Инфер 5

Дем Михайлов, 2021

Гоблин Оди сделал все, чтобы попасть на затерянный в океане мятежный Формоз – вышедшее из-под контроля глобальное убежище. А когда план сорвался… Оди без раздумий пошел на авантюру – что угодно, лишь бы добраться до цели, доказав, что при неудаче готов без колебаний сдохнуть безымянным мусором ради достижения задуманного. А на что ты готов пойти ради достижения цели? Но как бы то ни было… бойся своих желаний – ведь они сбываются. Улыбнись бване, гоблин… улыбнись бване, мусор Формоза…

Глава вторая

Радость для своих воспаленных закапанных глаз я обнаружил на потном черепе худющего ушлепка, что попытался убраться с моего пути, но запутался в собственных ногах-тростинках и рухнул, ударившись харей о песок и пустив зеленую слюну. С шорохом вбив тесак в песок, я присел рядом и оперся на рукоять.

— Хорошие очки, упырок…

— Дарю…

— Дарить своей жопе будешь, гоблин. Покупаю.

Порывшись в кожаной сумке, обнаружил там недоеденный кусок соленого мяса, горсть стеклянных разноцветных шариков, сложенный пожелтелый лист бумаги и несколько монет. Их я и бросил в песок.

— Продано! — с нескрываемой радостью прохрипел тощий гоблин, жадно сцапывая деньги вместе с песком.

Поднявшись, он поковылял прочь, оставив на песке единственное свое имущество, не считая трусов — солнцезащитные треснутые очки в синей пластиковой оправе. Подцепив их за дужку, я отставил руку в сторону, и замерший с бутылкой гоблин, сидевший на низенькой табуреточке и собиравшийся промыть язву на левой голени, послушно вылил часть воды на мои новые очки, смывая стылый наркоманский пот. Тот доходяга с зеленой слюной по любому был торчком и оставалось ему немного. Промыв очки, нацепил их на переносицу, и мир потемнел до приемлемой яркости. Дерьмо… до тех пор, пока обожженные глаза не заживут, мне все будет казаться невероятно ярким и ослепительным. Оставив в ногах поделившегося водой кожаную сумку со всем содержимым кроме свернутого листа, я двинулся дальше по стремительно пустеющему передо мной проходу, на ходу разворачивая бумагу. На бумаге оказался достаточно длинный перечень имен и цифр. Хватило минуты, чтобы понять — это список должников Нашхора. Фраза-девиз в верхней части листа гласила «Либо деньгами — либо жопой! Им решать!». Странный язык… замысловатая вязь… но я понимал смысл, хотя и с некоторой задержкой.

Скомкав бумагу, я бросил ее на решетку тлеющего у небольшого прилавка гриля. Бумага тотчас вспыхнула на раскаленном металле.

— Вот ты где! А ну к ноге, планк!

Чуть качнувшись, я позволил кнуту надсмотрщика щелкнуть по воздуху, едва не задев выпученный глаз с запозданием упавшего на жопу владельца гриля. Перехватив кнут, резко дернул на себя, и жилистый длинноволосый бородатый парень с изумленным хеканьем рванулся вперед, смешно засеменив и пытаясь снова упереться в землю, одновременно сдирая с запястья петлю кнута. Дернув еще разок, я подался вперед, отбил удар ножом и вбил кулак ему в живот. Схватив скрючившегося придурка за волосы, я приподнял его чуть выше.

— Я и кнут — одно целое, да? — одобрительно кивнул я искаженному лицу, перед тем как прижать его к решетке жаровни.

— А-А-А-А-А!

Его руки уперлись в раскаленный гриль и тут же зашипели, он с диким воем попытался отодрать полыхающее лицо от решетки, но я давил сильнее, и парень замолотил ладонями по металлу, оставляя прилипшие куски дымящейся кожи. Выгадав момент, я отступил и рубанул. Тело рухнуло, плеснуло кровью на песок, пару раз дернулось и затихло. Голова осталась на решетке, окутанная пламенем и дымом.

— Не вздумай сожрать, — я направил тесак на упавшего хозяина заведения.

— Смалахове — не мое, фурир, — заверил он меня, робко приподнимая большие самодельные щипцы. — Я уберу… и почищу решетку…

— Я гоблин. Гоблин Оди.

— Как скажешь, гоблин Оди, — быстро сориентировался и слабо улыбнулся тот. — Хочешь, зажарю тебе крысу? Убью и выпотрошу на твоих глазах. Бесплатно. Только не убивай…

Я двинулся дальше, не обращая внимания на замерших в палатках и под тентами здешних обитателей. На что смотреть? Смуглые, тощие, почти обнаженные, подыхающие от кожных болезней и грязи, всего боящиеся и тихонько скандирующие свой главный девиз: главное — терпеть и жить тихо и спокойно, тихо и спокойно…

Шаг…

И я прямо почувствовал, как в меня уперся равнодушный системный взор. Огромная красная полусфера грозно нависала над центром квадратной площади, огражденной низкой каменной стеной, что служила указующей границей докуда можно ляпать кривые палатки. Хотя здесь, у центра, «особняки» были побогаче — большой размер, пластиковые стены, кое-где даже подобие окон с усаженными насекомыми москитными сетками.

В центре площади, под стальной колонной и жопой полусферы, находился высокий дощатый помост, походящий на место заседаний и эшафот одновременно. Чуть в стороне пяток столов с лавками, прикрытых зонтами. Крохотные пятнышки сумрака прямо под полусферой? Как раз на помосте, рядом и у столов, находились те, кого я искал — пара десятков крепких вооруженных рыл, почти на каждом старая выцветшая бейсболка, солнцезащитные очки и шейный платок. Ну надо же… вот они — сливки здешнего общества. Фуриры…

Стоило мне выйти на солнечный свет, и над площадью повисла напряженная тишина, что длилась недолго — от силы секунд десять. За это время я успел пройти треть небольшой площади, скользя равнодушным взглядом по лицам медленно стягивающегося к каменному периметру населения. На испуганных харях забитых жизнью и кнутами гоблинов отчетливо читалось желание получить хотя бы немного развлекухи — и желательно с кровью, кишками и фонтанами размозженных мозгов.

— Что же ты натворил, планк? — яростно громыхнул властный голос.

Его обладатель обнаружился сразу — он высился на добрых две головы надо остальными. Средних лет, широкоплечий, в простой чистой серой футболке, черных штанах до колен, крепких ботинках с высокими носками. Кожаный ремень с закрытой на клапан кобурой. Белый шейный платок, черная бейсболка и очки с темно-желтыми линзами довершали облик фурира. Или я низковато взял?

— Замрод? — поинтересовался я. — Гоффурир Замрод?

— Он самый.

— Хотел что-то? А то я тут праздную…

Чуть наклонив голову, я с интересом взглянул на пухловатую девку, сжимающую сразу два кнута. С моего тесака продолжала капать кровь обезглавленного, оставляя на песке темные пятна.

— Ты… — начал было Замрод, но вгляделся в меня чуть внимательней и… осекся, задумчиво провел ладонью по идеально выбритому подбородку.

— Тебе не жить! — прошипела пухлая, крепче сжимая кнуты. — Ты зарезал Мурсика! Мы ждем… мы ждем… скоро я сдеру с тебя кожу и…

— Заткнись, — тихо велел Замрод, и девка захлопнула пасть, не договорив угрозу.

— Кто ты такой?

Толпа вокруг гоффурира колыхнулась и начала раздаваться в стороны. Я увидел сети, рогатки на длинных древках… понятно… убивать празднующего они открыто не рискнут, а вот опутать его сетями и обездвижить…

Разумно.

И ясно, что поговорить не получится — для начала они решили поймать бесноватого. Запеленать в сети. А там уже можно и решать. Но как дело не обернется — я все равно сдохну, предварительно пройдя через все порожденные их убогой фантазией пытки.

Ладно… ладно…

— Мы просто поговорим, — с легкой улыбкой предложил Замрод, демонстративно показывая пустые руки.

Я коротко дернул рукой, и один из «рыбаков», что по его тупому мнению умело подкрадывался ко мне сзади, поймал меж ребер брошенный нож, выронил сеть и упал. Парой быстрых шагов оказавшись рядом, я добил ушлепка, забрал нож, сеть и два связанных веревкой пластиковых шара, что вроде как были наполнены песком. Достаточно увесисто.

— Постой…

— Я вас всех вырежу, — оскалился я, отступая обратно к палаткам. — Всех до одного!

Крутнувшись, держа в ладони пластиковый шар — поплавок от сети? — я вбил его в лицо выскочившей из палатки суки. Она с хрипом рухнула, схватилась за промятую харю. Крутнув на веревке второй шар, я врезал им по хребту девки.

— А-А-А! Сука! Боло не так работает!

Ударом ноги сломав ей шею, я скрылся в узком проходе, исчезая с глаз системы.

— Нет смысла бежать! — загремел Замрод. — Ты лишь отсрочишь неизбежное! Я знаю, что ты отдал револьвер старшей нурсе. Глупо! Как теперь выстрелишь? Как убьешь на расстоянии?

Он, находясь в зоне видимости и слышимости системы, не стал говорить, что они-то как раз вооружены огнестрелом и скоро пристрелят меня. Но я суть уловил и с той же мрачной усмешкой ответил из-за палаток:

— Гоблин… ты забыл — я убиваю не сборщиков. Я убиваю фуриров…

— И что с того? Типа ты смелый и умелый?

— Нет… — отозвался я уже с другого места. — Не поэтому…

— Отомсти за меня… за мою подругу, забитую насмерть, — шепотливой скороговоркой выдав эти слова, согбенная безногая старуха упала обратно за дырявый полог, оставив на песке длинный сверток.

Молча подхватив, на ходу развернул, глянул, переломил и заглянул внутрь. Старый двуствольный обрез с единственным патроном. Развернувшись, я поднял оружие и нажал на спуск. Облако дроби с готовностью искромсало лицо влетевшего в проход молодого гоблина с сетью. Звук выстрела пролетел над лагерем и затих. Подняв обрез над головой, я рявкнул:

— Я порешу всех долбанных сучьих фуриров! Каждого, кто бичевал вас! Каждого!

— Откуда у него дробовик?!

— Я НЕ ВИЖУ! ГЛАЗА! МОИ ГЛАЗА! Я НЕ ВИЖУ! — лишившийся лица парень, натыкаясь на столбы, путаясь в тряпках, вывалился обратно на площадь. — Я НИЧЕГО НЕ ВИЖУ! СУКА-А-А-А-А!

— Не захотели говорить — будете умирать! — крикнул я и, наугад выбрав маршрут, двинулся к самому тесному скоплению убогих пристанищ здешнего сброда.

Передо мной на песок упал одинокий винтовочный патрон, подхваченный на бегу.

— Левее! Сюда!

Брошенный тяжелый кастет не успел коснуться земли и через секунду уже был у меня на пальцах. Следующим я подобрал еще один патрон — двенадцатый калибр. Судя по маркировке — мелкая дробь. Ну и хрен с ним… с клацаньем проглотив патрон, обрез тут же выплюнул подарок — прямо в лицо следующего загонщика с сетью.

— А-А-А-А-А-А!

— Вот дерьмо! — послышался знакомый и уже не такой спокойный голос. — Фуриры! Братья! Поймайте этого сумасшедшего! Вперед! Поймайте целым и невредимым — он явно нездоров…

Ну да… только что Замрод отдал прямой приказ загнать и убить меня. Я тихо рассмеялся, а через пару секунд мой смех стал громче, когда с той же площади донесся еще один громкий хриплый властный голос:

— С чего ты вдруг раскомандовался, гоффурир Замрод? У меня прав не меньше!

— Так командуй, гоффурир Золвадус! Он убивает наших!

— Не тебе посылать в бой мои бригады!

Ухмыляясь, подхватывая с песка два тонких самодельных метательных ножа, я бесшумно пробирался по узким проходам палаточного лагеря, двигаясь вокруг площади.

— Он тут! — указала было на меня какая-то баба, но на нее тут же навалилась другая гоблинша, вжав первую говорливой харей в песок.

— Не видим его!

— Осторожней, Полг! У него огнестрел! Двое ослепли!

— Кто он, сука, такой?! Кто этот долбанный Влуп?!

Звук чужого выстрела пришел с запозданием. Рухнув, я перекатился, набивая в свежую рану грязный песок. Подскочив, не выпрямляясь, бросился в первый попавшийся проем входа, успев увидеть, как падает в сторону согбенный старик, прижимая руки к простреленной груди. Еще две пули прошили ткань палатки, едва не снеся макушку визжащей девки. Кучно бьет… ударив ножом, пропоров ткань, я вывалился наружу, перекатился, метнулся за выглядящий прочным дощатый ящик и… не добежал, опять упав на песок. На этот раз обожгло левое бедро.

— Сдавайся, Влуп!

— Дерьмоеды! — прошипел я, ползком ввинчиваясь в неглубокую утоптанную канаву, что вела куда-то все ниже. Зажимая рану на руке, глянул внимательней на странный проход. Увидев отвесные земляные стены с вырезанными в них нишами, забитыми барахлом, все понял и решительно двинулся вперед. Четыре метра пологого спуска, и я поднялся во весь рост в широком рве, что достигал глубины трех метров и представлял собой что-то вроде подземной улицы с ответвлениями и вырезанными в твердой как камень земле комнатушками. Здесь точно нет управляющей системы — Камальдула подобной херни не позволила бы. Впрочем, она бы и не разрешила городить весь этот сумрачный хаотичный городок.

Припав к стене, я содрал рубаху, разодрал и наспех соорудил тут же пропитавшиеся кровью повязки. Снова грязные и мокрые от крови лапы работали, а взмокшая голова думала.

Как Замрод за считанные минуты успел узнать, что я передал револьвер старшей нурсе? Ему точно не Зорга рассказала — даже захоти она, все равно бы не успела. Раз что ей пришлось бы опрометью бежать в сторону, чтобы я не увидел, затем сворачивать и еще быстрее нестись к площади. Там еще надо успеть доложить и скрыться до моего появления. Зорга послала гонца? Нет… я не видел бегунов — убегающие не в счет. Гонца с вестью всегда легко отличить от обосранного труса.

Зато там были системные полусферы…

Здешняя система стуканула Замроду, передав важную инфу?

Пока буду отталкиваться от этого.

Дернув головой, я встретился взглядом с вылезшим из тесной земляной норы мужиком. Ему хватило секунды, чтобы оценить ситуацию и втянуть жопу обратно. А еще через секунду меня там уже не было — продвинувшись на десяток шагов вперед, я поднялся по другому узкому склону и вернулся к пыльным палаткам, где грохотали типа дерзкие и грозные голоса ищущих:

— Куда он делся?

— Мы найдем тебя!

— Сдайся сам — сдохнешь проще!

— Я тебя освежую! — тонко и громко провизжал нервно подрагивающий хреносос с грязным дробовиком, замерший посреди прохода и поводящий стволом оружия из стороны в сторону. — Покажись, планк! Я тебя высосу! Как устрицу!

Поднявшись за его спиной, я коротко ударил, вбивая нож в основание черепа. Второй нож утонул между ребрами слева. Подхватив дробовик, я содрал с плеча заваливающегося трупа наклеивающийся на липучку странноватый патронташ на пяток патронов — было всего два. Уйдя с прохода, на ходу разрядил оружие и снова зарядил, обратив внимание на выжженную на пластиковом прикладе надпись «Зона 40». Чуть задержавшись, перевернул дробовик и глянул на не слишком старательно затертое слово в нижней части приклада. Знакомые буквы разобрать легко. Бункерснаб.

— Где он?!

— Я нашел Тофса! Тофс сдох! Тофс сдох!

Крутнувшись, я вернулся тем же путем и убил верещащую девку, не став трогать ее копье и обрывок рыбацкой сети с крючьями. Ориентируясь по голосам загонщиков, чуть ускорился, миновал активно ищущий меня участок палаточного лагеря и оказался в трех шагах от каменного декоративного периметра центральной площади, оставаясь при этом скрытым тентом. Почти не целясь, трижды выстрелил и снова растворился между палатками, провожаемый взглядами изможденных тощих сборщиков. Шаг… и на площади поднялся дикий ор. Шаг… и с площади раздалось три выстрела, следом гневные окрики и… долгий пронзительный вопль подыхающего. Прихрамывая, скользя между постройками, в один из просветов я увидел, как на площади грузно упал стрелок с винтовкой. Над ним стоял Замрод с тесаком. Подняв такой же тесак и направив его на гоффурира Замрода, стоял еще один надсмотрщик с короткой седой бородкой и в фиолетовой металлической кирасе.

Хорошо… даже отлично…

Расслабляться я не собирался — раны жгло, не давая забыть о стрелке, что сумел достать меня даже в этом хаосе из тряпок, веревок и пьяных сборщиков. Я так и не увидел его, но он может быть где угодно. Главное — не останавливаться….

Обогнув один из углов площади, я вскинул дробовик и… опустил, увидев выставленные кругом щиты из дерева, металла и пластика. Поздновато, но все же спохватились, суки. Что ж… Развернувшись, двинулся прочь, по пути вспоров глотку выскочившему навстречу парню с мачете. Второму, что бежал за уже дохлым лидером, я нанес несколько глубоких ран в живот, но добивать не стал. Когда его сдавленные крики, служащие мне ориентиром, отдались и сместились влево, я круто свернул и полоснул тесаком по глазам спрятавшейся хитрожопой, как она считала, суке с сетью в руках. Завыв, она куда-то побежала, но налетела лбом на столб и рухнула. На нее тут же навалилась какая-то смуглая деваха с изрубцованной спиной, начав часто и неумело наносить удары ножом куда придется. Ослепшая надсмотрщица колотила ногами и что-то хрипела, но всем слышавшим было посрать. А еще через несколько секунд воздух разодрали пронзительные звуки сирен.

— Двузубая Башня гневается! — перепугано провыла сухонькая безухая лысая старушка, вставая и приседая на своей водорослевой подстилке с частотой метронома. — Зилрой и Зилра недовольны! Зилрой и Зилра недовольны!

Сирены смолкли, но вместо них зазвучал голос уверенного в себе гоблина:

— Никто не смеет портить священный для нас праздник Смакендритт! Фуриры! Прекратить! До заката еще есть время! Всем фурирам — собраться на площади! Немедленно!

Короткая пауза…

— Праздничный убийца Влуп! Он же Оди! Ты в своем праве! Можешь продолжать! Но если надоело — баржа ждет у берега. Ждем в гости. Поговорить…

Дослав патрон в дробовик, я чуть помедлил, прислушиваясь к молчаливому частому топоту ног — застигнутые в разных частях лагеря надсмотрщики торопились вернуться на центральную площадь. Один из них пробежал мимо, увидев меня, посеревшего от грязи, слишком поздно и с тонким визгом высоко подпрыгнул.

— Беги дальше, сука, — поморщившись, буркнул я, и перепуганный гоблин поспешил воспользоваться шансом.

Пожав плечами, я выпрямился и… замер, наткнувшись взглядом на вытекшего из-за поворота… кого-то… длинный грязно-белый плащ с редкими черными разводами скрывал очертания фигуры, но я увидел винтовку, чей ствол как раз направлялся на… Замершая фигура помедлила, пялясь на меня чернотой капюшона, в которой поблескивали линзы защитных очков… секунда… и плащеносец бесшумно утек, двинувшись в обход. Вот и встретился с тем, кто сумел достать меня дважды.

Ладно…

Усмехнувшись, глянув на прикрывающие раны повязки, я зашагал по улочке, двигаясь к берегу.

* * *

Выскакивать на берег как гоблин из жопы мира я не стал.

Если я отмечаю Смакендритт с тесаком и дробовиком, кто-то другой и говорливый может праздновать с пристрелянной винтовкой.

Поэтому я задержался за окраинным рядом пыльных тентов, добравшись сюда ползком — чем ближе к краю, тем ниже и уродливее эти пристанища, собранные из всего, что только попалось аборигенам под руку. Куски дырявого пластика, рваные автомобильные покрышки, камни, хреновые глиняные кирпичи и пучки сухой растительности. Все это в высоту достигало максимум пояса среднерослого гоблина. Лежа на исцарапанном животе — зацепился за сухие колючки — я огляделся и увидел лишь одного здешнего жителя. Неподвижный старик с минуту пялился на меня мертвыми тусклыми глазами, прежде чем осознал, что ему это не чудится. Изучив кровь на моих повязках и злой грязный оскал на моей харе, он дрожащей рукой протянул мне кусок какой-то зеленоватой хрени с черными вкраплениями. Что-то вроде хлеба? А может кусок дерьма здешних подводных тварей… Мотнув башкой, я отказался от угощения, и старик тут же спрятал его обратно в пыльные тряпки, что кутали его странно изломанные тощие ноги.

— Я выдержал сто… — голос старика шелестел как крылья мертвой птицы, падающей с неба. — Я выдержал сто ударов… я выжил…

Услышав слабый стук двигателя, я чуть наклонился, глянул в узкую щель, полную солнечного обжигающего света, и увидел подходящую к берегу баржу. Ага…

— Я выдержал сто…

Кивнув, я дернулся в сторону, сдернул одну из свисающих с тряпок и внутри соседнего «вскрытого» мной убежища обнаружил присевшего на корточки худого длинноволосого гоблина с тесаком в руках и ножом на поясе. Одного удара хватило, чтобы притаившийся ушлепок рухнул на песок и задергался, пытаясь заставить грудь расшириться и загнать внутрь хотя бы глоток воздуха. Содрав с него нож, я рывком приподнял хренососа и подтащил ближе к границе поселения.

— Я выдержал сто ударов арматурой, — прошелестел за нашими спинами старик.

— Гулп! Гулп! — задыхаясь, выдохнул пленник.

Его выпученные и наливающиеся кровью глаза молили о пощаде, но в то же время правая рука пыталась вбить мне тесак в ребра. Отбив его оружие, я успокаивающе улыбнулся и сказал чистую правду:

— Отпускаю, — произнес я, вздергивая добычу на ноги и нахлобучивая ему на голову свою шляпу.

Развернув за плечи, пнул в жопу, вышвыривая на прибрежный солнцепек. Пусть живет…

Резкий треск… над подошедшей почти вплотную баржей поднялся едва заметный дым… отпущенный мной гоблин рухнул на колени и схватился за выросший из яиц стальной шип. За его пробитой насквозь жопой лязгнул раскрывшийся зонтиком наконечник гарпуна. Последовал рывок приделанного к штырю троса, и гоблина потащило в море под гул набирающей обороты лебедки.

— А-А-А-А! А-А-А-А! — над побережьем зазвучал протяжный запоздалый вой. — А-А-А-А…

— Охренеть, — буркнул я, наблюдая за происходящим из палатки шелестящего старика. — Ты видел? Хера себе вы тут от глистов чистите…

— Я выдержал сто ударов… Замрод был справедлив… так сказали люди… я выдержал сто ударов…

— А чего не отомстил? — поинтересовался я, глядя, как орущего гоблина затаскивает в океан.

Секунда… и в бьющееся в волнах тело вцепились сначала осклизлые вспухшие руки, а затем и зубы здешних падальщиков. Лопающаяся расходящаяся кожа, обнаженное мясо, льющая на белесые жадные хари кровь… шесть когтистых пятерней дружно растягивают в стороны ягодицы, наружу лезет требуха…

— Не жрать, суки! — усиленный микрофоном голос с баржи отличался от того, что сделал мне приглашение поговорить. — Это моя добыча! Не жрать! Отплачу крабовым мясом! Не трогать! Я убил Влупа! Я убил Влупа! Я отомстил!

— Замрода не так легко убить. — старик уставился на меня, его челюсти механически двигались, перекатывая в слюнявом рту крохотную зеленую крошку. — Я выдержал сто ударов… у Замрода два сердца…

— Ну да… а жоп сколько?

— У него глаза на затылке…

— Ага…

— Он быстр… очень быстр…

— Чем еще напугаешь, старик?

— Я выдержал сто ударов… Меня держали четверо… Замрод бил… мне бы достать хоть одного — и титановые врата рая откроются предо мной без скрипа… я нащупаю мягкие сочные сиськи небесной девы…

— Ага… так достань…

Продолжить интересную беседу не дали — над водой зазвучал переполненный злобой рык:

— Кепос! Сука! Кто разрешил?!

Второй оратор не замедлил с ответом, и на этот раз я услышал в его голосе не ярость и радость, а испуг насравшей на рожу спящего хозяина собаки, что знает — наказание неизбежно:

— Он убил мою Тувочку! Убил Тувочку! Я отомстил! Мое право! Мое праздничное право!

Щелк…

Этот странный звук нельзя было обозначить иначе… он пришел в уши именно резким щелчком кнута… И в ту же секунду виднеющаяся над баржей голова крикуна взорвалась или даже лопнула как спелый гнойник. Обезглавленное тело взмахнуло руками и рухнуло за борт. Над водой поднялся и закачался у борта пустой гарпун с редкими мясными лоскутами.

— Вот ДЕРЬМО! — вздохнул раздраженный голос. — СУКА! СУКА! ДОЛБОСУКА! Эй! Выпейте за дохлого Влупа! Зилрой и Зилра угощают каждого из Сорокушки! Сто граммов за наш счет! Пейте! Пейте залпом как пережившие ядерный апокалипсис! Смерть мутантам! Смерть мутантам! Смерть мутантам!

— СМЕРТЬ МУТАНТАМ! — взорвался ответкой весь лагерь.

— Я выдержал сто ударов… — прошелестел покачивающийся старик.

— Смерть суке Влупу и мутантам! — закривлялась выскочившая на пляж почти голая девка с отвисшими сиськами. — Влуп сдох! Я срала ему в душу! Я ХЫК!.. — покачнувшись, она, чтобы не упасть, сделала пару шагов вперед, оглянулась, с недоумением потрогала торчащую из жопы рукоять тесака и, прерывисто взвизгнув, упала.

— А че? — пробормотал я. — Мы не хуже сучьих гарпунеров…

— Я выдержал сто ударов…

— На. — уложив перед стариком заряженный обрез, оставив при себе только ножи и короткое копье, я прикрыл подарок краем тряпья. — Отомсти. Любому фуриру в харю.

— Почему там Кросса с тесаком в жопе лежит? — удивился безликий голос с башни.

Выйдя на солнцепек, я в несколько шагов добрался до дергающейся Кроссы, вырвал оружие, попутно вбил ей в затылок копье и хорошенько поворочал, делая мозговое смузи. Закончив, отступил, позволяя вылезшим мутантам прибрежной полосы забрать добычу.

— Зачте-е-е-ется… безымянный… — прохрипел мутант с безглазым оплывшим лицом. Черные выпяченные губы не могли скрыть темных клыков и распухший оранжевый язык. — Зачте-е-ется…

— Я Оди.

— Оди… кормилец О-о-оди…

Мясной коктейль со вскрытой скорлупой утащили. Еще через секунду я вернулся в укрытие и широко улыбнулся, увидев, как поднявший дробовик старик нажимает спуск.

Грохнуло.

Всплеснувший руками фурир поймал хлебалом двойной выстрел и рухнул. Отдача выбила дробовик из старческих рук, приклад разбил ему лицо. Заваливаясь, плюясь кровью, старик улыбался:

— Я выдержал…

— Точно…

— Я пошел мять сиськи девы…

— Давай, — буркнул я, забирая с тела еще живого фурира пистолет и проверяя магазин.

— Влуп! Дружище! Ты живой! Так… Все замерли! Все, сука, замерли! Если еще кто-то решит отомстить… он пожалеет! Влуп нужен нам!

— Задрали вы с этим Влупом, — прорычал я, добивая полудохлого фурира. — Я Оди!

Меня никто не услышал. Зато голос с башни заливался постъядерным соловьем:

— Жду тебя! Прыгай в баржу — и к башне! Управление там ерундовое. А тангтары тебя не тронут — ты их накормил. Никакой ловушки, дружище Влуп. Ее и в прошлый раз не было — долбаный Кепос мстил за свою девку с огромным членом. Ты ее зарезал… и булки Кепоса осиротели… сам понимаешь — жопная любовь трагична… Да? Или я перебрал с пылью ковалькиса… Оди! Жду тебя! Выпьем!

— Попытка два, — буркнул я вставая.

Глянув на умершего старика, я забрал разряженный дробовик и снова шагнул на песок залитого солнцем побережья.

* * *

Голос с башни не соврал — тангтары меня не тронули. Плывя к покачивающейся на волнах барже, окуная лицо в воду, я видел уродливые тела измененных генетическими манипуляциями гоблинов. Не сказать, чтобы их было много. Сидя на светлом песчаном дне, они запрокинули уродливые головы и провожали меня взглядами или движением безглазых лиц. Ноги и задницы на песке, руки подняты и колышутся вместе с водорослями, несколько безруких жадно хватают ртами кровавые куски из рук кормящих.

Выскочив из воды по пояс, я уцепился за свисающую с кормы веревку и вытащил себя на палубу. Присев за пристройкой, вытряхнул воду из пистолета, вслушиваясь в мертвую тишину, подкрашенную кровавыми пятнами и мозговой жижей. Ничего не услышав, глянул на берег и увидел стоящего у самой кромки воды Замрода. Он стоял бесстрашно, заложив руки за спину, глядя лишь на меня, не обращая внимания на копошащихся у его ног тангтаров, что утаскивали в воду еще два мертвых тела — отомстившего старика и фурира со снесенной дробовым зарядом харей. Демонстративно медленно сняв черные очки, он провел пальцем по красной от крови щеке и показал палец мне. Стоящие за его спиной прилипалы дружно закачали головами, застучали кулаками о ладони, принялись чиркать пальцами по горлам, всеми силами показывая, насколько большую ошибку я совершил, пролив кровь самого Замрода. Один от избытка чувств присел и схватился за лысую голову. И тут же поймал горестным хлебалом окровавленный кулак Замрода — тому явно не понравилось тыловое театральное представление. Получив критику, надсмотрщики разбежались. Последним с берега ушел больше не глянувший на баржу Замрод. Вдалеке над центральной площадью заиграла ритмичная музыка, следом послышались ликующие вопли сборщиков, ожидающих праздничные сто граммов самогона. Смакендритт продолжается!

Фыркнув, я стер с лица остатки жгущей солнечные ожоги воды и нырнул в открытую дверь невысокой рубки. Одного взгляда хватило, чтобы понять — управление здесь действительно проще некуда. И долго изучать его не потребовалось — оглядев скудные органы управления, я ткнул кнопку с рисунком двуглавой башни и вышел. Рыкнувшая мотором баржа начала разворачиваться. Судя по солнечным панелям и смутно знакомым обводам корпуса, можно смело утверждать, что баржа на электрическом ходу. Но ревела она так, будто ее толкали вперед движки внутреннего сгорания. Из кормы вырывался серый дым. Принюхавшись, я уловил запах озона и чего-то фруктового. Это точно не гарь сгораемой солярки.

Вернувшись ненадолго в рубку, я прихватил с небольшого откидного столика сверток. Усевшись на палубе так, чтобы быть прикрытым рубкой со стороны берега — не хочу больше ранить сердце видом ведущего по ранке на щеке гоффурира Замрода — развернул сверток и обнаружил в нем свернутую лепешку, набитую жареным рыбьим мясом. Рядом приткнулись два опасно-крохотных зелено-черных перца. Вот это я понимаю — прощальный подарок Кепоса… Кусанув перец, через мгновение я зашипел от разлившейся по рту обжигающей боли и поспешно впился зубами в лепешку с рыбой. Израненные губы рвало изнутри огненным валом, но я блаженно улыбался, пережевывая рыбную питу. Улыбался и глядел на приближающуюся двузубую башню.

Чем ближе становилась постройка, тем отчетливей я понимал, что в основе здания находится древний маяк. Причем маяк мощный, скорее похожий на военную постройку, а не гражданскую — железобетонное литье, никаких украшений, узкие окна бойницы. Впрочем, бушующий штормовой океан вполне можно считать одним из самых грозных противников — снесет и не заметит. Растущие над маяком две доминирующие башни были построены позднее. Светильник маяка оказался зажат между двумя постройками, что были соединены частыми веревочными мостиками и туго натянутыми тросами. На моих глазах по тросу скользнула пара фигур, скрывшихся внутри одной из башен. Там же — вокруг двух зубов Вилки — имелись опоясывающие широкие помосты из бревен, досок, арматуры и просто палок. Разноцветные тенты скрашивали это убожество и даровали тень. Еще один палаточный городок, но подвешенный над шумящим океаном.

Вокруг маяка имелось высокое решетчатое ограждение — частые острые пики поднимались над волнами на три метра. Баржа чуть довернула, ускорилась и пошла на таран одного из участков стены. Дожевывая рыбную питу, я с интересом наблюдал, игнорируя пялящихся на меня сверху маячных аборигенов. До тарана дело не дошло — участок ограждения резко ушел вниз, и мы прошли в образовавшийся проход, скользнув днищем вплотную к торчащим в воде пикам. Я заметил несколько юрких тел, что попытались прорваться в огражденный периметр, но не успели и разочаровано опустились на дно. Среди них были не только тангтары, но и несколько странных здоровенных скатов и совсем уж загадочных рыб с двумя хвостами.

Благополучно войдя внутрь, баржа замедлилась и через несколько минут замерла у бетонного причала. С его противоположной стороны замерла такая же посудина. Над нами висели примитивные разгрузочные краны, а еще выше из основной части массивного маяка выходила канатка с замершими кабинами. Сегодня праздник… работать нельзя, можно только бухать и убивать.

Не дожидаясь встречающих, я спрыгнул с баржи и зашагал по причалу, в то время как закатное солнце продолжало напоследок обжигать мою кожу, пытаясь нанести как можно более глубокие ожоги. Вот так и поверишь, что старушка планета до сих не простила долбанных гоблинов за нанесенные увечья.

— Добро пожаловать, гордый Оди! С праздником тебя! — ослепительно улыбнулся мне выскочивший из приоткрытых широких металлических дверей горбатый пузатый карлик в длинном одеянии, похожем на великанскую майку, что достигала почти до земли.

Из дыры в майке чуть левее пупка торчал начищенный до блеска медный кран.

— Заткнись и веди.

— Ладно! — едва заметно поклонившись, карлик громыхнул подвешенными к поясу кружками и торопливо засеменил к дверям. — Я Тякиноко!

— Мне посрать.

— Ты зол и устал… кожа обожжена… вот… — остановившись, карлик снял с пояса одну кружку, стукнул ей о торчащий из пуза металлический носик, повернул кран, и в посудину полилась желтая струйка. — Вот! Прими от всей души, дружище Оди! Триста граммов целительной амброзии в твой рот из чрева моего! Испей моих выделений!

Я так неспешно сдавил ему горло, что он успел понять свою ошибку и торопливо прохрипел:

— Не моча! Не моча! Я Тякиноко! Я сучий Тякиноко! Гриб! Чайный гриб! КХ-Р…

Пару секунд я думал, потом еще столько же смотрел на дрожащую кружку, поднятую рукой почти покойника. Наконец принюхался и разжал пальцы, отпуская горло горбатого карлика. Вытерев руку о его майку, я зашагал дальше, а хрипящий ушлепок с краном в пузе поспешил за мной.

— Ты зол… так зол… твоя кожа обожжена….

— Убью.

— Ты умел… убиваешь быстро… ты безжалостен и любишь проливать кровь… — приостановившись, карлик влил в себя вышедшее из крана, повесил кружку обратно на пояс и опять поспешил за мной, не ведя, а следуя и продолжая говорить: — Вот почему великий Зилрой сразу приметил тебя…

— Это что? — задумчиво спросил я, уставившись на пристенные живые украшения.

За металлическими дверями обнаружился вполне ожидаемый широкий недлинный коридор, что выходил в округлое и чуть утопленное в скалу помещение первого этажа. Вверх вела столь же ожидаемая винтовая лестница, по центру находилась забранная решеткой лифтовая кабина, куда я соваться не собирался. В полу у входа в зал имелись ведущие еще ниже закрытые сейчас стальные створки. Вверху замерли крюки погрузочных машин, а выше, на высоте третьего этажа, я увидел заставленную ящиками решетчатую платформу — похоже, это зона загрузки, где все собранное уходит в кабины канатки.

Меня же заинтересовали сидящие у стены пузатые ушлепки с настолько гигантскими раздутыми животами, что они покоились на отдельных подставках. Обнаженные гоблины, раскинув ноги, привалившись к мягкой обивке стены, все как один пялились на несколько мерцающих перед ними экранов, откуда неслись знакомые еще с ВестПик звуки приторных сериалов.

— Роберто! Как ты мог! Трахнул мою сестру? Трахни и меня! Давай, бессердечный ублюдок! Трахай!

Моргнув, я перевел взгляд на двух гоблинш в шортах и майках. Ловко переступая через ноги сидящих у стены, они кормили пузанов, придерживая у их ртов тарелки с жидкой бурой кашей. Запихнули ложку — и к следующему. А всего пузанов было семь, хотя у стены имелось место для восьмого, но оно пустовало. Третья девушка, воркуя что-то на ухо шестому пузану, что громко чмокал губами и влажно попердывал, обрабатывала рукой его дряблый член, явно пытаясь добиться оргазма. Четвертая гоблинша, отставив тарелку, прислушалась к происходящему внутри задрожавшего живота седьмого пузана, поспешно подставила под торчащий из пуза кран банку, и внутрь полилась прозрачная красноватая жидкость.

— Все условия для сладкой жизни и хорошего качества истинного алокаля! — похвастался карлик и горестно поник. — Жаль я не могу жить также хорошо… Конкурс велик! Сейчас за место десятого священного хряка бьются семеро!

Я молчал, вглядываясь в отекшие лица живых сосудов, а гоблинша продолжала сливать из дрожащего урчащего живота жидкость, что становилась все темнее, пока почти не почернела.

— Алокаль премиальный, — едва ли не шепотом произнес карлик Тякиноко. — Только на экспорт! Почти настоящий вкус легендарной коки с ромом! Добавь льда — не отличишь! Бьет по голове мягко, как кувалда в подушке! И почти никакого привыкания… Скажи, Оди… хочешь отведать почти настоящий куба либре?

— Двигай жопой.

— Двигаю… еще как двигаю… мой приватный танец зажигает самые черствые сердца, — заверил меня горбатый карлик. — Тяжело быть столь красивым… когда я медленно двигаю тазом и вкладываю свой крантик в жаждущие уста… О! У мягкорукой Зофи получилось! Шестой испустил струю! Испустил струю! Его алокаль будет крепче и слаще… Умничка, Зофи!

Стирая выступивший на лбу пот, гоблинша улыбалась с гордостью отменно потрудившейся работницы, вытирая мокрую руку о свою майку.

— Я плесну тебе в ротик из двух своих кранов сразу! — томно пообещал карлик, стоя на винтовой лестнице. — Мой личный коктейль! Ты хочешь?

— Хочу!

— Ты хочешь?

— Хочу! — еще чаще закивала Зофи.

— Ты хочешь? — повысил голос Тякиноко. — УГХ!

От моего пинка его швырнуло вперед, и он лишь чудом не упал, торопливо засеменив вверх.

— Да-да… я увлекся выдачей премиальных… Поверь, Оди — работников надо поощрять! Пряник лучше кнута…

Он продолжал говорить, но я не слушал, поторапливая его пинками и не забывая изучать внутренности маяка. Когда мы сделали два круга и оказались на решетчатой платформе, я убедился, что не ошибся — мы добрались до зоны загрузки. Над решеткой замерла пустая кабинка с открытыми створками, у стены выстроились в ряд воняющие подпорченными морепродуктами пластиковые контейнеры. Выход наружу был заблокирован тяжелой решеткой.

Мы двинулись дальше, пройдя мимо даже не заметившей нас компании бухающих гоблинов, торопливо закусывающих из стоящего между ними пластикового корыта, полного густого супа из водорослей и моллюсков. Там же мелькали распухшие шипастые рыбьи головы и хвосты, а порой лапа жадно жующего гоблина цепляла что-то длинное и тягучее, отправляя в пасть и с хлюпаньем втягивая мясную спагетину. Брызги, сопение, сосредоточенные глаза не отрываются от десятилитровой бутылки мутного стекла, где едва розовой жидкости осталось на четверть, а плавающим внутри головастикам уже не хватает места, и они лезут на стекла.

— Башенное мясо чтит праздники, — гордо заметил карлик, на ходу вздернув майку и с наслаждением почесав между мохнатыми ягодицами. Закончив, он заботливо смазал торчащий из живота крантик вычесанной жопной слизью и с удовлетворённым вздохом пояснил: — Сыро здесь. И соль жрет металл. Главное — смазывать. Может, все же налить кружечку бодрящего? И для мозгов полезно! Витамины внутреннего брожения, Оди! Это надо ценить!

Глядя на стенное панно, выложенное из черепов, ребер и тазовых костей самых разных тварей — включая гоблинов — я не ответил, пытаясь понять, зачем было выкладывать из костей изображение двухбашенного маяка внутри него самого. И странно, что в центре одной вылепленной из ребер башни горит зеленый огонек, а в другой лишь чернота.

— Что случилось с сукой Зилрой, гоблин? — поинтересовался я у горбатой спины, и карлик споткнулся на очередной ступеньке, с испугом вскрикнул, выбрасывая перед собой руки.

Дебил промахнулся — его руки ушли в пустоту между ступеньками. Я помог, поймав упырка за спутанные волосы и рванув на себя.

— А-А-А-А-а-а-ай…. А даже неплохо… — хрипло простонал Тякиноко.

— Что с сукой Зилрой из потухшей башни, гоблин?

— Я чан! Чан грибной! Не надо… не могу сказать… он не любит, когда нарушают его волю! Не любит! Он мне крантики местами поменяет!

— Да ну?

— Оставь его, Оди, — донеслось сверху.

Глянув туда, я увидел высокую и какую-то усталую даже на вид долговязую фигуру в длинном распахнутом малиновом халате. Одежды под халатом я не заметил, а вот металл блеснул…

Показался главный крантик старого маяка?

— Оставь, — столь же устало повторил малиновый халат и махнул рукой, исчезая в сумраке наверху. — Пойдем… выпьем… я зажарю тебе марлина… Тебе берегового самогона? Или из наших пупков изопьешь?

— Самогон, — буркнул я, отпуская карлика и вытирая руку о стену. — Свали, гриб чайный…

— Может, повторим борьбу страстных равных, Оди? Мои крантики всегда к твоим услу… — поймав мой взгляд, карлик осекся, съежился и начал стекать со ступенек.

— Где долбанная Зилра? — крикнул я в царящий сверху сумрак, заодно отмечая, что за все время поднятия не засек ни одной красной или иного цвета системной полусферы.

— Жопу и яйца сестры жарят сектанты, Оди. Спасешь ее член из огня? — эхом отозвался старый маяк.

— Нет.

— Не бесплатно, убийца, не бесплатно.

— Что дашь? — столь же громко поинтересовался я, чуть ускоряя восхождение по гремящей винтовой лестнице.

— Конторист Зирвелла ушла вместе с сестренкой. И книгу свою увезла с собой…

— Дерьмо! — рявкнул я, выходя на верхнюю площадку маяка.

Надо мной прозрачная крыша с металлическим каркасом. Я вижу основание лампы, вижу странную пушку, опутанную проводами, вижу солнечные панели. И вижу две лестницы, что ведут в противоположные стороны от площадки — к двум поднятым зубцам Вилки.

— Но книга Зирвеллы — не плата… — сидящий где-то посередине одной из лестниц малиновый халат всхлипнул и тяжело поднялся. — Нет… просто факт… а заплачу я тебе оружием, снаряжением, бухлом, жратвой и даже собственной жопой, если придется. Только спаси мою сестру.

— А Зирвеллу?

— А Зирвеллу в жопу… из-за нее все и случилось… Сука! Нельзя без разрешения совать свой нос в чужие жопы — особенно в жопы сектантов! Тупая сука-конторист!

Поднявшись, малиновый халат вышел на свет и протянул руку. Я с готовностью вытер о его рукав остатки слизи с волос карлика и ободряюще кивнул:

— Где самогон и марлин?

— Пошли, — кивнул долговязый хрен с узким лицом хищного усталого хорька, черными длинными волосами и зелеными глазами с почему-то белыми густыми ресницами.

— Почему я? — для начала я задал самый простой вопрос.

— Я видел, как ты убивал… и могу точно сказать, что ничего подобного не видел никогда прежде… ты ведь опытный убийца, так?

— Что ты… я просто гоблин из жопы мира, — оскалился я. — На трахнутых тунцах приплыл.

— Тунцах? Не надо дешевой безалкогольщины, дружище! Тебя, как и всех, выкинула кабинка канатки… погоди… у тебя память стерта? Больно уверено ты разговариваешь…

— Где долбанный марлин?

— Все будет, — кивнул Зилрой, толкая стальной люк, что послушно и легко поднялся. — Бухла хватает. Рыбы валом. Но зря ты отказался от чайного гриба Тякиноко, Оди… там есть чему душевно изумиться.

— Ага, — зевнул я.

— А чем это пахнет рукав моего халата?

— Изумлением Тякиноко. О… вот это дело…

Подцепив с заставленного различными бутылками столика одну, открутил металлическую крышку, принюхался, изучил этикетку с надписью «Кокос-43» и только затем огляделся, делая первый глоток водки.

Трехэтажные апартаменты. Не больше и не меньше. Этажи соединены металлическими лестницами. Нижняя зона представляет собой недавно засранную зону отдыха — это прямо чувствуется, что недавно. Два мягких дивана со скомканными покрывалами, потухший большой экран, а над ним нашлепка красной полусферы на стене. Полусфера крутнулась, на меня уставилось два темных стеклянных зрачка. Поиграв с молчаливой системой в гляделки, я продолжил осмотр. Все… стандартно и с безнадежной неумелой попыткой придать роскоши этому месту. Какие-то старые картины на разную тему, зато с одинаково ободранными золоченными рамами, починенная деревянная мебель с остатками полировки… А вот это интересно… я на минуту застыл рядом с открытым металлическим контейнером, частично утопленным в стене. Там, подвешенный на транспортировочных крюках, застыл подрубленный к подзарядке малый экзоскелет. Название модели само всплыло в моей памяти, что не хотела вспомнить имя матери или первой девушки, зато радостно перечислила все возможные модификации этого экза.

Полицейская модель, модифицированная для целей сдерживания. Именно такие экзы выходили на улицы еще благополучных городов, где население представляло собой потомков самых сдержанных, толерантных и миролюбивых предков. В таких городах недовольные протестующие не пытались громить здания мэрии или захватывать полицейские арсеналы. Максимум шарахались с транспарантами, кричали про свое недовольство. Ну может, самые молодые из них поджигали машины, сталкивали с крыш флаеры, обрушивали огромные панно с постоянной рекламой… мелкие проказники по мировым меркам. Поэтому против них применялись самые щадящие меры противодействия — слезоточивый газ, водяные пушки, изредка резиновая картечь или ультразвук. Короче — все то, что поможет быстро и бескровно подавить неумелое восстание ушлепков… Модель Ля Фундасьон. Модификация Кальма. Из нестандартного разве что встроенный в правую руку…

— Огнемет, — улыбнулся звякнувший бутылкой Зилрой. — Хорошая штука… я пробовал запекать им барбекю…

— И как?

— Мясо воняет…

— Ясно.

— Орет…

— Ага…

— И убегает с кухни… сука…

— Сука, — согласился я и продолжил осмотр.

— Недопеченная каракатица выскочила в то окно и ушла на корм домашним тангтарам…

— Бывает…

— Пожарить тебе стейк?

— Чем?

— На сковороде, — со вздохом махнул воняющим рукавом Зилрой. — Я отчаялся в поварском деле… а вот сестра моя… — он снова всхлипнул и нагнулся над приткнувшимся рядом с экзоскелетом допотопным холодильником со стеклянной крышкой.

Сделав еще глоток, я мимоходом заглянул в исходящий морозным паром холодильник, готовясь в случае чего запихнуть туда его же хозяина, но не увидел ничего кроме рыбы, птицы и замороженных бараньих голов.

— Голову размораживать долго, — неправильно понял мой интерес хозяин одной из башен. — А пара куриц еще мягких есть…

— Курица норм зайдет, — ответил я и, задирая голову, поощрил Зилроя: — Давай по делу.

Второй этаж представлял собой спальню. Поднявшись на десяток ступеней, я убедился в этом, найдя огромную кровать со сброшенными простынями и вспоротым матрасом.

— Я тогда немного психанул, — признался снизу Зилрой. — Ж-жопа…

— По делу говори.

— А что говорить? В голове хаос… надо выпить — и хаос взойдет до снисходительной энтропии… Давай я буду плакать и жарить мясо, а ты слушать и готовиться к спасательной операции?

— Где оружие?

— Выше.

— Начинай рыдать, — кивнул я и потопал наверх, не забыв прихватить бутылку.

По центру крыши нашлась еще одна красная полусфера — лучший охранник арсенала.

Арсенал…

— Дерьмо, — рыкнул я, увидев абы как составленные ящики в углу пустующего третьего этажа. — С-сука…

За такое обращение с оружием надо руки отрывать…

Опустившись на колено перед первым ящиком с откинутой крышкой, для начала глянул на маркировку на боку: «Бункерснаб. Братская помощь всем выжившим! Выживайте и процветайте!».

Внутри обнаружилось шесть помповых дробовиков. Сталь и пластик. Никаких украшений, все оружие одинаково, покрыто консервационной смазкой. Под дробовиками брезентовая прокладка, а ниже картонные коробки с патронами. Шестнадцатый калибр. Картечь. Встряхнув брезентовую прокладку, убедился, что это мешок со спрятанным внутрь длинным широким ремнем. Там же нашлось еще шесть ремней — от самих дробовиков. Уже неплохо… Не трогая пока другие ящики, я спустился на этаж ниже, прихватил оттуда несколько полотенец почище и поднялся обратно, продолжая слушать излияния Зилроя, что орал на всю башню, звеня посудой на кухне.

Разодрав на повязки одно полотенце, что было многообещающе белого цвета и с остатками пластиковой упаковки, зацепился взглядом за приоткрытый второй ящик. Через секунду крышка отлетела в сторону, а я чуть ли не нырнул в ворох шелестящих упаковок.

Все выглядело… древне и свежо одновременно.

Перевязочный материал нескольких типов, хирургические инструменты в металлических судках, снабженные лаконичными инструкциями плотные связки блистеров с лекарствами, пачки хирургических нитей, отдельно лежащая пила, блестящий хромом расширитель для ребер и много чего еще. Инструкции на нескольких языках. Помимо лаконичных пояснений имелись картинки и яркие высказывания вроде «Суровый сурвер вставит молча» на пачке с ректальными свечами или наклейка на ручке хирургической пилы: «Пилить поперек!».

Содрав пропитанные кровью тряпки, оглядел раны. Медблока ожидать не приходилось — в башне я его не отыскал. Разве что в соседнем Зубе, но не верится, что все так просто. Перерыв остатки лекарств, вытащил с самого дна плоский ящичек с содранными проволочными пломбами. Откинув крышку, увидел четыре противопехотные мины. Перевернув одну, понял, что это неумелая маскировка или тупая шутка — мины оказались толстыми и нихрена не эргономичными аптечками со странно большими световыми индикаторами. Содрав защитную упаковку, отодрал наклейки с расположения игольных гнезд, вжал кнопку до щелчка на внутренней стороне и прижал аптечку к спине справа. Загудевший девайс тут же воткнул в меня пару игл, забирая образцы. Не обращая внимания на последовавшие уколы, я вытащил из уже вскрытого пакета широкий браслет с еще более широким экраном. Допотопная хрень вроде наручного тактического планшета. Содрав наклейки, нацепил его на руку, успев прочитать, что штука автономная и сопрягается с аптечками диапазона «Сурвлайв 4-10», а также с экспериментальными нейрочипами «Сурв-разум» диапазона от 0.99 до 2.4. Так… не сказать, что загривок напрягся в надежде, но я определенно ускорился, цепляя тактику на запястье.

После активации экран засветился, показав сначала шкалу зарядки и сообщив, что заряда хватит еще на сто сорок два часа. Следом появилась надпись «Бункерснаб». И наконец примитивный такт занялся делом, начав проверку окружения. Реально примитив… в мое время они либо уже исчезли окончательно, либо сменились напыляемыми или в виде умной татуировки для тех ретроградных гоблинов, что боялись допускать авто-хирурга к глазам. Хотя боящихся было крайне мало. Зато существовали миллионы тех, кто не принимал ничего в себя по религиозным мотивам. Вот таким, как они, напыляемые планшеты и специальные очки позволили пусть чуток, но приподняться и получить доступ хотя бы не к самой грязной черной работе — менеджеры младшего звена, клерки, курьеры… всех не перечесть, но всех объединяла крохотная сучья зарплата. Не заняв, до следующей корпорационной подачки не дожить… Но это все же лучше, чем подряжаться на примерно также оплачиваемые контракты по возведению дамб на границах затапливаемых территорий… Че? Хорошая работа? Она только для тех, кто вставил нейрочип в башку.

Хочешь реального бабла, гоблин? У тебя два варианта — жить в кровавом сумраке, служа мафии, и жить недолго, только если не повезет стать кем-то достаточно весомым… либо же вставить в голову электронный чип и навсегда покинуть системный сумрак и получить доступ к отлично оплачиваемой работе. А заодно доступ ко всей современной технике, где использовалось нейросопряжение — вроде многотонных шагающих механизмов. Если позволишь любой из корпораций вколоть себе в основание черепа еще один имплант — небольшую металлическую каплю размером с ноготь мизинца — откроешь себе дорогу в корпорационные армии, где тебя после качественного обучения посадят в кокпит продвинутого боевого меха, способного в одиночку разрушить до основания небольшой город за считанные часы…

А если нет ничего… иди и строй дамбы, рой отводные канавы для токсичных вод, собирай мертвецов, всплывших из поднявшихся могил затопленных кладбищ, и готовься сдохнуть в ближайшие месяцы от пробирающей до костей парши или утекшей из очередной долбанувшейся АЭС радиации. Ну, может, еще пошлют корчевать обгорелые остатки сожженных в прошлые десятилетия лесов и сажать в мертвые земли тут же погибающие саженцы… Бесполезный круговорот дерьма и гоблинов, где одно превращается в другое…

Тактика на запястье опознала аптечку. И больше не опознала ничего, о чем сообщил улыбчивый человечек в зеленом комбинезоне, что сокрушенно развел руками, поник головой, но тут же снова взбодрился и выставил оба больших пальца, показывая, что переживать не стоит. Он так сильно подался вперед, пытаясь ободрить, что почудилось, будто этот нарисованный хреносос выставил не два, а три больших пальца. При этом проползла куцая строчка под картинкой, оповещающая, что планшет уловил сигнал нейрочипа, но не смог опознать его даже приблизительно.

Дерьмо…

Хотя я не удивлен — сомневаюсь, что у меня в башке может быть что-то из сурверского барахла. «Сурв-разум 0.99»? Идите нахер с таким предложением.

Не опознав нейрочип, планшет вплотную занялся данными с аптечки, высветив ее текущий запас лекарств и их срок годности. Все окрашено желтым, что говорит о более чем среднем качестве химии и о подходящем к концу сроке годности. Хотя срок годности меня волновал мало — ясно, что ничего реально стоящего не пошлют в Зону 40. Я уже понял, что этот кусок прибрежной территории не больше чем ферма морепродуктов и редких овощей. А… ну да… еще они экспортируют алокаль из раздутых животов живых бродильных чанов…

Следом по экрану пошли собранные аптечкой данные. Кровопотеря, странный состав той крови, что еще оставалась в венах, много неопределяемых компонентов, налицо тяжелейший токсикоз, легкая степень радиационного поражения… и следом еще целая страница мелкого текста. Все опять окрашено в желтый. А раз желтый, а не красный — можно не обращать внимания. Это как с жопой — пока болит, но кровь не хлещет, гоблину похер.

Меня больше заинтересовало предложение нацепленного на запястье допотопного устройства обновить его прошивку в любом из подключенных к внешней постапокалиптичной сети Бункерснаба терминалов, что может позволить опознать нейрочип у меня в голове. Код доступа не потребуется, сурвер: выживай! Выживай любой ценой!

Да эти ушлепки все столь же круто трахнуты на всю голову…

Ладно… ладно…

— Ты меня вообще слушал? — поинтересовался поднявшийся с бутылкой и тарелкой хмырь в халате. — Непривычно, когда сборщик нагло сидит ко мне жопой. Я ведь хозяин башни!

— Ты не хозяин Башни, — тихо рассмеялся я, забрасывая аптечки в брезентовую сумку, а следом закидывая пачки патронов. — Ты точно не хозяин Башни. И я слышал каждое твое слово. Продолжай. Что ты там только что горестно кричал про жалобу в Дублин?

— Да это я так! Они ведь не добрались до Дублина! И я хозяин башни!

— Ты хозяин половины уродливого прибрежного дерьма, что слеплено из дерьма, окружено дерьмом и пропитано им же, — ответил я. — И сам ты дерьмо… со странной дверцей в животе, что ведет к твоему внутреннему дерьму… А будь ты хозяином Башни… я бы тебя уже грохнул…

После короткой паузы Зилрой предположил:

— Может, я хозяин не той башни?

— А ты хозяин? — задал я встречный вопрос, бросив на него короткий взгляд. — Ты больше похож на крысу, что очень хочет выжить и при этом не лишиться своего уютного крысиного сучьего гнездышка…

На этот раз пауза была подольше, но ответ все же последовал и был ожидаем:

— А я и не отрицаю, — устало пробормотал сникший мужик, буквально стекая по стенке на пол и бухая бутылку между тощих волосатых ног. — Дерьмо… Как же, сука, я устал вертеться… Долбанный Замрод!

— Говори, — рыкнул я. — Говори! Описывай все творящееся здесь дерьмо. Плюй мозгом через пасть. И целься своими тухлыми воспоминаниями и мыслями в меня.

— Охренеть…

— Давай!

— Да ты не слушаешь! Прилип взглядом к дробовикам и восторженные слюни пускаешь!

— На хороший дробовик можно и слюни пустить, — оскалился я, оглаживая ладонью ствол одного помповика, что чуток отличался от остальных складываемым прикладом.

Убрав оружие в сумку, я докинул еще патронов, после чего с неохотой закрыл клапан и задумчиво затарабанил пальцами по ящику с хирургией.

— Как же, сука, утащить побольше и не потерять быстроту? Жадность гоблина погубит… а затем трахнет и убьет. Рассказывай, Зилрой… иначе, пока ты тут мнешься как дешевая сучка, из твоей сестры выколотят последние остатки мозгов и матки с помощью прикладов и членов. И еще вопрос, чем и куда колотить станут!

— Дерьмо! — едва ли не взвизгнул Зилрой. — С-сука!

— Так любишь сестричку?

— Да в рот ей жопу! Срал я на нее! Но без нее — я труп! До следующих выборов три дня! И без Зилры я выбываю автоматом! Мы же долбаная пара!

— Пара? Трахаешь сестричку?

— Бывает… а порой она меня… но дело не в этом! Мы — пара кандидатов в правители Зоны 40! И нас любят!

— Уверен?

— Да нас обожают все планки! Окажись я на берегу — залижут до смерти!

— Точно уверен?

— Ну да, — вздохнул Зилрой, глянув на мою исполосованную спину. — Понимаю твой скепсис, едва не перешедший в сепсис… но это так! До нас с сестрой тут умирало по десять, а то и по пятнадцать планков в день! Не было никаких договоренностей с тангтарами! Каждую ночь мутанты выходили на охоту, душа и утаскивая из лагеря спящих сборщиков! Каждый день на прибрежный песок выносило обглоданные черепа! Да здесь будто мясорубка работала! Клянусь тебе! Такое впечатление, что вся система была направлена на быстренькое уничтожение всего живого! Канатка выбрасывала новеньких, их полосовали осатаневшие от страха фуриры, забивая до смерти чуть ли не в первые часы. Ночью из моря выходили тангтары… следующим днем мы приманивали мутантов на отравленное желудочной отрыжкой больного жбана мясо… или гарпунили их… А порой и глушили как рыбу динамитом и гранатами, если накопленные бонусы позволяли заказать премиальную доставку. Сплошное, мать его, молотилово! Смертность до тридцати рыл в день — если считать потери от ран, обезвоживания и болезней! А кабинка знай подбрасывает все новых и новых нихрена не понимающих бедолаг со стертой памятью! Ты понял, нет, планк?

— Гоблин.

— Что?

— Я гоблин. Гоблин Оди. Запомни.

— Да понял я уже что ты не планк Влуп… вся Зона 40 это отчетливо поняла, когда щедро умылась скрабом из собственной крови вместе с раскрошенными зубами… я же все видел на экранах… О! Сбился с темы — так ты понял, гоблин Оди? Тут было молотилово! Куда ни глянь — смерть и кровь! План не выполнялся! План настолько не выполнялся, что мы не могли получить даже самые примитивные медикаменты или инструменты! Голыми пальцами выковыривали из ран осколки раковин и рыбьи шипы, а укусы ядовитых тварей лечили припаркой из собственного дерьма! Само собой, все это нихрена не помогало, и планки подыхали как на конвейере бойни!

— Как и должно быть, — кивнул я. — Короче, все шло по задуманному плану, пока не появились вы с членоносной сестричкой. Так?

— Какой еще задуманный план? Кем задуманный? — выпучился Зилрой. — Тут царила кровавая анархия! Всем было на все посрать!

Конец ознакомительного фрагмента.