Великий пост. Дневник неофита

Дарья Верясова, 2019

Автор книги Дарья Верясова – поэтесса, прозаик и драматург. В 2019 году за прозу «Великий пост. Дневник неофита» она стала лауреатом Международной литературной премии имени Иннокентия Анненского. Подробно описывая жизнь в монастыре на протяжении Великого поста, автор не скрывает духовной неопытности своей героини и незнания ею церковной жизни. Она делится очень личным и сокровенным, в том числе переживаниями о греховной любви, от которой она скрылась в обители. В монастыре девушка прикасается к чуду, которое меняет попавших туда людей, преображает их души и меняет судьбы. Книга будет интересна как людям верующим, так и всем интересующимся православием.

День десятый

Под утро снилось нечто прекрасное, но Церковью, особенно в пост, не поощряемое, и потому проснулась я в настроении дивном, но виноватом. Потянулась и вдруг поняла, насколько примитивно — до клеточки! — здорова. Как румяные толстоногие физкультурницы с маршей тридцатых годов. Ощущение силы собственного тела было после болезни неожиданно приятным, но от этого душа затаилась и к Богу была равнодушна. Грачи кричали на солнце. Коты кричали на март. Снег таял, в животе бурчало. Хотелось свершений.

— Давайте сегодня проведем занятие, — предложила матушка после завтрака, — а то в пятницу я уеду.

По пятницам в библиотеке проводятся богословские занятия. Кто-то делает доклад по теме, потом матушка дополняет, а чаще — попросту рассказывает не раскрытую докладчиком тему, потом все расходятся по послушаниям. На занятиях я была дважды: вопросов никто не задает. В первый раз я конспектировала, поскольку услышала волшебное «Борис Зайцев» — его духовником был обсуждаемый в тот день отец Киприан (Керн), и, собственно, это единственное, что я запомнила о столь выдающемся человеке. Сегодня же в огромные окна библиотеки било солнце, настрой царил поэтический: не хотелось лишних знаний, и я втихушку занялась стихами.

А библиотека в монастыре роскошная: опоясанная вторым этажом, стилизованная под Средневековье, с диванами и застекленными книжными шкафами, с пением цветных попугайчиков, живущих под потолком. С огромным и регулярно пополняющимся книжным фондом, а до пожара, говорят, было еще больше книг, чем сейчас. С массивным овальным столом и не исчезающей с него гигантской Библией. В такой библиотеке хочется прожить жизнь.

Вообще в бытовом плане здесь все так удобно и выверено, как ни разу в жизни у меня не было. Есть стиральные машины, душевые кабины, даже кулер внизу стоит. Есть зимний сад, где вовсю греется рассада и уже подрос зеленый лук, который мы едим за обедом. Есть куры, корова и козы, для них на кухне стоят разные отходные ведра. Есть свой огород и картофельное поле — но знакомство с ними мне только лишь предстоит. Есть беседка, теплицы, ровные газоны и клумбы. Удивительнее всего то, что монастырь живет без постоянного финансирования, за счет пожертвований и спонсорской помощи. Словом, почти у Христа за пазухой, как говорит матушка, чьей непосредственной заслугой являются уют и довольство нашего замкнутого мирка. А матушка у нас чудесная и всеми любимая — о т нее веет добром и заботой. Когда она хвалит или просто говорит что-то доброе, внутри поднимается щекочущая волна тепла.

Однажды на вечернем пятничном богослужении мы с трапезницей Леной сидели на монашеских лавках перед алтарем, когда от дверей храма послышался шум и возмущенный голос.

— О! — улыбнулась Лена. — Матушка ругается!

И столько нежности было в ее голосе, что любой чурбан мог догадаться, насколько это нестрашно и трогательно: матушка ругается!

Сегодняшний доклад про отца Сергия (Четверикова) (схимонах Сергий (Четвериков). — Примеч. ред.) и его влияние на монашество делала насельница Наташа — та, что собралась воцерковлять столицу при помощи кота Сервелата. Несмотря на врожденную восторженность, чужую жизнь она излагала толково. Но я занималась своим делом и выхватывала из атмосферы отдельные слова: «Чернигов», «революция», «Париж», «тайный постриг», «написал книгу», «умер в 1947 году».

Матушкины уточнения были не в пример информативнее, впрочем, из них я тоже мало что почерпнула.

— Но за гробом не будет ни времени, ни пространства, ни возраста. Точнее, возраст у всех будет один. Я где-то читала… — О на отложила листок.

Я тряхнула головой и обратилась в слух, добирая мозгом то, что было сказано прежде.

–…что всем будет 33 года — Христов возраст.

Конец ознакомительного фрагмента.