Воспоминания о моей жизни

Давид Полторак, 2014

Давид Иосифович Полторак, чье детство и юность пришлись на грозные годы Великой Отечественной войны и трудное послевоенное время, делится с читателем своими воспоминаниями. Бытовые зарисовки и яркие, запомнившиеся на всю жизнь эпизоды, встречи с интересными людьми и малоизвестные факты – все это так или иначе связано с историей нашей страны, а потому воссоздает реальную картину жизни целого поколения – тех, кто в годы войны был подростком, юношей. О чем думали, что делали в это время сверстники автора, что интересовало и волновало их? Об этом и многом другом ведет свой искренний и доверительный рассказ автор.

© ООО ТД «Белый город», 2014

* * *

Детство

Детство мое прошло в городе Одессе в доме № 17 по Земской улице (теперь это улица Лейтенанта Шмидта). Туда после отмены черты оседлости переехали мои родители — отец Полторак Иосиф Шимонович, уроженец деревни Махновка Винницкой губернии, и мать Клара Александровна (до замужества Краснощекая).

Мой дед, сельский учитель, с детства приобщил отца к работе с лозовыми изделиями, и это стало его специальностью в будущем. Из высушенной лозы он научился делать хозяйственные кошелки, сумки, корзины. Хорошо помню их внешний вид. Желто-золотистые, разнообразные по величине, они всегда привлекали внимание женщин. В них было удобно носить с рынка разного рода продукты: молочные, овощи, фрукты, мясо, рыбу.

В период НЭПа отец вместе со своим братом Мишей, моим дядей, организовали небольшой магазин на Привозе (одесский рынок), где они мастерили и продавали эти самые корзины.

Отец был не только «конструктором» корзин. Ему приходилось заготавливать и сырье для своей продукции. Для этого он часто выезжал в сельские районы Центральной России и Украины, закупал лозу и отправлял ее в Одессу.

Дед Шимон — сельский учитель

Вскоре отец вместе с братом начали изготавливать чемоданы. Обтянутые дерматином, с красивыми никелированными замками и кожаной ручкой, они пользовались большим спросом у покупателей. Тем более что рядом с Привозом находился вокзал, пассажиры которого часто ходили и искали удобные и красивые кофры для перевозки своих вещей.

Неоднократно мы с моим братом Мироном заходили в этот магазин. Нам было интересно рассматривать, как ловко отец и дядя делали чемоданы и корзины. Иногда нас привлекали к расстановке готовой продукции. Наблюдая за отцом, я всегда поражался его энергичной работе над ее созданием. Вместе со своим братом они трудились с раннего утра и до позднего вечера. Нужны были не только физические усилия, но и элементы эстетики и смекалки, особенно в вопросе о наиболее привлекательном размещении готовой продукции.

Домой отец приходил в девять-десять часов вечера. И так каждый день. Я никогда не видел его вечером или в выходной день отдыхающим на диване или кушетке. Всю жизнь он был настоящим тружеником. Это умение трудиться он пронес через всю свою жизнь. Уже в пожилом возрасте, будучи пенсионером, он с раннего утра составлял список дел, которые необходимо было сделать, а потом неукоснительно его выполнял до самого вечера: ходил за продуктами, посещал родственников, занимался небольшими ремонтными работами.

Отец

Мать

Несмотря на занятость и интенсивный труд, он никогда не забывал о детях и заботился о нас. Я испытал это на себе больше других братьев. Часто, возвращаясь из своих поездок, он привозил детям подарки. Старался, чтобы они были желанными и полезными.

Помню, как в 1936 году я обрадовался, когда он, приехав из Ленинграда, привез мне роликовые коньки. Это была не только новинка, но и, как мне казалось, дорогая вещь. В те годы в кино мы впервые увидели знаменитых зарубежных артистов, катающихся на таких коньках, и вдруг я получаю столь привлекательный для меня подарок.

Гордость Одессы — оперный театр. (Архитекторы Ф. Фельнер, Г. Гельмер)

На следующий же день, прикрепив с помощью отца ролики к ботинкам, я отправился на асфальтированную дорожку недалеко от дома и стал учиться сначала стоять, а потом двигаться. Конечно, домой пришел с многочисленными ушибами и синяками, но был счастлив. Ни у кого из моих сверстников не было таких коньков.

Конечно, отец, несмотря на занятость, зорко следил за поведением своих детей. Проказы были разные: Аркадий однажды, спускаясь по перилам лестницы в соседнем дворе, съехал в кипящий котел с бельем; Саша начинал втайне курить, Мирон вызывал недовольство учительницы русского языка, которая часто ставила ему двойки. На все эти проказы отец реагировал четко. Всем попадало порядочно. Не помню случая, чтобы кто-либо из братьев не был наказан за плохие поступки.

Однажды я был поражен тем, как он гнался за Мироном вокруг стола в столовой комнате, чтобы его отлупить. Дело было летом. Открытое окно выходило во двор. Мирон, спасаясь от отца, в страхе вскочил на подоконник и прыгнул во двор. А жили мы в бельэтаже — это почти второй этаж по современным меркам. Отец в раже тоже вскочил на подоконник и побежал за ним. Эту сцену наблюдали жители нашего дома. Мирон побежал в другой конец двора, и там его укрыли пацаны.

Мне также доставалось за некоторые проступки, но в меньшей степени, чем братьям.

Родители были религиозными людьми. Каждый день у отца начинался с молитвы. Он надевал на себя молитвенное облачение: на лоб и на локоть тфилин (черные кожаные коробочки с кожаными ремнями), на плечи набрасывал талес (шаль). И так каждое утро. По субботам отец всегда ходил в синагогу, молился там. Домой возвращался с двумя бедными людьми, которых надо было покормить.

Памятник императрице Екатерине Великой (Скульптор М. Попов, архитектор Ю. Дмитренко)

Из еврейских праздников мне больше всего запомнилась еврейская Пасха — Пейсах. В первый и второй вечер вся семья садилась за праздничный стол. На столе в отдельном блюде были поставлены кушанья: несколько видов бутербродов из мацы, заполненных хреном, яйцами и еще какими-то горькими травами. Отец разъяснял, что это должно напоминать тяжелое положение еврейского народа, находившегося в рабстве у египтян. И эти маленькие бутерброды нужно было есть, чтобы ощутить то далекое и тяжелое время.

Центральным моментом праздничного пасхального вечера была беседа отца с сыном (фир кашес — четыре вопроса). Сын задавал их отцу, который должен был ответить на эти вопросы. Они касались тяжелого положения евреев в далекие времена плена у египтян.

На Приморском бульваре стоит подлинная, времён Крымской войны 1854–55 годов, чугунная пушка с затонувшего у берегов Одессы английского фрегата «Тигр»

Вопросы задавал старший сын Саша на древнееврейском языке, которому он и Аркадий обучались в детстве у меломеда (учитель из хедера), который приходил раз в неделю к нам в дом.

После этого начинался праздничный ужин — курица, оладушки из муки и из мацы, фаршированная рыба, бульон с кнейдлах (клецки).

Пасхальное вино наливали в бокалы. Один бокал с вином стоял в центре стола. Он был предназначен для ангела, которого нужно было впустить в дом в конце обеда.

Обычно дверь открывал я. Однажды с нами на сейдере (так торжественно называли первый день Пейсаха) была соседская девчонка Люська Захарова. Мы с ней открыли дверь в дом и быстро побежали смотреть на бокал для ангела. Как сейчас, помню легкое колебание вина в бокале. Значит, отпил немного. Это доставило большое удовольствие.

Забыл сказать, что праздничная посуда и кухонные принадлежности хранились весь год в антресоли над входными дверями в квартиру и распаковывались один раз в год, на восемь дней Пейсаха, а потом закладывались обратно на одиннадцать месяцев.

Я очень любил Пейсах. Мать всегда готовила вкусные блюда: фаршированную рыбу, мясо в кисло-сладком соусе, блинчики из муки из раздробленной мацы, жареную мацу и т. п. На закуску обычно подавали картофель, яйца, вымоченные в соленой воде, вкусные пирожки с печенкой и многое другое.

В доме у нас отмечали и другие еврейские праздники. Запомнился мне праздник Ханука, когда детям раздавали серебряные деньги. Долгое время я хранил у себя в качестве «Хануки гелт» серебряные полтинники. А на праздник Пурим вечером за чаем ели ументаши — треугольные булочки с маком. Благодаря этой гастрономической стороне запоминались многие праздники.

Моя мать, Клара Александровна, была замечательной женщиной. Не закончив, как и отец, средней школы, она обладала природным умом, заботилась о том, чтобы ее дети получили хорошее образование, были в достаточной степени культурными, начитанными и музыкально образованными.

Мама вечно хлопотала по хозяйству. Кроме ежедневной готовки еды, летом и осенью она заготавливала впрок различные варенья (клубничное, малиновое, вишневое), сливовое повидло. Бутерброды с повидлом и маслом ели в течение всего года. А сливовое повидло было обязательным блюдом к завтраку зимой.

При всем этом мама находила возможность заботиться о своей внешности. Была привлекательной и обращала на себя внимание родственников и соседей. Однажды ее красота и умение вести беседу сыграли важную роль в обеспечении спокойствия в семье.

В 1939 году должны были призвать в армию троих моих братьев — Сашу, Аркадия, Мирона; это стало известно многим. Естественно, знал об этом и военный комиссар Одессы. Он пригласил мать в городской военкомат. Состоялась беседа, во время которой комиссар уговорил ее выступить на городском митинге и рассказать, как она к этому относится. Конечно положительно. Вслед за этим к нам домой пришли корреспонденты одесских газет. Фотографировали семью за столом.

После выступления матери на митинге комиссар пригласил ее в военкомат и, в ответ на просьбу отложить призыв в армию хотя бы одного из сыновей, сообщил, что в армию пойдет служить лишь один — Аркадий. Другие братья будут продолжать учиться в вузах. Так мать обеспечила своим детям возможность получить высшее образование. Любовь и уважение к ней родственников и знакомых еще больше выросли.

Попытки обучить своих детей музыке, к сожалению, были почти безнадежны. В доме было пианино «Швехтен», купленное для обучения детей. Но, увы, эти попытки были обречены на провал.

Большие надежды у матери оставались на меня. Другие братья самостоятельно научились играть по слуху. Меня же в возрасте восьми лет повели поступать в школу знаменитого профессора музыки Столярского. После нескольких упражнений он неожиданно предложил мне учиться у него игре на скрипке. Я решительно отказался. Дома продолжал играть по слуху с большим удовольствием — и «доигрался» уже в студенческом возрасте до игры на саксофоне в джаз-оркестре Одесского университета.

Запомнилась мне встреча с композитором Дунаевским, который в свой приезд в Одессу пришел к нам в университет. Мы с большим подъемом сыграли одну его вещь и заслужили похвалу всеми любимого композитора. В дальнейшем я очень сожалел о том, что не учился серьезно игре на пианино, и всегда при этом вспоминал мать, которая предпринимала для этого много усилий: приглашала учителей, водила меня на музыкальные концерты. Но, увы, на музыкальном поприще прославились другие одесситы — Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс, Лиза Гилельс и другие. Среди этой группы талантливых музыкантов у меня были друзья. Мы встречались, часто ходили на концерты. Они бывали у меня в доме, играли, заставляя сердце биться учащенно. Очень сожалел, что не учился по-настоящему.