Улисс

Джеймс Джойс, 1921

1922 г., февраль, Париж, после 15 лет работы автора над романом, он опубликован. Полтысячи экземпляров, отправленные на продажу в США, конфискованы и утоплены в водах залива неподалёку от статуи Свободы (Нью-Йорк). Ещё 500 перехвачены английской таможней и сожжены в порту Фолкстоун (до прихода Гитлера к власти ещё 11 лет, в Германии пока не запылали костры из книг). За что?! Потому что не поняли, что в англоязычную литературу пришёл модернизм, какой и не снился породившим его французам, пришёл "поток сознания", явился калейдоскоп из всех, какие есть, литературных стилей и приёмов, и всё это уместилось в один день – 16 июня 1904 г., на 700+ страницах романа Джеймса Джойса "Улисс". Содержит нецензурную брань.

* * *

Вдоль телег у пристани Джона Роджерстона м-р Цвейт прошагал деловито, миновал переулок Ветряков, льномельницу Ликса, почту-телеграф. Мог бы дать и этот адрес. После дома моряков он повернулся спиной к утреннему шуму пристани и пошёл по Лайм-Стрит. Возле коттеджей Брейди мальчишка выуживал очистки в свое помойное ведро на бичевке, затягиваясь жёваным окурком. Девочка помладше, с пятнами экземы на лбу, глазела на него, безразлично держа свой мятый обруч от бочки. Сказать ему, что не вырастет, если будет курить? А, брось! Его жизнь и без этого не клумба роз. Дожидается под пивными, отвести домой. Идём домой, па, к ма. Час не наплывный: не много наудит. Он пересёк Таунсенд-Стрит, миновал насупленое лицо Бетэля. Эль, да: дом: Алеф, Бет. И мимо похоронного бюро Николса. В одиннадцать состоятся. Время есть. Этот заказ Корни Келлехер, наверняка, придержал для О'Нейла. Когда поёт жмурится. Корни. В парке её встретил. В темноте приметил. Пташечка приветик. Полиция дозналась. Она во всём призналась и назвала мой тимтиримлям тай. О, как пить дать придержал. Похороните у этого кактамего, дешевле будет. И мой тирилям, тирилям, тирилям, тарампампам.

На Вестланд-Роу он остановился перед витриной Белфаст-Восточной Чайной Компании и почитал ярлыки на свинцовобумажных пакетах: отборная смесь, лучшее качество, семейный уют. Теплота. Чай. Надо бы взять у Тома Кернана. Хотя на похоронах не попросишь. Пока глаза его всё ещё вскользь читали, он тихо снял шляпу, вдохнув запах своей помады для волос, и с медленной грацией провёл правой рукой по лбу и волосам. Очень тёплое утро. Из-под прикрытия полуопущенных век, глаза высмотрели лёгкую выпуклость внутри шляпы высшей кат. Тут. Правая рука опустилась в шляпу. Пальцы проворно нашли карточку и переложили в карман жилета.

Ну и жарища. Его правая рука ещё раз прошлась поверху: отборная смесь, изготовлено из лучших цейлонских сортов. Далеко на востоке. Чудное, должно быть, место: сад мира, большущие ленивые листья, хоть плавай на них, кактусы, луга сплошь из цветов, ползучие лианы, как там их называют. А может всё по-другому. Тамошние сингалезцы изнывают под солнцем, в dolce far niente. За весь день палец о палец не ударят. Из двенадцати месяцев шесть проводят в спячке. Слишком жарко, чтоб затевать скандалы. Влияние климата. Летаргия. Цветы праздности. Воздух густой. Азоты. Парник в Ботаническом саду. Растения способны чувствовать. Водные лилии. Лепестки слишком изнемогли, чтоб. Дремотный дурман в воздухе. Прогулка по лепесткам роз. Представь, ешь потрошки и коровьи копыта. Где это был тот малый, что я видел на какой-то картинке? Ах да, в мёртвом море, лежал на спине, читая книгу, под раскрытым зонтом. И захочешь утонуть не получится: до того плотная от соли. Потому что вес воды, нет, вес тела в воде равен весу. Или это объём равен весу? Есть ещё закон про это. Вэнс в старших классах хрустел суставами пальцев, втолковывал. Из институтской программы. Хрустоломная программа. А и впрямь, что такое вес, когда говоришь: вес. Тридцать два фута в секунду, в секунду. Закон падающих тел: в секунду, в секунду. Все падают вниз. Земля. Сила притяжения Земли есть вес.

Он свернул и прошагал через дорогу. Как она телипала с теми сосисками? Примерно эдак. На ходу он вытащил из бокового кармана плотно сложеный номер НЕЗАВИСИМОГО, развернул, скатал в длинную трубочку и под каждый неспешный шаг постукивал по брючине. Вид побеззаботней: зашёл от нечего делать. В секунду, в секунду. В секунду значит за каждую секунду. От бордюра он метнул острый взгляд в двери почты. В ящик уже поздно. Отправлю отсюда. Никого. Можно.

Он подал карточку сквозь медную решетку.

— Для меня есть письма?

Покуда служащая просматривала в ящичке, он глазел на вербовочный плакат с солдатами всех родов войск на параде: и, держа кончик своей трубки у самых ноздрей, вдыхал свежепечатный запах рыхлой бумаги. Наверно, не ответила. Слишком много себе позволил в последнем.

Служащая передала обратно сквозь решетку его карточку и письмо. Он поблагодарил и быстро глянул на печатный шрифт на конверте.

Генри Цветсону, эскв.,

в Почт. Отд. Вестланд-Роу,

Центр.

Всё-таки ответила. Он вскользь опустил карточку и письмо в боковой карман, снова осматривая солдат на параде. А где полк старика Твиди? Рядового в отставке. Этот: медвежьи шапки с петушиным пером. Нет, он из гренадеров. Косые обшлага. Вот где: Дублинские Королевские Фузильеры. Красные мундиры. Тоже броско. Оттого, небось, женщины на них так падки. Униформа. Легче вербовать и муштровать. Письмо Мод Гонн, как их подбирают вечерами на улице О'Коннела: позор для нашей ирландской столицы. Газета Грифитса сейчас в ту же дуду: армия прогнила от венерических заболеваний: морская или полуподмоченная держава. У них тут вид как у полуфабрикатов: будто под гипнозом. Глаза напучь. Ать-два. Стол: тол. Хлеб: еб. Собственность короля. Нигде не видел его в форме пожарника или полисмена. Наверняка, масон.

Он выступил из почты и свернул вправо. Враньё: что избавляет от всех забот. Рука его просунулась в карман, где указательный палец проник под клапан конверта, подёргиваясь прорвал и вскрыл. Женщины не умеют соблюдать осторожность. Пальцы его вытащили письмо и скомкали конверт в кармане. Что-то ещё пришпилено: фото, наверно. Или локон? Нет. М'Кой. Поскорей отделаться. Выводит из себя. Не переношу его общества.

— Привет, Цвейт. Куда путь?

— Привет, М'Кой. Никуда, вобщем-то.

— Как здоровьечко?

— Чудесно. А ваше?

— Едва живой, — сказал М'Кой.

Взглядывая на чёрный галстук и одежду, он спросил с неуклюжей осторожностью:

— Что-нибудь… надеюсь, ничего страшного? Вижу, что…

— О, нет, — сказал м-р Цвейт. — Бедняга Дигнам, знаете ли. Сегодня похороны.

— Ах да, бедняга. Вон оно что. Во сколько?

Не похоже что фото. Может, брошка.

— А… одиннадцать, — ответил м-р Цвейт.

— Надо б мне успеть, — сказал М'Кой. — Так в одиннадцать, значит? Я узнал только вчера вечером. Кто это мне сказал-то? Холохен. Хола знаете?

— Знаю.

М-р Цвейт посматривал через дорогу на стоявшую у ворот"Гросвенора"коляску. Носильщик взгромоздил чемодан в багажник. Она стояла неподвижно пока мужчина, муж, брат, чем-то схож с нею, рылся в карманах за мелочью. Пальто модного кроя, с таким округлым воротником, жарковато для такого дня, смотрится как наброшенное одеяло. Независимая у неё осанка, руки в этих накладных карманах. Смахивает на ту задаваку на матче по поло. Все женщины за незыблемость кастовых перегородок, пока не проймёшь по полной. Красива и держится красиво. Сдержанно, чтоб поддаться. Достопочтимая м-с и Олух достопочтимый. Поиметь её разок куда б и делась вся эта высокомерность.

— Я был с Бобом Дораном, у него очередной запой, и там какой-то был ещё Бент Лайнсон. Вобщем, у Конвея мы торчали.

Доран, Лайнс у Конвея. Она подняла к прическе руку в перчатке. И тут заходит Хол. Спрыснули такой случай. Откинув голову и всматриваясь в отдаленье из-под прищуренных век, он различал лоск яркой замши на свету, плетёная окантовка. Сегодня так ясно вижу. При влажности улучшается зоркость, наверно. Что-то ему говорит. Рука как у аристократки. С какой стороны будет садиться?

— Тут он и говорит: Печальная случай с нашим другом, беднягой Педди! — Это который Педди? — спрашиваю. — Бедняга Педди Дигнам, — говорит.

За город: в Бродстон, наверно. Высокие коричневые ботинки со шнурками на бантик. Хорошо поставленная ножка. Чего он копается с этими чаевыми? Приметила, что я смотрю. Глазки всегда наготове для другого. Своё и так никуда не денется. У них на луке по две тетивы.

— Что? — говорю. — Что с ним такое?

Гордячка: богатая: шёлковые чулки.

— Да, — сказал м-р Цвейт. Он чуть шевельнулся в сторону неумолчной головы М'Коя. Сейчас будет садиться.

— И вы ещё спрашиваете что такое? — говорит. — Умер, — говорит. И, ей-же-ей, прослезился. — Как? Педди Дигнам? — говорю. Не мог ушам поверить. — Я ж с ним не далее как на прошлой пятнице, или в среду это было в АРКЕ. — Да, — говорит он. — Ушёл от нас. В понедельник скончался бедняга.

Вот оно! Гляди! Шёлковый вспых богатых чулков, белых. Да, так!

Тяжёлый трамвайный вагон, дребезжа звонком, вкатился между.

Облом. Чтоб тебя с рылом твоим дребезглявым. Заметила помеху. Рай и пери. Всегда так. В самый момент. Девушка в подъезде на Эстас-Стрит. В понедельник поправляла резинку. Дружок её прикрывал показ. Esprit de corps. Чего моргалы вылупил?

— Да, да, — сказал м-р Цвейт с грустным вздохом. — Утрата.

— Один из лучших, — подхватил М'Кой.

Трамвай прошёл, Те отъехали к мосту Кольцевой Линии, её рука в богатой перчатке на стальном поручне. Мелькает, мелькает: взблеск кружев её шляпки на солнце: мельк-мельк.

— Супруга, надеюсь, здорова? — иным голосом проговорил М'Кой.

— О, да, — сказал м-р Цвейт. — В полном здравии, благодарю.

Он праздно развернул трубку газеты и праздно прочел:

Дом без мяса на обед

не уютен, нет.

А с тушёнкой Сливви —

благодати уголок.

Закупай впрок.

— А моя благоверная на днях получила агажемент. Правда, ещё не окончательно. Опять таскаться с чемоданами. Ей, кстати, и не помешало бы. Но без меня, спасибочки.

М-р Цвейт с неспешливой дружелюбностью обернул свои крупновекие глаза.

— Моя жена тоже, — сказал он. — Будет петь на празднестве в белфастском Ольстер-Холл. Двадцать пятого.

— Вон как? — сказал М'Кой. — Рад слышать, старина. Кто устроителем?

М-с Марион Цвейт. Ещё не подымалась. Королева в своём будуаре, вкушает хлеб и. Хотя нет, читать ей нечего. Потемнелые гадальные карты разложены по семь в ряд вдоль бедра. Тёмная дама и светлый мужчина. Кошка пушистым чёрным комом. Краешек разорванного конверта.

Любви

Давняя

Сладкая

Песнь

Приходит любви давняя…

— Это что-то вроде турнэ, понимаете? — сказал м-р Цвейт задумчиво. Сладкая песнь. — Образован комитет. Паевые взносы и прибыль соответственно.

М'Кой кивнул, колупаясь в щетине своих усов. — И ладно, — сказал он. — Это уже неплохая новость.

Он двинулся уходить.

— Ну, рад был повидать в полном порядке, — сказал он. — Ещё стакнёмся.

— Да, — сказал м-р Цвейт.

— Вот ещё что, — сказал М'Кой. — Вписали б вы и моё имя на похоронах, ладно? Я бы пошёл, да не смогу, такое дело. Тот утопленник у Сендикова может всплыть и, если обнаружат тело, судебному исполнителю и мне придётся туда наведаться. Так что, если меня не будет, вы просто впихните моё имя, идёт?

— Будет сделано, — сказал м-р Цвейт, двинувшись прочь. — Все будет чин чином.

— Порядок, — сказал, просветлев, М'Кой. — Спасибо, старина. Будь у меня возможность, я бы пришёл. Ну, пока.

Просто"Ч. П. М'Кой"и хватит с него.

— Будет как надо, — ответил м-р Цвейт твёрдо.

Не усёк как я оглаживал эту кобылку. Лёгкий подход. Мягкое касанье. Да, я б с удовольствием. Такие чемоданы мне всегда нравились. Кожа. Углы в оковке, по краям заклёпки, замок двойного действия. Боб Ковли одолжил ему свой для концерта на регате в Виклоу в прошлом году и с того прекрасного дня вплоть по нынешний о чемодане никаких вестей.

М-р Цвейт, шагая к Брансвик-Стрит, улыбнулся. Моя благоверная на днях получила. Тростинка сопрано в веснушках. Носом хоть сыр режь. Мила, по-своему: для небольшой баллады. Нутра нет. Ты да я, понял? В одной лодке. Мягко стелит. Получаешь укол, который. Неужто не слышит разницы? Положим, у него малость уклон к этому. Ну, а мне против шерсти. Думал, Белфаст его вправит. Надеюсь ветрянка, что там сейчас у них, не превратится в эпидемию. Вряд ли она согласится на повторную прививку. Твоя жена и моя жена.

Интересно, он за мной не пасёт?

М-р Цвейт стал на углу, блуждая глазами по многоцветным щитам. Кантрел и Кочрейн — Имбирное Пиво (Ароматное). Летняя распродажа у Клери. Нет, идёт как шёл. Привет. ЛИЯ сегодня: с участием м-с Бендмен Палмер. Не прочь посмотреть её опять. ГАМЛЕТА она играла в прошлой постановке. Исполнительница мужских ролей. Может он был женщиной. Иначе с чего было Офелии кончать самоубийством? Бедный папа! Как он любил рассказывать про Кейт Бетман в том спектакле. У Адельфи в Лондоне прождал целый день, чтоб попасть. За год до моего рождения это было: шестьдесят пятый. И Ристори в Вене. Как там полное название? Написал Мозенталь. Рахиль, что ли? Сцена, которую он всегда пересказывал, где старый слепой Абрам узнаёт голос и кладёт пальцы на его лицо.

— Голос Натана! Голос его сына! Я слышу голос Натана, что бросил своего отца умирать от горя и нищеты на моих руках, бросил родителя и отвернулся от Бога своего отца.

В каждом слове столько глубины, Леопольд.

Бедный папа! Бедный папа! Хорошо, что я в тот день так и не зашёл в комнату посмотреть на его лицо. Тот день! О, милый! Милый! Охх! Что ж, наверно, так было лучше для него.

М-р Цвейт свернул за угол, уходя от насевших горестных терзаний. Не надо думать об этом. Время кормёжки лошадей. Лучше б я не встречал этого М'Коя. Приблизившись, он услыхал хруст золотистого овса, лёгкое клацанье зубов. Их полные влажные глаза следили, как он проходит мимо сквозь сладковато овсяный дух конской мочи. Их Эльдорадо. Бедные олухи! И на всё-то им начхать, как только уткнут свои вытянутые носы в подвесной мешочек. Такую глубину не уместить в слова. Во всяком случае, кормёжкой они обеспечены и ночлегом. Ещё и оскоплены: обрубки черной гутаперчи вяло болтаются меж задних. Но и этого хватает для счастья.На вид такие добрые бедолаги. Однако их ржанье очень даже может действовать на нервы.

Он вынул письмо из кармана и вложил в газету, которую нёс. Чего доброго наткнусь тут на неё. В переулке надёжнее.

Он миновал забегаловку извозчиков. Удивляюсь на жизнь извозчиков, в любую погоду, куда угодно, доволен или нет, не по своей воле. Voglio e non. Люблю давать им сигарету-другую. Общительны. Покрикивают проезжая мимо. Он напел:

La ci darem la mano

La la lala la la

Он свернул в Камберленд-Стрит и, пройдя несколько шагов, остановился под прикрытием станционной стены. Никого. Лесосклад Мидса. Штабеля брусьев. Жилища среди руин. Осторожно ступая, он прошёл заросшим двором с древней грудой щебня. Ни единой грешной души. У склада ребёнок на корточках играется с мраморными шариками, в одиночку, сноровисто целит по крайнему. Мудрый кот, помаргивающий сфинкс, наблюдает с нагретого подоконника. Жаль их потревожить. Магомет отрезал полу своего плаща, чтоб не разбудить женщину. Раскроем. Я тоже играл в шарики, когда ходил в школу той старой дамы. Она любила кружева. Школа м-с Эллис. А мистер?

Он развернул письмо на газете.

Цветок. А я-то думал. Жёлтый цветок со сплющенными лепестками. Не рассердилась значит? И что же пишет?

Дорогой Генри, Мне пришло твое письмо и очень за него благодарю. Жаль что тебе не понравилось моё последнее письмо. Зачем ты вложил марки? Я на тебя страшно разозлилась. Так хочется наказать тебя за это. Я назвала тебя неслухом, потому что мне не понравился твой совет. Как прикажешь понимать тот свет? Ты несчастлив в своём доме, бедный неслух? Я б очень хотела что-то для тебя сделать. А ты что про меня, бедняжку думаешь? Я часто думаю какое у тебя красивое имя. Дорогой Генри, когда мы встретимся? Я думаю про тебя так часто, ты не представляешь. Меня никогда так сильно не влекло ни к одному мужчине. Мне так плохо. Пожалуйста, напиши мне длинное-предлинное письмо. Если нет, я тебя накажу, так и знай. Вот увидишь что накажу, непослушный мальчишка, если не напишешь. О, как я хочу встретиться с тобой. Генри дорогой не отклоняй мою просьбу, пока не лопнуло мое терпение. Тогда уж всё тебе выложу. Ну, до свиданья, милый неслух. У меня сегодня ужасно голова болит и напиши ОТВЕТНО,

твоя изнемогающая

МАРТА.

P.S. И сообщи мне какие духи у твоей жены. Я хочу знать.

Он мрачно вытащил цветок из-под булавки, понюхал его почти никакой запах и положил в нагрудный карман. Язык цветов. Любят, потому что его никто не подслушает. Или отравленный букет, чтоб прикончить. Затем, медленно шагая вперёд, он вновь прочитал письмо, бормоча там и сям по слову. Разозлилась ромашка на тебя милый нарцисс накажу твой кактус если ты не пожалуйста бедняжка незабудка как я хочу фиалки к дорогой розы когда мы скоро анемоны встретимся непослушный колокольчик жена Марта духи. Прочтя до конца, он отнял его от газеты и сунул обратно в боковой карман.

Хрупкая повеселелость приоткрыла его губы. Уже не та как в первом письме. Сама ли писала? Строит оскорблённую: такая девушка как я, из хорошей семьи, всеми уважаемая. Можно встретиться как-нибудь в воскресенье после церкви. Благодарю, не имею не малейшего. Обычная любовная возня. Потом обходить за углами. Или нарвусь на скандал с Молли. Сигарета успокаивает. Наркотик. Продвинуться дальше в следующий раз. Неслух: накажу: боится слов, конечно. Подбавить скотства, почему и нет? Так и попробуем. Мало-помалу.

Всё ещё держа пальцами письмо в кармане, он вытащил булавку из него. Обычная булавочка, ага? Бросил на дорогу. Откуда-нибудь из её одежды: сошпиливала. Диву даешься, сколько у них вечно этих булавок. Нет розы без шипов.

Плоские голоса Дублина горланили у него в голове. Две шлюхи в тот вечер в Комби, в обнимку под дождем.

О, потеряла Мэри булавку из трусов

Не знает что теперь запхать

Чтобы не падал

Чтобы не падал

Не падал? Не падали. Так ужасно болит голова. У неё должно быть сезон роз. Или весь день сидела печатала. Нагрузка на глаза вредна для нервов желудка. Какие у твоей жены духи? Это ж надо додуматься!

Чтобы не падал

Марта, Мария. Я где-то видел эту картину, уж не помню где, из старых мастеров или подделка на продажу. Он сидит в их доме разговаривает. Непостижимый. Так же слушали б и те пара шлюх из Комби.

Чтобы не падал

Отлично передано ощущение вечера. Хватит бродить. Располагайся тут: тихие сумерки: пускай всё катится к. Забудь. Расскажи где ты был, про обычаи в чужих краях. Вторая, кувшин на голове, готовила ужин: фрукты, оливы, приятная прохладная вода из колодца прохладнокаменного, как проём в стене в Эштоне. Надо прихватить бумажный стаканчик в следующий раз как буду на рысистых скачках. Она слушает. Большие тёмные мягкие глаза. Расскажи ей: ещё и ещё: всё. Потом вздох: тишина. Долгий, долгий предолгий покой.

Проходя под аркой железной дороги, он вынул конверт, быстро разорвал на клочки и рассыпал по дороге. Клочки порхнули прочь, опустились во влажном воздухе: белый вспорх и все полегли. Генри Цветсон. Вот так же можно порвать чек на тысячу фунтов. Просто кусочек бумаги. Лорд Айвиг однажды получил по семизначному чеку миллион в Ирландском Банке. Доказательство, какие деньги собираются с вина. Зато его брату лорду Адилону приходилось менять рубашки чертыре раза в день, рассказывают. Кожа порождает вшей и паразитов. Миллион фунтов, погоди-ка. Два пенса за пинту, четыре пенса кварта, восемь за галлон вина, нет шиллинг и четыре пенса за галлон. Один и четыре на двадцать: около пятнадцати. Да, точно. Пятнадцать миллионов баререлей вина.

Что я говорю — баррелей? Галлонов. Все равно около миллиона баррелей.

Прибывающий поезд тяжко грохотал над его головой, вагон за вагоном. Баррели бамкали в голове: тёмный портвейн всплескивался и булькал внутри. Вышибить все затычки и бескрайний тёмный паводок хлынет на волю, свиваясь в едином потоке, заливая болотистые низины, лениво кружа широколистые цветы своей пены над запрудными омутами спиртного.

Он подошёл к распахнутой задней двери Всех Святых. Вступая на крыльцо, снял шляпу, вынул карточку из кармана и засунул обратно под ленту. Проклятье. Надо ж было подкатиться к М'Кою насчёт проездного в Миллингар.

Объявление на дверях. Проповедь преподобного Джона Конми, Орден иезуитов, о Св. Петере Клавре и о миссии в Африке. Обращают миллионы в Китае. Интересно, как они втолковывают китайцам-язычникам? Те предпочли бы унцию опиума. Поднебесная. Для них языческая дикость. Возносили молитвы за спасение Гладстона, когда был уж почти не в себе. И протестанты туда же. Обращают д-ра Дж. Велча, доктора богословия, в истиную веру: Будда, их Бог, лежит себе на боку в музее. Все нипочём, ладонь под щёку. Окуривают палочками благовоний. Не то что Спаситель. Терновый венец, крест. Тонкая мысль Св. Патрика насчёт трелистника. Палочки для риса? Конми: Мартин Канинхем его знает: представительного вида. Жаль, не к нему я попал, чтоб пристроить Милли в хор, а к этому отцу Фарлею, который только с виду глуп. На то его учили. Не отправляться же ему крестить негров, напяливши тёмные очки и обливаясь потом в три ручья, а? Очки бы их приманили, блестящая штука. Взглянуть, как сидят в кружок с вывернутыми губами, заворожённо слушают. Размеренная жизнь. Хлещут как молоко, сдаётся мне.

Холодный запах святого камня поманил его. Он прошагал по исхоженным ступеням, толкнул дверь и мягко вошёл позади алтаря.

Что-то правится, какое-то причастие. Жаль что так пусто. Укромное местечко, подсоседиться к какой-нибудь девушке. Кто тут есть? Битком к часу тихой музыки. Та женщина на вечерней мессе. Седьмое небо. Женщины преклонили колени на скамеечках, вкруг шей малиновые ленты фартучков, склонённые головы. Группка стояла на коленях у ограды алтаря. Священик пошёл меж них, бормоча, держа в руках причастие. Он останавливался перед каждой, доставал облатку, стряхивая с неё каплю-две (так пропитались?) и аккуратно вкладывал в их рты. Шляпа и голова приявшей опускались. К следующей: сухонькая старушка. Священик наклонился вложить ей в рот, беспрестанно бормоча. Латынь. следующая. Глазки закрой, ротик открой. Что? Corpus. Тело. Труп. Неплохо придумано с этой латынью. Сперва оболванить их. Прибежище умирающих. Они похоже и не жуют даже: заглатывают целиком. Идея — закачаешься: вкушать кусочки плоти, какой людоед удержиться чтоб не перейти в такую веру? Он стоял в стороне, наблюдая как их слепые маски движутся по проходу, одна за одной, вернуться на свои места. Приблизившись к скамье, он сел с краю, придерживая свои шляпу и газету. Ну, и котелки ж мы носим. Шляпы следовало б моделировать по типу головы. Они сидели вокруг него, там и сям, всё ещё склонив головы в их малиновых лентах, ждут когда оно растает в желудках. Что-то типа мацы: та же система, без дрожжей: хлебцы в синагоге. Ты только посмотри на них. Могу поспорить, это делает их счастливыми. Леденец. Счастья полные штаны. А за всем за этим неслабая идея, что-то вроде царства Божьего в границах твоих ощущений. Первое причастие. Вафельное мороженое, пенни за порцию. Потом чувствуют себя одной общей семьей, как в театре, все в одном котле. Так оно и есть. Наверняка. Уже не так одиноки. Наше единобратствие. Под конец выпёрдывается крепкий пук. Спуск паров. Это такой балдёж, если взаправду веришь. Лурдово исцеление, воды забвения, призрак Нок, статуи сочащиеся кровью. Вон старикан заснул возле исповедальни. Вот откуда эти всхрапы. Слепая вера. В безопасности, в гарантированных объятиях грядущего царства. Убаюкана всякая боль. Проснётся в этот же час год спустя. Он видел как священик передвинул блюдо с причастием поглубже, и на минуту преклонил колени, показав серые подошвы башмаков из-под кружевной накидки. А ну, как потеряется булавка из. Не будет знать как и. Лысый кружок. Буквы на спине. INRI. Нет. IHS. Молли мне однажды объяснила, когда спросил. Исус немало согрешал: или нет: Исус немало страдал. А другую как расшифровуют? Изгвоздили ноги-руки Исуса.

Встретиться как-нибудь в воскресенье после службы. Не отклоняй мою просьбу. Она заявится в вуали, с чёрной сумочкой. А за спиной её сумрак и свет. Может и она сюда захаживает с ленточкой на шее, а потом уже всё остальное. Их натура. Тот хлюпик, что стал доносчиком на непокоримых, Керей его фамилия, принимал причастие каждое Божье утро. Как раз в этом храме. Питер Керей. Нет, я спутал с Питером Клавером. Денис Керей. Подумать только. Дома жена и шестеро детей. И всё время готовили то убийство. У этих горлорезов, иначе их не назовёшь, всегда какой-то скользкий вид. И не деловые они люди. Да, нет, вряд ли она богомольная: цветок: нет, нет. Кстати, конверт я порвал? Да: под мостом.

Священик протёр чашу: потом выплеснул остатки: резко. Вино. Придаёт большей аристократичности, чем если б пил, скажем, сивуху Гинеса к которой они привычней, или ещё там чего с градусами; горькое дублинское Витли, или Кантрела и Кочрена имбирное пиво (ароматное). Таким не угощает: типа вино: да не то. Кайф без подогрева. Святое надувательство, но это и правильно: а то б от халявщиков отбою не было, алкаш на алкаше, дрались бы за выпивку. Странная вся эта атмосфера. Тоже правильно. Так очень даже правильно. М-р Цвейт оглянулся на хоры. Музыки не предвидится. Жаль. Кто здесь органщиком? Хотел бы я знать. Старый Глинн умел заставить этот инструмент буквально разговаривать vibrato: пятьдесят фунтов, говорят, получал на Гарднер-Стрит. Молли в тот день была в отличном голосе, Stabat Mater Россини. Сперва проповедь отца Бернарда Вогена. Христос или Пилат? Да, за Христа мы, но не долдонь про это целый вечер. Пришли-то ради музыки. Даже перестали ногами шаркать. Слышно было как булавка упадёт. Я ей подсказал направлять голос в тот угол. В воздухе просто чувствовалась какая-то восторженность. Слушателей битком, глаз не сводили. Quis est homo!

Некоторые произведения из старинной церковной музыки просто бесподобны. Меркаданте: последние семь слов. Двенадцатая месса Моцарта: Gloria в ней. В те времена папы римские любили музыку, искусство — статуи там всякие, картины. Пэлестрина, например. Ну, и резвились тоже вволю, до поры. И для здоровья полезно, распевки, распорядок дня, а ещё ликеры варили. Бенедиктин. зелёный Шартрез. А вот что евнухов держали в своих хорах малость мерзко. Как звучит такой голос? Небось забавно на фоне их собственных густых басов. Знатоки-ценители. Допустим, им потом всё одинаково. Такая себе упокоённость. Ничто не волнует. Толстеть, кажется, начинают, или нет? Пухлые, высокие, длинноногие. Кто его знает. Евнух. Конец один.

Он увидел как священик склонился и поцеловал алтарь, затем обернулся и благословил паству. Все перекрестились и поднялись. М-р Цвейт оглянулся вокруг и тоже встал, глядя поверх поднявшихся шляп. Встали, конечно, для молитвы. Потом все снова опустились на колени, а он тихо присел обратно на скамью. Священик спустился от алтаря, держа перед собой дароносицу, и он, и служка перекликались на латыни. Затем священик стал на колени и принялся читать с листка:

— О, Господи, наша защита и опора…

М-р Цвейт подался лицом вперёд, уловить слова. Английский. Бросают им кость. Я малость помню. Сколько прошло с последней мессы? Преславная и беспорочная дева. Иосиф, супруг её. Пётр и Павел. Намного интересней, когда понимаешь что к чему. Отлично отлаженная оранизация и работает как часы. Исповедь. Всякому охота. Всё-всё вам скажу. Покаяние. Покарайте меня, умоляю. Мощное оружие у них в руках. Куда там доктору или адвокату. Женщинам до жути хочется. Ну, вот я и шушушушушушу. А может ещё и шамшамшамшамшам? Да разве ж можно так-то уж? Глянь на её кольцо и станет ясно. У стен шепотливой галереи свои уши. То-то сюрпризик мужу. Шуточка Господа. Потом она выходит. Вся такая раскаянная. Милая смущённость. Перекрестится у алтаря. Слава тебе Мария и пресвятая Дева. Цветы, ладан, тающие свечи. Не видать, что вся взопрела. Армия Спасения бездарная подделка. Перекованная проститутка выступит перед собранием. Как я обрела Бога. Светлые головы должны быть у тех ребят в Риме: там разработали весь спектакль. И разве не гребут деньгу? Наследства тоже: пресвятой церкви, кратковременно придя в полное сознание. Мессы за упокой моей души, принародно и при открытых дверях. Монастыри и школы. Священик из Ферменга давал показания в суде, в качестве свидетеля. Ничем его не прижучишь. На всё готов ответ. По высшей воле нашей пресвятой матери церкви. Доктора церкви: они составляли всю её теологию.

Священик читал молитву.

— Благословеный Михаил-архангел, оборони нас в минуту битвы. Будь хранителем нам от коварных козней дьявола (да укротит его Господь, по всепокорнейшей молитве нашей): сделай это, о, князь рати небесной, низвергни мощью своей, Господи, Сатану в ад, а с ним и прочих злых духов, что бродят по миру для погубления душ.

Священик и служка встали и удалились. Вот и всё. Женщины задержались: возносят благодаренье.

Пора двигать. Брат Ляп. А то ещё подойдут с тарелкой. Платите свои пасхальные взносы.

Он поднялся. Вот те на. Эти две пуговицы на жилете так всю дорогу и были расстёгнуты. Женщинам нравится. Раздражаются если ты не. Чего ж сразу-то не сказал. Никогда не подскажут. Не то, что мы. Извиняюсь, мисс, (уфф-пыхх!) тут пушинка у вас (уфф-пыхх!). Или если юбка у них сзади расстегнётся. Обзор луны. А им больше нравится, когда ты малость расхрыстаный. Хорошо хоть не в нижних широтах расстегнулись. Он прошел, скромно застегиваясь, по проходу и, через главный вход, на свет. На миг остановился, ослеплённо, у холодной чаши чёрного мрамора, пока перед ним и за ним две верующие души легонько окунали руки в неглубокую святую воду. Трамваи: вагон от красильной фабрики Прескота: вдова в своём облаченьи. Подмечаю, потому что и сам в траурном. Он покрылся шляпой. Что со временем? Четверть. Вполне хватает. Надо б заказать лосьён. Где это? Ах, да, в прошлый раз. У Свени, на площади Линкольн. Аптекари редко переезжают. Их зеленовато-золотые вывески слишком тяжки на подъём. Гамильтона Лонга, основана в год потопа. Там неподалёку гугенотская церковь. Зайду при случае.

Он шагал к югу вдоль Вестланд-Роу. Но ведь рецепт в тех брюках. О, и ключ от калитки я тоже забыл. Чтоб тебя, с этими похоронами. Ну, ладно он-то, бедняга, при чём? Когда я брал в последний раз? Погоди-ка. Я, помнится, разменял соверен. Должно быть первого числа, или второго. О, он же может посмотреть по книге записи рецептов.

Аптекарь листал страницу за страницей в обратном направлении. От него попахивает чем-то песчано-морщинистым. Усохший череп. Стар к тому же. Все силы отданы поискам философского камня. Алхимики. Наркотики старят, вызывая умственное возбуждение. Сменяется летаргией. Почему? Реакция. Вся жизнь в ночи. Постепенно меняется характер. День деньской среди трав, масел, дизинфицирующих растворов. Эти его алебастровые пиалы. Пестик и ступка. Дисцилир. Л.Лавр. Зелен. Кордилин. От одних лишь запахов почти приходишь в норму, как от звонка на дверях дантиста. Доктор Тяп. Ему стоит подлечиться. На медвяных или эмульсии. Тот парень, что первым сорвал траву для самолечения не робкого был десятка. Простаки. Нужна осмотрительность. Тут хватит всячины, чтоб захлороформиться без возврата. Проба: голубую лакмусовую бумажку делает красной. Хлороформ. Сверхдоза настойки опиума. Сонные капли. Любовные снадобья. Суперлучший маковый сок вызывает кашель. Забиваются поры или слизь. Настоящие лекарства в основном из ядов. Исцеленье, где меньше всего и ожидал бы. Природа мудра.

— Две недели назад, сэр?

— Да, — сказал м-р Цвейт.

Он ждал у прилавка, вдыхая пряный дух лекарств, пыльный сухой запах губок и луффы. Уйму времени тратим на рассказы про свои болячки и болезни.

— Абрикосовое масло и настой бензоина, — подсказал м-р Цвейт, — и потом ещё вода на апельсиновых лепестках.

Наверно это и делает её кожу такой нежной, белой как воск.

— Там ещё белый воск, — добавил он.

Подчёркивает её темноглазость. Смотрела на меня, подняв простыню до глаз, испанистая, нюхала себя, когда я вдевал запонки в манжеты. Эти домашние рецепты зачастую лучше всего: земляника для зубов: крапива с дождевой водой: овсянка, говорят, на сыворотке. Питание кожи. Один из сыновей старой королевы, герцог Албани, кажется, имел всего один слой кожного покрова. Леопольд, да. У нас ведь их трое. Бородавки, волдыри и прыщи, чтоб не рыпались. Но хочется ещё и духов. Какие духи у твоей? Pean d'Espagne. Этот апельсиновый цвет. Чисто — вершковое мыло. Вода такая свежая. Приятный запах от этих мыл. Пора в баню за углом. Хаммэм. Турецкая. Массаж. Грязь скатывается у тебя в пупке. Приятней, если б делала хорошенькая девушка. А ещё я, пожалуй. Да, я. Там в бане. Глянь-ка, разохотился. Вода к воде. Совместить приятное с полезным. Жаль нет времени на массаж. Потом весь день чувствуешь себя бодрым. От похорон всегда такая подавленность.

— Да, сэр, — сказал аптекарь. — Заплачено два и девять. Вы принесли бутылочку?

— Нет, — сказал м-р Цвейт. — Приготовьте, пожалуйста. Я зайду днём, а ещё возьму кусок такого мыла. Почём они?

— Четыре пенса, сэр.

М-р Цвейт поднял брусок к ноздрям. Сладкий лимонный воск.

— Беру это, — сказал он. — За всё получается три и пенни.

— Да, сэр, — сказал аптекарь. — Можете заплатить за всё разом, когда зайдёте.

— Хорошо, — сказал м-р Цвейт.

Он выступил из аптеки с газетной трубкой подмышкой, держа прохладообёрнутое мыло в левой руке.

У самой его подмышки голос и рука Бентема Лайнса произнесли:

— Привет, Цвейт, что новенького? Это сегодняшняя? Дай глянуть.

Опять сбрил свои усы, клянусь небом! Долгая холодная верхняя губа. Чтоб моложавей выглядеть. И вид цветущий. Моложе меня.

Жёлтые пальцы Бентама Лайнса с чёрной каймой под ногтями развернули трубочку. Тоже пора помыться. Снять верхний слой грязи. Доброе утро, а вы испробовали Грушевое Мыло? Перхоть по плечам. Скальп нуждается в смазке.

— Мне только глянуть про французскую лошадь в сегодняшнем забеге, — пояснил Бентам Лайнс. — Где, к хренам, они это приткнули?

Он шелестел слипшимися страницами, подёргивая подбородком по стоячему воротнику. Тик для бритья. Тугой воротник доведёт его до лысины. Лучше оставить ему газету и отшить поскорее.

— Да оставьте себе, — сказал м-р Цвейт.

— Эскот. Золотой кубок. Погодите, — бормотал Бентам Лайнс. — Полмину. Максимум секунду.

— Мне она уже никчему, просто клочок бумаги, — сказал м-р Цвейт.

Бентам Лайнс вдруг вскинул глаза и чуть подмигнул.

— Точно? — произнёс его резкий голос.

— Ну, говорю же, — ответил м-р Цвейт. — Клочок и ничего другого.

Бентам Лайнс секунду посомневался, косясь: потом всучил развёрнутые листы обратно на руки м-ру Цвейту.

— Рискну, — сказал он. — Ну, спасибо.

Он заспешил к углу Конвей. Торопыга.

М-р Цвейт снова сложил страницы аккуратным квадратом и всунул туда мыло, улыбаясь. Такие глупые у него губы. Ставки на скачках. Стало нынче золотым дном. Мальчики-посыльные крадут, чтоб поставить хоть шесть пенсов. Разыгрывают лотерею на варёного индюка. Рождественский обед всего за три пенса: Джек Флеминг насобирал взносов, закладов и смылся в Америку. Теперь у него там свой отель. Они никогда не возвращаются. От мясной похлебки Египта.

Он бодро зашагал к мечети бань. А смахивает-таки на мечеть, краснообожжённый кирпич, минареты. Колледж, как я посмотрю, сегодня в спорт ударился. Он обвёл взглядом подковообразный плакат над воротами в парк колледжа: велосипедист, сложился пополам, как треска в банке. Реклама совсем ни к чёрту.

Вот если б они сделали круглым, как колесо. Потом спицы: спорт спорт спорт: и крупную маточину: колледж. Что-то такое, чтоб в глаза бросалось.

Вон Горнбловер на входе. Поддержи отношения: можно будет зайти прогуляться за спасибо. Здравствуйте, м-р Горнбловер. Здравствуйте, сэр. Погода просто райская. Была бы жизнь всегда такой же. Погода для крокета. Сидеть в сторонке под зонтами. Игру за игрой. Здесь в крокет не умеют. Ноль за шесть ворот. Однако, капитан Булер умудрился высадить окно в клубе на Килдар-Стрит, шарахнув напрямки. Им больше подходит ярмарка в Донибруке. Поналомали мы им рёбер, как МакАрти выступал с речью. Прилив жары. Не надолго. Всегда проходит, струя жизни, которую выделяем в потоке жизни, дороже остальных.

Теперь усладимся баней: ванна чистой воды, прохлада эмали, тихая тёплая струя. На моё тело.

Он заранее провидел своё бледное тело распростёртым во всю длину, обнажённое, в лоне тепла, намащенное пахучим тающим мылом, мягко сползающим. Он видел свой торс и конечности в переплеске мелкой ряби, чуть вздымаемые к поверхности мелких лимонножёлтых волн: свой пуп, завязь плоти: провидел тёмный спутанный клок своего всплывшего кустика: струящиеся волосы вкруг квёлого родителя многотысячных племён, вяло плавучий цветок.