Плохие сны

Демшус Криптор

Москва, наше время. Главный герой – интеллигентный преподаватель культурологии, влюбленный в девушку из института. Во время одной из лекций в его голове неожиданно начинает звучать грубый голос, отпускающий циничные и непристойные комментарии. С этого момента вся его жизнь начинает катиться под откос.

© Демшус Криптор, 2023

ISBN 978-5-0059-5748-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Доцент

— Терпеть не могу осень, — буркнул себе под нос человек в мышиного цвета пальто, проводив взглядом желтые листья, которые порыв ветра бросил откуда-то из-за плеча. Какая там «прекрасная пора, очей очарованье!?» Он перепрыгнул лужу, поднял воротник повыше, ссутулился и ускорил шаг: над головой нависала длинная и мрачная стена в пять этажей, которая одним своим видом сообщала о бренности жизни и тщетности всего сущего. Если смотреть на нее слишком долго, то обычно впадаешь в меланхолию и тоску. Здание было примечательное, маскирующееся под жилое. Но даже если сильно не вглядываться, то любой посторонний, рассеянный прохожий рано или поздно обратил бы внимание, что каждое окно этой желтой стены забрано в решетки. Вроде бы, ничего странного, экономическая ситуация в России уже добрые два с лишним десятка лет приучила жителей первых, а зачастую и вторых этажей, что окно без решетки это хороший повод попасть в криминальные новости, обычно в раздел ограблений. Но так, чтобы все окна до пятого этажа — это уже слишком. А потом картина дополнялась воротами в слое депрессивной серой краски, с колючей проволокой над ними, да еще синей табличкой над убогой проходной. Тут уже все становилось совершенно ясным. Казенный дом.

Из вишневой «девятки», припаркованной недалеко от входа, вдруг громко и настойчиво донеслось:

— Я-а-а. Хочууу быть с тобой!

«Нет уж, спасибо», — торопливо подумал Пимен и с некоторым облегчением повернул за угол, однако все еще успел услышать заунывное «В комнате с белым потолком, с правом на надежду…» «Ну вот, теперь привяжется. Песня, конечно, красивая, но слишком грустная». А грустить не хотелось совершенно. Точнее, не хотелось множить имеющиеся поводы для печальных мыслей. Анфиса, молодая и красивая аспирантка кафедры искусств, совершенно перестала обращать на него внимание и определенно завела себе хахаля. Буквально вчера, выходя из лифта, он столкнулся с ней, сжимающей в руках огромный букет роз. В ее зеленых глазах плавало загадочное, мечтательное выражение и она даже не ответила своим бесподобным «хай, Пимен!» на его приветствие. Он пожал плечами и постарался сконцентрироваться на работе, но запах цветов преследовал его все полуторачасовое занятие. Темой лекции была философия В. Дильтея, так называемая «наука о духе». Поясняя различие между «объяснением» и «пониманием» Пимен привел яркий, на его взгляд, пример ревности Отелло к Дездемоне:

— Нам не нужно придумывать какие-то там научные гипотезы, — сказал он аудитории своим хорошо поставленным мягким баритоном. — Взаимосвязь эмоций, которая возникает у Отелло, мы понимаем внутренним образом. Почему? Потому что мы, практически каждый из нас, так же способны пережить эту взаимосвязь, — тут ему пришлось сделать усилие и прогнать видение в котором Анфиса, возможно, в эту самую минуту целуется взасос с привлекательным незнакомцем, потом садится к нему в машину, и едет в апартаменты, где они…, — Пимен тряхнул головой, — пережить, так сказать, в силу своего опыта. Быть может, не с такой же интенсивностью и последствиями, однако…

— Все бабы сцуки. И проститутки.

— Ч-что? — оторопел Пимен.

Он снял очки, слегка дрожащими пальцами протер линзы, после чего водрузил их на нос. Вгляделся в первые ряды, занятые преимущественно молодыми студентками разной степени привлекательности. Ближайший студент сидел в третьем ряду, имел внешность ботаника и никак не походил на обладателя хриплого, прокуренного голоса, который так безапелляционно прервал ход его мысли. Да и девушки сидели ровно и не оглядывались, словно ничего и не произошло. Судя по всему, слова слышал лишь один Пимен. Он кое-как закончил лекцию, скомкав окончание, и побрел в университетскую столовую, пребывая словно в состоянии забытья, из которого его пробудил сочный шлепок по спине.

— Даррова, доцент! — весело приветствовал его приятель Димон. — Че такой мрачный?

— От доцента слышу, — ответил Пимен обрадованно. — Поднос бери. Да знаешь, что-то все сразу навалилось. Работа, диссертация, ничего не успеваю. Погода еще эта мерзкая.

— Понятненько, — ухмыльнулся Димон, накладывая себе макароны. — Не дала?

— Не дала, — сквозь зубы признался Пимен. — И даже хуже. Букет ей подарил кто-то. Тысяч пятнадцать стоит. А день рождения у нее в июне.

— Старик. Я давно тебе говорил. Настойчивее надо быть. Как говорили древние греки, если долго наблюдать за девушкой на расстоянии, то рано или поздно можно будет увидеть, как она — что?

— Стареет? Толстеет? — предположил Пимен.

— Выходит замуж, дурачила, — мягко сказал Димон. — Не нравишься ты мне. Может быть, тебе диету поменять? Белка есть побольше или витаминов? Кстати, возьми макароны по-флотски, рекомендую. С соусом пальчики оближешь.

Пимен покорно взял порцию макарон. Димон был его единственным другом, с которым он мог обсуждать Анфису. И вообще мог разговаривать на любые темы, начиная от культурологии, на кафедре которой они вместе трудились, и заканчивая очень интимными вещами.

— С диетой все в порядке, — сказал Пимен задумчиво. — Я на домашнем питании. Ты же знаешь, мама кормит.

Димон азартно поглощал суп и молча кивнул патлатой головой, с длинными, вьющимися, слегка сальными волосами, которые делали его похожим на рок-музыканта. Он прекрасно знал, что его приятель минимум раз в неделю навещает маму, от которой всегда возвращается с ворохом пакетов, набитых разнообразной снедью.

— Но ты знаешь, что-то я стал плохо спать. Ворочаюсь, встаю, в темноту пялюсь, и никак. Встану, хожу, потом опять лягу. И так несколько часов. А утром иногда вдруг проснусь резко, сердце колотится и тревожно как-то. А сегодня вообще послышалась какая-то чушь…

— Чувак, тебе еще и тридцати нет, а у тебя уже темные круги под глазами наметились. Ну с какой стати тебе плохо спать? — заинтересовался друг. — Слушай, а я только что понял, ты, наверное, преступник и тебя совесть мучает? Или перед сном что-то возбуждающее принимаешь? Или фильмы страшные смотришь? А может, тебе твои соседи мешают, ты скажи, у меня дядя участковый, он их мигом оформит…

— Да нет…, — пробормотал Пимен, медленно размешивая сахар в чашке. — Соседи в ночную смену работают, их дома нет обычно. Кофе я пью не позже шести. Ужасы не люблю. Мне комедии нравятся. И всякие фантастические фильмы про социум будущего, антиутопии.

— Ну вот. От будущего устройства общества всякого нормального человека в дрожь бросит, это тебе любой биржевой аналитик подтвердит, — сказал Димон в своей обычной манере, когда невозможно было точно понять, иронизирует он или говорит абсолютно серьезно. — Эквилибриум смотрел?

— Шутишь? Раз десять. Любимый фильм. Контроль эмоций, тотальная диктатура и все такое.

— Понятно. А знаешь… — Димон отодвинул тарелку, откинулся на спинку и посмотрел на него изучающе, как врач на приеме.

— Что?

— Я ведь не случайно про Эквилибриум вспомнил. Мы с тобой уже сколько знакомы? Лет пять?

— Э-м-м…

— И за все это время я ни разу не видел, чтобы ты сердился, выходил из себя. Или радовался до одури. Или…

— Просто я флегматик, — прервал его Пимен. — Темперамент у меня такой. Ты же знаешь.

— Ты пойми, девушкам твой темперамент не продашь. Думаешь, они мечтают оказаться в постели с флегматиками? Ты должен был показать ей свою суть, свое мужское дикое начало.

— Что же делать? Думаешь, с ней уже поздно, поезд ушел?

Димон покачался на стуле, задумчиво досасывая через соломинку клюквенный морс.

— А знаешь, у меня есть одна идея.

— Знаю я твои идеи, — нахмурился Пимен. — Вон, профессор Козловский до сих ругается на меня «проклятым Гудини».

— Это он про розыгрыш на новогоднем корпоративе, когда ты пообещал его загипнотизировать, а вместо этого он потом весь вечер ходил с лицом в саже?

— Ну да, все ржали, а он думал, что это я внушил ему «позитив».

— Ну смешно же, правда! — Димону все же удалось вызвать слабую улыбку на лице друга. — А давай набухаемся! — неожиданно предложил он.

— Что?!

— Да! Тебе нужно расслабиться, отпустить себя, эмоционально раскрыться. Я никогда не видел тебя нажратым.

— Ну что за сленг, Дима, «набухаться», «нажратый», — поморщился Пимен. — Мы с тобой культурные люди.

— А мы культурно. Я серьезно, — Димон наклонился вперед и горячо, но тихим голосом, чтобы не услышали соседи, продолжил, — я знаю одно культовое местечко за углом, возьмем вискаря или текилы… а главное, Анфису позовем, она не откажет.