, ибо его содержимое всегда было высшей пробы — в золотых червонцах! ГПУ должно, во что бы то ни стало, арестовать моего бывшего кореша — главного „претендента“ на роль усопшего великого и гениального вождя и учителя мирового пролетариата. А если, чёрт знает откуда, но в народе слух пойдет, якобы подменили Ленина Яковом, то можно будет народным же языком сказать: „Затвердила сорока Якова, да и судачит про всякого!“ — таков будет и официальный ответ. Впрочем, Ильич не всякий, и нужно добиться, чтобы ни один чёрт о нашем деле не пронюхал, и комар носа не подточил! В саркофаг Якова — „на долгую добрую память“, и все шито-крыто, если „пришить“ вовремя всех лишних свидетелей!» — с безаппеляционной уверенностью думал Сталин. Нервное возбуждение, пробежав в мозговых лабиринтах его головы, вновь высветило перед его внутренним взором образ Якова-Ильича, с акцентом на личностные качества последнего: «Кому-то Ильич и впрямь покажется Богом! Кому-то Дьяволом, меняющим свои личины (а то, что будет лежать в мавзолее — одной из его сменных оболочек)! Кому-то Кощеем-бессмертным (да к тому же, и фокусником-иллюзионистом)! Кому-то упырём-вурдалаком-вампиром без осиного кола в сердце!… — сколько людей, столько и мнений, но лишь одно станет официальным: мнение Генерального секретаря ЦК РКП (б), хотя и не искреннее, но „Правдивое“! А в дальнейшем, мы и массовое единомыслие внушим люду внушительной пропагандой и „словарным запасом“ „товарищей маузеров“ и „максимов“. Слишком болтливых они „переболтают“, а все остальные и помыслить о крамоле не посмеют: тотальный страх он и умника, и дурака уравняет по уровню официального шаблона. Что же касается истинных большевиков, то это не люди, а органы партии, ибо у них есть лишь одно мнение — официальное мнение партии, а они — его проводники и исполнители, и все народы должны стать такими органами. Ленинские „заветы“: „чем хуже, тем лучше“ и „лучше меньше, да лучше“ — для извращенцев. Но я таки приведу массы к тому, что жить станет лучше, жить станет веселей — по-моему вкусу и разумению! „Если на клетке слона прочтёшь надпись „буйвол“, не верь глазам своим“ — так, кажется, советовал Козьма Прутков. Я же добьюсь того, что если на мавзолее написано „Ленин“, то массы будут верить официальной надписи, что здесь лежит Ленин (этот звёздный „телец“), пусть даже перед ними будет пустое место! Но этого я добьюсь постепенно, от чистки к чистке, не спеша! А пока пусть будут верить своим глазам, глядя на то, что похоже. Тело Якова в мавзолее будет гораздо правдивее, естественнее и убедительнее, чем восковая фигура и прочая скульптура, любой иной актёр (живой иль мёртвый), и прочие художества. Cтрах-то должен овладевать массами постепенно, иначе они все внезапно умрут от него, так и не дожив до прекрасного будущего», — сделав МХАТовскую паузу, домыслил Сталин.

А по стране и по миру, без «Пришествия», но с происшествиями, шествовал 1923 год от рождества Христова.