Великий пост. Дневник неофита

Дарья Верясова, 2019

Автор книги Дарья Верясова – поэтесса, прозаик и драматург. В 2019 году за прозу «Великий пост. Дневник неофита» она стала лауреатом Международной литературной премии имени Иннокентия Анненского. Подробно описывая жизнь в монастыре на протяжении Великого поста, автор не скрывает духовной неопытности своей героини и незнания ею церковной жизни. Она делится очень личным и сокровенным, в том числе переживаниями о греховной любви, от которой она скрылась в обители. В монастыре девушка прикасается к чуду, которое меняет попавших туда людей, преображает их души и меняет судьбы. Книга будет интересна как людям верующим, так и всем интересующимся православием.

День первый

— Во сколько завтра служба начинается? — с просила меня насельница Наташа поздним воскресным вечером.

Я пожала плечами, и тогда она обратилась к соседке слева — мать Феоклите, нашему келарю — похожей на специальную круглую деревенскую бабушку в очках, переднике и с ласковыми шаркающими интонациями рекламы «Домика в деревне». Походка у нее тоже ласковая и шаркающая. Однажды осознав, что отказать я ни в чем не могу (не затем же я приехала, чтобы лентяйничать), мать Феоклита волевым решением взяла меня в помощники и использует при всяком удобном случае. Разгадав ее хитрость, я научилась удирать до того, как мы встретимся глазами и она попросит о ерунде, отнимающей время от вечерней службы или законного дневного отдыха. Если не считать этого, у нас с ней душевные отношения, и она всегда пытается меня подкормить или напоить чаем.

Так вот, Наташа обратилась к мать Феоклите… Я не знаю, склоняется ли слово «мать» в данном сочетании в литературной речи, но в разговорной мы его не склоняем.

— В семь, — ответила Феоклита, — а заканчивается в час. Или раньше — смотря как читать будут.

— В час ночи? — уточнила я, всерьез готовясь к духовному подвигу.

— Дня! — фыркнула Наташа.

Перед службой я стандартно успеваю почистить зубы, погладить котенка Сервелата, что коротает век в туалете на нашем этаже — тут кошачья зона карантина, — и пробежать стометровку до входа в храм. Иногда успеваю прийти до начала службы и приложиться ко всем иконам. Мне сразу понравилось это зимнее вставание затемно, как в детстве: нырнуть из теплого корпуса в мороз и чувствовать, как захватывает дух от ощущения света в темноте, храма в глуши, радостного просонья на душе. А сейчас светло и прилетели грачи и начали оглушительно картавую возню на деревьях.

— Они до июня тут будут, до чудотворной, — объяснила Феоклита, в первое же утро сцапавшая меня печь блины. — Скоро привыкнешь, замечать их не будешь.

В храме грачей почти не слышно, особенно в монашеской части — где алтарь и самая главная чудотворная икона Божией Матери. А во второй части храма — это называется придел — надтреснутое птичье грохотанье прорывается сквозь стены ли, сквозь окна…

Пока не было земных поклонов, я могла сидеть вместе с монахинями в маленьком уголке напротив чудотворной, под иконой Кирилла и Мефодия. А где бы еще отыскался уголок оскорбленному сердцу литератора? Но прямо перед иконой стоит большой подсвечник, и земные поклоны грозили обернуться трагедией. Пришлось уйти в заднюю часть храма, где есть лавки для прихожан — пять часов службы на ногах я бы не осилила. Я и земные-то поклоны — десять подходов по три раза, или как это говорится среди атлетов — с трудом выдержала. Сначала припадала на одно колено, опускала второе, кланялась и вставала в обратном порядке, но это было долго и вызывало старушечье кряканье. Потом заметила, что насельница Наташа впереди меня быстро складывается горбиком, ныряя к полу, и так же ловко встает, опираясь на руки. Опытным путем отбитых коленей стало ясно, что падать все же лучше на ладони, максимально близко поставленные к коленям, но и тут не без проблем: при вставании под пятки неминуемо попадает подол юбки, и что делать с этим — неясно. Рано или поздно навернусь с шумом или юбку порву.

— Смотри, лампадки постные! — шепнула мне Наташа.

Я пригляделась: вместо привычных расписных нарядных лампад стояли простые цветные. Архимандрит был тоже постовой: в темно-фиолетовом одеянии с золотистыми крестами.

Служба была долгой. Очень долгой. Время от времени меня опрокидывало в сон, и если бы не силовые нагрузки в виде поклонов, я уснула бы сидя или стоя. Но к счастью моему, сегодня не было привычных послушаний, и уснула я благопристойно после обеда, игнорируя чудную погоду и договоренность с Леной-трапезницей прогуляться до реки, где вовсю идет ледоход. Может быть, завтра сходим.

На утренней службе практически не было прихожан, а на вечерней еле-еле всем хватало места для поклонов. Архимандрит был уже весь в черном, электрический свет не горел, и темнота в храме сгущалась вместе с темнотой за окнами. И волшебное пение доносилось с клироса, и волновались огоньки лампад и свеч в темноте, и хотелось мира всем и добра. И чтобы юбка была шерстяной, а то от шелковой коленкам на плиточном полу ледяно и твердо. И молиться: о всех кораблях, ушедших в море, о всех забывших радость свою. И никогда не умирать.

А на ужин, как и на обед, были куски вареной свеклы, печеная картошка и соленые огурцы.

— Трудные будут дни, — вздохнул кто-то, глядя на это богатство.

А мне нравится: если мелко порубить, то почти винегрет.