Грязное золото

Джеймс Уиллард Шульц, 1937

Убит старатель, добытое им золото похищено. И это золото продолжает менять хозяев, оставляя за собой кровавый след.

Глава первая

Если бы… Как же много вещей влияют на то, что происходит с людьми!

Если бы Три Бизона не решил повести свой военный отряд на племя Разделенных Волос — янктонов, одного из племен сиу, и если бы он не стал упорствовать в своем решении, невзирая на протесты своих соратников, то он бы никогда не получил мешочков с золотым песком, на которых и так уже было много крови, и не принес бы их в свой вигвам, что стало причиной еще большего количества смертей, несчастий и горя по тем, кого он так любил.

Был август 1864 года, тогда мы стояли лагерем в холмах Четыре Человека, там, где сейчас стоит город Шуто, штат Монтана, и там Три Бизона с двадцатью пятью воинами оставили нас, чтобы совершить этот набег. Оттуда в течение сентября мы спускались вдоль реки Тетон, и первого октября присоединились к лагерю пикуни, одному из племен черноногих, состоявшему из четырехсот вигвамов, который стоял на этой реке в месте, расположенном примерно в двадцати милях к северо-западу от форта Бентон, торгового поста Американской Мехоторговой компании и конечного пункта навигации по Миссури. Один из вигвамов принадлежал Чарли Картеру (Бобренку), и его красивой, работящей и доброй жене, Пайотаки (Летящей Женщине), моим добрым друзьям. Я три года прожил с ними, совершив много дальних путешествий, обычно вместе с племенем, и обычным нашим занятием было ставить капканы на бобров в те месяцы, когда их мех был особенно хорош. За это время я почти забыл свой родной язык. Единственный язык, на котором я говорил и который слышал, был язык черноногих — за исключением моих редких поездок в форт Бентон. Я больше не был Франком Ривом, зеленым юнцом, прибывшим из Сент-Луиса в поисках приключений. Нет, теперь я был Ници Тапи (Одиноким Человеком). Это было детским именем Трех Бизонов, и я был рад, что он дал мне это имя. Он был зятем Картера (Бобренка), и более чем его другом, потому что Картер однажды спас его, когда однажды тот был ранен и едва не погиб во время стычки с военным отрядом Ворон.

Это было, как я хорошо запомнил, в полдень третьего октября — Три Бизона и его воины, одетые в военные наряды, на лошадях, раскрашенных охрой и украшенных перьями, въехали в лагерь, распевая победные песни, потрясая вражескими скальпами, гоня перед собой табун в более чем сто голов лошадей, угнанных у врагов. Мы с Бобренком в это время сидели перед своим вигвамом, и Три Бизона подъехал прямо к нам, сидя верхом на своей большой черной лошади, и сказал:

— Бобренок, брат мой, у меня для тебя кое-что есть. Немного позже, когда я сниму свой военный наряд и отдохну, я принесу подарок в твой вигвам.

— Хорошо. Мы покурим, и ты расскажешь нам о своем набеге. Похоже, он был успешным, — ответил Картер.

— Солнце было за нас. Мы убили восемь воинов Разделенных Волос, забрали их лошадей, и ни один из нас не получил даже легкой раны. Ха! Странной будет история, которую я тебе расскажу, — сказал старый воин и ушел в свой вигвам, сопровождаемый своими счастливыми женщинами, которые пели и кричали, восхваляя его подвиги и выкрикивая его имя.

Уже в сумерках Три Бизона, неся сумку из сыромятной кожи, вошел в наш вигвам. Картер пригласил его сесть рядом с собой, и он это сделал, сперва бросив сумку. Она глухо ударилась о землю, и я удивился, что это такое тяжелое могло в ней быть.

Потом он сказал:

— Ну, Бобренок, брат мой, если то, что я тебе принес — то, о чем я думаю, то это должно тебе понравиться.

С этими словами он открыл сумку и достал из нее цилиндрической формы кожаный мешочек, длиной в восемнадцать дюймов и шесть дюймов в диаметре, потом еще один такой же, и протянул их Картеру. Он едва не уронил их — такими тяжелыми они были, рот его открылся от удивления и глаза едва не вылезли из орбит. Отложив один из них, он развязал горловину другого, сунул в него пальцы, а потом высыпал на ладонь левой руки то, что казалось горсткой камешков тусклого желтого цвета, и я, хотя и видел его впервые, понял, что это, прежде чем он крикнул:

— Франк! Это золотой песок! Золотой песок, и его так много!

— Брат, — спросил Три Бизона, — не тот ли это желтый песок, которые выкапывают белые, крадущие их в нашей стране Многие Собрались Вместе¹?

— Это он. Он очень редко встречаются, и добывать его трудно. Он очень дорогой. Скажи, Три Бизона, ты и твой отряд убили белых?

— Белые были убиты, трое, те, у кого были эти мешочки с желтым песком, но не нами, — ответил Три Бизона. И мгновение спустя добавил: — Слушай, брат, и ты, Одинокий Человек, и ты, Летящая Женщина. Удивительную историю я поведаю вам. Нет, не столь уж удивительную — ведь Солнце было на моей стороне, и видения мои были сильными.

Они были хорошими воинами — сильными и отважными — те, кого выбрал я для набега на Разделенные Волосы. Когда мы оставили вас там, у холмов Четыре Человека, то прошли по Молочной реке (которую белые называют рекой Тетон) вниз по течению до ее устья, а потом продолжили путь вниз по течению по долине Большой реки (Миссури). Шли мы только по ночам: днем мы находили укрытия и выставляли часовых, чтобы следить за округой. Так, однажды утром мы остановились там, где Средний ручей (Коровий) впадает в Большую реку, и перед тем, как мы легли спать, Большой Человек и Хвост Красной Птицы предложили свернуть на юг к Лосиной реке (Йеллоустоуну) и поискать лагерь других наших врагов — Ворон. Я ответил, что решу это позже.

Я забрался поглубже в кусты и лег, прося солнце послать мне видение, которое направило бы меня на верный путь. Оно это исполнило. Во сне я смотрел на долину подо мной, и вдруг оттуда поднялся ворон, он сделал круг над моей головой и вернулся туда, откуда прилетел, громко каркая. Я не двигался, и он вернулся, снова стал кружиться надо мной и снова улетел в долину, продолжая громко кричать, как кричат все вороны. Было уже далеко заполдень, когда я проснулся и вернулся к отряду. Я сказал всем о своем видении, и все согласились с тем, что смысл его ясен. Ничего не говорило о том, что мы должны изменить свой путь. Настала ночь, и мы продолжили путь вниз по долине Большой реки.

Через несколько дней мы остановились утром напротив известного места — Круглого холма, и там обнаружили, что отряд всадников с большим табуном лошадей, которые переправились вброд через реку и направились на север. Перед тем, как переправиться, они убили бизониху и остановились, чтобы поесть и отдохнуть — пепел от костра, на котором они готовили еду, был еще теплым. Рядом с костром валялось несколько пар изношенных мокасин — это были мокасины Перерезающих Горло (ассинибойнов), как мы поняли по украшавшей их вышивке. Так вот. Всадники были военным отрядом вражеского племени, возможно возвращавшимся из набега на Ворон, и направлялись они к Большой Излучине на Маленькой реке. Это была наша страна, и в нее Перерезающие Горло иногда вторгались, чтобы украсть наших бизонов и другую дичь. Сразу же Большой Человек, Хвост Красной Птицы и другие стали наседать на нас, уговаривая пойти по следам всадников. Но я им ничего не ответил: я ушел, лег и стал просить о помощи Верхних. Я долго спал, и видение мое было сильным. Я стоял на верхнем краю широкой, длинной безлесной долины, простиравшейся вдоль реки. В нижней ее части появился волк, остановился, завыл, и множество его сородичей отозвалось на его вой, они сбежались со всех сторон и присоединились к нему, и он их повел вниз из долины. Когда я проснулся, то сразу поторопился к своим товарищам, сказал им о своем видении, и сказал, что мы должны пойти дальше вниз по долине, и, хотя некоторые настаивали на том, чтобы преследовать всадников, я все же настоял на своем.

На следующее утро, едва небо посветлело, мы остановились у верхнего конца длинной широкой долины, полностью заросшей большими хлопковыми деревьями и густыми ивовыми кустами. У нас оставалось немного мяса убитого нами бизона, и несколько человек из нашего отряда настояли на том, чтобы поджарить его и съесть. Они были очень огорчены тем, что я не позволил им разжечь огонь. Так я поступил, потому что там, в густом лесу, я чувствовал скрытую опасность; я чувствовал, что враги рядом. Мы проспали, выставив двоих часовых, до полудня, а после полудня поставили двух других. Они не видели и не слышали ничего тревожного. Перед тем, как Солнце ушло в свой вигвам на острове, чтобы лечь спать, мы поднялись, и, хотя все были очень голодны, я все же не разрешил развести огонь.

— Это потому, что у тебя было еще одно видение? — спросил Большой Человек.

— Нет. Это потому, что я испытываю странное чувство, где-то внутри себя — я чувствую, что мы должны быть очень осторожными и не допускать ни малейшего риска, — ответил я.

Едва я это сказал, как мы услышали выстрелы, доносившиеся снизу, как мы решили, с берега реки. Услышали мы и громкие крики. Еще два выстрела, и стало тихо, как прежде. Мои люди большими глазами смотрели на меня, и Хвост Красной птицы сказал:

— Вождь, действительно сильна любовь к тебе того, кто наверху. Скажи нам теперь, что мы должны делать.

— Очень медленно, очень осторожно спуститься вниз к этому месту, — ответил я.

Так мы и сделали: так медленно и бесшумно, что нас самим порой казалось, что мы не движемся, опускаясь на открытых местах на четвереньки, мы ползли вперед. Уже настали сумерки, когда мы приблизились к нижней части большой рощи, услышали там разговоры и смех, увидели отблески света костра на ветках деревьев, рассмотрели восемь оседланных лошадей, привязанных в ряд к кустам ивы. Мы поползли дальше и увидели восьмерых мужчин, сидевших вокруг костра, которые жарили и ели мясо — это были восемь воинов Разделенных Волос, это было ясно по их одежде и прическам, и у каждого из них на затылке торчало перо из орлиного хвоста. Я шепнул тому, кто был справа от меня и тому, что слева, и мой приказ передали всем по цепочке. Мы подобрались поближе к пирующим, потом еще ближе, и я, направив ружье на одного из них, выждал немного, потом крикнул: «Огонь!» и спустил курок.

Ох, каким же сильным был наш залп! Семеро воинов Разделенных Волос упали, некоторые были убиты, другие еще шевелились. Восьмой подскочил, побежал к берегу, но потом упал замертво. Мы бросились вперед, особенно самые молодые, чтобы посчитать ку на убитых и забрать их оружие, и вот те на! Рядом с костром мы нашли тела трех белых, оскальпированных, истерзанных, практически изрубленных в куски, и рядом с ними была вытащенная на берег лодка, их лодка. Стало понятно, что за стрельбу мы слышали. Белые вышли на берег, чтобы приготовить еду и поесть, а Разделенные Волосы подкрались и убили их. Вокруг костра лежали, сложенные в несколько кучек, вещи белых — одеяла, еда в небольших мешках, в других мешках была одежда и прочее. У троих из Разделенных Волос были шестизарядники в кожаных кобурах — они отобрали их у белых. Всего ты нашли там девять ружей — одно из них, совсем новое, даже не поцарапанное, несомненно принадлежало белым. Как свою долю трофеев я взял это новое ружье, одеяло и мешок, в котором были два мешочка с желтыми камнями, жестянка с порохом, мешочек с пулями, нож, которым срезают волосы с лица, несколько носков, кусок мыла и маленькое зеркало. Кроме этого я взял одну из лошадей Разделенных Волос.

Мои люди собрались вокруг меня, когда я открыл эти два мешочка. Я сказал, что уверен в том, что этот желтый песок очень дорогой, и что я отвезу его домой и отдам тебе. Они были уверены в том, что этот песок ничего не стоит и сказали, что не хотят возиться с этой тяжестью. Среди их добычи были еще три мешочка. Они отдали их мне, и я высыпал их содержимое в один из этих.

Так вот, как я уже сказал, мы были очень голодны, а мясо у нас было. Было еще мясо, добытое то ли белыми, то ли Разделенными Волосами. Мы торопливо поджарили и съели часть его, а потом со своей добычей — лошадьми, ружьями и вещами — продолжили путь вниз по долине. Через четыре дня, ниже устья Маленькой реки, мы обнаружили лагерь Разделенных Волос, и, когда настала ночь, без малейших затруднений, не будучи обнаруженными ими, увели табун прекрасных лошадей, который вы видели, когда мы входили в лагерь. Вот так. Я закончил. А теперь почему бы не покурить, друзья мои?

Картер протянул ему большую трубку, которую тот наполнил, и, когда это было сделано, сказал:

— Три Бизона, этот желтый песок очень, очень дорогой. Мне кажется, что нам следует пойти в Много Домов и расспросить о трех белых, которым они принадлежали. Если окажется, что у них есть родственники, то этот песок должны принадлежать им, а не нам. Но если окажется, что таковых нет, ты сможешь купить на него столько и таких товаров белых, сколько тебе нужно.

Три Бизона протестующе поднял руку.

— Нет. Нет. Я отдал тебе этот желтый песок. Подарок есть подарок. Я ничего более делать с ними не стану.

— Все же мы с Одиноким Человеком должны узнать об этом, что сможем. Мы очень хотим, чтобы ты пошел с нами.

— Но зачем? Белые, несомненно, украли этот песок, выкопав его в нашей стране, в местности Многие Собрались вместе. Так что он наш. Он наш, и мы можем делать с ним, что захотим. — И добавил, когда Картер ничего не ответил: — Да, конечно. Я пойду с вами. Мне нужен табак.

— Завтра?

— Да. Рано утром.

Выкурив еще одну трубку, Три Бизона вернулся в свой вигвам, и мы с Картером проверили золотой песок. Два мешочка весили, по нашим прикидкам, около двадцати пяти фунтов. Стоит их содержимое, как он сказал, восемнадцать долларов за унцию. С помощью карандаша и клочка бумаги, которые я достал из своего походного мешка, я быстро посчитал, и оказалось, что фунт стоит двести двадцать восемь долларов; таким образом, двадцать пять фунтов стоят семь тысяч двести долларов.

— — Если мы сможем оставить его себе, если окажется, что ни у кого из этих троих нет вдов или детей, для нас это будет очень хорошо, — сказал Картер на языке черноногих. — И Пайотаки получит все, что ей нужно — много новых одеял, накидок, платьев и всяких женских штучек.

Весь тот вечер Пайотаки сидела рядом с Картером на его лежанке, молчаливая, с хмурым лицом, двигаясь только для того, чтобы подбросить хворост в огонь. Но теперь она вдруг встрепенулась и быстро и твердо сказала Картеру:

— Бобренок, ни единую крошку их этого желтого песка нельзя использовать, чтобы купить мне какую-то вещь. Этот желтый песок приносит несчастье. Я чувствую, я уверена, что он принесет нам большие несчастья, если ты оставишь его себе. Муж мой, если ты любишь меня, сделай это для меня — унеси его из нашего вигвама и брось в реку, где никто не сможет его найти.

— Почему, женщина! Ты что, обезумела? — воскликнул Картер. — Он пока не наш, этот желтый песок. Может быть, мы найдем тех, кому он принадлежат. Если не найдем, продадим его за кругляши для торговли (серебряные доллары). Сама подумай, этот желтый песок стоит больше, чем все бобровые шкуры, которые мы добыли за последние две зимы.

— Мне все равно, пусть даже он стоят больше, чем все бобры в нашей стране! — воскликнула Пайотаки. — Я умоляю тебя выбросить его, потому что он приносят беду, он принесут нам несчастье, если ты оставишь его у себя.

— Брось ты. Вы, женщины, всегда чего-то боитесь безо всякой причины, — усмехнулся Картер.

— Ох, бедный ты белый человек! Ты не можешь понять, что Верхние предупреждают нас, вселяют в наши души страх перед одним и другим, и что они делают это для нашего блага, — простонала она.

Картер подмигнул мне и перевел разговор на другую тему.

Было около десяти утра следующего дня, когда я, Картер и Три Бизона оставили лошадей перед большими воротами форта Бентон, и, войдя на просторный двор, спросили агента Доусона. Его мы нашли в конторе, где он курил и разговаривал с двумя своими работниками, Шарлем Чукуттом и и Луи Трамбли. Он сердечно приветствовал нас, и, поговорив немного о том о сем, Картер кратко повторил ему рассказ Три Бизона — как его отряд уничтожил военный отряд янктонов, и как они нашли трех убитых белых и принадлежавшие им вещи. При этом он достал два мешочка с золотым песком и бросил их на стол агента.

Долго никто не говорил. Доусон смотрел то на мешочки, то на Картера, то снова на мешочки, то опять на Картера, и наконец воскликнул:

— Боже мой! Боже мой! Картер, ты принадлежишь к редчайшей породе честных людей. Немного найдется таких, кто, заполучив такое богатство, хоть пискнет об этом.

— C’est vrai!² — крикнул Чукутт.

— Так и есть. Слишком честный, — сказал Трамбли.

— И ты хочешь найти хозяина золотого песка, — продолжил Доусон.

Картер смутился, заерзал на стуле, нахмурился и наконец ответил:

— Ведь это будет правильно, не так ли?

— Разумеется, правильно. И я сразу могу тебе сказать, кому принадлежит золотой песок. Он принадлежит тебе. Да, сэр, все это ваше. Ты можешь делать с ним, что пожелаешь. И более того, это золото — грязное, кровавое золото, такое же грязное, как мешочки, в которые оно насыпано.

— Так вот! Ну что же, давай послушаем.

Но тут вошли, сопровождаемые своими женами из племени пикуни, Джо Беллари и Ральф Ричардс — подобно мне и Картеру, они были вольными трапперами. У каждой женщины было несколько бобровых шкур для продажи, но они бросили свертки на пол и стали разговаривать с Три Бизона, а их мужья с нами, и, указав на мешочки с золотом, Чукутт кратко рассказал о том, что это — подарок Картеру от Три Бизона, и о том, как они достались старому воину. Это привело Беллари в крайнее возбуждение. Он подскочил к столу, схватил мешочки, ощупал их и на смеси английского и французского громко объявил их ценность — по меньшей мере десять тысяч долларов, и о том, как повезло Картеру, что индейцы в этом не разбираются.

— Беллари! Ты нас перебил. Сядь и успокойся, — воскликнул агент. И потом, когда француз сел, продолжил: — Мы не можем оставить Три Бизона в неведении, так что ты, Чукетт, переведи ему то, что я скажу. Это будет небыстро, но мы не торопимся. Итак, я начинаю:

Было это примерно три недели назад. В тот день, в полдень, трое усталых белых, каждый с мешком на спине, появились тут и захотели узнать, смогут ли они сесть на пароход, идущий в Штаты. Шансов у них не было: последний в эту навигацию пароход был уже на пути к Сент-Луису, я сказал им об этом, и они пришли в отчаяние. Но, когда я предложил им купить небольшую плоскодонку, на которой они сами смогут спуститься по реке, они очень обрадовались — хотя я и сказал, что стоит лодка двести долларов. Они сказали, что были старателями в Ольховом ущелье, получили неплохую добычу и теперь хотят вернуться к себе домой, в Сент-Луис, и там пожить в свое удовольствие. Мне было понятно, что никакие они не старатели. Их мягкие руки никогда не прикасались к кирке или лопате. Их одежда, хотя и была грязной и поношенной, и хорошая обувь говорили о другом — это были игроки, бандиты из старательских поселков. Ружей у них не было. Шестизарядники они носили, как это принято среди игроков — — в кобурах, висящих так, чтобы оружие было всегда под рукой.

Хотя перевалило за полдень, когда они появились, они все же решили отплыть немедленно. Я продал им несколько одеял, провизию, кухонную посуду, ружье, боеприпасы — все вдвое дороже той цены, которую запрашивал с честных людей. Они не возражали, только настаивали, чтобы я принес все купленное в лодку как можно скорее. За лодку и все остальное я с них взял тридцать унций золотого песка, то есть пятьсот сорок долларов. Каждый из них отсыпал мне по десять унций из своих маленьких мешочков. Я не видел, чтобы у них были большие мешочки, но заметил, что мешок на спине одного из них был очень тяжелым. Ну так вот, через час после того, как они прибыли, мы погрузили в лодку все их покупки и они отчалили. И тогда я сказал Чукетту, вот ему:

— Слава Богу, избавились от этих мерзавцев. Они мерзавцы, сразу видно.

Какими негодяями они были, мы скоро узнали. Нам все рассказал Джо Браун, который спустился из Ольхового ущелья со своим караваном из мулов, груженых мукой. Один из самых богатых участков в Ольховом ущелье принадлежал старому чудаковатому старателю по имени Джон Бил. Участки выше и ниже его разрабатывались каждый тремя старателями, и каждый приносил в день по десять унций золота — на сто восемьдесят долларов. Но Бил работал один, отказывался от любой помощи, и никому не говорил о своих делах. Промывочные лотки он всегда очищал по ночам, чтобы никто не заглянул через его плечо, дабы увидеть, сколько золота осело на их рифленых днищах. В салун он никогда не ходил. В магазинах он надолго не задерживался. Тот, кому случалось постучаться в дверь его хижины, встречали такой холодный прием, что никогда больше к нему не приходили. Он по воскресеньям никогда не работал — вместо этого сидел на солнце и читал книгу, а из всех книг признавал он только Библию. Никто ничего не о нем не знал — откуда он пришел, есть ли у него родня.

Было понятно, что добычу он имеет неплохую, и негодяи, которые отирались в лагере, стали следить за ним, чтобы выяснить, куда он прячет свой песок. Это обеспокоило вигилянтов³ из лагеря, и несколько человек из их числа отправились к нему, чтобы предложить ему хранить свое богатство в сейфе в кабинете уполномоченного за распределением участков. Он их выслушал, а потом сказал, что советует им заниматься своими собственными делами. Потом, однажды утром Джон Бил не появился на своем участке, и дыма над его очагом не было видно. Соседи пришли к нему и увидели, что он с проломленной головой лежит рядом со своей койкой. Свежая яма рядом с очагом ясно говорила о том, что тут произошло: кто-то обнаружил его тайник и убил его, чтобы забрать спрятанное в нем. Пока несколько вигилянтов хоронили убитого, другие отправились в лагерь, чтобы узнать, не пропал ли кто-то из негодяев. Пропали трое: Сакраменто Билл, Том Сайкс и Коротышка Гарри, все трое игроки и шулера. Вигилянты искали их по дороге на Бэннок, на Галлатин Сити, на Боузман, но напрасно, на том все и закончилось. Но теперь совершенно ясно, что эти трое и были теми, чьи тела нашел Три Бизона и его воины, а это золото на моем столе — то самое, которое они украли из тайника Джона Била. Так вот, друг мой Картер, говорю тебе — золото это вое, оно все твое, но это кровавое золото. Вольно или невольно, но из-за него погибло четверо белых и восемь индейцев.

— Бог мой! Еесли бы из него крофф капать, я бы все равно хотеть его иметь, — воскликнул Беллари.

Три Бизона обратился к агенту на языке черноногих, который тот понимал лучше, чем на нем говорил:

— Большой Нож, ты продал трем белым ружье. Это оно?

И он вытащил из кожаного чехла, который специально сшил, новый карабин Спенсера.

— Должно быть, он и есть. Я уверен. Впрочем, погодите, у меня есть номера всех карабинов, — сказал он, взял карабин, осмотрел его, а потом сверился со списком, который достал из ящика в столе.

— Да, это один из них, — пробормотал он. А потом на языке знаков обратился к Три Бизона: — Да. Я продал этим троим это ружье. Я рад, что оно досталось тебе.

Так были установлены личности людей, плывших в лодке, которых убили янктоны, и Картер стал полноправным владельцем золота, которое тяжким трудом добыл старый старатель. Беллари снова взвесил на руке мешочки, сказав, что хотел бы узнать, сколько оно стоит. Мы все прошли в торговый зал и взвесили золото — получилось двадцать восемь с половиной фунтов — по текущему курсу 8300 долларов.

— Ха! Таакое баагатство. Таакое баальшое баагатство досталось Картеру. И все за ничто, — простонал Беллари. Он не мог оторвать глаз от грязных мешочков.

Картер, как мог, объяснил Три Бизона, что эти камни стоят очень дорого и стал уговаривать его взять хотя бы половину, чтобы на них купить у агента товары, которые ему нужны. Но старый воин потряс головой. Нет. Подарок есть подарок; он не возьмет ни малейшей его доли. Если Бобренок купит ему табака и патронов для его ружья, этого будет достаточно. Тут же он стал владельцем пяти фунтов табака и двухсот патронов.

— Ну, Франк, половина этого песка твоя, ты сам знаешь, — сказал мне Картер. — Что ты скажешь, если мы оставим его здесь, у мистера Доусона, на хранение?

— Нет. Мне негде его хранить. И неприятности мне не нужны, — ответил тот.

— Ладно, думаю, что можно будет взять их с собой; надеюсь, на нашем пути не встретится бандитов, — сказал Картер.

Мы купили то, что было нам нужно, и приготовились тронуться в путь. Беллари и Ричардс проводили нас до лошадей. Они стояли лагерем на ручье Стрелы, и приехали в форт, чтобы обменять несколько бобровых шкур на нужные им припасы. Пока мы садились в седла и отправлялись в путь, Беллари продолжал причитать о том, как нам повезло, что Три Бизона отдал нам золото, ничего за это не попросив. Казалось, это причиняло ему настоящую боль. Но Ричардс сказал, что рад нашей удаче, и мы знали, что он говорит искренне.

Настали сумерки, когда мы вернулись в лагерь, расседлали лошадей, пустили их пастись и вернулись в вигвам, где нас ждал приготовленный Пайотаки горячий ужин.

Она простонала, когда Картер бросил мешочки с золотым песком у изголовья своей лежанки:

— Как! Вы принесли обратно эти приносящие беду мешочки!

— Теперь это наши мешочки. Мешочки с желтым песком, которые мы сможем обменять на все, что захотим. А вот то, что я купил тебе, — ответил Картер и положил ей на колени яркую накидку.

— Ты заплатил за нее желтым песком. Я не могу, не возьму ее…

— Нет. Я заплатил за нее деньгами за бобровые шкуры, которые сохранил для нас Большой Нож.

— Ты щедр. Тогда я одену эту красивую накидку. Но все же как хотела бы я, чтобы ты не принес обратно эти вещи, приносящие беду. Я не могу даже смотреть на них.

— Тебе и не нужно на них смотреть. Я уберу их с твоих глаз, — ответил Картер и убрал их в парфлеш, в котором хранил всякие мелочи для ежедневного использования.

— Я все равно буду постоянно думать о них, и я знаю, что они принесут нам несчастье, — простонала женщина. И добавила: — Ваша еда готова. Поешьте.

На следующий день Беллари и Ричардс со своими покупками подкинули форт и поставили свои вигвамы рядом с нашими. Как и мы, они собирались присоединиться к лагерю пикуни, потому что их вожди собирались зимовать в тех местах, где бобров было много. Нельзя сказать, что пикуни очень хотели этим заниматься — вовсе нет. Но позвольте мне объяснить:

С тех пор, как в 1754 году компания Гудзонова Залива появилась на верхнем Саскачеване и стала требовать бобровые шкуры за свои товары — только бобровые, охотники из трех племен черноногих — собственно черноногие, пикуни и Кровь — без особой охоты занимались трапперством — они терпеть не могли эту тяжелую и грязную работу. И с этим занятием они практически покончили, когда в 1832 году Американская Мехоторговая компания поставила свои посты на верхней Миссури и стала продавать свои товары за бизоньи шкуры. Это было совсем другое дело — погоня за огромными стадами на приученных к этому лошадях, богатая добыча — все это было совсем другое дело, это был почти спорт, и женщины с большой охотой выделывали бизоньи шкуры с темным мехом, чтобы сделать их мягкими, что и было нужно торговцам Больших Ножей. Британская компания покупать бизоньи шкуры не могла — они были слишком тяжелыми, чтобы вывозить их на маленьких лодках по Саскачевану в озеро Виннипег, а потом по реке Нельсон в Гудзонов Залив, где стояли их корабли. Американская компания, со своей стороны, имела пароходы, ходившие между ее постами, и базу в Сент-Луисе, и тысячи бизоньих шкур, даже десять тысяч, не представляли для нее особой проблемы. Так что посты на Саскачеване простаивали, вся торговля с черноногими шла через форт Бентон. По этой причине на бобров они особого внимания не обращали, и мы, свободные трапперы, предпочитали жить вместе с ними и заниматься своими делами, будучи при этом в безопасности от вражеских военных отрядов, наводнявших равнины.

Поставив свои вигвамы и приготовив все, что нужно для ночевки, вновь прибывшие собрались в нашем вигваме — мужчины хотели поговорить с Картером, женщины поболтать с Пайотаки. Тем вечером должен был состояться совет вождей, на котором должны были решить, где племя будет зимовать. Мы сказали Ричардсу и Беллари, что Три Бизона обещал нам стоять за Медвежью Реку Другой Стороны (река Устричных Раковин) — на этой реке и ее притоках, текущих со Снежных гор, было много бобров, мы хорошо это знали. Ричардс сказал, что мы обязательно должны туда пойти, и Беллари предложил нам присоединиться к совету и уговорить вождей определить эту местность для предстоящей зимовки. Потом мы спокойно покурили и сидели молча, когда женщина Беллари, Ауакас Аки (Антилопа), сказала Пайотаки, что хотела бы посмотреть на желтый песок, который Три Бизона отдал Бобренку.

— Он в этом мешке. Я не могу на него смотреть. Я не могу даже прикасаться к нему, потому что этот песок приносит горе, и я уверена, что нам грозит беда, — ответила Пайотаки.

— Кайа! Какое разочарование! — воскликнула другая. — Я так хотела их увидеть. Мой мужчина сказал, что они стоят больше, чем все товары в Большом Доме.

— Смотри, если так хочется, — сказал Картер и вытащил мешочки, отложил один в сторону, развязал другой и протянул ей. Потом, пока она и женщина Ричардса обменивались восхищенными возгласами, обсуждая вес и цвет содержимого мешочка, Беллари взял другой и стал ласкать его с такой страстью, что мне стало нехорошо. Мне никогда такие люди не нравились. Его бегающие маленькие злобные глаза, тонкие губы, кривившиеся в жестокой усмешке, нос, похожий на орлиный клюв, и грязные длинные волосы придавали ему отталкивающий вид. Его часто одолевали внезапные приступы ярости, во время которых он избивал свою женщину. Какой контраст составлял он Ричардсу — у того было открытое, благородное лицо, голубые глаза, рыжие волосы. Рожденные и выросшие в Монреале, оба они оказались на Западе, нанявшись на службу в компанию Гудзонова Залива, но скоро службу оставили, предпочтя ей вольную жизнь свободных трапперов. Они уже много времени провели на Севере, и мне казалось непонятным, почему Ричардс продолжает жить и странствовать в одной компании с этим непредсказуемым злобным французом.

Наконец, не отрывая от него глаз, Беллари протянул мешочек Картеру, говоря:

— Этот дурак Три Бизона просто так отдал такой дорогой золотой песок. Ричардс, хотел бы ты получить такой дорогой подарок?

— Да не особо. Мне вполне хватает того, что я добываю капканами.

— Верно, но сам подумай. Получить семь тыщ долларей, следующим летом сесть на пароход до Сент-Луиса и там загулять. Вот было бы здорово!

— Это не для меня. Мне нравится жить здесь, среди гор и равнин.

— Да что с тебя взять! — воскликнул Беллари.

Настали сумерки, когда лагерный глашатай объявил, что совет вождей состоится прямо сейчас в вигваме главного вождя, Большого Озера. Там уже собрались тринадцать младших вождей, несколько известных воинов и шаманов, когда вошли мы четверо, но и для нас нашлось место в кругу собравшихся. У Большого Озера было две большие каменные трубки с длинными чубуками, специально предназначенными для таких случаев, и, когда они были зажжены и пошли по кругу, Бегущий Журавль, вождя клана Никогда Не Смеются, открыл совет, предложив Отокуи Тактай (Желтую реку, которую Лююис и Кларк назвали рекой Джудит) как место, наиболее подходящее для зимней охоты. Несколько собравшихся одобрили этот выбор. Другие предлагали разные области страны черноногих. Потом Три Бизона сказал, что лучшим местом для зимовки будет область у Медвежьей Реки Другой Стороны (река Устричных Раковин). Зима там не суровая, равнины полны бизонов и антилоп, в соседних горах множество оленей, вапити и толсторогов для тех, кому понадобится кожа для изготовления одежды и мокасин. Его выбор вызвал множество одобрительных возгласов, и мы с Картером присоединились к ним.

— Значит, решено, что зимовать будем у этой реки, — резюмировал Большое Озеро.

— Да. Да. Зимовать будем там, — хором ответили все собравшиеся.

Все, кроме одного — старого Красного Пера, самого сильного шамана племени, владельца древнего талисмана Бобра Подаренного Солнцем, который, после небольшой паузы, решительно сказал:

— Нет, туда мы не пойдем, и ни в какое из других мест, о которых вы говорили. Мне было послано два видения. В каждом из них я видел наш большой лагерь на Среднем ручье. Видел Волчьи Горы недалеко на востоке, горы Медвежьей Лапы недалеко на западе. И это было время новой травы. Зеленой была равнина, зелеными были деревья вдоль ручья и на склонах соседних гор. Вы все хорошо знаете, что значит видеть во сне новую зеленую траву: это значит, что мы переживем зиму, порадуемся следующему лету. Само Солнце посылает нам наши видения: так оно говорит нам, что должны мы делать, чтобы все у нас было хорошо. Так что, друзья мои, мы должны зимовать на Среднем ручье. — да, только там, а не в другом месте, мы должны зимовать.

Последовало долгое молчание, которое наконец прервал Большое Озеро:

— Ну, друзья мои, значит, зимовать мы будем на Среднем ручье?

Да, все согласились, что зимовать будут там — все, кроме Три Бизона, который хранил молчание. Он сопроводил нашу четверку к вигваму Картера, и там сказал ему:

— Ну, Бобренок, что скажешь?

Картер ответил, что Средний ручей для нас как место зимовки не годится, потому что бобров по его течению очень мало. Мало их и вдоль ручьев, текущих со склонов Медвежьей лапы и Волчьих (Малых Скалистых) гор. Мы должны, сказал он, собраться и пойти на лучший бобровый ручей — Медвежью реку Другой Стороны (реку Устричных раковин).

На это Пайотаки и две другие женщины стразу стали возражать: нас слишком мало, чтобы зимовать в этой части страны, через которую постоянно проходят военные отряды враждебных племен. Беллари напомнил им, что зимой военные отряды не ходят. Они ответили, что зима еще не настала, а лучшее время для ловли бобров капканами — начало весны. Стоит ли собираться и отправляться туда прежде этого времени? Нет. Пойти туда — просто безумие; будем ставить там капканы, пока всех нас не убьют. Беллари предложил найти еще двух или трех трапперов, готовых пойти с нами.

Тут Три Бизона нетерпеливо воскликнул:

— Это не птичья голова⁴! Я пойду с вами!

— При этом мы, мужчины, заулыбались, а женщины затряслись в восклицаниях. Выражение, которое произнес Три Бизона, в данном случае означало «Я не боюсь!»

Мы продолжили разговаривать. Три Бизона сказал, что может пригласить двух своих бесстрашных друзей, одного из них зовут Ахкайя (Одинокий Человек), другого — Икаскина (Короткий Рог), вместе с их семействами. Беллари сказал, что Джон Берд и Генри Уилсон, которые только что расположились в устье Шонкин, немного ниже форта Бентон, будут рады присоединиться к нам. Женщины стали громко протестовать, мы же решили отправиться в путь, как только станет достаточно светло, и с этим наши гости покинули нас.

Солнце едва появилось, когда Три Бизона остановился у нашего вигвама и сказал, что его друзья пойдут с нами. Мы торопливо поели и начали сборы, при этом нас сильно мешали посещения Большого Озера и других вождей, и все он уговаривали нас не ходить вниз по Медвежьей реке Другой Стороны, потому что эта местность кишит врагами. Было около одиннадцати часов, когда мы наконец выехали; женщины из нашей группы со слезами на глазах попрощались со своими родичами, говоря им, что едут туда с тяжелыми сердцами, предчувствуя свой скорый конец, и тени их скоро присоединятся в унылых Песчаных Холмах к тем пикуни, кто ушел туда раньше,.

Когда несколькими часами позже мы приблизились к форту Бентон, где должны были пополнить запасы на зиму и переночевать, Ричардс ушел в лагерь Берда и Уилсона, чтобы предложить им присоединиться к нашей экспедиции. Появившись в воротах форта, агент Доусон сердечно приветствовал нас и отдал в наше распоряжение большую гостевую комнату с очагом, избавив нас от необходимости ставить на ночь вигвамы. Мы разгрузили и расседлали своих вьючных лошадей, пустили их пастись и стали заниматься покупками; во время этого процесса женщины сразу повеселели, начав выбирать разные нужные им вещи и украшения, о которых так давно мечтали. Но, когда вечером они стали готовить нам ужин, лица их снова стали мрачными и глаза наполнились слезами, потому что женщины из форта собрались вокруг них и стали рассказывать им о том, какие опасности поджидают их, если они пойдут в эту полную врагов страну, повинуясь своим безумным мужчинам.

В сумерках пришел Ричардс с Бердом, Уилсоном и их семьями — они были готовы присоединиться к нам в нашем предприятии, хотя оно и выглядело рискованным. Раньше, тем летом, мы Картер, Ричардс, Беллари и я купили у Доусона многозарядные винтовки Генри, которые в тот год только появились в продаже, и теперь эти двое тоже хотели их приобрести, и пять сотен патронов, но купить их не могли, потому что кредита для них не было. В результате мы с Картером выдали им поручительство на триста долларов, и еще на столько же за два ружья и триста патронов для Ахкайи и Икаскина. Три Бизона оставил себе карабин Спенсера, так что все мы были хорошо вооружены.

Тем вечером агент Доусон пригласил меня поужинать с ним и его доброй женой из племени утсена (гро-вантров), в их домике, самом удобном во всем форте. Это было настоящее наслаждение — на десерт у нас было по большой порции сливового пудинга! Я давно знал, что агент ко мне относится с отеческой любовью, и сейчас он был против того, чтобы я отправлялся в этот опасный путь на реку Устричных Раковин, чтобы ставить там капканы или по любым иным причинам.

С остальными все в порядке, сказал он. Это их жизнь, и другой они не знают. Ставить капканы — занятие нестоящее. У меня хорошее образование, я могу рассчитывать на что-то получше. Он может сделать меня служащим, и со временем я смогу добиться хорошего положения в компании. Его слова вкупе с сердечным ко мне отношением привели меня в некоторое замешательство. Я взял свою шляпу, поблагодарил хозяев за ужин и сказал, что, раз уж у меня есть договоренность с Картером и другими, я должен зимовать с ними вместе. Быть может, весной я вернусь и приму его предложение, если к тому времени он не передумает.

Я аккуратно прикрыл за собой дверь, пересек веранду и присел у верхней ступени лестницы, глядя на залитый лунным светом форт, сделанный из сырцового кирпича. Александр Гильбертсон, агент компании, с помощью мексиканских рабочих строил его в течение нескольких лет, завершив работу в 1855 году. Это был квадрат со стороной в восемьдесят ярдов, с двумя двухэтажными башнями, на которых стояли пушки, на северо-восточном и юго-западном углах. Его наружные стены представляли собой двухэтажные постройки. Выглядел форт очень внушительно; его обитатели могли чувствовать себя в полной безопасности. У меня было большое желание вернуться к агенту и сказать, что принимаю его предложение. Но нет. Я набрался смелости и заставил себя спуститься в комнату для гостей и лечь в постель, которую приготовила мне Пайотаки.

Все остальные в большой комнате уже спали, было тихо. Несколько мерцающих угольков в догорающем камине давали мне достаточно света. Я разделся и растянулся под одеялом, и уже засыпал, когда услышал, как Пайотаки шепчет:

— Бобренок, муж мой, послушай же меня. Сделай что-то для меня, для себя, для всех нас.

— Ну что еще? — пробурчал Картер.

— Выбрось эти желтые камни или оставь их здесь, в Большом Доме.

— Нет. Хватит приставать ко мне с этим делом. Спи.

— Ты очень об этом пожалеешь. Скоро придет время, когда ты пожалеешь о том, что не выполнил просьбу бедной женщины.

— Это глупая просьба, совершенно бессмысленная.

Больше Пайотаки ничего не сказала, но, пока я не уснул, я слышал, как она тихо плакала. Но все это не прошло впустую: я, как и женщина, чувствовал глубокую подавленность; как и она, я чувствовал, страх перед будущим.

Поскольку запасов для зимовки у нас было много, нам пришлось навьючивать много лошадей, так что из форта мы вышли поздно. Было около десяти часов, когда мы пересекли мелкий брод чуть выше форта и вышли на утоптанную тропу, по которой ходили черноногие, и которая соединяла реки Миссури и Йеллоустоун, и несколько дней двигались по ней.

Появление нашего каравана, думается, могло вызвать страх в сердцах воинов любого вражеского отряда. Нас было девять мужчин и трое почти взрослых подростка, все хорошо вооруженные; и, поскольку Три Бизона имел двух жен, Икаскина трех и Ахкайа двух, всего в отряде насчитывалось двенадцать женщин, некоторые из которых тоже могли сражаться, если бы возникла такая необходимость. В любом случае все они, а также шесть или восемь детей, могли ехать верхом, что увеличивало видимую численность отряда. Наш табун — верховые лошади, вьючные и пустые — насчитывал больше двухсот голов.

Поднявшись на равнину, мы сразу увидели стада бизонов и антилоп, которые разбегались при нашем появлении, и с этого времени они были постоянно на виду, и у нас всегда было столько жирного мяса, сколько было нам нужно. Я почти не знал Берда и Уилсона, поэтому в течение дня ехал рядом то с одним из них, то с другим, чтобы поближе с ними познакомиться. Джон Берд сразу мне не понравился — это был крупный мужчина, атлетически сложенный, с холодными глазами навыкате, очень нечистоплотный. Его жена была стройной, маленького роста привлекательной шошонкой, которую, как я скоро узнал, он частенько ругал и поколачивал. Он любил рассказывать о своих приключениях и о своей отваге, о том, как он выкручивался из разных переделок и своих похождениях на реках Платт, Зеленой и Змеиной. Но что особенно меня от него отвращало, были его дурные отзывы о Джиме Бриджере, который был, как я хорошо знал, самым лучшим, самым честным, всеми любимым человеком на равнинах Запада.

Генри Уилсон — он был человеком среднего роста и телосложения, голубоглазым, с красивой внешностью, добросердечным и откровенным — мне сразу понравился. Его женщиной тоже была шошонка, двоюродная сестра женщины Берда, и именно благодаря этому обстоятельству он познакомился с Бердом в форте Бриджер и отправился вместе с ним ставить капканы. Несколько раз он очень хорошо отозвался о Бриджере, и, когда я сказал ему, что у Берда об этом человеке совсем другое мнение, тот только скорчился и произнес:

— А! Ну его!

В тот день мы рано остановились у Апси Исисакта (ручей Стрелы) так что у нас было время построить корраль для наших лошадей в лесу сразу за нашими вигвамами. Мы позволили им пастись, насколько это было возможно, потом загнали за ограду, и в течение ночи трое мужчин по очереди дежурили — это был единственный способ предотвратить неожиданное нападение военного отряда и потерю своего имущества. Женщины тем временем поставили вигвамы — всего их было восемь — в тесный ряд на краю леса, принесли воды и дров на всю ночь. Я решил, что наш лагерь выглядит достаточно внушительно: не каждый военный отряд решится его атаковать. Хотя день у нас выдался довольно тяжелым, никто не чувствовал себя очень усталым и не спешил лечь спать. Три Бизона, Ахкайя и Икаскина пришли, чтобы покурить и поговорить со мной и Картером, потом стали подходить и другие. Среди них были и две шошонки, которые хотели поболтать с Пайотаки, хотя они не знали ни слова на языке черноногих. Но это было неважно; как и наши женщины, они в совершенстве владели языком знаков, общим для всех кочевых племен равнин от Мексики до Саскачевана.

Мы, мужчины, молчали и некоторое время смотрели на их оживленную беседу. Одна из них рассказывала о женщине-вожде ее племени, которая сейчас была уже старой — это была Женщина-Птица, которая первой поднялась по Большой реке с первыми Большими Ножами, которые появились там, и прошла с ними вместе к большой, всегда соленой воде на западе и вернулась назад.

— Это Сакаджавея, проводник Льюиса и Кларка, из племени Змей, — сказал я Картеру по-английски. Он понимающе кивнул. Потом Три Бизона сказал гостям, что он встречался и разговаривал с Женщиной-Птицей в Большом Доме (форт Юнион) у устья Лосиной реки (Йеллоустоуна). Она была очень, очень храброй. Было очень правильно, что ее племя выбрало ее вождем.

Ночь прошла без происшествий. Мы рано вышли в путь, Три Бизона и я двигались впереди, потому что нам предстояло обеспечить наш отряд мясом. Стада бизонов, большие и маленькие, постоянно были у нас на виду, они сразу разбегались, завидя нас, и так продолжалось до Волчьего ручья, где мы увидели возможность спуститься в один из его оврагов и добыть нужную дичь прямо на тропе. Три Бизона захотел сразу спуститься в овраг и добыть кого-нибудь с помощью моего многозарядного ружья, которое я позволил ему взять; он пошел впереди, спустился в овраг, оказавшись прямо среди большого стада, погнался за убегающими животными и тремя выстрелами с такого расстояния, что вспышки выстрелов опаляли шерсть, уложил трех жирных коров.

— Мое ружье ничто по сравнению с твоим, которое так быстро, одним движением, меняет стреляный патрон на новый. Я куплю себе такое, когда в следующий раз мы придем в Большой Дом, — сказал он, присоединившись ко мне.

Мы уже освежевали и разделали одну из туш, когда подошли остальные. Они занялись оставшимися двумя тушами, и через полчаса мы продолжили путь, имея запас мяса на несколько дней.

В четыре часа мы остановились на опушке леса у слияния Отокуй Тактай (Желтой реки, или реки Джудит) и ручья Теплый Родник, и скоро уже был готов корраль и стояли вигвамы. Потом мы с Картером, невзирая на настойчивые возражения Пайотаки и ее соплеменниц, поймали на ужин несколько хороших форелей, которых нам пришлось готовить самим, поскольку она отказывалась даже прикасаться к запретной пище, которая принадлежит исключительно ужасным Подводным Людям. Специально, чтобы подразнить ее, мы ели не спеша, громко причмокивая, облизывали губы и вообще всячески выражали, какое удовольствие мы получаем от этой еды.

Наконец она сказала:

— Вам недостаточно того, что вы взяли себе эти несчастливые желтые камни. Вы еще поймали и съели эту запретную пищу…

С этими словами он заплакала, встала и вышла наружу. Почему-то последняя порция форели не показалась мне такой же вкусной.

— Почему-то мне хочется, чтобы мы никогда не видели этого золотого песка, — сказал я.

— Форель больше не будешь? Ладно, я хотел бы, чтобы у моей женщины было побольше здравого смысла. Ты все веришь в эти индейские предрассудки — ответил Картер.

Той ночью Три Бизона, Беллари и я стояли первую вахту, и мы сидели на полпути между корралем и рядом вигвамов. Дул теплый южный ветерок. Небо было ясное, луна полная, что позволяло ясно видеть долину к северу от реки. Вблизи и вдали выли волки, визжали койоты, лаяли лисы и протяжно ухали совы. Иногда над нашими головами пролетали утки, а с высоты доносился протяжный крик гусей, печальный стон журавлей и похожие на звук флейты крики лебедей. Ах! Творец Холода движется на юг, водоплавающие птицы улетают при его приближении, и скоро он раскинет над нами свои крылья, засыплет снегом, напустит холодный ветер, заметил Три Бизона.

— Да, но как тепло и удобно будет в наших вигвамах, как много будет у нас жирного мяса! — ответил я.

Наши часы — Семеро (созвездие Большой Медведицы) — показали, что наша вахта заканчивается, что треть ночи позади, когда мы услышали звук далекого грома выше по долине ручья Теплый Родник. Но это не был гром — он становился в се громче и громче.

Три Бизона повернулся в ту сторону, тщательно прислушался и сказал:

— Бизоны. Их много. Они напуганы, бегут быстро; это очень опасно. Вы двое поторопитесь в корраль, и, если сможете, стреляйте, чтобы они свернули в сторону.

С этими словами он побежал к вигвамам, чтобы разбудить спящих, а мы с Беллари поторопились к задней стене корраля, которая представляла, как обычно, простую конструкцию — три или четыре ремня из сыромятной кожи, натянутых между деревьями, к которым были привязаны несколько срубленных ивовых палок.

Пока мы там стояли, Беллари сказал мне:

— Мы их не развернем. Они растопчут нас.

Оно надвигалось — обезумевшее напуганное стадо. Топот копыт, треск сухих деревьев и ломающихся веток и кустов наполняли нас ужасом. Они были уже на виду нашего лагеря: Три Бизона и другие, выбежав из вигвамов, размахивали одеялами и плащами. Я повернулся, чтобы сказать Беллари, что нам нужно сделать то же самое, и увидел, что он ловко, как кошка, забрался на ближайшее дерево. Как же я на него разозлился! Мне стало страшно, когда появилось стадо — бурная река мохнатых, с острыми рогами и горящими глазами голов и горбатых коричневых тел. Их поток затопил рощу, не встречая сопротивления. Никогда за всю свою жизнь ч не испытывал такого страха. Я стал стрелять в них, приближавшихся ко мне — стрелял снова и снова, с небольшими паузами, надеясь тем самым заставить стадо свернуть и пробежать мимо нашего корраля. Большая корова, в которую я выстрелил, высоко подскочила и упала замертво в десяти футах от меня в тот момент, когда я хотел выстрелить в нее еще раз, боясь, что если я ее не остановлю, то мне конец. Я решил, что она сможет стать для меня прикрытием, подбежал к ней, лег у ее бока и стал стрелять снова и снова. И внезапно стадо исчезло, оставив лишь облако пыли, поднятое тысячами копыт, и я увидел, как Беллари спускается с дерева и берет свое ружье, которое оставил рядом с ним. Я не мог даже заговорить с этим трусом.

Оглянувшись на лагерь, я увидел, что один из наших вигвамов упал, и Три Бизона идет ко мне. Он сказал мне, что, несмотря на то, что они махали одеялами и стреляли, несколько бизонов побежали прямо на лагерь; один из них скакнул в сторону, к вигваму Ахкайи, его правый рог пронзил толстую обшивку вигвама и, продолжая бег, он повалил вигвам и потащил его за собой — и обшивку, и шесты, пока все не разлетелось на куски, оставшиеся вдоль его следов. Но, если не считать нескольких царапин, две женщины и двое детей, которые в нем спрятались, не пострадали. Когда я и Три Бизона отправились в лагерь, Беллари нагнал нас. Мы с ним не говорили, он с нами тоже, но его женщина видела его и много сказала ему о том, как он прятался на дереве. Из нас никто, ни тогда ни потом, не напоминал ему о его трусости, но все об этом помнили.

Мы подошли туда, где женщины Ахкайи успокаивали все еще плачущих детей. Там же собрались и все остальные, и все говорили о том, как было им страшно и о том, что думали они при появлении напуганного стада, и все продолжали говорить, пока наконец Три Бизона вдруг не крикнул:

— Хватит болтать! Стадо без причины не побежит. Его, несомненно, напугал военный отряд. Вы, женщины, поскорее поставьте этот вигвам, а мы, мужчины, выясним, что там случилось.

Скоро вигвам стоял на прежнем месте, и все в нем было уложено, как прежде, и те, кто помогал женщинам, занялись своими делами. Мы, оставшиеся, продолжали наблюдать за окрестностями еще час или больше, но ничего не увидели и не услышали, а потом, оставив трех часовых, мы насладились заслуженным отдыхом. Но сон наш был тревожным — мы никак не могли успокоиться после пережитого страха перед бизоньим стадом. Мы поднялись при первых лучах зари, мужчины выпустили лошадей и следили, пока они паслись, женщины торопливо готовили завтрак. Снова начались разговоры о том, что где-то рядом должен быть военный отряд, потому что бизоны боятся только вида или запаха людей. Мы быстро, продолжая наблюдать за местностью, поели, привели и оседлали лошадей и помогли женщинам нагрузить вьючных лошадей, уложить вигвамные шесты и шесты для травуа ⁵и скоро двинулись в путь — теперь мы направлялись на восток, к истокам ручья Он Их Убил, который был так назван потому, что там обвалившийся берег завалил нескольких женщин, которые копали красную краску — охру — у его основания. Другое его название — ручей Армелла, в память Стивена Армелла, одного из лучших работников Американской Мехоторговой компании.

По общему согласию Три Бизона стал нашим предводителем, нашим вождем. Тем утром он выбрал Икаскина и меня, чтобы мы с ним вместе были разведчиками и двигались далеко впереди каравана, и это было здорово. Я не любил тащиться вместе со всеми, глотая пыль и следя за табуном. Сейчас мы двигались по очень неровной местности, тропа шла рядом с Желтыми горами (горы Джудит), которые были справа от нас. Мы прошли совсем немного, когда неожиданно спугнули бизонье стадо, побежавшее вдоль вершины увала в сторону гор. При этом Три Бизона воскликнул:

— Приятного мало, но этого стоило ждать; мы можем обратить на себя внимание врагов, которые могут быть неподалеку.

Дважды в течение этого утра мы делали большие обходы, чтобы не встретиться с другими стадами, и один раз очень большое стадо заметило нас и помчалось в том направлении, куда мы сами двигались, подняв такое огромное облако пыли, что увидеть его можно было за много миль. И Три Бизона часто повторял:

— Сердце мое неспокойно. Что-то говорит мне, что впереди нас ждет опасность.

Все это вогнало в уныние нас с Икаскиной, и мы, как и вождь, начали очень внимательно следить за окрестностями. Глаза наши слезились и болели, словно в них насыпали песка — так тщательно мы всматривались в каждый холмик, полянку, рощу, к которым приближались, пытаясь обнаружить признаки присутствия врагов. И как тянулось время! Я с нетерпением ждал, когда же настанет вечер, и я смогу растянуться на своей удобной лежанке перед очагом.

Мы шли дальше и дальше, даже не остановившись на дневной привал, потому что тропа к ручью Он Их Убил была длинной. Было уже далеко заполдень, когда я сказал, что до ручья мы доберемся без приключений, но Икаскина велел мне замолчать, указав на поведение своей лошади, и, указав на холм с порытой соснами вершиной, возвышавшийся в полумиле впереди и справа от нас, крикнул:

— Там, по правому склону холма, чуть ниже леса, появился всадник, он почти лежал на лошади, и потом отошел назад и пропал из виду.

— Ты уверен, что это не был бизон или вапити? — спросил Три Бизона.

— Всадник. Я ясно видел его и его лошадь; видел, как она подняла голову, когда он дернул уздечку, чтобы развернуть ее.

— Ха! Я снова был предупрежден. Мой священный помощник очень силен, — пробурчал Три Бизона, больше для себя, чем для нас.

Наш отряд был в миле позади нас. Мы спрыгнули с лошадей, продолжая внимательно смотреть вперед, и решили, что лучше всего будет дождаться подхода остальных. Три Бизона сказал, что этот одинокий всадник — наверняка разведчик, предводитель военного отряда, и мы трое будем безумцами, если попробуем напасть на него. Врагов может быть много; даже если их и мало, у них перед нами большое преимущество, потому что они смогут подготовиться к нашему нападению. Спрятавшись среди сосен и кустов можжевельника, они легко перестреляют нас, когда мы к ним приблизимся. Скоро мы рассказали о нашем открытии всем остальным: женщины и дети разразились потоком восклицаний, мужчины выслушали новость в угрюмом молчании.

— Ну что же, Три Бизона, ты наш вождь, посоветуй нам, что делать, — сказал Картер.

— Мы пойдем дальше, так, словно ничего не заметили; на ручье Он Их Убил поставим лагерь и укрепим его так сильно, как это будет возможно, чтобы защитить тех, кто сражаться не может, — ответил тот. Возражений не последовало, поэтому мы трое сели на лошадей и продолжили путь.

Холм с поросшей соснами вершиной возвышался на краю широкого глубокого понижения, верхний край которой был примерно милей дальше, у подножия лесистого горного склона. Когда мы проходили мимо холма, никаких признаков всадника там не было видно, но на склоне понижения которое по сути было глубоким, уходящим к северу оврагом, мы увидели группу вапити — самок и молодняка, которые выбежали из леса и побежали на запад — было достаточно ясно, что их напугал военный отряд. Так что, сойдясь на одной мысли, мы сказали друг другу: врагов было немного, или им самим так казалось, для того чтобы напасть на наш отряд во время движения. Мы все же боялись, хоть и не хотели в этом признаваться — ведь у врагов было над нами большое преимущество.

До заката оставалось больше часа, когда мы добрались до ручья, и торопливо стали делать свой корраль из ремней и веток в небольшой роще хлопковых деревьев Потом мы поставили вигвамы в нескольких ярдах от рощи и напротив корраля. После этого, как велел Три Бизона, женщины сложили все вещи вдоль внутренней стены центрального вигвама, сделав таким образом защищавшее от пуль укрытие высотой примерно в три фута — там были в основном парфлеши с вяленым мясом, одеждой и прочим. Работали мы быстро, и еще до наступления темноты все было готово к отражению вражеского нападения. Мы торопливо поели, и, когда стемнело, отправили женщин и детей в вигвам с баррикадой, а в других разожгли костры из полусгнивших сырых дров, которые должны были долго гореть — чтобы враг подумал, что там есть люди. Потом мы залегли в ряд в густом кустарнике между корралем и вигвамами, и стали ждать, что будет дальше.

Глава вторая

Три года я путешествовал по равнинам с пикуни, самым крупным и воинственным из племен черноногих, и ни разу за это время мне не приходилось направлять ружье на человека. Ни разу за это время никто не нападал на наш большой лагерь, состоявший из четырехсот вигвамов, и, выезжая на охоту вместе с Картером или кем-то из моих индейских друзей, я счастливо избегал столкновения с вражескими военными отрядами. Я отказывался от приглашений присоединиться к одному из военных отрядов, направлявшихся в набег на лагеря Ворон, ассинибойнов, сиу или племен, живущих к западу от Скалистых гор, потому что мне неприятна была сама мысль о том, чтобы отобрать жизнь у человека. Но теперь я должен был сражаться, и как же это меня страшило! Как быстро билось мое сердце, как прерывалось дыхание, какой озноб бил меня этой теплой ночью! Проявлю ли я достаточно отваги, чтобы присоединиться к остальным, когда начнется стрельба? Я должен был доказать всем, что не трус. Ахкайа, лежавший рядом слева от меня, напевал песню битвы, или одоления врагов. Как хотелось бы мне позаимствовать у него толику храбрости, когда начнется неизбежное!

— Мне не нравится наша позиция, — сказал Три Бизона. — Главная цель военного отряда — угнать наших лошадей. Нам нужно сместиться дальше, направо, чтобы мы могли видеть и заднюю часть корраля, и наш лагерь.

Так мы и сделали, и, когда мы ползли через кусты, Беллари был рядом справа от меня. Я сказал себе, что не окажусь таким трусом, каким оказался он во время набега бизоньего стада.

Шло время, врагов не было слышно, и я уже стал надеяться, что в конце концов они не осмелятся напасть на нас. Мы выдели только одного всадника; возможно, вражеский отряд был совсем небольшим. Но мои надежды не сбылись. Было около полуночи, как я видел по положению Семерых, когда за нашими вигвамами раздалось уханье совы, и ей отозвалась другая, с верхнего края нашей рощи.

— Это крик человека, не совы, — сказал Три Бизона.

Мы снова услышали фальшивый крик совы — на равнине и у рощи, теперь ближе, и Три Бизона шепотом передал по цепочке:

— Они идут. Не стреляйте, пока я не выстрелю. Так. Не бойтесь.

Третий раз послышалось поддельное уханье, в роще рядом с нами. По этому сигналу враги, находившиеся на равнине, стали стрелять по нашим вигвамам, в то время как остальные — а их было много — рванулись через лес к нашему корралю. Они двигались тесной группой, их предводитель был человеком высокого роста, мощного телосложения, он несколько раз поднимал руку, чтобы остановиться и рассмотреть корраль и наши вигвамы, по которым стреляли его дружки, едва успевая перезаряжать ружья. Но нас он видеть не мог, потому что нас скрывали кусты, в которых мы могли спрятаться с головой. Он держал ружье, готовясь стрелять, но его наряда я не видел, потому что его худое, остроносое лицо, постоянно поворачивавшееся туда-сюда, пока он искал лучший путь к нашему корралю, притягивало мой взгляд. Никогда я не видел лица, более жестокого. Он вел к корралю своих людей — мне показалось, что их было около тридцати — двигаясь перебежками по нескольку шагов. И вот наконец, когда он остановил своих людей на месте, где на них падал лунный свет, не затемненный деревьями, Три Бизона крикнул: «Скаммит! )Стреляйте!)», и все мы выстрелили в эту группу, и продолжали стрелять, едва успевая перезаряжать ружья и прицеливаться. Первый мой выстрел был направлен в предводителя, и он упал, и, к моему удивлению, я стоял рядом с Ахкайей и делал все, чтобы убивать! Убивать! Убивать! Некоторые из врагов упали, другие стреляли в нас, и скоро те, кто выжил, убежали, исчезнув в лесу, из которого они пришли.

Потом мы услышали, как одна из женщин в вигваме кричит:

— Я ранена! Я умираю!

На это Три Бизона крикнул:

— Ахкайя! Одинокий Человек! Длинные Волосы! Вы трое остаетесь здесь. Остальные пойдут со мной, чтобы защитить женщин. Быстрее!

Потом Ахкайя скомандовал:

— Одинокий Человек, Длинные Волосы, спрячьтесь снова в кустах; убежавшие могут вернуться и обстрелять нас. Ха! Одинокий Человек, где Длинные Волосы?

— Пропал куда-то! Я не видел, чтобы он уходил, — ответил я.

— Так и есть. Сначала — когда на нас налетели бизоны, теперь снова он доказал свою трусость.

Я ничего на это не ответил. Я считал, что я лучше, чем Беллари, хотя тот и был ветераном Запада. Я сражался с врагами, которые хотели убить нас. Мне это понравилось. Я сказал себе, что стал, наконец, настоящим горцем, со всем, что входит в это понятие. Что именно? Встречаться лицом к лицу со свирепым гризли, охотиться на бизонов? Это было обычным делом, иногда перемежаем сражениями с вражескими отрядами.

За корралем раздался выстрел, и потом прибежал Беллари, сел на корточки рядом с нами и сказал:

— Я выстрелил в одного из них, он подбирался к корралю, но промахнулся. Я был там все это время, сражался с ними. Я точно знаю, что убил троих, они лежат там в кустах.

Мы с Ахкайей ничего на это не ответили. Мы хорошо знали, что все это время он где-то прятался, и что никакого врага, приближавшегося к корралю, он не видел. Три Бизона и другие, кто был рядом с вигвамами, по несколько раз выстрелили в приближавшихся врагов, но теперь все было спокойно. Немного позже к нам подошел Три Бизона и сказал, что мы трое должны оставаться на своем месте и следить, а он с остальными пойдут охранять лагерь. Они убили одного из врагов, который стрелял по вигвамам, остальные убежали. Раненая женщина была одной из трех жен Икаскины. Ее дочь испугалась и хотела убежать из вигвама, и она, поднявшись, чтобы схватить ее, была ранена в правый бок, но не очень серьезно.

Оставшаяся часть ночи прошла спокойно. Когда настал день, все собрались перед вигвамами, начались разговоры о числе убитых врагов, я несколько раз сказал о том, что убил вражеского вождя. Все согласились на том, что нападавших было двадцать восемь человек. Мы поторопились в лес и нашли там пятнадцать убитых. Я перестал хвастаться, когда оказалось, что в груди вражеского вождя было три пулевых раны.

Потом, когда мы завтракали, я сказал Картеру, что нашел себя в этом ночном столкновении. Я не трус. Сражение с военным отрядом было мне по душе — это было лучшим для меня приключением. Я бы не отказался повторить его. На это Картер сказал:

— Только потому, что мы все обошлись без единой царапины, не повод считать сражение чем-то забавным, молодой человек. Это плохое дело. Я слишком много их пережил. Я думаю, что нам не стоит идти дальше. Мы не должны вместе заниматься трапперством.

— Бросить трапперство? Ты с ума сошел! Чем же еще нам заниматься?

— Занятий много. У нас есть восемь тысяч долларов в золотом песке; еще пара тысяч в форте Бентон. Американская Мехоторговая компания выходит их дела. Мы можем поставить свой пост выше их форта и стать торговцами.

— Нет. Я не хочу прозябать на торговом посту. Это не для меня; мне нравится другая жизнь.

— Дело твое. Ладно. Хватить болтать, — ответил он.

Враги наши оказались ассинибойнами: всего их было, как мы решили, около пятидесяти. Оставшиеся в живых получили хороший урок: мы больше не видели никого из них ни той ночью, ни позже. День еще не настал, когда наши женщины начали уговаривать нас собраться и уйти с этого места, пока тени (души) убитых не нанесли нам вреда, вселив в наши тела смертельные болезни. Три Бизона, Икаскина и Ахкайя этого не одобряли. Мы, белые, хоть и ничего об этом не говорили, все же не испытывали большого желания оставаться рядом с убитыми, некоторые из которых были сильно изувечены, и к тому же лежали рядом с корралем. Так что Солнце вскоре после своего восхода снова увидело нас идущими по тропе на восток, как и накануне.

Тем вечером мы поставили лагерь у Черного Холма, самой северной точки Снежных гор и известном месте — там отдыхали и устраивали наблюдательный пункт все военные отряды, проходившие через эту страну. Оттуда на следующее утро мы повернули на юг, от подножия Снежных гор, и после полудня достигли своей цели — места, где ручей Плоских Ив впадает в реку Устричных Раковин. Беглый осмотр их русел показал, что там, как мы и надеялись, живет множество бобров. Ха! Мы были так рады, что поторопились сделать большой корраль в роще хлопковых деревьев чуть ниже устья ручья Плоских Ив и поставили вигвамы на ее краю. Наши друзья пикуни капканы ставить не хотели, они хотели добывать только бизоньи шкуры с хорошим мехом, которые должны были выделывать их женщины, и много жирного мяса. Так что вечером, когда все собрались в вигваме Картера, мы, белые, определили, кто где будет ставить капканы: Ричардс и Беллари — на ручье Плоских Ив, Уилсон и Берд — на реке выше устья ручья, мы с Картером — ниже устья.

Потом мы поговорили о том, какие приятные перспективы ожидают нас в эту зиму. Бизоны были столь многочисленны и паслись так близко, что наши друзья-индейцы могли большую часть времени находиться в лагере, защищая женщин, позволяя нам спокойно заниматься своими делами. Весной мы должны были вернуться в форт Бентон с большими связками бобровых шкур. Женщины тоже были довольны. Они говорили о том, сколько они выделают шкур, сколько приготовят пеммикана, о пузырях, которые они наполнят нутряным жиром, запасая его на лето. Они заметили там, где мы недавно прошли, большие заросли кустов с бизоньими ягодами. Так что, как только заморозки сделают их сладкими, они соберут их и высушат, чтобы их хватило очень на долгое, долгое время.

Пока была хорошая осенняя погода, мы стали ставить капканы как можно дальше от нашего лагеря, оставляя ближние места на зиму, так что каждое утро три пары всадников выезжали из лагеря и отправлялись по своим маршрутам; у нас с Картером было у каждого по шесть капканов. Срезая изгиб долины, мы не приближались к реке на протяжении по крайней мере десяти миль от лагеря, и места, по которым мы проходили, мне очень нравились: стада бизонов, руководимые старой мудрой коровой, спускались с равнины на водопой, а потом не спеша возвращались назад, чтобы отдохнуть и попастись. Стадо, измученное жаждой, бежало через долину, учуяв запах воды, и я невольно запел песню общества Сеятелей Табака, в которой о бизонах поется так: «Когда я иду к воде, я бегу». На это Картер пробурчал:

— Ха. Это священная песня, ты сам знаешь. Для тебя она запрещена. Лучше бы тебе не допускать, чтобы Три Бизона услышал, как ты ее поешь; он сам принадлежит к обществу Сеятелей Табака.

Не только бизоны, но и стада антилоп постоянно попадались нам на глаза. И, хотя видели мы всего нескольких, многочисленные стада оленей и вапити говорили о том, что в окрестных лесах множество этих животных. Волки, койоты, лисы и барсуки тоже часто попадались нам на глаза. Но их время пока не пришло, спросом у мехоторговцев их шкуры не пользовались, так что и нас они не интересовали — просто иногда было интересно наблюдать, что они делают, когда ищут пищу. Разумеется, мы постоянно высматривали признаки присутствия военных отрядов: пока не настала зима, их в этой части страны могло быть много. Потом мы наконец сворачивали к реке, а затем спускались по ее течению — Картер по левому берегу, я по правому, и там начинали ставить капканы.

Было два легких и верных способа ловить бобров. Капкан ставился прямо напротив того места, где бобры спускали в воду срезанные ими ветки ив или молодых хлопковых деревьев, в шести футах от края воды. Кольцо капкана, прикрепленное к цепи, надевалось на ствол молодого деревца, длиной футов в шесть-восемь, который прочно забивался в дно, верхней частью вниз, так, чтобы из воды он не высовывался. Ветки на стволе обрублены были так, чтобы кольцо могло соскользнуть вниз, но не подняться вверх. Поэтому, когда бобер попадал лапой в капкан, он начинал дергаться, кольцо сползало по стволу, и животное уже не могло вернуться на берег и быстро тонуло.

Каждый траппер носил с собой, обычно в высверленной деревяшке, обычно березовой, плотно закрытой пробкой, бобровую струю — вещество из желез бобра, которое было сильной приманкой для этих животных. Там, где по каким-то причинам — крутой берег, глубокая вода — обычным способом поставить капкан было невозможно, его ставили рядом с тропой, и рядом клали веточку с запахом бобровой струи. Господин бобер, проплывая мимо, чувствовал запах и говорил себе: «Ха! Здесь появился чужак, который хочет украсть мою добычу!», вылезает, тянет нос к ветке и тут ему приходит конец.

Конец ознакомительного фрагмента.