Пожиратель нечистот

Денис Александрович Игумнов, 2017

Цикл рассказов, объединённых темой спасения через сознательный выбор героями книги бремени греха, преступления, жертвы ради общего блага. Психопат меняет веру и начинает служить смертью, рьяно уничтожая всходы тьмы. Приехавший отдыхать на море мужчина оказывается втянут в нечто настолько жуткое и непонятное, творящееся в частной гостинице, что вскоре перестаёт отличать реальное от бредового. Амбициозный оперативник, расследуя серию жестоких убийств, выходит на след потусторонней жути, скрывающейся на городской свалке. Упрямый лаборант, страдающий букетом психических расстройств и ненавистью к начальству, ставит гениальный, по своему невежеству, эксперимент на себе и персонале секретной подводной базы. Начинающему жить взрослой жизнью юноше судьба преподносит подарок прямиком из тёмных веков доисторического прошлого планеты; он получает дар дружбы, плата за который оказывается слишком высока. Содержит нецензурную брань.

Пожиратель нечистот

Глава 1. Муки творчества

Мужчины взрослеют позже женщин, им, чтобы стать полноценными, требуется нечто большее, чем просто знание и сумма навыков. Природа не дала мужчинам явного механизма биологического предназначения. Начать играть главные роли в гендерном театре они могли лишь сами, добровольно погрузившись во всю грубую жестокость окружающей действительности. Каждый муж взрослел по-своему: кто-то выбирал традиционный путь своих отцов и шёл на войну; кто-то испытывал свою смелость на улице; некоторые воспитывали гордость на ринге. Но все, даже те, кто никогда не сбивал кулаки в кровь, так или иначе, бились за право быть собой. Соперничество и власть. Очень часто сегодня власть выражалась в количестве ничего не значащих цифровых загогулин на банковском счёте. Но суть власти никогда не менялась; между желаемым результатом личного могущества и насилием смело можно поставить жирный знак равенства. В самом деле, какая разница убивать самому ради наживы или отнимать добро у других участников рынка, будучи"цивилизованным"бизнесменом? А разница есть. Во всяком случае, для некоторых. Одни назовут их вымирающим видом, доставшимся миру от времён завоевателей, переселения народов, всеобщей резни, а другие, знающие, нарекут реликтом из будущего — обратной связью с безымянным, вездесущим богом.

Дожив до двадцати одного года, Игорь Марков решился попробовать. Он долго обдумывал, планировал, решал, а главное боялся. Победить страх, узнать кто он есть на самом деле ему мог помочь талант, но Игорь не знал о его существовании. Он видел странные, реалистичные до потного ужаса сны и воспринимал их обычными кошмарами своей воспалённой фантазии, он и не подозревал, что за их стеной, на цепи предрассудков сидит пёс его силы. И прикрываясь щитом будки пса, за ним наблюдает совсем уж чужой, поселившийся в заброшенных туннелях разума некто холодный, как плесень, свирепый, будто заражённый бешенством дикий зверь, безумный и одинокий, словно лунный свет.

Беременный самим собой Марков, выигравший в смертельную рулетку у жизни, получивший приз в виде детской души, наблюдающий, неспящий, умело направляющий. Он питал незрелое дитя мечтами, а сам насыщался его страхами и сомнениями, облизываясь на готовящийся в печи разума наваристый бульон смерти. Симбиоз потенциального серийного убийцы, обладающего силой и коварством существа манипулятора, жирующего на людских горестях, и невинного ребёнка.

Приманкой для того, кто прятался внутри, стал дар Маркова. Такие необычные способности, сами по себе, придавали трапезе остроту универсальной приправы, и их необходимо было реализовывать в жизнь, а единственным доступным знакомым путём для непрошенного гостя было большое НАСИЛИЕ. Игорь, правда, не подозревал о наличие у себя таланта и тем более о существовании у него в голове зловещего двойника, но чувствовал. Подсознание толкало его к молоту поступков, инструменту, который освободил бы зверя, как всегда, при помощи судьбы, из карлика возможностей сотворив великана действий.

Марков — изначально порочный тип, осознающий всю ущербность своих желаний, сколько себя помнил испытывал нездоровую тягу к исследованию всего пограничного — боли, душевной болезни, смерти. Он хотел доказать себе, что достоин жить, топтать землю наравне со всеми. Обладая довольно посредственными способностями к обучению, Игоря обуревал мятежный дух. Он учился (не учился, а мучился) на четвёртом курсе биологического факультета Московской Академии Естествознания. В стенах этого никому не нужного (сегодня, но не завтра) анахронизма, доставшегося городу из помпезного имперского прошлого, собралось немало психов, интеллектуальных фриков со всей страны — новые язычники, поклонники мёртвой плоти, расисты и исламисты, поэты ( создавшие три поэтических общества — «Гибель Всему Живому», «Да Будет Тьма» и «Живодёры»), конечно, убеждённые наркоманы, музыканты (в основном металлисты и приверженцы хардкора с явственным кислотным оттенком). Все эти группы, тусовки, отдельные выдающиеся личности страдали выраженным в разных формах нездоровым влечением к смерти. Может быть, почва под корпусами академии излучала нечто такое, что так чудно влияло на молодые мозги. Капище, древний жертвенник, могильник жертв чёрной смерти: документов, подтверждающих какую-либо из версий, не сохранилось, да и интереса к тайнам земельного участка, на котором в тридцатые годы двадцатого века был возведён, тогда ещё один очередной храм науки — институт естествознания, никто не проявлял. Периодически, обычно новенький преподаватель истории, предпринимал попытки частного расследования, но очень скоро его порывы гасли, растворяясь в пыльном молчании архивов. А тайна жила, ждала, манила, отравляла.

И даже среди экзотических зверушек последнего зоопарка редких, вымирающих видов неадекватных личностей, Марков разительно выделялся, если не помыслами, то неизменно следующими за его бесовскими размышлениями дерзкими поступками. Игорь хотел, любил причинять боль, но терпеть не мог, когда при нём кто-либо страдал от боли. У него в душе уживались противоречивые, взаимоисключающие себя чувства. Единственный сын у матери одиночки (папа алкаш бросил их, когда ему едва исполнилось три года; больше они его никогда не видели) пестовал червоточину личности и довольно прохладно относился к нежным росткам сострадания, едва пробивающимися через панцирь безжалостного безразличия.

Шестое октября, поздний вечер, пятница. Игорь уже около часа сидел в кустах, в засаде. Местом дебюта он избрал городской парк-сквер, недалеко от его учебного заведения. Для начала октября было довольно тепло: температура на градуснике застыла на отметке одиннадцать градусов, а Игоря трясло. Оделся он правильно (футболка, свитер, куртка, шапочка, подштанники, джинсы, ботинки на толстой подошве), учитывая тот момент, что ему, возможно, придётся какое-то время просидеть без движения. Дрожь, охватившая его, не имела отношения к капризам погоды, — он волновался. Ему предстояло опасное дело. Игорь рисковал не только свободой, но и шкурой. Не так сильно опасность угнетала, как сомнение в успехе, нарастающее с каждой секундой ожидания, прибывающее весенним паводком, наводнением, тёмными водами, распирающими нервно клокочущее сердце.

Марков старался черпать уверенность в великолепной физической форме тела. Ростом метр девяносто пять, с отлично развитой регулярными занятиями с железом мускулатурой, Игорь выделялся среди сверстников, как тигр среди домашних кошек. Он ходил в качалку, занимался пауэрлифтингом, был самоучкой, так как терпеть не мог, когда ему указывали, что делать, пусть даже о его ошибках техники ему сообщал и мастеровитый тренер. Ему было всё равно: он не воспринимал никакую критику и ни в какой форме — она его бесила. Поэтому техника поднятия тяжестей у него хромала на две ноги, зато рабочие веса вызывали зависть — особенно у новичков в железном спорте. Его девизом в занятиях был:"Больше упражнений хороших и разных!". — Игорь фанател и с остервенением проводил этот девиз в жизнь. Дома он приспособил себе тренажёр для увеличения силы удара: у себя в комнате, к несущей стене прикрепил дубовую доску, обшитую двойным слоем поролона и обтянутую кожей. Каждый божий день он наносил по доске триста ударов каждой рукой. Сто прямых, сто боковых, сто полуаперкотов. Опять же техники никакой, но выходило прикладываться у него очень сильно. Оставалось испытать себя в деле.

Центральная, самая широкая аллея, облагороженная лавочками и урнами, шла, прижимаясь к чугунной решётке забора, отделявшей парк от улицы, прямиком к МДМ. С другой стороны, аллею подпирали шахматные ряды деревьев — клёны, вязы, тополя, скрывающие за собой пруд, великолепный воздушный мостик, перекинутый через канал, и разбегающиеся от него по всему парку извилистые прогулочные дорожки. Тихо. Фонари — оранжевые апельсины, прячущиеся в зелени листьев, не разгоняли, а благословляли тьму, придавая ей животную мясистость необыкновенной реальности. Приближалась полночь; прохожих будто ночь языком слизнула. С одиннадцати часов никто не прошёл мимо, если не считать парочки влюблённых, которые для целей Игоря, из-за своей относительной беззащитности, не подходили. Надежда таяла, страх рос, напряжение достигло максимума.

В конце аллеи, на входе в парк, появилась иголка силуэта. Непонятно кто это. Мужчина? Женщина? Игорь ждал мужчину, а сейчас испугался и захотел, чтобы это оказалась женщина и вообще, чтобы всё уже быстрее закончилась. Он маленький дурачок, сидящий в кустах, а не безжалостный хищник, выслеживающий добычу: со всей ослепляющей ясностью он понял эту простую истину… понял, но не принял.

Мужик! Марков стоял за деревом, скрытый от случайных взглядов кустами акации. Он не мог заставить себя сдвинуться с места. Смотрел, как по дороге идёт приземистый, пузатый человек в шляпе и плаще, и потел. Вот мужчина поравнялся с Игорем, вот миновал его и через (целых!) тридцать секунд скрылся из виду, покинув парк.

Игорь был зол на себя, разочарован, испуган. Злость бурлила, заливала и победила. Он размахнулся и угостил себя ударом кулака в нос. Перед глазами расцвели салютные букеты звёздочек. Резкая, острая боль привели Маркова в чувства. Он снова мог контролировать тело, двигаться, действовать.

Через десять минут судьба предоставила Маркову вторую попытку не тому, кем он должен был стать, но очень хотел. По аллее двигался ещё один припозднившийся прохожий. Высокий, длиннорукий, поджарый. То самое, то что нужно. Самец, который вполне мог дать отпор любому агрессору. Игорь подождал пока мужчина миновал его засаду, и вышел ему за спину. На цыпочках засеменил к нему. Получалось мягко: резиновые кеды помогали двигаться почти бесшумно. В четыре шага Игорь настиг мужика, размахнулся правой рукой, заряжая её от пояса, запустил налитый кровью свой чугунный кулак ему в затылок. В последний момент мужчина, что-то почувствовав, дёрнулся и кулак Маркова лёг за ухо и неплотно: удар вышел смазанным, и всё равно силы его хватило, чтобы сбить мужчину, сохранившего сознание, с ног.

Паника и ярость, страх и жажда крови кинули Игоря вперёд. Он наскочил на упавшего на асфальт человека, боясь, что он сможет подняться (почему-то это его пугало больше всего) и принялся осыпать пулемётной очередью ударов. Сил он не жалел, вкладывался в каждое движение, жёг топливо на высоких оборотах мотора своего, раздувшегося огненным шаром, сердца. Мужик всё никак не хотел падать в глухой обморок нокаута (как себе не раз в мечтах представлял Марков): он ворочался, бормотал, привставал, вытягивал то одну, то другую руку. Усталость к Игорю пришла сразу, он словно ухнул в глубокую пропасть. Дышать стало трудно, кулаки разжались, упали на бёдра. Марков обезумел от ужаса. Мужчина встал на одно колено. Неумелый убийца, закричав диафрагмой, в бессилии уходящей победы хлестнул левой ногой — коротко, зло, отчаянно. Попал! Подъём ступни, плюс часть голени, влетел точно в челюсть. Раздался характерный суставный стук, мужчина обмяк, сдулся, опустился каплей резиновой капитошки на асфальт.

Топтал первую жертву получивший новый импульс от энергии реализации инстинкта убийцы Игорь минуты три. Насладившись падением прохожего во мрак грязи поражения, Игорь обыскал жертву. Обшарив карманы, выудил из внутреннего кармана пиджака лопатник, набитый деньгами; не пересчитывая их, засунул себе за пазуху. Лёгкие деньги его сейчас не интересовали, но и отказываться от них он не собирался. Ему нужно было доказательство его победы — трофей, возбуждающий приятными воспоминаниями сознание. Таким знаком его превосходства над жертвой стали часы. CASIO… не слишком крутая фирма, но ценность первого трофея трудно переоценить.

Домой он вернулся свободным и счастливым. Лишь через три дня бушующий под крышкой черепа шторм эйфории пошёл на спад, и Игорь смог рассуждать здраво. Проанализировав приключение, он пришёл к выводу, что ему катастрофически не хватает выносливости. Первый раз повезло. А если бы он тогда промахнулся? Необходимо было иметь преимущество в кармане на случай непредвиденного, но прогнозируемого, развития событий. Первое — это холодное оружие, гарантия превосходства на крайний случай и второе — это развитие навыков бойца на основании школы какого-либо спортивного единоборства. Скрепя сердцем, распрощавшись с частичкой болезненной независимости, Марков записался в секцию вольной борьбы. Первые два месяца было тяжело. Тренировочный ад, которого он не ждал. Сила силой, а сердце не выдерживало. После тренировки болели суставы, спина, ноги не слушались. А ведь приходилось регулярно посещать занятия. Он чувствовал себя старой развалиной. Первые минуты учебных схваток он проводил в атаках, исповедуя силовую манеру ведения боя. Потом бензин кончался и его начинали прессовать. Выносливость проникала в кровь Игоря с трудом, как ему казалось неприемлемо медленно, но молодость брала своё; на двадцать пятой тренировке наступил момент, когда Игорь смог выстоять два часа тренировки и не устать во фруктовые выжимки.

На вторую охоту Марков вышел в декабре. Зима: снег только лёг пушистым девственным саваном на улицы столицы, оставаясь пока чистым, не осквернённым токсичными выделениями предприятий, не захарканным моторными газами автомобилей, небесным подарком природы. Он пошёл туда же, в парк-сквер, на место первого триумфа. Риск? Да, но уверенность его выросла, прошло время, и боятся по-настоящему стоило лишь своей слабости. То же место, тот же час. Безлюдье, острый свет оранжевых плодов фонарей, снег, холод, зуд. Теперь зубы Игоря выбивали марш озноба, а не страха. В этот раз ожидание не продлилось долго и не тянулось так мучительно медленно.

Крепкий мужчина — шея короткая, толстая, словно ствол столетнего дерева, плечи, созданные для переноса тяжестей, мощные ноги штангиста. Рост подкачал: не дотягивал и до метра семидесяти пяти. Но возможный недостаток в кулачной драке мог стать и преимуществом, особенно в партере. Игорь, в соответствии с возросшей уверенностью, поменял тактику. Пошёл на крепыша в лоб.

— Эй, ты! Стопэ, козёл!

Игорь, загораживая проход мужчине, шёл прямо на него. Тот притормозил, но не встал. Удивившись, крепыш не растерялся, постарался обойти неадекватного парня со зрачками хронического наркоши стороной. Последовал удар правой. Зажатая в ладонь свинчатка должна была обеспечить Игорю сокрушительное воздействие на кости лица второй жертвы. Костяшки кулака угодили точно в середину лба крепыша, он просел и ответил двумя неожиданными свингами. Палач и жертва сцепились. Короткая размахайка, клинч и партер. Оказавшегося сверху Игоря легко столкнули на бок. Мужик навалился сверху с колотушками ударов. Опять повторялась история первой охоты. Игорь упускал инициативу. Он не задохнулся, просто у крепыша сил оказалось побольше. Теперь кости Маркова трещали под натиском праведного гнева силача; голова гудела медным колоколом. Пора бы обратиться за помощью к страховке.

Игорь в суматохе избиения умудрился достать нож. Хлобыстнув мужика ножом по рёбрам, отпихнул застонавшего крепыша в сугроб, привстал, кинулся на закрывшегося в форму калачика противника, руками прикрывшего голову. Он наносил тычки остриём лезвия по плечам, верхней половине груди, шее. Кровь взлетала острыми секундными гейзерами, окрашивая белое снежное полотно в причудливые тёмные узоры прихода близкой смерти.

Нанеся более пятидесяти ножевых ранений, Марков остановился. Крепыш ещё оставался жив. Туловище и голова неподвижны, а руки слабо приподнимались, шарили в слепой попытке найти спасение. Мужчина тихо стонал, булькал переизбытком крови, затекшей из ран в рваное горло. Шансов выжить у него не оставалось. Потеря крови, одиночество пустынного парка, и как итог — неизбежная смерть. Убийство, первая смерть на счету начинающего маньяка. Игорю стало тошно. Он раздвоился, личность дала чёрную трещину. Одна часть хохотала и требовала продолжения, другая страдала, проявляя сантиментальное сочувствие к жертве. Что-то чужое проснулось в нём. Оно словно ждало, когда он допустит ошибку, и теперь, получив право голоса, стремилось подчинить Игоря полностью себе.

Забрав с собой обручальное кольцо крепыша, Игорь Марков, кое-как затерев снегом на одежде пятна свежей крови, покинул место преступления. Он был как пьяный, и уходил как пьяный. Его никто не видел, и никто не остановил: Игорь благополучно вернулся домой.

Убийство разбудило в нём силу третьего глаза и открыло знание, пока ещё смутное, не сложившееся в окончательную форму. Марков давно догадывался, что ни он один обитает в его теле, а теперь его смутная догадка приобрела тяжесть железобетонной уверенности. Он не мог общаться со своей (не своей) половиной. Все вопросы оставались без ответа. Оттуда, из тени личности, исходили лишь импульсы, подталкивающие его к продолжению охотничьего сезона. Он не сопротивлялся. Игорь погрузился в глубокие кровавые воды серии. Каждую неделю он совершал вечерние вылазки, орудовал в парках, на конечных остановках общественного транспорта, на стройках и в пригородах. На учёбу времени не оставалось. Точнее — его было навалом, но обучение его больше не интересовало, он, к неудовольствию матери, забрал документы из академии и поступил на службу в МЧС. Срочную проходил в воинской части, дислоцирующейся в Ногинске, стал штатным рядовым спасателем. Через год перешёл в пожарную структуру МЧС. Отряд тоже базировался в Подмосковье, а именно, в Реутове. Игорь мотался в основном по Московской области, но изредка выезжал и в центральные регионы России. Для маньяка благодать — возможность охотиться в разных районах, что затрудняло объединение разрозненных эпизодов разными следователями в одно дело. К двадцати пяти годам счёт его подвигов шёл на десятки: всё больше тяжкие телесные; убийств в его списке значилось всего два. Первое — тогда в парке, и ещё одно — рядом со железнодорожной станцией"Отдых". Забил мужичка до смерти. Не хотел, так вышло, случайно.

Параллельно уличным подвигам зуд к преступным поступкам Марков удовлетворял в клетке. Отслужив, он стал выступать в любительских турнирах ММА. К тому времени он заматерел, набрал мускульную массу, стал настоящей машиной. Игорь подсел на гормон роста. Гармошка делала его массивным, невероятно сильным. Связки, сухожилья мутировали в толстенные канаты, мускулы набирали массу и ускоренно сбрасывали жир. Единственный недостаток гормона роста состоял в том, что колоть его требовалось каждый день, утром и вечером, на протяжении полугода. Именно столько длился курс. Для лучшего эффекта и быстрого набора скорости силовой мутации, Игорь добавлял к курсу дополнительно разные факторы роста — механический и инсулиноподобный. Он рос, и осечек на охоте больше не случалось, да и в спортивных противостояниях ему способствовала удача. Шёл он без поражений, из десяти боёв закончив девять досрочно в первом раунде. В спорте он спускал пар накопленного напряжения тогда, когда вылазки за жертвами становились временно невозможны.

Игорь ежедневно боролся со своим вторым"я", требовавшим настоящей крови, а не просто синяков и переломов. Оборона слабела, и Игорь всё ближе подходил к черте подталкиваемый нетерпеливым гостем, засевшем в нём наконечником отравленной стрелы. Проснувшиеся в нём таланты прозрения, внушения, предсказания он использовал примитивно, чтобы уходить незамеченным, чтобы не попадать в поле зрения полиции. Только во сне Игорь получал возможность видеть картины чужих отвратительных преступлений, которые он, обманывая себе, по-прежнему принимал за обыкновенные кошмары.

Психика Маркова не выдерживала натиска впечатлений извне. Двойник из тени пользовался слабостью донора. Он не ожидал, что ему окажут такое последовательное упрямое сопротивление, но последнее слово осталось за ним. Уронив в борону извилин семечко идеи о новых впечатлениях испытания твёрдости духа через пытки жертвы, двойник бережно заботился о нём, пока из крошки не вымахало целое развесистое дерево безумного желания жестокого эксперимента.

Игорь подготовился. Приобрёл гараж (естественно без официального оформления, у алкаша за ящик палёнки) с подвалом, на окраине заштатного, занюханного посёлка городского типа, на границе области, прикупил инструментов и выследил жертву, когда та возвращалась домой с электрички: напал, вырубил и притащил в подземное логово.

Свет тусклый, пахнет гнилой картошкой, влажные стены, грязь. Молодой щуплый парень (Игорь специально такого замухрышку выбрал, чтобы ловчее было тащить) сидел привязанным к железному остову стула. Руки на подлокотниках, голова удерживается ремнём, ноги привязаны к ножкам. Белёсый, как лабораторная мышь, обнажённый по пояс паренёк натужно приходит в себя. Разлепляет веки, облизывает пересохшие губы. Перед ним стоит глыба в форме эмчеэсовца.

— Эй, ты чего это?

— Заткнись, — вяло говорит Игорь.

— Ой, что это? — Жертва обнаруживает, что привязана. — Отпусти меня… Кончай, а?

— Побереги силы, они тебе понадобятся, — с угрозой, но как-то устало сказал Марков. Игорю перестаёт всё это нравиться. Он жалеет, что вообще притащил сюда этого задохлика в подвал.

Чтобы хоть немного взбодриться, Марков бьёт тыльной стороной ладони по роже козлика. Не помогает, белобрысый карлик так перевозбуждён, что не замечает оплеухи. Он таращит глаза и заикаясь, подбирает, выдавливает и всё никак не выдавит из себя нужные для него слова жалостливой мольбы. Из деревянного ящика, стоявшего на верстаке, Игорь выбирает плоскогубцы. С силой тыкает ими в бицепс парня. Ссадина набухает тучными каплями крови. Слышится — "УО!", — паренёк дёргается.

"В холодную воду нырять нужно сразу, чтобы не оставалось времени на размышления. Сейчас-сейчас, я сейчас…". — Игорь хватает плоскогубцами большой палец правой руки белобрысого, резко сжимает и рывком выворачивает. Не хруст, а тошнотворное хлюпанье и следующий за ним долгий стон, даже не человека, а бессловесного животного, приводит Маркова в себя. Ему становиться плохо: плоскогубцы выпадают из его ослабевших пальцев. Вывернутый палец, кровь, перекошенное лицо худосочного пацана действуют на него отрезвляюще. Нет, он не хочет продолжать. Что это? Чума, он не хочет так. Противно. Боже-боже. Что же он делает? Боже. На этом эксперимент с переходом в лигу полноценных маньяков-садистов можно считать оконченным.

Игорь берёт нож, освобождает от пут повреждённую руку, кидает на колени парня нож и лезет по лесенки наверх, в гараж, на свежий воздух. Оказавшись на свободе, он бегом, словно жертва это он, а не изуродованный дохляк в подвале, оставив ворота гаража открытыми, улепётывает на станцию.

Он понимает, что совершил ошибку, оставив жертву в живых, но ничего не может с собой поделать. Всепоглощающий ужас сейчас заглушает второй голос, требующей крови и боли. Игорь залегает на дно.

Случай с неудавшимся убийством через пытку, попадает в полицейские сводки. Московский следователь, ведущий два дела об избиении мужчин в московских парках отдыха, давно подозревал серию, только доказать ничего не мог. Таких случаев с нападениями на половозрелых и в большинстве крепких мужчин по всей Москве набиралось около десятка. Объединить их ему мешало нежелание начальства признавать выход в свет очередного маньяка. Они, его руководители, грешили на обычный гоп-стоп, зашедший дальше обычного. Своя логика в их рассуждения была и, если бы не схожесть эпизодов, разбросанных по всему городу, и похожее (но не всегда совпадающее в деталях) описание преступника, можно было бы с ними согласиться. Следователь Илья Гришин терпеть не мог всякий криминальный сброд; но особенно ему были противны маньяки. В группу, расследующую серийные убийства, его не брали (скорее всего, начальники не хотели терять такого въедливого сотрудника, и регулярно теряли рапорты о переводе), и поэтому он занимался расследованиями таких неочевидных закономерностей в порядке личной инициативы. На этом поприще ему удалось поймать двух серийных насильников и одного педофила, но и эти его достижения не продвинули к искомой цели (группе по расследованию серийных преступлений) ни на шаг.

Такой шанс выпадает не часто: Гришин был убеждён, что вышел на след настоящего маньяка. Он рассуждал так:"Если заявлений о нападениях на сегодняшний день десять, то нападений должно быть в несколько раз больше. Многие просто не стали заявлять. Обычное дело. Об убийствах вообще молчу — они попадали в разряд случайных и обзаводились термином — висяк.

Теперь Подмосковье. Может, преступник живёт за городом и бывает в столице наездами. Тогда большинство преступлений он совершил тоже в области".

Взяв контакты парня, угодившего в подвальчик к маньяку, Гришин использовал отгул, чтобы встретиться с ним. Поехал прямо к нему домой. Из разговора с жертвой выяснил много чего для себя любопытного.

— Вы извините, Пётр, что я вас беспокою, но мне необходимо уточнить кое-какие детали.

Пётр Овчинников, тот самый белобрысый козлик, встретил Илью в дверях квартиры, проверил документы и препроводил в кухню. Он бюллетенил, лечил палец. Дома, кроме него, никого не было. Жена на работе, сын в школе.

— Валяйте, спрашивайте.

— В протоколе сказано, что по вашим показаниям преступник был одет в форму МЧС.

— Да. Здоровый такой, бугай.

— А особые приметы? Может быть, вы что-нибудь приметили необычное?

— Он же мне чуть палец не оторвал! А вы говорите «особенное».

— Да-да, я понимаю. Ну вот, например, почему, как вы думаете, он остановился?

— Не знаю. — Петя нахмурил лоб. — По-моему, ему не понравилось.

— Что именно?

— Не знаю.

— Он что, пожалел вас?

— Хрен этого му*ака знает. Повезло мне.

— Ну да, ну да. А что ещё?

— Блин, да что ещё-то? Здоровый он, словно бык. Кулаки, как гири.

— Может быть, татуировки?

— Нет, не видел.

— Ладно. Спасибо, что уделили мне время.

— Ага.

Сидя в машине, Илья Гришин подвёл итог. Посетив до встречи с Овчинниковым отделение полиции, занимавшееся этим делом, он прочитал показания, внимательно ознакомился с протоколами осмотра, опросными листами местного населения. Из документов он узнал, что гараж приобрёл у местного пьяницы некий приезжий, отличающийся значительными габаритами. Купил гараж без оформления и предъявления каких-либо документов. Одет был вполне обыкновенно — джинсы, куртка, и ни слова о форме МЧС. Возможно, форма лишь маскировка, деталь, усыпляющая внимание жертвы, но Гришин так не думал. Скорее всего, маньяк служил в МЧС и вышел на последнюю жертву после окончания очередной смены, не успев или, скорее, просто не захотев переодеться. Машины у него не было. Никто из автолюбителей в соседних гаражах кооператива, за месяц прошедший с приобретения гаража маньяком, не видел там чужой автомобиль. Осмотр гаража подтверждал их показания: свежих следов автомобиля найдено не было. Значит, передвигался он на электричке. Теперь остаётся определить, какие подразделения МЧС базируются по этому и соседним двум направлениям железки.

Илье Гришину пришлось взять внеочередной отпуск — за свой счёт. Весна, середина апреля, время подснежников: в смысле — появления на божий свет прошлогодних трупов. Начальство на его заявление об отпуске посмотрело косо, но просьбу удовлетворило. Две недели он выслеживал потенциального маньяка, а заодно представлял себе какой убийца человек. Картина получалась противоречивая. С одной стороны выходило, что маньяк — это типичный монстр со всем комплексом девиантных отклонений, социопат, убийца, садист, а с другой — не лишённый жалости, раскаивающейся в страшных деяниях человек хмурых помыслов, но страдающей души. Чувство сострадания у маньяка? Совершенно исключено. Так не бывает. Эти твари начисто лишены подобных чувств. Их восприятие мира исключало ракурсы сопереживания жертвам. А его экземпляр ведь проникся жалостью к Пете и, учитывая какие он себе выбирал жертвы, был очень необычен, как не крути. Маньяк давал, хоть и эфемерный, но всё же шанс жертвам. Да и жертвы происходили из самой неудобной для серийного убийцы категории населения — молодые мужчины, хорошей физической формы, нередко спортивного телосложения. Единственный опыт с пойманным дохляком, водворённым в классический дом маньяка — подвал, окончился неудачей.

Кандидата в нетипичные маньяки неизвестного типа он обнаружил в Реутове. Подразделение пожарной охраны МЧС, казармы, штаб. Гришин по своему обыкновению припарковался ранним утром недалеко от забора, за которым маршировал плац, используемый для общего вечернего и утреннего построения. МЧС — полувоенная структура, и если ты и не служишь срочную, то всё равно вынужден соблюдать все армейские правила. Забор, огораживающий плац, — это железные прутья, соединённые между собой вертикальными перекладинами в секции, ограниченные кирпичными тумбами. При таком раскладе нашему сыщику была отлично видна вся процедура построения. Построились, подняли флаг, командиры зачитали приказы, распоряжения, дали приказ разойтись, приступить к работе (службе). Гришин увидел его сразу: с правого фланга шеренги возвышался небоскрёб. Боец, который на голову выше товарищей и в два раза шире ближайшего соседа, невольно обращал внимание на себя. Настоящий великан! Илья не боялся: он в прошлом считался хорошим боксёром, выигрывал первенство Москвы по юношам. И потом занятия кулачным боем не забросил, продолжил посещать родной зал факультативно. Среди знакомых боксёров его знали как панчера, но не как обычного прямолинейного дуролома, а как хитрого, техничного, изобретательного разрушителя челюстей и носовых перегородок. Профессиональные навыки вселяли в Илью уверенность. Он не раз встречался в жизни с такими шкафами, и каждый раз выходил из схватки с ними победителем. Большие, неповоротливые увальни полагались на силовое превосходство, быстро выдыхались и громко падали.

Еще два дня, с шести утра до одиннадцати вечера, Илья дежурил, ждал появления подозреваемого, выходящим из ворот казармы. И дождался. Здоровяк, одетый вполне на гражданский манер, направился на железнодорожную станцию. Его дежурство кончилось, и он спешил покинуть службу. Шёл быстрым шагом, не оборачиваясь, был заметно возбуждён. Илья, оставив машину, пустился за маньяком следом.

Гришин не знал того, что Игорь, неделю назад, под впечатлением от произошедшего с ним в подвале гаража, посетил знаменитую на всю восточную часть Московской области женщину ведунью, и та, прочитав всего несколько страниц из книги его души, ужаснулась и хотела его выгнать, но под оказываемым им давлением (угрозами применить насилие. А как же иначе?) выдала ему несколько дельных советов и готовых рецептов. Марков обладал необходимой силой, но не знал, до встречи с ведуньей, как ею пользоваться. Сегодня Марков спешил воплотить в жизнь советы белой знахарки, освободиться от духовного горба потустороннего гостя, облюбовавшего его будто принадлежащее ему одному жилище. Или глист-нахлебник, или он сам. Другого не дано: один из них должен быть навсегда изгнан.

Для проведения обряда изгнания, освобождения души от тяжкого груза зла, Игорь снял деревянный дом-развалюху в деревне, в тридцати километрах от Реутова; оборудовал его, исходя из требований к проведению ритуала по отделению себя от гостя, и теперь летел на крыльях надежды, с нетерпением ожидая разрешиться от бремени мучавших его с детства противоречивых желаний и сомнений.

Всегда чуткий ко всем изменениям, происходившим вокруг него, сегодня Марков не почувствовал слежки. Крылья надежды закрыли густыми тенями его третий глаз, и он упустил из виду бредущую за ним опасность.

Гришин умел сливаться с толпой, быть незаметным, не выделяться, эффективно выполнять возложенные законом на него обязанности. Призвание прирождённого сыщика давало преимущество развитых инстинктов волкодава. Так он незамеченным проехал в одном с маньяком вагоне десять остановок до станции Вырвоямь. Там здоровяк вышел, Гришин, естественно, тоже. Маньяк спустился с платформы, перешёл железнодорожные пути и по тропинке зашагал к редким огонькам, блестевшим вдалеке, принадлежавшим той самой деревушке Вырвоями, которая дала имя станции. В сложившихся обстоятельствах следователю надо было бы вести себя ещё осторожнее. Из поезда на этой остановке вышли всего двое пассажиров — он и маньяк. Оставаться незамеченным и уходить от внимания увлечённого чрезвычайно важным делом человека — означало быть специалистом восьмидесятого уровня. Высший пилотаж. Навыки специалиста входили в конфликт с мистикой. Непознанное победило техническое мастерство.

Маньяк исчез. Ещё секунду назад его широкая спина маячила впереди на расстоянии пары десятков метров, а теперь преследуемый, выслеживаемый здоровяк растворился в воздухе. Кусты справа, кусты слева, впереди околица постепенно вымирающей деревни, позади пахнущая мазутом нищенская станция… Куда он мог деться?

Игорь почувствовал его ещё в вагоне. Подъезжая к Вырвоями, он соизволил обратить внимание на заливающийся охрипшим от натуги сторожевым псом внутренний звонок тревоги. Его преследовал невзрачный с виду мужчина тридцати — тридцати пяти лет. Он сидел в самом углу вагона у него за спиной, около раздвижных дверей, надвинув на глаза чёрную бейсболку и делал вид, что дремлет. Хитрый лис: от него за версту пахло мусарней. Профи. Но что он тут делал в одиночку? Его коллег Игорь не чувствовал. Попросту говоря, рядом их не было. Значит, герой действовал на свой страх и риск. Случайно увидел, сопоставил факты, задумал проверить. Внимательный такой, фонтанирующий энтузиазмом, самоуверенный, самонадеянный тип. Отличная последняя жертва для полноты коллекции Маркова. Нехитрый трюк, так называемая волчья петля, и маньяк оказался позади охотника.

Гришин остановился, потянулся к внутреннему карману куртки за железным фактором дополнительного превосходства. Он прислушивался, стараясь уловить любой намёк на шорох, искусственное дуновение, указывающее на возможное место нахождения опасного (опаснее, чем он думал) убийцы. Секундомер защёлкал: красный флажок отметки начала соревнования двух реакций неудержимо приближался. Выдал присутствие маньяка за спиной лёгкий порыв весеннего ветерка — случайный сквознячок, лёгкий настолько, что при других обстоятельствах остался бы незамеченным. Ветерок принёс с собой запах. Чужой одеколон с непередаваемым, едва заметным призраком оттенка казармы, хорошо знакомым любому служивому человеку.

Гришин присел, одновременно скручиваясь и выбрасывая кулак в район гениталий. Промахнулся. Но и маньяк оказался не точен: его кастет пролетел над головой следователя. Схлестнулись в яростной скоротечной рубке, в которой точнее оказался Гришин. Нокаута не случилось — разбитый нос, разрыв верхней губы — лёгкие, полученные маньяком ранения.

Игорь, неожиданно для следователя, двигался с приличной скоростью, выбрасывал тяжеленые удары, уклонялся. А дальше случился не просто невинный нежданчик, а целый позорный обсёр. Здоровяк влупил лоу-кик. — "Оказывается, он умеет работать ногами!" — успел подумать Илья, прежде чем его левая нога отнялась, полностью потеряв чувствительность. Лоу, удар левой ногой в печень (мимо, но и через локоть очень болезненно), прыжок и удар коленом в грудь. Гришина отбросило в кусты. Не успел он прийти в себя, а звёздное небо загородил приближающийся к нему, увеличивающийся в размерах, летящий скорым поездом «Москва — Марс» силуэт с занесённой над головой рукой, закованной в стальной аргумент кастета. Попади Игорь хотя бы вскользь и всё бы закончилось. Гришина, в очередной раз, выручила реакция: он перекатился, вскочил на ноги и зарядил вертушку с правой руки. Тыльная сторона кулака угодила в висок маньяка, он покачнулся, осел, попятился ошпаренным раком.

Гришин включил обороты боксёрской молотилки на максимум. Противник сделал рывок в ноги, Гришин ушёл в сторону и наградил потрясённого, плавающего в состоянии грогги здоровяка двойкой по затылочной части черепа. По инерции маньяк пробежал, спотыкаясь, несколько шагов вперёд. Гришин осознал простую вещь: если ему до сих пор не удалось вырубить убийцу, то вскоре его самого ждёт яма безымянной могилки в лесу. — Такой тухлый конец его не устраивал. К счастью, он с собой прихватил пистолет. Выхватив ствол, он выстрелил. Пуля угодила в голень. Маньяк закряхтел, да и только. Не свалился в обмороке, не стал голосить, а просто вроде как хмыкнул и повернулся лицом к Гришину.

— И не думай. Пристрелю, как бешеную собаку, — предупредил тяжело дышавший, сопящий Гришин. — Ложись на живот. Одна рука на затылок, другую вытяни вдоль туловища. — Маньяк медлил. — Ну-у, — с угрозой протянул следователь и навёл дуло на живот Игоря.

Марков подчинился, лёг, как того требовал хитрый мент.

Гришин сковал запястье правой руки с лодыжкой раненной ноги маньяка. От такого здоровяка можно было ждать любых подвигов. Судя по виду, он запросто мог разорвать цепи наручников. Приковав его руку к повреждённой ноге, Илья обеспечивал надёжную неподвижность убийцы: ведь не мог маньяк, орудуя одной рукой, наплевав на боль от полученного пулевого ранения, освободиться от наручников. Для такого подвига мало быть силачом, надо было полностью лишиться разума.

Гришин продолжал держать маньяка на мушке и не собирался давать и мизерной возможности на побег.

— Ну вот и всё. Сейчас я вызову полицейский наряд и тебя отвезут в каталажку. С врачом мы спешить не будем. — Гришин достал сотовый.

— Постой… Ты не понимаешь.

— Лучше заткнись. Заткнись лучше. Руки у меня так и чешутся тебя пристрелить.

Игорь не хотел попадать за решётку, так и не избавившись от демона. Он неосознанно, лишь истово того желая, ведь раньше он такого никогда так не делал, вошёл в подобие транса, чтобы просканировать своего победителя. Гришин почувствовал неприятный озноб, пробежавший от макушки до копчика, у него онемел кончик языка и во рту появился привкус горечи. Телефон выпал из его ставших такими неловкими пальцев.

— Илья… ведь тебя так зовут, не так ли? Ты же сам думал, что я не обыкновенный убийца.

— Ну и шо? — Гришин неожиданно для себя стал шепелявить.

Здоровяк его сильно ошеломил, точно угадав его мысли. Но он не собирался так просто покупаться на его уловки. Он много слышал о возможности наличия необыкновенных способностей у некоторых серийных душегубов.

— Я одержим, и я знаю, как избавиться от болезни.

— Пуля хорошо ишбавляет общество от тебе подобных, а шаодно и от всех ваших хворей.

— У меня есть дар, и я могу пользоваться им во благо общества. Ведь я не социопат, меня обманули, заставили.

— Кто же тебя шаштавил? — Илья усмехнулся и подобрал телефон.

— Ты не поверишь. Илья, я могу лишь тебе показать. Подумай, избавившись от демона, я стану охотником на маньяков. Я знаю, я много думал об этом. Чую их вонь на расстоянии. Клин клином, как говорится, вышибают. Помоги мне, и я помогу тебе. Я же вижу: ты так же, как и я, хочешь, чтобы все они сдохли. Не были заперты в жёлтых стенах психушки и не гнили в бессрочном заключении в камерах"Белого лебедя", а были стёрты с лица земли. Навсегда. Ты, законник, этого не можешь сделать сам, даже если бы и захотел. Другое дело я: мне это вполне по силам, надо лишь освободиться.

— Заткнись, твою мать, заткнись! Иначе, клянусь, убью! Убью! — Гришина всего трясло, он кричал сквозь зубы. Этот урод умел читать мысли. Он смог проникнуть в сокровенное и Илье стало страшно. Злость прогнала минутную шепелявость, но со страхом совладать не сумела. Он боялся себя, боялся поддаться на уговоры и быть обманутым, боялся, что ему искренне предлагают выход, боялся ошибиться и оказаться правым.

— Не стоит так переживать. Ты же знаешь, я не вру.

— Прекрати мне внушать. Последний раз предупреждаю — застрелю.

— Талантами гипнотизёра не обладаю. Извини. А вот тебя мне послало само провидение. Здесь недалеко есть дом, где всё приготовлено для обряда. Ты можешь присутствовать. Я никуда не убегу. Во всяком случае, с таким ранением мне далеко не уйти. Посмотришь, а потом сам решишь.

— Нет. Я сейчас позвоню, и за нами приедут.

— Сам ведь потом жалеть будешь. Позвони лучше тому, кому доверяешь. Вот мой паспорт. — Игорь достал книжечку, удостоверяющую его личность и кинул Гришину, а вдогонку бросил и своё служебное удостоверение, чтобы уж никаких сомнений не осталось. — Видишь, там моя фамилия, адрес прописки. Всё честно. Продиктуй мои данные своим друзьям из МВД, укажи место нашего нахождения и скажи, что, если не перезвонишь через два часа, чтобы они подавали меня в розыск. Я ранен, засвечен. Надо очень постараться чтобы, в случае чего, меня не поймать. А?

Гришин задумался. Хорошее предложение. В самом деле, этот Игорь Марков может меня обмануть и убежать, но теперь, куда же он может деться? Правда, я могу поплатиться за доверчивость жизнью. Но что, если он говорит правду? Это дело и вправду имеет привкус чертовщинки. Да и сенсопатные таланты у него настоящие. Что ж рискнём. Подстрахуемся, как можем, и рискнём.

Илья набрал номер своего коллеги по работе, ближайшего друга Феди Лунёва. Вкратце обрисовал ситуацию, заставил его всё тщательно записать, взял слово начать действовать не раньше, чем через два часа, и только если он не позвонит раньше, и, не слушая тревожные возгласы, отключился, не забыв перевести мобильник на беззвучный режим.

К избе освобождённого от наручников маньяка он вёл под конвоем. Игорь хромал впереди, а Гришин с пистолетом, нацеленным ему между лопаток, размеренно двигался в трёх метрах позади. Дошли быстро и пяти минут не понадобилось. Домик врос по окна в землю. Кривой, неказистый сарай, в таком и дождь-то пережидать западло, не то, что жить. Правда, свет в избушке был. Благородства убогому инвентарю внутреннего убранства дома загоревшаяся жёлтой грушей пыльная лампочка не прибавила, лишь точнее высветила застарелую нищету. Одна комната, печка голландка, кровать, покосившейся стол, табурет, белый стул с высокой плетёной спинкой, полка со щербатой грязной посудишкой. И главное — два одинаковых зеркала высотой в человеческий рост, в тяжёлых чёрных рамах. Антикварные зеркала, что было видно по тщательно продуманным деталям орнамента и синеватом отпечатке времени на самих зеркалах — особенно в углах, стояли друг напротив друга, отражая повторяющуюся бесконечность заключённую в отражениях беспредельных коридоров. И по всей избе, на полу, подоконнике, полке, столе стояли свечи белого воска.

— Убедился? — Игорь обвёл взглядом комнату, указывая на то, что он не врал про ритуал. — Теперь оставь меня одного. Можешь дежурить под окнами. Второго выхода отсюда нет. Даже можешь подпереть входную дверь. Бежать некуда.

— Посмотрим.

— Делай что хочешь, но лучше не подсматривай. Я сам не знаю, чем это может мне или тебе грозит, но чувствую будет правильно, если я встречусь с демоном один на один. Дверь ты завалишь, погреба здесь нет, — можешь убедиться, — а в единственное окошко я при всём желании не пролезу.

Гришин, не выпуская из рук оружия, обошёл избу, заглянул во все углы, проверил стены, пол, потолок, убедился, что просто так сдриснуть из развалюхи не удастся. Пока он обшаривал всё кругом на предмет тайников, Игорь присел на единственный стул, вплотную придвинув его к зеркалам.

— Я ухожу, буду ждать во дворе. Дверь я подопру. Станет плохо — кричи, я услышу. И не думай со мной играть. В тёмную избу я не войду и пока не увижу тебя сидящем напротив двери — тоже. Усвоил?

Игорь ничего не ответил: пуля прошла навылет, прошив икру насквозь, повязка из разорванного надвое рукава его рубашки, наложенная им ещё там, на месте драки, после того как мент ему поверил, теперь больше давила, чем помогала и облегчала боль. Вообще нога дёргала, горела, отекала воспалением. Нужно было спешить. Следователь ушёл, оставив его одного. Послышался шум — это, значит, следак завалил дверь, запер его. Игорь встал, щёлкнул крышкой зажигалки; появился синий язычок газового пламени. По очереди зажёг свечи, выключил верхний электрический свет, сел, постарался сосредоточиться.

Рана мешала, отвлекала на себя внимание. Желание освободиться оказывается выше. Он успокаивается: боль на облаке уплывает из тела под потолок избушки и там застывает коричневой, ворчащей дождевой тучкой. Впрочем, Марков сразу забывает о ней. Встав между зеркалами, всматривается в отражения себя, убегающие в тёмную бесконечность. Пляшут язычки кошачьих зрачков свечных огоньков, множатся в зеркалах, играют, тают. Рот Игоря открывается и закрывается сам собой. Что-то начинает происходить. Раздаётся подвывающий оперным ветром чистый голос, выходящий из нутра Игоря, но ему не принадлежащий, он высок и глубок, как у розовощёкого юнца девственника, и мрачен, как у столетней старухи — потомственной ведьмы. Окончания слов тонут в лёгкой вибрации хрипотцы. Игорь напевно выдыхает:

Свеча горит, смерть призывает

Одно мгновенье в сорока

Ворота скрежет открывает

Петля хватает дурака

В гробу мертвец глаза откроет

Рога покажет хитрый чёрт

Под окнами волчок завоет

И прежний будет утром мёртв

Заклинание, самосотворённое волей самодеятельного мага, действует. Желание выше возможностей. Талант побеждает невежество смерти. Отражения в зеркалах потеряли глубину, огни свечей погасли, силуэты Игоря уплотнились, соединившись в два целых двойника, плывущих в непроглядной темноте впереди и сзади, в двух параллельных зеркалах. Игорь не увидел, а скорее почувствовал, как его отражение, в зеркале, стоявшем позади, больше не отражало спину, оно, повернувшись лицом, уставилось ему в затылок. Марков развернулся и оказался нос к носу с отражением перевёртышем. Теперь и отражение в первом зеркале взбунтовалось, не захотев слепо следовать за движениями хозяина и покорно отражать его спину, оно осталось на месте без движения. Произошло разделение на фальшивое и настоящее. Только вот, где какое? Понять было нельзя.

Игорь, встал боком между двух зеркал, повернувшись лицом к слепому грязному оконцу. Отражения в зеркалах не сдвинулись ни на сантиметр, продолжали стоять друг напротив друга и переглядываться. Больше они не повторяли движения Маркова. В границах зеркальных рамок распускались цветы тьмы, отражения утонули во мраке и поверхности зеркал, очистившись от отражений, окончательно потемнели. Они больше ничего не отражали, став бездонными ямами, в которые легко угодить, но невозможно выбраться. Безразмерные мешки, готовые вместить, вобрать, всосать, впотеть весь мир.

Жуткую тишину склепа нарушил прозвучавший полной смертельной тоски жалобой деревянный скрип. Игорь медленно, с понятной опаской, обернулся. Воздух избы сгустился, свечи закоптили чёрным салом, обливаясь кровавыми слезами изменённого потустороньем воска. В комнате потемнело, завоняло клопами.

На белом стуле сидел двойник Маркова. Вальяжно расположившись, закинув ногу на ногу и пристально уставившись на Игоря. Демон обрёл форму и был этому вовсе не рад.

— Уходи. Ты — это не я, — сказал Игорь.

Игорь заставил себя сделать маленький шажок по направлению к демону. Двойнику его смелость не понравилась, передернув в омерзении плечами, он ответил:

— Я — это ты. Это ты не я. Ты здесь лишний и должен уйти, — говорил он сверхубедительно, поверить ему было легко и просто. Сопротивление же провоцировало боль, душевные муки параноика, пребывающего в осенней стадии обострения душевной болезни. — Родовая ошибка бессмысленное меканье пятнышко на роговице. — Скороговорка, без остановок и знаков препинания, огненными каплями гнева разбивала, плавила сопротивление мыслей разума Игоря. — Не мешай мне. Ты исчезнешь, получишь по заслугам, я останусь и смогу убивать, как и сколько я того захочу. Тебя ждёт покой, иди, иди, иди. Никто не сможет меня остановить. Убирайся прочь из моего тела!

Каждое слово, выплюнутое демоном, толкало Игоря назад; под этим натиском он, незаметно для себя, отступал к правому зеркалу. Стоило ему дотронуться до его поверхности, и он бы исчез, растворился во тьме, упал бы в омут и не смог бы вернуться. Истинная личность перестала бы существовать; демонический двойник с извращённой радостью паука занял бы его место. Тризна на костях — праздник серийной смерти. Игорь понял и ужаснулся уготованной для него участи. Оттолкнувшись от страха, используя весь свой талант, переламывая ситуацию, продираясь сквозь толщу наложенных проклятий, он разорвал сковывающие его цепи щупалец зла и пошёл в контратаку:

— Тебе не запутать меня, демон. Ты надел меня, как маску. Покажись! Я вижу — под ней скалиться гнилой череп, полный могильных червей твоего мозга. Изыди, тварь!

Каждое произносимое Игорем слово имело вес молитвы святого отшельника."Изыди"он заорал так, что стёкла в единственном окне домика зазвенели. Он и сам не подозревал, что может так красочно выражать мысли. Такими словами, наполненными такой живой экспрессией. Под воздействием воплощённых в вибрации воздуха желаний кожа лица двойника растягивалась в разные стороны, нос плющился, уголки глаз потянулись в китайском прищуре за уши, губы расходились в стороны в подобие безумной улыбки дурного клоуна, обнажая оскал волчьих зубов. Демон встал и направился мимо Игоря (он мысленно перекрестился, радуясь, что двойник не сумел преодолеть барьер и броситься на него), минуя его и ловушку зеркал, он шёл в угол избы. Воспринималось происходящее реалистично. Даже избиения и убийства не раскрашивали реальность для Игоря в такие живые, хотя и мрачные краски.

— Я вернусь. Ты даже не узнаешь. — Тварь скрипела несмазанной, ржавой петлёй сельского сарая. Истинный облик она так до конца и не показала, но то, что она бесполая и распадается Игорь сумел заметить.

Напоследок демон давал обещание, грозил, а может быть, он хотел зацепиться за реальность и остаться. Заморочить, притвориться мёртвым, затаиться в голове. Игорь почувствовал опасность и отреагировал. Он и не собирался останавливаться:

— Изыди из меня. Покинь наш мир. Исчезни.

Дойдя до угла, двойник стал тенью, которая легла на старые морщинистые брёвна сруба и тут же пропала. Следов не осталось. Ни контуров, ни ожогов. В зеркалах зажглись светлячки пляшущих огоньков, тьма рассосалась, уходя в неизвестность, отражения вновь разделились на силуэты полностью идентичных клонов.

Игорь Марков почувствовал себя ощенившейся сукой, и искренне посочувствовал всем самкам на свете. В нём, в его разуме образовалось много свободного и какого-то лишнего места. Он раньше и не подозревал в какой тесноте ему приходилось ютиться. Сосед забрал под себя больше половины умственной жилплощади. А теперь его не стало. Ему предстояло заполнить пустоту собственными мыслями и чувствами. Игорь освободился….

Глава 2. Трепанация жопы

Филипп Денисович Сучков обожал смотреть телевизор. Телевизор был второй, по внутреннему рейтингу значимости, его страстью. А вот первой страстью были изнасилования молоденьких женщин. На счету Филиппа Денисовича значилось девять жертв его животных актов сексуального насилия, из них три со смертельным исходом. Совершая регулярные вылазки на улицы города (всем другим местам он предпочитал подъезды и лифты) он выслеживал, нападал и неизменно незамеченным покидал места преступлений. Ему везло. В деле он любил использовать подручные материалы, особенно он питал слабость к одному предмету, бесконтрольное использование которого не могла выдержать половая анатомия некоторых женщин. Именно этот предмет стал причиной всех трёх смертельных случаев в карьере насильника.

Филипп Денисович, немолодой, приземистый тип, серый и незаметный в городской толпе. Но если к нему хорошенько присмотреться, он внимательному наблюдателю мог показаться сальным — весь такой гладенький с масляно блестящей, по мышиному вытянутой, рожицей и морщинистой лысиной, с бегающими глазками, пальцами, находящимися в постоянном движении, и сам всё время куда-то спешащий. Лет тридцать назад он бы носил на носу уродливые роговые очки, придававшие ему бы законченный вид портрета типичного городского жителя, страдающего не проходящими запорами — инженера, латентного извращенца, а сегодня его близорукость помогала маскировать контактные линзы.

Филип Денисович несколько лет развёлся, имел десятилетнего ребёнка. Семьёй не интересовался, так называемым субботним папой никогда не страдал. Развёлся (по инициативе жены) и забыл, разве только алименты, откусываемые от его и так не великого оклада, напоминали ему о бывшей семье. Что поделаешь — другие жизненные интересы. Так даже сподручней орудовать в соседних и дальних районах Москвы. Никто тебя дома не ждёт, никто истерик при случайной опоздании на ужин не закатывает.

До юбилейного полтинника Филиппу Денисовичу ему оставалось прожить год. Возраст для мужчины! Обвисло брюшко, круче залегли морщины на лбу и в уголках глаз, но внутри всё по-прежнему клокотало: нарастающее с каждой минутой раздражение на мир требовало выхода, разрядки. Сегодня он, как всегда, вернулся с работы (работал он в государственной конторе по озеленению города, рядовым служащим) около восьми часов вечера. На коврике перед дверью его ждал сюрпризец — пустая бутылка из-под дешёвого Российского Шампанского. Для насильника появление бутылки стало громом среди ясного неба. Такие же изделия из толстого зелёного стекла и были его основным инструментом удовлетворения нездорового полового влечения. Он на каждое путешествие в извращённые дали расчёсывания нарывов сексуальной чесотки брал с собой точно такую же бутылку, только полную. Этакий символ: он вроде как шёл на праздник, приготовив для своей будущей"подружки"шипучий напиток, который сам по себе настраивал влюблённых на романтический лад. Чем кончались такие встречи — известно. Никто из барышень не прельстился низкорослым стареющим лысиком, зато он полностью выместил на этих недалёких глупых курицах жгучую злобу отверженного любовника. Подъезд-насилие-больница — это в лучшем случае, в худшем — заканчивалось всё могилой. Каждый сам расплачивается за свои ошибки, даже если они придуманы другим, учитывая, что этот другой серийный нелюдь — убийца извращенец. — «Ай яй яй, а на вид такой приличный мужчина», — могли потом, после его возможной поимки, сказать соседи, особенно пожилые соседки.

Бутылка стояла на правом краю коврика: прижавшись к дверной щели, она будто просилась, чтобы её впустили в дом. Неужели это знак? Кто-то прознал про его похождения и теперь, таким образом, давал знать, что знает. Да нет, знать никто не мог. Полиция точно не могла. Да и зачем им подкидывать бутылку? Филипп Денисович был очень аккуратным, можно сказать, педантичным в деле. Отперев дверь в квартиру, он забрал бутыль с собой. Переодевшись в домашнее, он прошёл на кухню, включил телевизор, поставили пустую бутылку на стол и теперь вместо того, чтобы, по обыкновению, пялиться в его экран, издалека изучал ёмкость из-под шампанского, инстинктивно её немного побаиваясь.

А вдруг его видели? Случайный свидетель. Выследил и вот теперь… Бред, свидетель бы заявил в полицию, а не играл бы в игры с маньяком. Значит, бутылка просто случайная выходка местных алкашей или шпаны. Нечего себе голову морочить. Филипп Денисович встал, решительно открыл форточку и выкинул бутылку. Было уже темно, конец сентября, куда она там упала насильник не увидел, но услышал. Бутылка просвистела первые четыре этажа, на уровне пятого захрустела ветвями растущих внизу фруктовых деревьев сада и бухнулась, так и не разбившись, на землю. С тревогами было покончено. Ещё немного послушав темноту за стеклом, довольный собой Филипп Денисович вернулся за стол, пощёлкал кнопками пульта, выбрав канал, показывающий выпуск девятичасовых новостей и с интересом стал смотреть.

На следующий день бутылка ждала его на кухне. Она стояла на том же самом месте, куда он поставил её перед тем, как выкинуть. Пришёл домой Филипп Денисович после работы в хорошем расположении духа, — забыв и думать о вчерашнем происшествии, — разделся, пошёл на кухню. И… Бутылка. Сука. Да что же это такое происходит? Зубы сами собой начали выбивать клацающий марш шизоидной паранойи. Ему что, приснилось, как он выкидывал бутылку в окошко?

Филипп Денисович тщательно прошерстил всю квартиру. Присутствия следов проникновения к нему в жилище чужого он не обнаружил. Оставалось винить только себя самого. Сбой работы головы. Подозрения остались, но… С ненавистью он схватил бутылку за горлышко, через секунду оказался в прихожей, накинул на плечи куртку, вместо тапок, прямо на босу ногу, натянул ботинки. Со своего девятого этажа спустился на лифте, хотя его так и подмывало броситься, сломя голову, вниз по лестнице.

Подойдя к мусорному контейнеру, Филипп Денисович уж было размахнулся, чтобы послать бутылку в вонючий квадрат пластиковой пасти, но потом передумал. Подойдя ближе, шандарахнул бутылку об асфальт. Уничтожил ненавистный артефакт, расхреначил в мелкие осколки. Он с такой старательной силой кинул бутыль, что её части превратились в разящие элементы кустарной адской машины. Один из осколков вонзился ему в голень. Насильник вскрикнул, поднял штанину треников. Зеленоватый, играющий, словно изумруд, искрами отражённого от лампы городского фонаря кусок стекла ухмылялся алым полумесяцем пореза. Он сажал осколок большим и указательным пальцем и с остервенением вырвал. В ботинок заструился ручеёк крови. Видно, придется искать себе другое орудие производства. От такой удобной и ранее любимой бутылки из-под игристого вина придётся отказаться.

Злой, как чёрт, с горящей от боли лодыжкой, насильник вернулся домой. Обработав рану, он разделся, расстелил на диване в комнате себе постель, лёг, включил телевизор. Отвлечься не получалось. Завтра суббота. В начале недели он планировал вылазку в выходные, а теперь о ней можно было забыть. Нет, ему очень хотелось, но в самый неподходящий момент могла открыться рана на ноге, и он бы наследил. Да и не это было главным. Мистическое появление бутылки у него дома, вот что по-настоящему беспокоило. Как себя не успокаивай внезапным приступом склероза, а заглушить поселившееся на дне сердца беспокойство не удавалось.

Как Филипп Денисович заснул, он не помнил. Вообще удивительно, что он уснул. В таком возбуждённом состоянии любому гарантирована бессонная ночь. А ему удалось отключиться. Ум. Насильник проснулся ближе к полудню. Солнце вовсю светило, нагло заглядывая к нему в спальню. Филипп Денисович никогда так поздно не вставал. И в субботу и воскресенье позже восьми он под одеялом не залёживался. А здесь, после такого тревожного происшествия, на тебе, заснул, как убитый. Первое, что он почувствовал, открыв глаза, стала дёргающая боль. Рана на голени воспалилась. Он потянулся, протёр правой ладонью хмурое лицо, откинул одеяло в сторону.

— АА!

Филипп Денисович коротко вскрикнул. То что он увидел лежащим рядом с ним, испугало больше, чем возможная встреча с полицией. Рядом со второй подушкой лежала она — зелёная стеклянная дрянь — бутылка из-под шампанского. Вот она его мучительница: лежит боками отсвечивает. Насильник вскочил с кровати, словно ему было не пятьдесят, а шестнадцать лет. Прикасаться к бутылке у него пропало всякое желание. Бочком-бочком, обойдя стороной своё ложе, подобрался к креслу, на котором лежала его одежда.

В квартире слабо, но отчётливо пахло. Такой тонкий след духа цветочного женского парфюма. Филипп Денисович вышел подышать на балкон, который в его однокомнатной квартире присоединялся к кухне. Он никак не мог успокоиться, его трясло. Все разумные объяснения вылетели из головы (она кружилась), он никак не мог собраться с мыслями. Что делать? Одно он знал точно: от бутылки надо избавиться.

Взяв из ванной швабру, Филипп Денисович зашёл в комнату, подцепил бутылку на деревяшку ручки, засунув её в горлышко, вынес на кухню, столкнул (стряс) в мусорное ведро. А что дальше? Вчера он уже выбрасывал её и даже разбил. Так ничего и не решив, вернулся в комнату, сменил постельное бельё. Лежать рядом, на тех же простынях, где валялась проклятая бутылка, он не собирался. Так промаявшись до самого вечера и не приняв определённого решения насчёт бутылки, насильник весь день просидел дома, смотрел телевизор. Несколько раз вставал с кресла, ходил на кухню проверять на месте ли бутыль. Она лежала на месте, в ведре, покоилась, прислонившись обмотанным фольгой горлышком к зелёной стенке пластмассового ведёрка, ко всему безучастная, безразличная.

Так дотянув до десяти вечера, Филипп Денисович переместился с кресла на диван. Вскоре повторилась вчерашняя история: незаметно для себя, несмотря на громко работающий телевизор, насильник Филипп Денисович Сучков заснул крепким сном без сновидений.

Пришёл в себя Филипп Денисович от неприятного, сначала колющего, потом тянущего ощущения в районе правого локтевого сгиба. Тусклый электрический свет, решётки на широких, высоких окнах, вынесенных под самый потолок, стёкла на три четверти закрашены белой краской. Зал для занятий физкультурой, наверное, школьный. Насильник лежал на животе на твёрдой выпуклости, на высоте метра над полом. Руки обнимали кожаную буханку спортивного снаряда, запястья связаны между собой. Ноги тоже прификсированы к железу выдвижных стоек. Голого Филиппа Денисовича привязали к гимнастическому козлу — тренажёру для тренировки прыжков и других различных акробатических фортелей. В роли акробата сегодня выступал насильник, и ему тоже предстояло выполнить трюк, правда, не акробатический, а скорее лечебный.

В поле зрения Филиппа Денисовича вошёл невероятных размеров крупный мужчина, в руках он держал бутылку из-под шампанского.

— Салют, выродок.

Ответить великану насильник не мог, так как его рот заткнули резиновой грушей, поэтому реакция на приветствие выразилась в мычании.

— Ничего, не расстраивайся, сейчас ты всё поймёшь. Зовут меня Игорь, я охотник на таких ублюдков, как ты. Ты уже, наверное, догадался, что это я играл с тобой в бутылочку. — Игорь повертел перед носом насильника бутылкой. — Видишь ли, я тебя выследил. Неважно как, и при помощи кого, главное — я тебя поймал. Мне удалось снять квартиру этажом выше, прямо над твоей. Счастливый случай, бог помогает мне. К дверям подложить бутылку было не сложно, проникнуть в квартиру тоже. Я по балкону спускался вниз, отжимал балконную дверь и всё, никаких чудес. А засыпал ты в эти дни не сам. Я тебе помогал. Баллон с усыпляющим газом, гибкий резиновый шланг, твоя открытая форточка. Кстати, газ имеет чудесный сладковатый аромат полевых цветов, если ты не заметил. — Рассказывая, Игорь Марков, а это был он, обходил обездвиженного насильника с тыла. — Зачем я всё это проделывал, вместо того чтобы сразу тебя раздавить, как клопа? Мне хотелось, чтобы ты хоть немного почувствовал тот ужас, который испытывали твои жертвы. По той же причине, я с тобой и сейчас вожусь. Ты готов? — Мычание, насильник дёргается, волнуется, предчувствует. — Ну держись, дядя Филя.

Игорь что-то поднимает с пола, насильнику не видно, но это резиновая дубинка диаметром несколько больше полицейской. Бутылку он дном прикладывает к обвисшей заднице маньяка. Дальше всё предсказуемо, насильник чувствует холод стекла круглого, рифлёного производственными значками дна и ощущает рывок боли. Бутылка могучими толчками забивается ему при помощи резиновой дубинки в кишку. Процесс идёт неожиданно легко. Анус порван в нескольких местах, из трещин хлещет кровь ручьями, предвещающими будущий водопад.

Когда вбивать бутылку дальше некуда, а громкость стонов лишь нарастает, охотник, он же — самопровозглашённый каратель, поднимает с пола отрезок прута арматуры. Суёт прут с силой в горлышко. Удар приходиться в толстое стеклянное дно. Сталь крушит стекло. Игорь повторяет толчковые движения, словно разминает картофельное пюре. Дробит острые осколки, вдавливая их в плоть нутра насильника. Нереально быстро бутыль наполняется кровью. Из торчащего наружу из заднего прохода зелёного стеклянного выроста, синхронно сердечному пульсу, выбрасывается на полметра вперёд ярко алая струя кровавого фонтана. Раз, другой, третий. Постепенно напор уменьшается, кровь, подкапывая на лакированные доски напольного покрытия, оседает на зелёной поверхности горлышка бутыли коричневой пеной. Громкость звуков утробного мычания Филиппа Денисовича уменьшается, уменьшается, уменьшается, пока совсем не пропадает, глохнет. Юбилей имени анальной шипучки завершён.

Глава 3. Мания цвета хлор 2

— Заешь, как у нас тебя окрестили?

— Как?

— Мракула.

— Смотрю, вы там, Илья, у себя все завзятые шутники.

— Хм. Не понимаю, что тебе не нравится. Ребята из нашего отдела по расследованию серийных преступлений в тебе души не чают.

— Признайся, это ты им идею с прозвищем подкинул.

— Ну, есть не много.

Разговаривающие между собой мужчины сидели в закусочной — «Чебуречная», что рядом с метро Белорусская. Уселись в самый угол, во втором зале, у окна, пили водку, закусывали, ели чебуреки, обсуждали дальнейшие действия. Того, который был поменьше (намного) своего приятеля, звали Илья Гришин, недавно всё же добившийся перевода в маньячный отдел. Второй собеседник — бывший клиент Гришина — Игорь Марков. Теперь они работали на пару. Гришин давал наводки, а Игорь, который теперь стал Мракула, используя психосенсорный талант, действовал. Не сказать, чтобы они стали закадычными друзьями, но уважением друг к другу они прониклись.

— Дело на меня, то есть, на Мракулу завели?

— А как же. Только знаешь, как ты мочишь этих упырей никого не волнует, лишь бы улики, подбрасываемые тобой, соответствовали. В газетах такого не напечатают, м-да, но никто из ребят не хочет, чтобы тебя поймали. Поэтому твоё дело расследуется формально. Формально. В него заносятся данные о твоих подвигах. Этим всё и ограничивается.

— Хорошо. Ну что, давай выпьем. — Игорь разлил по рюмкам остатки водки марки"Посольская".

— За что?

— За мой переезд.

— Не понял. Ты о чём?

— Я хочу выпить, чтобы маньяки у нас в городе перевелись совсем, и мне пришлось бы эмигрировать в какую-нибудь другую область нашей необъятной Родины. Например, в Ростовскую. Там, говорят, до сих пор серийники, как дома себя чувствуют. Зона какая-то… аномальная. Дьявольский круг.

— Ладно, давай.

Выпили, закусили сочными чебуреками с бараньим мясом. Покушали борща. Гришин, сходил на улицу покурить; вернувшись, сразу перешёл к делу:

— Третий случай уже. Настолько дикий по своей жестокой нелепости, что у нас не знают, что и думать.

— Дальше.

— А что — дальше? Маньяк нападает на беременных женщин. Не насилует, не пытается убить. Во всяком случае, смерть жертв его не сильно волнует. Он всячески старается лишить женщин ребёнка. Пинает в живот, прыгает на нём, выдавливает ругами, вытаскивает щипцами. Е*анько конченое. Психологи говорят, у него прогрессирующее расстройство психики. Мы прошерстили все заповедники для умалишённых: среди выпущенных на свободу подходящих кандидатов в убийцы, подходящих под составленный нами психо-портрет, не нашли. Три случая — две смерти.

— Как всегда: мне нужны места, имена, фотографии.

— Всё пришлю тебе на почтовый ящик. Давай адрес.

Охотники на маньяков шифровались. Основы конспирации им были не чужды. Поэтому они никогда не переписывались эсэмэсками или по вайберу-вотцапу-телеграмм. Встречались по условному знаку, оставляемому Гришиным в условленном месте, обменивались информацией. Когда Мракуле нужен был следователь, он тоже оставлял знак. Информацию же он о новой цели получал по Е-мэйл, но каждый раз по-новому. Старый почтовый ящик он стирал.

Посидев для приличия ещё четверть часа, мужчины разошлись в разные стороны. Мракула потопал к метро, Гришин сел на троллейбус и поехал на нём в Фили, где припарковал свой автомобиль.

Выследил Мракула маньяка через месяц. Прочувствовал он его сразу. Посетив место первого его преступления, вдохнул полной грудью вонь его психического разложения. Маньяк не был простым извращенцем, он свято верил в свою, так называемую, миссию. Он хотел защитить мир от вселенского зла, вот-вот, по его мнению, готового прорваться из преисподней на землю. Необычный психоз заставлял его выслеживать беременных бесами женщин. Всего таких носительниц разрушения существовало (по диким представлениям маньяка существовало, конечно) пять. Как подозревал, не без оснований, Мракула, добившись смерти всех пяти женщин, маньяк придумал бы что-нибудь ещё и продолжил бы путь кровавого изверга по трупам и страданиям.

Юрий Грибов, двадцативосьмилетний недоросль, живущий до сих пор с мамой, считал себя избранным. Он видел их насквозь. Искал, сканировал и определял. Не всякая беременная женщина подходила. Величина её живота не играла никакой роли. Бес Разрушитель мог недавно проникнуть в её матку и стан не успевал округлиться, а Юрий уже чувствовал подвальный смрад, исходящий от неё. Он словно оживший аппарат рентгена проникал взглядом через одежду, кожные покровы, мышцы и видел, как растёт бесовская опухоль. Её изображение, мерцающее у него в голове, сводило его с ума, он не мог так этого оставить. Освободить женщину от плода, сделать срочный аборт. Победить зло, всех спасти, всех облагодетельствовать.

Маньяк — сутулый, длинноволосый урод, страдал обширным комплексом неполноценностей. Подавляемое им сексуальное влечение к противоположному полу, принесшее ему столько горестей в подростковом возрасте, выродилось в стремлении утопить измятую сексуальность в смерти. Девственности он лишился в двадцать два года, в деревне, случайно, с пьяной в дым местной тридцатипятилетней шалавой, страшной, как ядерная зима. Она почти насильно завалила его после обширных самогонных возлияний у костра, когда он, по её слюнявой просьбе, провожал её домой. Там в кустах, на раздавленном их потными горячими телами муравейнике, всё и случилось, оставив по себе удивительное гадливое ощущение общения с чем-то до тухлой осклизлости нечистым, дурным. Всей последующей жизнью Юрий старался выдавить из себя яд первого, неудавшегося коитуса. И, в конце концов, достарался.

Грибов шёл за носительницей четвёртого Разрушителя. Опухоль под сердцем практически созрела. Молодая, волосы светлые, красивая порочной красотой шлюхи. Неспроста в неё вселился бес. Нашёл себе порочное, влажное от чужого семени ложе и доволен. Во какое пузо ей надул! Маньяку её было ни капельки не жалко. Ковыляла впереди, как самодовольная утка. Небось ещё и гордилась своим привилегированным положением в обществе. Ничего, сейчас она лишится иллюзий, а если нет, ей же хуже. Будет беса защищать, придётся и её вместе с дьявольским сыночком отправить на тот свет.

"Помоги мне господи, укрепи в моём стремлении. Укажи верный путь".

Преследовал маньяк женщину на городской окраине. Безлюдно, вечер, освещение плохое, темнота, прохладный апрельский вечер. Молитва Грибова не осталась без ответа. Если не бог, так, значит, Люцифер помог ему — направил бедную беременную женщину в сторону заброшенной стройки. Она-то хотела просто сократить путь до дома, а попала в смертельную ловушку-мясорубку, устроенную ей психопатом.

Женщина (звали её Вера) пролезла через дыру в заборе и пошла проторенной дорожкой через территорию стройки. Она не раз таким образом сокращала путь до подъезда. Особенно в последние два месяца, в связи с приближением срока родов, она всё чаще пользовалась этой возможностью. Грибов ликовал! Ему сопутствовала удача. Сократив дистанцию преследования до десяти шагов, он нырнул за женщиной на стройку. Только что она была здесь, рядом, и вот она пропала, куда-то делась. Пустырь, заросший сорной травой, скрывающей разный строительный хлам. До зловещего куба недостроенного здания метров пятьдесят. Не могла же она перелететь на внезапно отросших у неё крыльях пустырь и укрыться там, в темноте бетонных коридоров. Но все его чувства говорили, что она именно там, впереди. Может, живущее в ней зло почувствовало его интерес и помогло скрыться от него? Всё может быть. Он убил троих из Разрушителей, и ничего удивительного не было в том, что оставшиеся двое теперь были начеку. Ах как жаль, что он об этом не подумал раньше. Иначе предпринял бы меры.

Юрий, забыв обо всём, рванул через пустырь. Лишь бы не упустить её. Догнать и исполнить начатое, задуманное, предрешённое. Фонарик он с собой не захватил: не знал, что придётся за Разрушителем в темноте бетонных переходов долгостроя бегать. Зрение не подводило Юрия: во тьме он видел великолепно. На первом этаже Разрушителя не оказалось, Грибов поднялся на второй. Он был уже близко. Поворот, проходная комната, сюда. В окно светит ореол оставленного Грибовым в стороне большого города. Смесь умирающего света и застарелых, застиранных временем теней.

Маньяк шагнул в комнату, где, как он угадывал, скрывалась она — мать четвёртого Разрушителя. Шею Грибова обвила петля, вздёрнув его вверх, на цыпочки. Инстинктивно схватившись за горло, он пальцами хотел выцарапать железную струну петли, но она оказалась настолько тонка, что это не просто было сделать. Навстречу его потугам вышел из мрака Игорь Мракула. Легче лёгкого. Ему в чём-то стало жалко этого сумасшедшего неудачника. Но вспомнив, что маньяк творил со своими жертвами, Марков вытащил нож. Подойдя к нему, он двумя ловкими, незаметными взмахами вскрыл Грибову живот крест-накрест. В серебряную пыль бетонного пола, на мусор и грязь вывалились гирлянды кишок и мокрые болячки органов. Но Грибов не умер. Мучаясь удушьем, болью распоротого живота, он жил ещё сорок две минуты и проклинал подлых Разрушителей, заманивших его в западню.

Мракула не испытал никакого обычного, приходящего к нему в подобных случаях, облегчения. Будто он убил искалеченное животное. А тут ещё этот неприятный запах прокисшего плесневым грибком деревенского погреба. Наводя на маньяка иллюзию исчезновения из его поля зрения беременной жертвы, он думал, что это так неприятно пахнет сам убийца. Такое случается часто — душегубы сильно смердят. Когда маньяк попался в расставленные силки, Мракула убедился, что ошибся. От Грибова действительно пахло, но не так. Чесночный запах пота, перестоявшаяся в чреслах сперма, но кислятиной затхлости от него не разило. Так от кого же он исходил? Кроме них двоих — охотника и зверя, на этой стройке никого не было. Лишь псы, да и те на ночь ушли по своим делам в город. Очень специфический аромат, не понятно как-зачем проникший ему в нос. В мозгу блеснула извращённая, святотатственная догадка. Неужели так жутко пахла та женщина?

Глава 4. Поездной убийца

Ничего примечательного в следующем клиенте Мракулы не было. Стандартный набор психических отклонений, заработанных ещё в детские годы, звериная жестокость, бесчувственная холодность. Обычно убийца действовал в лесополосе, рядом с железнодорожными станциями Подмосковья. Доезжал до какого-нибудь захолустного полустанка, забирался в кусты и ждал следующей электрички. Жертва находилась неизменно. Иногда он примечал понравившуюся ему бабёнку ещё в поезде, но чаще находил жертву, поджидая её на воздухе. Точное число его жертв подсчитать было трудно. Трупы он хорошо прятал и многие не нашли до сих пор. По официальным же данным загубленных им душ набиралось два десятка.

Конец ознакомительного фрагмента.